СоловьёвШиробоков РоманАлександр
| Вид материала | Документы |
Он также дал советы:
- Не нарушай тюремных законов. Помни, в тюрьме своя жизнь, в которой тебе предстоит жить.
- Не укради у своих, не «стучи» - главные заповеди.
- Помни: все, что может произойти с тобой, на 90% зависит от самого тебя, от того, как ты себя поведешь с самого начала.
- Поменьше говори, больше слушай и присматривайся. Чем меньше говоришь, тем меньше вероятность попасть в «непонятку» - в «косяк».
- Спроси у сокамерников! Что можно и чего нельзя.
- Не задавай лишних вопросов, но если в чем – то не уверен - лучше спроси.
- Делай то же, что и все.
- Будь, сдержан в общении - «следи за своим базаром».
- Прежде чем что - то сказать, очень хорошо подумай. Лучше промолчать, чем сказать не то, что надо.
- Прежде чем что - то сделать, подумай еще больше. Каждый должен обдумывать свои поступки, чтобы не создать проблемы себе и другим.
- Избегай прямого противоречия мнениям других, а также самоуверенного отстаивания своей точки зрения.
- Избегай враждебности и конфликтов - им не место в «правильной хате».
- Не навязывай своего мнения. Это не дает положительных результатов.
- Не ищи легкой жизни - не сотрудничай с администрацией.
- Не ищи мелкой выгоды.
- Не жадничай. В трудное время надо делиться.
- Нельзя без оснований требовать что - либо у других заключенных.
- Не бойся сокамерников.
- Не бойся тюремщиков.
- Помни: страх вызывает нервное напряжение, беспокойство, делает тебя возбужденным.
- Не допускай унижения своего достоинства со стороны администрации, особенно в присутствии «обиженных».
- Не притворяйся: не строй из себя знатока «тюремных законов» и «авторитета», если таковым не являешься.
- Не ругайся матом. В тюрьме и на зоне ответственность за слово гораздо больше, чем на свободе.
- Никогда не говори «просто так». Такого понятия в тюрьме и на зоне не существует
- Не забудь слово «нечайно».
- Нельзя сказать, а потом отказаться от своих слов. Если что - то сказал, надо исполнять - «пацан сказал - пацан сделал».
- Не вмешивайся не в свое дело. Каждый отвечает сам за себя. Нельзя отвечать за другого человека.
- Не бери ничего, что упало рядом с дальняком
- Не поднимай ничего с пола - «заминировано», не употребляй в пищу ничего из красных упаковок - «петушиный цвет».
- Не бери без спросу ничего чужого. Прежде чем взять что - то, спроси разрешения.
- Отдавай долги.
- Помни, что никто не имеет права забирать твой «положняк».
- Не выполняй чужой работы.
- Заставить тебя убирать камеру вне очереди никто не имеет права.
- Ничего не бери у «опушенных», не соприкасайся с ними, не пей из одной посуды, не трогай его вещей. Это последнее дело. Ему можно только давать, а брать нельзя.
- По возможности не общайся с представителями администрации, а при непосредственном контакте с ними не теряй своего достоинства.
- При возникновении конфликтов с другими осужденными, ни при каких обстоятельствах не обращайся за помощью к администрации.
- По отношении к администрации веди себя осторожно и продуманно.
- Следи за своим внешним видом, старайся всегда быть опрятным и аккуратным. Предметы туалета - мыло, зубную пасту, приспособление для бритья, я тебе передам в ближайшее время.
- Не поднимай предметов случайно найденных. Не подбирай «бычки» и объедки.
- Не распространяй непроверенную информацию и слухи. Строго следи за своей речью и критическими высказываниями в отношении других осужденных.
- Не вмешивайся в чужие разговоры, пока не попросят.
- Прислушивайся к мнению «авторитетов», но всегда имей свое мнение.
- Надо «спать и видеть, как кошка, как спит наш кот Петруха» - всегда быть осторожным в отношении с окружающими.
- Сохраняй выдержку и хладнокровие в сложных жизненных ситуациях.
- Не предпринимай атак на физические или умственные недостатки сокамерника - это никогда не забывается и не прощается.
- Подумай о том, что тюрьма и зона испытывает тебя на прочность.
48. Стремись сохранить свою психику в порядке.
В конце письма отец просил, - постарайся вести дневник и все записывай, веди дневник обо всем, что с тобой будет происходить. Сокамерникам говори то, что пишешь, это относится к твоему уголовному делу. Что будет говорить адвакат, - всё пиши, и запоминай.
Выучи наизусть все пункты моих советов - это станет твоей Библией, законом. Письмо порви, не показывай никому. Я подумал, мой дорогой, почему ты не передал эти советы, когда я был в ИВС и сам ответил, - наверное, не мог.
Мой сон как рукой сняло, уже рассветало, началось шевеление в корпусе и в камере, проснулся Керим и спросил, - что получил «маляву»?
Я ответил, - да. Разговаривать, не было желания. Я откинулся к стенке и закрыл глаза, и очутился дома, на душе скребли кошки, всего перевернуло, подступили слезы, я встряхнул головой и увидел, что на меня смотрят несколько сокамерников.
Керим сказал:
- Что РомаСаша, плохо? Я ответил:
- Пытаясь улыбнуться, - все нормально. Затем притворился, что хочу спать, лег на спину, закрыл, глаза стал, вспоминать советы. Стал их систематизировать в уме и пришел, к выводу, что ничего нельзя делать. Мне стало страшно, я стал проверять себя, что запомнил, оказалось, я запомнил 45 советов, из 48-ми.
Мой мозг впитывал все прочитанное, как губка. Такого состояния, со мной никогда не было, чтобы так быстро все запомнить, - что со мной происходит? Я приподнялся еще раз, прочитал послание, все правильно, я все запомнил. Но почему столько НЕ? Наверно отец перегнул палку.
Тогда, я сел на шконку к Мише показал письмо и попросил его прочитать. Он прочитал и сказал, - твой отец пишет правильно и здесь должно быть не 48 пунктов, а все 80, ты это еще узнаешь.
- А кто твой отец?
- Я же вам говорил, - что начальник управления строительства. РомаСаша, такое письмо мог написать очень опытный человек.
Он судимый? - Я ответил, - нет.
Ты, пургу гонишь РомаСаша? - ну ладно. Примирительно заметил, - потом разберёмся, пока это к делу не относится, это даже хорошо, будет дорога в Ашхабад.
Сокамерники стали просыпаться, я отдал пакет Мише и сказал, - это на всех, он ответил:
- Вот и ты становишься зеком?
Каждая мелочь в камере мне интересна. Сколько людей, сколько судеб прошло через эту камеру. И сколько в этих стенах похоронено напрасно молодости, сколько великих сил погибло здесь даром.
Все мы в камере были настроены тяжело, но никто из нас так не пал духом как профессор медицинского института Танрыкулиев не воспринимал своего ареста так тяжело, до такой степени трагически.
И не раз, сидя на полу, подперши короткой толстой рукой, большую голову свою, он смотрел, потерянными туманными глазами, в никуда.. Потом я много раз видел такие глаза, какие были в тот день у профессора. Я не знаю, какими словами определить эти глаза. В них мука, тревога, усталость загнанного зверя и где - то, на самом дне, полубезумный проблеск надежды. Наверно, у меня самого были потом такие же глаза.
Всю силищу, которая рвалась из него, но которая не могла ему помочь пробить стены, он обращал на жалость к себе. А сидел он за хищение 25 тысяч долларов. (Которое ему придумали, работники КНБ). Глядя на него, а ему было около 60 лет.
Я внутренне, сказал себе, - лучше умру, но таким никогда не буду. Этот развалившийся, профессор, как будто влил в меня, что - то непонятное сильное, мое душевное состояние приподнялось, мне стало значительно лучше, но в тоже время я испытывал к нему презрение, мне было не приятно.
Разно себя держат арестанты при аресте. Разломить не доверие одних, очень трудное дело. День ото дня привыкают они к своей судьбе, начиная кое - что понимать. Танрыкулиев был другого склада, как будто он молчал много лет и вот арест, тюремная камера, возвратила ему дар речи.
Он нашёл здесь возможность понять, самое важное, угадать ход времени, угадать собственную свою судьбу и понять, почему? Найти ответ на то огромное нависшее над всей его жизнью и судьбой, и не только над жизнью, и судьбою его, и сотен тысяч других, огромное исполинское, почему?
Танрыкулиев рассказывал не оправдываясь, не спрашивая, а просто стараясь понять, сравнить, угадать. С утра до вечера он ходил взад и вперёд по камере.
А Плиев, напротив, был в камере самый бодрый человек, хотя по возрасту, он был единственный, кто не мог, рассчитывать пережить и вернутся на свободу. Он не говорил, за что сидит, но все знали, что его осудят на 20 лет. Обняв меня за плечи, он говорил, - РомаСаша?
- «Это что - стоять за правду, ты за правду посиди». Или учил меня напевать свою песню каторжанскую:
- Если погибнуть придется, в тюрьмах и шахтах сырых, дело всегда отзовется на поколениях живых! Потом, он мне сказал:
- Утром он заметил, - как я заискивающе разговаривал с корпусным, я ответил, - что я разговаривал нормально, он примирительно сказал, - ладно не бери в голову.
И сказал, - запомни, если у заключенного появляется заискивающий взгляд, направленный либо на начальника тюрьмы, либо на надзирателя или контролёра, всё – такой человек не вернется к нормальной жизни. Он, конченый человек, как для зеков, так и для тюремщиков. Верю! И пусть страницы эти, помогут сбыться этой вере.
Толстые стены, за что вы меня мальчишку, замкнули, заточили, замуровали?
Вывели на тридцати минутную прогулку, я встрепенулся: всё – таки воздух и над головой Тедженское небо.
Дыши РоманАлександр, глубже? Каменный дворик, высокие стены, вышки с часовым и небо с овчинку, а воздуху и не глотнёшь, так перехватывает дыхание. Надзиратели к тому же бояться, как бы мы не замедлили хождение по кругу (чего доброго, перемахнешь через стену).
Давай быстрее! Давай! Нет уж к чертям такую прогулку, - лучше в камеру. С грохотом топаем обратно длинными коридорами. Вот и наша камера.
Вечером, оглохший и отупевший от горчайших дум, я доверчиво отозвался на розыгрыш. Миша и Керим, начинали бриться и прихорашиваться. По их оживлённому разговору, я с удивлением узнал, - они идут в кино. Оказывается, в тюрьме ежедневно выделяют на камеру три билета и арестанты по очереди смотрят картины.
Меня обрадовала эта новость. Сокамерники посоветовались и кто – то сочувственно сказал:
- Слушай, иди вместо меня, вот мой билет! У тебя тяжелое настроение, понимаю.
Я давно сижу, привык, мне легче. «В самом деле, - подумал я. – Посмотрю кино и хоть забудусь на время». Керим поскоблил станком мои щеки, почистил руками мою одежду, поплевал на ладони. Меня растрогала его забота, я не знал, как благодарить. Он ответил, - что ты, мы все здесь братья! И вот трое счастливчиков с билетами: Миша, Керим и я, направились в кино. Погромыхали в дверь, ещё погромыхали и ещё, а когда она с лязгом открылась, перед надзирателем стоял я один, протягивая билет.
Камера в восторге надрывала животы, выла и стонала. Надзиратель обругал меня и ушёл. Разочарование было оглушительным, а обман настолько предательским, что я упал вниз лицом, чтобы никого не видеть. Миша подошёл ко мне и сказал, - все мы через это проходили, не бери в голову?
КРЕСТ.
Металлом заскрежетала открываемая дверь. Что – то глухо стукнуло снаружи, а потом в проёме появились два контролёра. Они волокли под руки мужчину. Тот был в очень плохом состоянии.
Принимайте нового постояльца, - громко известил обитателей камеры контролёр постарше, которого зеки за фиолетовый болезненный цвет лица прозвали Баклажан. Глядя на него, любой взялся бы с уверенностью утверждать, что это из самых страстных любителей выпить. Но странность заключалось в том, что Баклажан был заядлым трезвенником и вознаграждение за свои услуги предпочитал брать исключительно в денежном выражении, а не бутылкой водки.
Его молодой напарник лейтенант Пряхин, напротив, обладал фотогегеничной внешностью – такие мужественные правильные черты лица можно встретить разве что на рекламных щитах, пропогандирующих здоровый образ жизни. Наверняка парень мечтал о карьере юриста, но судьба распарядилась иначе, так что вместо судейской или прокурорской мантии он вынужден теперь носить форму вертухая и служить в этой забытой Богом Тедженской дыре.
Его бы в больницу, а не в камеру, начальник, - подал голос из глубины хаты Миша? – Оттуда и тащим, - почти задорно отозвался молодой лейтенант.
Жильцы хаты, не вставая с мест, с интересом всматривались в лицо новичка. Даже в не подвижном теле угадывалась порода, и какая – то скрытая сила. Миша это сразу заметил, но виду не подал и цедил сквозь зубы:
- Вы к нам случаем, не «чёрта» притащили? Сами знаете, у нас место только у дверей свободно, - зло, хмыкнув, он взглядом указал на шконку, где располагался «чёрт» по кличке Яшка.
Чертяка и вправду был неопрятен – из длинного носа, частенько вытекали сопли, которые он вытирал рукавом. В камере с ним не общались, презирали – чёрт, одним словом! Даже в угол, где он проводил свои часы, зеки бросали, как правило, недружелюбные взгляды.
Непутёво его с чушпаном сажать, - обратился к Мише старший из контролёров. По роже видно, что он из коренных. Мы точно не знаем, конечно. А это проверить можно, начальник? Высказался Керим. Положите его на пол, если до шконки доползёт, значит из крепких.
Керим был прав, ни один из уважающих себя зеков не смел, опуститься на пол. Коренной же обитатель тюрьмы любит чистоту и всегда умудряется выглядеть среди многочисленных обитателей тюрьмы, как топ - модель в городской толпе.
Контролёры, выслушав базар зеков, наконец, заволокли новичка на середину камеры, и не особенно церемонясь, положили его на пол. Голова его стукнулась о цемент. Живой? – усомнился молодой.
А что с ним будет? – деловито отозвался Баклажан, который не любил зеков. Мы ведь его почти любовно положили.
Вертухаи, коротко рассмеялись и затопали прочь из камеры. Тяжело звякнула дверь. И хата мгновенно превратилась в тесный не уютный склеп. Взгляды сокамерников были обращены на лежащего. Лежащий, глухо застонал. Баклажан повернул ключ на два оборота.
– Может, мы зря так? – усомнился, молодой. – А тебе – то что, Пряхин? Детей с ним крестить, что ли?
- Всё - таки вроде приличный, нехорошо, на шконку бы его определить. Приличный же мужик вроде?
- Вроде, вроде, - а, ты начальника приказ не слышал?
Не наша это забота, - веско возразил Баклажан. Наше дело зеков стеречь, чтобы никто из них из тюрьмы не убёг. А там, в камерах, они пускай между собой сами разбираются. Ты думаешь, этот случайно попал в эту камеру?
- А разве нет?
- Эх ты чудак. Да за нас давно уже решил начальник, - ткнул Баклажан пальцем вверх. Ладно, забудь об этом, у нас с тобой имеется куча других дел.
И Баклажан, тряся огромной связкой ключей, затопал в кабинет начальника докладывать о выполнении приказа.
Смотри, смотри, пополз! По-пластунски чешет, чертяка! – радовался Миша. Ну, шевели, шевели копытами! Ползи, жучара!
Но незнакомец, с минуту отдышавшись, приподнялся: сначала он опёрся на ладони, потом встал на четвереньки и, медленно разогнувшись, встал в полный рост.
- Смотри-ка братва, а он мужик из крепких.
- Да просто этот чертяка жить хочет, - зашумели из дальнего угла.
- Да какой он чертяка?
- Чертяка, точно чертяка. Вон для него унитаз родней, чем матушка.
- Не, братва, он из крутых. Смотри, смотри, как чешет, ну будто на конских бегах.
- Где я? – негромко произнёс незнакомец голосом, скорее похожим на стон из свежеприсыпанной могилы.
- На курорте, мать твою! – расхохатался Керим.
Его остроту оценили, и камеру тряхнуло от громкого смеха. Незнакомец сделал неверный шаг. Руки у него были расставлены в стороны – чем не слепец, потерявший повадыря.
- А может, его пинком подогнать? – поинтересовался Керим.
- Это ты брось! – строго предупредил Миша.
Незнакомец прошёл метр, потом другой, опёрся рукой о шконку и опустился на свободное место.
- Братва, наколка - то у нашего постояльца авторитетная: крест с ангелами и звёзды на плечах. – Воскликнул, Плиев!
- Брось лепить! – отозвался Керим. Откуда у такого фраера наколка с крестами и звёздами на плечах может взяться?
- А ты глянь?
Керим неохотно сполз со щконки, воткнул босые ноги в тапочки и лениво зашлёпал к незнакомцу. Его взгляд натолкнулся на тёмно - синюю наколку законного вора, огромный крест, по обе стороны от которого парили в лёгких хитонах два ангела.
А ты, что скажешь, - смотрящий? – Спросил Керим. Теперь в его глазах не было прежней решимости, он притух. За свой зековский век он сталкивался со многими перерождениями. Случалось и такое, когда дохляк оказывался в таком авторитете, о каком не может мечтать даже дурень с мускулатурой амбала. Видел он убийц с глазами ангелов и совестливых мужиков в обличье драконов.
Если наколка сделана не по делу, то отвечать наглецу придётся крепко, по полной программе, ну а если новичок и в самом деле вор, то за такой базар он может языки насмешникам вбить в шконку сотыми гвоздями.
Керим ещё раз посмотрел на наколку. Он знал толк в наколках, долго изучал, - такие рисуночки выкалывали лет пятнадцать назад. Это сейчас любой первоходка расписывает себе грудь и спину такими соборами, каким позавидовала бы даже столица златоглавая.
По множеству мелких деталей, заметных только искушённому глазу, Керим мог судить, что наколку сделали, когда её обладателю едва исполнилось тридцать. Если он действительно законный, то в те времена коронами просто так не разбрасывались и, значит, заслуги у него перед воровским миром немалые.
Склад лица был у него вытянутый, русской национальности. И при худобе очень высок, даже выше меня, рост был примерно 2метра. Мы спросили его, - что с ним? - Он молчал, лишь постепенно на его изможденном лице появилось улыбка - такую улыбку, я не видел никогда!
Так после трёх недель карцера у нас появился Соколов Сергей Николаевич по кличке «Крест». Он попросил:
- Дайте сигарету? - Мерген, дал ему прикуренную сигарету, он глубоко затянулся и сказал, - они ничего не добились! Мерген спросил:
- Кто они? - Оперуполномоченные, из управления по организованной преступности. Продолжил. Слушайте терпильники:
- Вы мне вопросы не задавайте это моё дело, по тюремным правилам это не принято, но ничего молодёжь, я вас научу что можно, а что нельзя делать? - А пока я отдохну и прошу вас не шуметь, после чего он закрыл глаза, подложил, руки под голову.
Проспав минут сорок, он встал и представился, - Соколов Сергей Николаевич по кличке «Крест», задержан по заданию МВД России, за принадлежность к некой Московской структуре. Посмотрев на сокамерников, сказал:
- Сейчас я постараюсь узнать, кто здесь смотрящий? Оглядываясь его взгляд, остановился на Мише, встав, пересел на шконку к Мише.
И они стали тихо разговаривать, затем поднял голову и глядя на меня, попросил:
- Сделай мне крепкий чай?
Миша, обратившись ко мне, сказал:
- РомаСаша возьми пачку хорошего чая и завари покрепче? Я взял заварку и заварил в кружке чай и подал Кресту. Он поблагодарил и сказал:
- Ты наверно самый молодой в камере? - Я ответил, - да.
- Ты не тушуйся? - Просят не старого, а бывалого и улыбнулся.
Ты такой же, как и мой сын, такого же роста и такого же возраста, мы с тобой ещё подружимся. Я сел на шконку к Кериму и стали тихо с ним разговаривать, о Кресте.
Если действительно наружные формы и выражение лица служат вывескою душевных качеств, то конечно, лицо этого человека было исключением из общего правила. Приятная наружность, простодушие весёлая улыбка и в то же время пара серых глаз, которые по временам сверкали из - под густых бровей, как сверкают глаза тигра, когда он крадётся к своей добыче. Всё это вместе составляло такую чудную смесь добра и зла. Что самый красноречивый Тимур, который с таким разнообразием описал тысячи человеческих физиономий, задумался бы, взглянув на лицо Креста.
Казалось, он смотрел с большим участием на лежащих заключенных в камере, но лишь только замечал, что ни на кого, не обращает внимание.
В то же время его беспокойный и быстрый взор облетал всю камеру и вспыхивал, как порох и начинал свои разговоры и говорил, - что приуныли бродяги? Шутя, сказал:
- Любили медок, полюбите и холодок!
Какой холодок, - спросил Керим. Мы бы рады были, а здесь душегубка, никакой вентиляции. - Смотри, чего захотел? Это не дом отдыха, это тюрьма и создана, чтобы таких, как мы, мучить, перевоспитывать!
Крест сказал, - в России беда для зеков холод, а здесь жара, думал у вас косточки погреть, а греться пришлось на нарах. Что там, в Москве случилось, не могу понять? - Добавил он.
Пришлось терпильники по многим зонам покачивать, а что у вас в Азии побывать придется, не предполагал, как говорится, век живи, век учись.
Но ничего, у вас долго не пробуду, обратно в Москву полечу бесплатно. Как это бесплатно? Спросил Баллы? А так за счёт ментов приедет конвой и повезёт на самолёте. И сразу отпустят, ведь на меня у них ничего нет.
Послышался шум, открылась кормушка, позвали Мишу и что - то передали.