СоловьёвШиробоков РоманАлександр

Вид материала

Документы

Миша сел на шконку и стал читать маляву. Затем позвал Креста, и они стали, обсуждать, написанное.

Миша показал, Кресту на меня и Керима. Он обратился к Мише, что – ни будь, случилось? Миша ответил:

- Кому мы писали маляву, с Тофиком разобрались, но как? - Спросил Керим. Я ведь переживаю. А ты не переживай, - его объявили сукой!

Затем объявил, что на особом произошло убийство и Кенты разобрались, один перерезал горло другому. Тюремный ангел прибрал к себе ещё одну грешную душу.

В зоне ЧП и теперь режим ужесточится: ни передач, ни свиданий, шнырей приструнят, коридорные начнут борзеть.

Отсюда вывод, - всем притихнуть, не давайте повода для пресовки?

Крест добавил, - после убийства всегда уходят в побег. Главное ЧП на зоне не убийство, а побег. После побега из зоны заключённых, зверела охрана, в самой зоне надолго устанавливается свирепый, жесткий режим. Все зеки лишились права переписки, отменялись свидания, не выдавались посылки. Не обходилось и без штрафного изолятора, куда на месяц - другой заталкивали оперативники на хлеб и воду всех подозрительных, кто мог способствовать, помогать беглецам, кто знал и не предупредил вовремя о предстоящем побеге ни охрану, ни оперчасть.

Вот тогда действительно начинается переполох. Построение, переклички, люди ночью стоят часами в строю, пока не найдут.

А при мне находили всегда. Керим сказал, - но ведь поласатики (особо - опасные рецидвисты) отдельно от нас. Миша ответил, - как отдельно, мы на одной теретории.

Корпус, где мы сейчас сидим, и остальные корпуса СИЗО были раньше, БУРАМИ, (бараками усиленного режима). Объясняю для таких, как ты Керим. Здесь сидели особо опасные рецидвисты, у них зона камерного типа, мы сейчас сидим вместо них.

Полгода назад СИЗО находилось в Ашхабаде, его снесли, а на его месте строят проспект, Гурбансолтан эдже, в честь матери Президента. А СИЗО перевели сюда в Теджен за двести километров, чтобы твои родственники Керим, - реже ездили.

В этих бараках находилось триста пятьдесят полосатиков, а сейчас таких, как мы, две тысячи.

У нас в камере десять человек. А в два семь, - РомаСаша сколько? Я ответил, - человек двадцать. А шконок сколько? - семь двухъярусных.

Видишь, - всё переполнено? В Ашхабаде, в СИЗО содержалось, 750 человек и никто не спал на полу, а здесь половину спит на полу.

Какую экономию создали архитекторы долбанные, две тысячи родственников ездят к нам на свидание: следователи, прокуроры, адвокаты, - а этапы? Нас ведь возят на следствие, на суд по одному, прибавь автозаки, бензин. Этих архитекторов надо к нам сюда, тогда они будут думать демократы ё…..е.

Миша? - Снова обратился к нему Керим. А куда дели триста пятьдесят полосатиков?

- Как куда? В Красноводскую крытую тюрьму. Крест сказал:

- Но это же беспредел? Их можно только по решению суда туда отправить. Ментам не нужно решение суда. Захотели и отправили. И никто не жаловался?

- Жаловались родственники. Я знаю одного такого, новый туркмен, богатый его брат там сидит, но ему на пять заявлений никто ни ответил.

После рассказа и поступившей малявы у всех настроение упало, - притихли, разговаривали тихо.

А у вас как там, в России? Обратился Керим к Кресту. Так же все изоляторы и зоны переполнены? Всё также и как может быть иначе, это ведь советская тюремная система и сломать её ни кому не по силам.

Демократов очень хорошо устраивает прежняя система, где держать неугодных и таких как мы, это очень хорошая дубинка.

Задав ещё несколько вопросов, все притихли и стали дремать, закрыв глаза, вспомнил дом и тот день, когда меня задержали.


На седмицу за мной и пришли.


27 мая, эту дату я буду помнить всю жизнь, эта дата, эта цифра будет мне вспоминаться всегда и везде, где бы я ни находился.

В доброе и тяжелое время. Число 27 стало для меня символом, путеводной звездой, переломом всей жизни, оно сломало всё! За всё надо платить высочайшими страданиями.

Утро! - 9 часов, меня разбудили и я, услышал, что в гостиной комнате, отец с кем - то разговаривает.

Позвали меня, ото сна я не отошёл. Зашёл в комнату сел на диван и увидел, жирного, толстого неприятного мужчину. Он задал вопрос:

- Где я был вчера и когда пришёл домой? Я спокойно ответил, - был в 9 микрорайоне и домой вернулся в 22 часа. Отец подтвердил мои слова.

Отец стал нервничать и спрашивать, что произошло? Ты был с Колей? Я утвердительно ответил. Обратившись к отцу. Я спросил, - кто они? Он ответил, - показывая рукой на толстого.

Это капитан милиции Бахитов Сергей Фёдорович из уголовного розыска г. Ашхабада, а это Бердыев из той же конторы республики.

Как ни странно, я был спокоен, так как за собой ничего не чувствовал. Тогда Бахитов, сказал:

- Ты РоманАлександр пойдёшь с нами и покажешь, где живёт Коля, и вернешься домой.

Отец стал собираться со мной, ему вежливо ответили:

- Вы не беспокойтесь, как только он покажет, где живёт Коля, то сразу же отпустим домой. Тогда отец, сказал:

- Но, он же живёт, от нашего дома в двухстах метрах!

Бахитов ответил настойчиво, - пусть покажет РоманАлександр. Эти слова меня сразу насторожили. Я понял, что - то произошло, - но что? Посадили в милицейский уазик и быстро поехали.

Солнце светило ласково, приятно. Такое было последнее, свободное утро судного дня, прощание с молодостью, мечтами, родителями, любимым котом Петрухой, садиком. Особенно большой розой, которая облепила всю входную дверь и уже расцвела.

Не знал я тогда, что эта картина, часто будет вспоминаться, сниться и что это будет, как наваждение меня преследовать, всё время моей тюремной жизни.

Подьезжая к зданию полиции Азатлыкского этрапа. Бахитов обратившись ко мне, сказал:

- Что, сучёнок, доигрался! Я ответил:

- В никакие игры не играл и не сучёнок я, - а человек!

Он обратился к Бердыеву, смотри, - это человек и засмеялся. Машина остановилась, Бахитов грубо обратившись ко мне:

- Давай выползай паук? Дал команду, - руки назад! Когда меня туда вели, я не думал, что вольным человеком, я больше оттуда не выйду.

Я обернулся и презрительно посмотрел на него. Он ответил:

- Что выпучил свои глазёнки? Ничего не ответил, вышел из машины, в душе у меня всё кипело. Такого хамства, презрительного отношения, я ещё не встречал. Когда меня ввели в кабинет, там было, три опера, потом зашли ещё пару оперов, все были в гражданской одежде.

Начали они с простых вопросов, спрашивал только Атамурадов, где мы собирались ограбить коммерческий ларёк? Я ответил:

- Ничего не собирался грабить!

Он не поверил, что я ничего не знаю, и выразил всё это в нецензурных выражениях. Потом все остальные опера, вероятно, подумали, что я похож на боксёрскую грушу и стали отрабатывать на мне технику нанесения ударов. Это продолжалось примерно минут пять.

После того, как они устав бить. Атамурадов начал повторять заданные ранее вопросы. Он задавал, вопросы спокойным дружелюбным тоном и могло, показаться, что он беседует со своим приятелем о том, где лучше провести отпуск. Получив ранее сказанные ответы, группа «начинающих» боксёров опять решила, что я похож на грушу. Особенно усердствовал Бахитов.

И так продолжалось раз пять. Зазвонил телефон и Бахитов повел меня на второй этаж к начальнику полиции. Это я прочитал табличку, на двери написанную на туркменском языке. В маленьком коридорчике перед дверью Бабахатов, я мельком увидел, Ершова, и какого - то милиционера. Они сидели на корточках и первый что - то объяснял второму.

Когда зашёл в кабинет огляделся. Кабинет был большой, примерно 10 на 5 метров, во главе Т – образного стола сидел хозяин кабинета Бабахатов Батыр (его фамилию, я узнал позднее). Маленький, худой, с крысиным лицом, какой - то дёрганный.

Он сразу мне не понравился. За приставным столом сидел крупный мужчина. Большой, как горилла, на руках росли волосы. Лицо, как будто в детстве под сенокосилку попало, по национальности армянин. Бахитов и Бердыев сели сбоку, где стоял ряд стульев. Бабахатов представил армянина:

Что он, заместитель начальника уголовного розыска города Ашхабада, Галустян Валерий Варшакович. И сразу сталкиваюсь с взглядом Галустяна. Глаза в глаза. Их бы надо в кино крупным планом показывать, такие глаза. Совсем голые. Без малейших попыток маскировать цинизм, жестокость, сладострастное предвкушение пыток, которым сейчас будет подвергнута жертва. К этому взгляду не требовалось никаких словесных комментариев. Но я ещё сопротивляюсь. Продолжаю делать вид, что считаю себя по - прежнему человеком. Я вежливо здороваюсь с ними, не дождавшись предложения сесть, с удивлением спрашиваю:

- Можно сесть? - Садись, если, устал, пренебрежительно роняет он. На лице его та самая гримаса - смесь ненависти, презрения, насмешки, которую я потом десятки раз видел у других работников, этих учреждений. После чего добавил:

- Видишь, какой уровень с тобой разговаривает, и грязно выругался в мой адрес.

Сегодня воскресенье, а такие подонки, как ты, - не дают нормальным людям отдыхать. Тоже мне нормальные люди, - подумал я. Ругаются, как базарные торговки. Я ответил:

- Что не подонок и таким не был!

Поднялся Галустян, его вес был наверно килограммов сто двадцать, обрюзгший, наверно с похмелья. И брезгливо сказал:

- Посмотрите на эту гниду, натворил, а ещё дёргается?

Я ответил, - я не гнида. Прошу вас не унижать человеческое достоинство?

Он развёл руки и обратился к присутвовавшим. Смотрите на эту гниду? - Завалил человека и ещё ерепенится? Я спросил:

- Какого человека?

Он выставил пальцы и стал тыкать в мои глаза, я отшатнулся. Галустян презрительно спросил:

- Алексеева Олега знаешь? У меня закружилась голова, я ответил:

- Олега знаю, но его не трогал!

Все находившие в кабинете встали и окружили меня, моё состояние было близкое, к обморочному. Они задавали вопросы, я ничего не слышал, голова гудела, ничего не соображал. Галустян ударил ладонью по лицу и сказал:

- Что молчишь? Гнида, говори?

Я ответил, - Олега не трогал и как я могу его тронуть, так как он мой товарищ.

Тогда Бабахатов сказал, - если ты никого не трогал, с тобой поговорят, по - другому, если человеческий язык, не понимаешь? Зачем тебе надо, чтобы тебя били, противогаз одевали, током пытали?

Дал указание Бахитову. Возьмите его и поработайте с ним, как следует? Он нормальный язык не понимает.

Бахитов взял меня под локоть и повёл из кабинета. Сзади меня шёл Бердыев, привели в 37 кабинет, который расположен на том же этаже. В кабинете было три стола, в углу лежали, какие - то колёса, вещи, предметы.

На столах ничего ни лежало, кроме грязной банки для окурков, над стулом на стене, на уровне головы, в стене была трещина, как будто гирей били по этому месту. Мне предложили сесть, поставив стул посреди кабинета.

Я понял, что - то будет, и весь сжался, сгруппировался. Бахитов и Бердыев сели рядом и попросили у Атамурадова дать уголовный кодекс, тот подал.

Бахитов передал мне кодекс, открыв его, сказал:

- Читай статью 57 пункт «Л». Я стал читать. Там было написано, явка с повинной активное способствование раскрытию преступления, изобличение других участников преступления и розыску имущества, приобретённого в результате преступления. Прочитав, я положил уголовный кодекс на стол. Бахитов обратившись ко мне, сказал:

- Ну что, дать бумагу, будешь писать явку с повинной? Я ответил:

- Никого не убивал, и писать мне нечего?

Неожиданно сзади, получил удар толстой книгой по голове, обернувшись, увидел в руках Атамурадова толстую книгу. Тот сказал, - ну что, будешь говорить?

Я ответил, - что не отказывался говорить, но вы не даёте мне рот раскрыть.

Он положил на стол книгу и, развернувшись сжатой ладонью, ударил мне по уху, я упал со стула, кружилась голова, правое ухо занемело, я ничего не слышал.

Подбежал Бахитов и начал ногами бить по туловищу. Я весь сжался, руками закрыл лицо, колени прижал к груди, весь напрягся. Я задохнулся. Удары сыпались со всех сторон, - по почкам, по печени, по спине. Нанеся ударов восемь, он как дикий стал кричать:

- Ну что передумал? Я молчал. Бердыев остановил Бахитова, сказал:

-Пока хватит, пусть отдышится. После его слов, куда - то провалился, вместе с сознанием ко мне вернулось чудовищная боль во всём теле.

Голова шумела. Ноги не слушались. Я чувствовал солоноватый привкус крови во рту, ужасно болела голова, спина, но особенно болело колено и ребро, по которому старательно несколько раз врезал Атамурадов.

Мне не хватало воздуха, я задыхался от ненависти. Вдруг почувствовал, как бешенно колотится сердце в груди, как трясутся руки, появилась какая слабость в ногах и во всём теле. Ощущал весь ужас собственного бессилия. Я терзался, не находя выхода своей ярости. Мешал дышать острый ком, застрявший в горле.

Как в душе я был благодарен Бердыеву, подумал, что среди этих зверей - фашистов, есть нормальный человек.

Пролежав минут, пять, услышал стук в дверь, вошёл Галустян и спросил:

- Ну, как дела? Бахитов ответил, - молчит, гад?

Если ничего не понимает, продолжайте, и ушёл. Аннамурадов вынул из стола целофановый пакет, улыбаясь, подошёл ко мне и сказал, - ни таких обламывали! Надев мне на голову пакет. Я стал сопротивляться.

Он ударил ребром ладони по почкам. Я застонал и упал на пол. Он снова стал бить ногами.

Я подумал, неужели такое возможно, в наше время. Я не верил ребятам, которые говорили, что в полиции бьют всех. Это оказалось горькой правдой и ощущаю всё на себе в реальности.

Приподнявшись, сказал, - прекратите? И первое, что пришло в голову, промямлил. Пытки запрещены Международной конвенцией. Посмотрев на своих истязателей, понял, что сморозил, дикую глупость. Они дико, развязно смеялись мне в лицо, как будто бы получали большое удовольствие, а может, и получали удовольствие, эти садисты. Бахитов ответил, - кстати, грамотей? Туркменистан эту конвенцию не подписывал.

В коридоре послышался сильный крик бабушки, Егорова Коли. Прекратите избивать внука? Я узнал её по голосу, она с кем - то ругалась, и я понял. Коля здесь и его также избивают. Также услышал громкий мужской голос:

- Уберите посторонних?

Это прокурор этрапа, Курбангельдыев Довлет, произнёс Атамурадов. Мои палачи притихли. Атамурадов встал, вышел в коридор, закрыв при этом дверь на ключ.

Через некоторое время услышал, что по коридору повели бабушку, которая кричала прокурору, чтобы он прекратил это безобразие!

Я сейчас пойду, к Генеральному прокурору! Всё затихло, вернулся Аннамурадов и сказал:

- Психически больную повезли в больницу. Я сказал, - что она не псих и не больная.

Атамурадов ответил со злостью:

- Ты сейчас ещё получишь. Вставай? Обратился к Бахитову и Бердыеву, пойдёмте в другой кабинет. Перешли в 59 кабинет на третьем этаже, в самом углу. Я понял, что они меня специально спрятали, чтобы не нашёл отец.

Но чего они добиваются, ведь вчера вечером, мы с Колей уехали домой, а Ершов Славик и Алексин Олег остались одни.

Что произошло, и откуда они узнали, про меня и Колю. А сказать мог только Ершов, значить вешает им на уши лапшу. За этого они и бьют меня. Значит, он говорит, что я был с ним.

От этих мыслей меня покоробило. И вместе с тем успокоился, что разберутся и меня отпустят, но что произошло?

Когда ко мне подошёл Бахитов и хотел ударить. Я сказал:

- Если ещё ударите, дам сдачи!

Он остановился и воскликнул, - тогда говори? Я ответил, - хорошо. И задал вопрос:

- Когда умер Олег? Он ответил:

- В час ночи. Тогда я им сказал:

- Но я с Колей уехал в 22 часа, на частном такси.

А с Олегом оставался Ершов. Допросите? Колю, его мать, бабушку? Мой отец уже сказал, - когда я пришёл. Наконец найдите таксиста? - он недалеко от нас живёт, у него красные Жигули.

Встал, Атамурадов и неожиданно ударил в грудь, сказав при этом? - Ты нас учить будешь?

На тебя, дал показания Ершов, о том, что ты выстрелил в Олега. Я ответил:

- Приведите Ершова?

- Сделайте очную ставку? Всё тебе будет и очная ставка и другое.

Тогда объясни, - как охотничье ружьё попало в 9 микрорайон?

Мы собирались на охоту на Геоктепинское озеро поехать сегодня. На что Бердыев ответил:

- Поохотились?

Зашёл Галустян, улыбаясь, тихо сказал Бахитову, - колите его на грабежи и разбои?

Они переглянулись:

- А убийство? Спросил Атамурадов. Ершов всё признался и расказал, что Олега убил по неосторожности, когда проверяли ружьё, работает оно или нет. А этот и Егоров Коля действительно уехали вместе в 22 часа, домой.

Но он дал показания о том, что все четверо ходили в 11 микрорайон и хотели совершить грабёж, комерческого ларька, но что - то им помешало. Я правду говорю, обратился он ко мне, - нет!

Мы действительно гуляли в 11 микрорайоне, но о том, что хотели совершить грабёж, разговора не было. Как не было? Воскликнул Галустян, - сейчас услышишь? Дал указание Аннамурадову привести Ершова. Через некоторое время привели Ершова. Вид его был помятый. Согнувшись, он держался за бок.

На вопрос Галустяна, Ершову? Ты с ним, хотел совершить грабёж комерческого ларька?

- Он, опустив голову, ответил:

- Да! - Я крикнул.

- Ты, что оговариваешь себя? Что ты плетёшь?

Ершов, опустив, голову молчал. Галустян улыбаясь, дал указание Атамурадову:

- Отведи его?

Ершова увели. У меня подкосились ноги, какая чудовищная ложь, для чего он себя и меня оговорил. А вывод один, его били и он, признался. Но для чего?

Ну вот, потирая руки, обрадовался Бахитов, всё равно срок у тебя есть и без твоих показаний. Переглянувшись, с Бердыевым и Атамурадовым сказал:

- Теперь ты наш!

И нам некуда спешить, поедем, отдохнем от тебя, а вечером будем толковать, ты думай и теперь борись за срок и думай. Пиши явку с повинной, рассказывай о грабежах и разбоях, которые вы совершили?

Я ответил, - мне не о чём думать, никаких преступлений не совершал.

Отведи его к следователю, - обратился Бердыев к Атамурадову. Последний ушёл и через некоторое время, отвёл меня в другой кабинет, на втором этаже.

В кабинете сидел молодой парень, коротенький розовощёкий, с мелкими кудряшками, похожий на закормленного индюшонка. Ему было примерно 23 года. Он представился: - следователь Азатлыкской прокуратуры Тагаев. С такой опереточной важностью восседал он за столом с тремя телефонными аппаратами, так лоснилась и сияла его толстенькая мордочка, из которой глупость сочилась, как жир из баранины.

Он начал меня допрашивать и записал то, что я рассказывал работникам уголовного розыска. Тагаев спокойно вёл допрос и задал вопрос:

- Почему ты отказываешься говорить то, в чём тебя уличил Ершов? Я ответил, - никто меня не уличал, и мы ничего не хотели совершать!

Я попросил Тагаева, проведите очную ставку с Ершовым. Он оговорил и меня, и себя. Тагаев ответил:

- Всему своё время. Показания до конца, мы не дописали, потому что он, уехал на обыск.

Меня же перевели на первый этаж в стаканчик. Прямо перед дежурной частью. Меня обыскали: забрали ремень, шнурки, ключи и всё, что у меня было.

Затем закрыли в стаканчик, он был примерно 3 на 8 метров. На дежурку смотрело большое окно, занимавшее почти пол стены, на окне была решётка. В стаканчике находилось три человека, один из них спал, другой молча сидел в углу, а третий начал мне рассказывать, что его потянули по нашему делу, так как он был ранее, судим. А сам он жил в одном доме с Ершовым Славиком. Я ему сказал:

- Он скоро будет отпущен, так как Ершов всех уже сдал, то есть нас. Там я просидел минут сорок. Затем, меня вывел, один милиционер и больно скрутив руки за спиной, повёл наверх. Скручивая мне руки, он, наверное, хотел показать, как он это умеет делать.

И я вам скажу, умеет хорошо, потому что от боли, я шел весь согнувшись. А вот для чего, он это делал, я не понял, видно хотел показать свою власть, своё превосходство, а показал свою тупость, ограниченность, бескультурье, бесчеловеченность.

Завели меня в 51 кабинет на третий этаж, там сидел Атамурадов Мухамед, показал на мне, как он умеет махать ногами. Его физические упражнения надо мной прервал, вошедший следователь Тагаев и мы закончили показания.

Дал подписать протокол допроса, после чего ознакомил с постановлением о задержании в ИВС (изолятор временного содержания) за совершённые преступления по статье 231ч. 2- 13, 287 ч 2, 155ч1. Я спросил, - что это? Он ответил:

- Тебя задерживаю за покушение на разбой, ношение охотничьего ружья, вовлечение несовершеннолетнего в преступную деятельность. Это за Колю? Он ответил, – да! Но у нас разница в возрасте один месяц? Он промолчал.

Я подписал протокол допроса. Тагаев ушёл. В этом кабинете, я провёл весь остаток дня, и всё время Атамурадов изощрялся надо мной и требовал признаться в не совершаемых мною грабежах.

Он так устал, что пот градом выступал с его тёмного неприятного лица. И вечером меня вместе с Егоровым, отвезли в ИВС, вот и стал зеком! Спрашивал, - за что?

Когда нас увозили, конвой был такой, как будто вели особо опасных рецидивистов. Милиционеров было человек шесть. В КПЗ или как он теперь называется ИВС, нас сначала завели в дежурку, потом обыскали. Тяжелая железная дверь скрипит очень громко. Но это ещё преддверие ада.