Geum.ru

Контрольная работа №1 по философии Были сделаны доклады

Вид материалаКонтрольная работа

Содержание


Вопросы по лекционному материалу
Этого нет никогда и нигде, чтоб не-сущее было
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7
Проблема универсалий


Основой рассуждений двух великих греческих философов Платона и Аристотеля были универсалии (как назвал их Боэций): первый называл их идеями (эйдосами), а второй – родами и видами. Подобные рассуждения невольно наталкивают на мысль: существуют ли эти универсалии в действительности? Давайте попробуем разобраться в этом вопросе.

Платоновская идея – это нечто, что связано с вещами и помогает нам их изучать. В палотоновском диалоге "Парменид" приведено несколько механизмов такой взаимосвязи.

Первым таким возможным механизмом взаимосвязи выступает механизм причастности. Идея является тем, благодаря чему вещь приобретает то или иное свойство. Например, мы говорим "цветок красный", потому что "цветок" каким-то образом причастен идее "красноты" и из-за этого приобретает имя этой идеи – "красный". При этом правомерен вопрос о том, причастна ли вещь к идее целиком, или только к ее части? Пусть многие вещи причастны к некоторой идее, тогда получается парадокс: если представить себе, что идея – это парусина, которая накрывает вещи (131b), то тогда идея делится с вещами не всею собой, а только частями – как над каждой вещью "висит" лишь кусок парусины, которой "при-частна" данная вещь.

Когда в том диалоге Парменид выдвигает эту мысль, Сократ предлагает ему другое сравнение – идею дня. Она одинакова для многих вещей: день проходит одинаково в разных странах, при этом в каждой стране он есть весь целиком, а не только его часть. Кажется, первая метафора – "пространственной вещи" – не совсем правомерна, более подходит вторая – "временящейся вещи". Ведь вещи могут "времениться", то есть существовать в один и тот же момент времени синхронно, не зависимо друг от друга. Занимать же одну и ту же позицию в пространстве они не могут. Можно сказать, что времени вообще нет – есть только настоящий момент времени, который нельзя разделить. Неправомерность сравнения идеи с парусиной является то, что она является слишком материальным объектом, именно, она имеет части.

Далее Парменидом приводится ряд противоречий, которые возникают, если принять, что вещи причастны к части идеи. Так, большая вещь становится причастной лишь к части идеи великого, которая меньше самой великости. Маленькая вещь причастна идее малого, и тем самым становится меньше самой малости. Однако, стоит обратить внимание, что Парменид берет здесь те идеи, которые Аристотель в своих "Категориях" относит к "отношению". Наибольшая же часть идей связана с категорией "качества". Почему бы вещи не быть причастной лишь к части, скажем, идеи "красноты"? В этом случае, мы получим "светло-красную" или "розовую" вещь. Проблема, как мне кажется здесь возникает в конфликте определений: по Платону, идея неделима, так же как и душа.

Второй возможный механизм (концептуалистический) – подобие или обобщение: "Я думаю, что ты считаешь каждую идею единою по следующей причине: когда много каких-нибудь вещей кажутся тебе большими, то, окидывая взглядом их все, ты, пожалуй, видишь некую единую и тождественную идею и на этом основании само великое считаешь единым." (132a) "Идеи возникают в душе" вместе с мыслями, а "мысли едины" (132b).

Парменид и вновь доводит эту позицию до противоречия: если взять какую-либо вещь, например Сократа, и идею, которой он причастен, – и начать обобщать их, то должен возникнуть третий человек – "самочеловек". Повторяя этот процесс, мы получим "само-само-человека" и целую вереницу "сверхлюдей". Зачем нужны подобные рассуждения? Можно было запретить "окидывать взглядом" идеи так же, как вещи. Подобный ход, кажется сделан в современной математике: там разделяют множества и классы множеств, чтобы не получить известный парадокс Рассела.

Если же мы примем, что идеи есть только мысли, то мы не сможем гарантировать, что нашим мыслям будет соответствовать что-то в вещах. Эта идея прослеживается и у Боэция. Он приводит пример, что если помыслить, например, идею человека и лошади, расчленить их и соединить, то получится ложная, абсурдна, не существующая в действительности вещь – кентавр. Александр Афродисийский предлагает избавиться от этой проблемы следующим образом: "ложное мнение... возникает только там, где имеет место соединение" – поэтому стоит договориться не соединять несоединимое, то есть противоположности.

Далее, идея – это некий "образец", а вещь – это то, что этим образцом порождается, то что, ему подражает. От парадокса "третьего человека" в данном случае можно избавиться следующим образом: объявить подобие-порождение несимметричным отношением, то есть сказать, что если вещь порождена идеей-прототипом, то первая подобна второй, а вторая первой – нет. Тогда возникнет то, что в математике называют "частично упорядоченным множеством". Это решение, как мне кажется, близко к порфириевскому понятию о дереве родов, если условиться, что всякое нечто "общнее", чем другое, если второе первому подобно, а первое второму – нет.

Таким образом, "идеи существуют сами по себе и лишь к самим себе относятся". Так же происходит и с теми мыслями, которые существуют в нас. (133e) Парменид выводит из этого следующее противоречие: каждую существующую идею мы познаем при помощи идеи знания. Если же этой идеей мы не обладаем, ее у нас нет, то мы и ничего познать не можем – "нами не познается ни одна идея" (134b). Платон здесь соглашается с Парменидом, вопреки распространенному суждению, что он признает существование обособленного "мира идей". Известно, что данная идея была присуща скорее к его последователям – неоплатоникам.

Давайте же теперь исследуем, какого подхода придерживался Аристотель, точнее разберем подход, представленный в "Комментарии" Боэция к порфириевскому "Введению" в аристотелевские "Категории". Порфирий формулирует эту проблему в своем сочинении, однако не заостряет на ней своего внимания ввиду ее сложности.

По Боэцию, все мыслимое духом можно разделить на два разряда: "то, что установлено в природе вещей", и "то, чего нет" (воображаемое). К какому же разряду относится мышление родах и видах? И второй вопрос: если они существуют, то телесны ли они или нет?

Сначала Боэций приводит рассуждение, которое доказывает, что родов и видов вовсе не существует. Действительно, род либо един, либо нет. Если он един, то задумаемся над вот какой вещью: род находится в одно и то же время целиком во множестве отдельных видов. Значит, он не может быть един. Если же роды слишком множественны, многочисленны, то возникает опасность не найти последнего, максимального рода. Это противоречило бы концепции древа Порфирия. Если же род все же един по числу, то он не может быть общим для многих, он связан с ними каким-то своими частями, либо связан с ними в разное время поочередно, либо вообще не связан с субстанцией подчиненных видов или вещей.

Как избавиться от этого противоречия? Боэций предлагает поступить следующим образом: когда мы абстрагируем, то есть обощаем какие-то вещи или уже обобщенные роды, виды, мы мыслим не то, что есть на самом деле, – да, – но это вовсе не ложно. Ложность, согласно Александру Афродисийскому, возникает там, где смешиваются противоположные по своей сущности. Далее, роды и виды "существуют в телесных и чувственно воспринимаемых вещах. Но постигаются они отдельно от чувственного, и только так может быть понята их природа и уловлены их свойства".

В подтверждение этому Боэций приводит следующий пример. Линия (как математический объект) получает бытие лишь благодаря телу, которое она ограничивает. Дух же имеет способность в мыслях своих "связывать" и "разлагать" вещи, получая таким образом роды в ходе аристотелевского абстрагирования. Таким образом, "роды и виды существуют одним способом, а мыслятся – другим".

Каким же образом существуют математические объекты? Например, геометры "пользуются чертежами и делают отсюда выводы, их мысль обращена не на чертеж, а на те фигуры, подобием которых они служат". Часто случается, что глядя на чертеж можно сделать неправильные выводы. Например, если чертеж выполнен неточно, то можно попытаться начать доказывать такие утверждения, которые вообще говоря не верны. Поэтому при решении задач по геометрии все же главная роль отводится именно формальному доказательству, а не чертежу. При решении задачи часто приходится мысленно "строить" в голове разные чертежи, пусть это будет не единый чертеж всей задачи целиком (так как он очень сложен). Для облегчения этого процесса математики и используют чертежи. Но любой геометр скажет вам, что то, что видится на чертеже, нужно семь раз перепроверить.

В подтверждение этого можно посмотреть на то, что и алгебраисты часто при доказательстве теорем о гомоморфизмах групп используют определенного рода рисунки. Они лишь облегчают понимание сути дела, служат иллюстрациями, но не строгим доказательством.

На мой взгляд, математические объекты – производные от таких простейших объектов, таких как линия, точка, поверхность и т. д. Хотя эти объекты (по Боэцию) существуют в телесных вещах, но постигаются они отдельно от чувственного, производные от этих объектов часто существуют лишь мысленно. Иногда же случается, что они начинают существовать телесно. Например, придумаем себе многогранник какого-нибудь очень причудливого вида. Можно утверждать, что телесных аналогов в природе у него сейчас нет. Но возьмем какой-нибудь материал (кусок камня), отшлифуем его соответствующим образом, затем, вооружившись линейкой, проверим, что он обладает некоторым набором свойств, которыми обладает наш "мысленный многогранник". После этого при помощи формальных рассуждений можно будет доказать, что телесный многогранник обладает всеми свойствами исходного.

При этом, как мне кажется, довольно трудно утверждать это для всех без исключения математических объектов – здесь нужно проводить размышление в каждом случае заново. По крайней мере, к этому побуждает все многообразие математических объектов. Например, можно точно сказать, что мысленно построенный пример неизмеримого по Лебегу множества вообще не может ни с какой точностью быть построен на практике. Так обстоит со многим объектами, которые возникают при работе с теорией множеств.


Вопросы по лекционному материалу


Античная философия всегда изумляла историков тем, что в ее интеллектуальной истории были намечены практически все возможные варианты ответов на те вопросы, которые люди именуют философскими. В Греции мы находим все возможные концепции объяснения мира – все, какие только можно придумать. При этом видение греческой мысли должно быть комплексным. Это предполагает два тезиса.

Во-первых, с чего начинается философия? Какой вопрос главный в европейской философии? Вот этот вопрос: "Почему есть нечто, а не ничто?" Греческие мыслители взглянули на мир и удивились: почему есть Космос? Космосом они называли упорядоченное состояние мира. Вещи находятся в мире, то есть в Космосе. Что есть этот Космос? Почему он есть?

Здесь возникает второй вопрос: почему Космос продожает быть, а не разрушается и не размешивается? Здесь имеется ввиду то, что мир вообще может находиться в двух состояниях: в состоянии Космоса (упорядоченности) и в состоянии Хаоса – полной энтропии. Если наш мир не переходит в состояние Хаоса, то есть земля остается быть землей, а солнце – солнцем, и они не перемешиваются, то значит, что в мире есть некоторое антиэнтропийное, упорядочивающее начало. Какое же оно, это начало?

Первым мыслителем, который сформулировал и решил эту проблему, был Фалес Милетский. А именно, он сформулировал вопрос: из чего все состоит? И ответил на нее: все, что нас окружает, сделано, по его мнению, из некоторого вещества, из некоторой материи. "Все состоит из воды". Во-первых, стоит заметить, что Фалес задает вопрос "Что?", а не вопрос "Кто?" – это характеризует его как представителя уже не мифологического, а логосного мышления. Во-вторых, Вещество в этом понимании есть некоторый предельный уровень вопрошания. Так, мы можем взять мел и спросить: что есть мел? Предмет. Что есть предмет? Вещь, то есть вещь в некотором общем смысле. А что есть вещь, из чего она состоит? Она состоит из воды – так полагает Фалес.

Как Фалес пришел к этому выводу? Представители милетской школы, ученики Фалеса, утверждают, что у каждой вещи есть природа – фюзис. При этом вещь рассматривается в контекстк целого: она противопоставлена Космосу. Если вещи различны, то Космос тождественен, если вещи множественны, изменчивы, смертны, то Космос – абсолютно устойчив. Это тожжественное и устойчивое и находит Фалес – воду. При этом он руководствуется принципом круговорота воды в природе: вещи при разрушении переходят в водное состояние, а затем образуются другие вещи.

Следующий шаг абстрагирования делает ученик Фалеса – Анаксимандр. Вещи, по его мнению состоят из апейрон, а не из воды, если так можно сказать. Однако так сказать было бы неточным. Если Фалес ищет фюзис – природу вещи, то Анаксимандр ищет первый принцип, первоначало, первопричину – то из чего все произошло. Иными словами, Анаксимандр ищет материю, а не вещество, как это делает Фалес.

В переводе с греческого апейрон значит – бесконечное, беспредельное. При этом все качества, какие только могут быть, сказываются о нем со знаком отрицания: оно не красное, не тяжелое, не справедливое и т. д. Напротив, качества, точнее противоположности (горячее-холодное, светлое-темное) возникают из него. Это напоминает современную концепцию Большого взрыва: апейрон есть то, что до взрыва, то из чего все произойдет, и во что все опять когда-нибудь снова схлопнется.

Такой уровень абстракции не выдерживает уже последователь этих милетских мыслителей – Анаксимен. Он рассматривает воздух – некий самый разреженный субстрат. Все же остальное, по его мнению, различается по степени сжатия: вода есть сжатый воздух, железо – еще более сжатый.

Таков был прорыв к философии, который осуществили первые физики. Все сильно изменилось, когда за дело взялись математики. Пифагор (точнее, пифагорейцы) представил вот какое решение проблемы: "Все состоит из чисел". Как пифагорейцы пришли к такому выводу? Они поразились, что математические законы могут быть найдены в поразительно разных областях: в арифметике, геометрии, архитектуре, музыке (гармонии). Так, в музыкальной гармонии можно увидеть поразительные арифметические законы, если изучать тональности, увидеть даже проявление дробей. Более точно позиция Пифагора может быть выражена следующей формулой: "Все существующее причастно к числам как к своему первоначалу, первопринципу". Они выделяли десять начал (пар свойств), которые видели повсюду: предельное и беспредельное, нечетное и четное, единое и множество, правое и левое, мужское и женское, покоящееся и движущееся, прямое и кривое, свет и тьма, хорошее и дурное, квадратное и продолговатое – которые являются началами всего существующего. (Аристотель. Метафизика 1, 5)

Такой позиции противится Гераклит: "Многознание уму не научает". Он говорит: все состоит из огня, более точно, из огненного логоса. Это означает, что огненный логос должен быть причастен к некоторому единому закону – единому принципу, а не большому числу принципов, как это делали многознающие пифагорейцы. Точнее, все произошло из огненного логоса и находится в состоянии постоянного изменения. Огонь – наиболее подвижное вещество, поэтому он выбрал его в качестве основного. Все прочие вещества образуются из огня путем сгущения или остывания: воздух, затем вода и земля (путь сверху вниз).

Чтобы понять последующие рассуждения, давайте разберем различие между сущностью и качеством. Всякая вещь может быть обозначена как сущесвительное с прилагательным (прилагательными): мел белый, стол гладкий, доска черная. Существительное отвечает на вопрос "Что?" и обозначает "чтойность" вещи, а прилагательное – на вопрос "Какое?" и обозначает "такость" вещи. При нашем обобщении всего многообразия вещей на что нужно заострить внимание: на сущность или на качество?

Один из греческих мыслителей – Анаксагор, за основу взял именно качество. Для этого им было введено понятие гомеомерии (с греч. – "подобочастное"). Он предлагает делить вещи именно по качеству, например белый мел – по качеству белизны. В этом смысле мел, по Анаксагору, состоит из частичек белого, при этом процесс деления бесконечен: эти частицы, гомеомерии, вновь можно делить на все более мелкие гомеомерии. Здесь, на наш взгляд, он допускает категориальную ошибку: единое, к которому стремится Анаксагор, не есть качество чего-то, но должно рассматриваться само по себе.

Другой греческий философ Демокрит предпринимает противоположную попытку: за основу он берет сущность. Для него мир состоит лишь из многого, точнее из атомов. Вещи состоят из атомов, но свойства вещи и свойства атомов не совпадают, но обладают принципиально разными свойствами. В этом смысле Демокрит предвосхитил современное понимание атома. Однако неявно Демокрит признает и Единое. Атомы различны по числу, но не по виду – они все обладают одними свойствами и подчиняются одним и тем же законам, поэтому косвенно Единое у Демокрита присутствует.

Первым же философом, который поставил проблему Единого-Многого, был предшественник Анаксагора и Демокрита – Парменид, с него, собственно и начинается философия. Парменид впервые начинает разговор о сущем как таковом, а не о сущем вещей. Его рассуждения содержат ошибки, но они достойны уважения, поскольку были первыми в своем роде. Его концепт задается с помощью двух аксиом.

Во-первых, Бытие есть, а Небытия вовсе нет:

Этого нет никогда и нигде, чтоб не-сущее было,

Ты от такого пути испытаний сдержи свою мысль.

Чтобы помыслить Небытие, по мнению Парменида, нужно сойти с ума, но мы не можем себе такого позволить, поскольку голова у нас одна, если бы мы были двухголовыми людьми, то одна голова могла бы помыслить Небытие, а другая – понаблюдать за первой. Говорить, что несуществующее существует, - нельзя, так как это выражение семантически неосмысленно, такого нужно избегать. Если бы Небытие существовало, то это было бы то же, что видеть слепым глазом или слышать глузим ухом.

Во-вторых, Бытие и мышление – одно и то же, поскольку нельзя мыслить ни о чем. Бытие совпадает с мыслью о Бытии. В этом смысле бытие – это предельный случай абстрактного. Чтобы понять это, обратимся к гегелевской шкале от конкретного к абстрактному. Возьмем некоторую первую сущность – "этот дом". Начнем ее обобщать – получим "дом", далее – "жилище", далее – "искусственный предмет". Затем возникнет "предмет вообще" или " вещь". Еще большая степень абстрагирования двигает нас к веществу, фалесовскому субстрату. Здесь мы переходим границу от "общего" к "всеобщему" – это две области, на которые делится наша шкала. Еще большая степень всеобщего – материя, анаксимандровский апейрон.

Парменидовское же Бытие располагается еще дальше, чем материя. До сих пор мы не включали в обобщение наши мысли. Парменид же предлагает обобщить: Сущее, Бытие – объединение материи и мысли. Большего, чем парменидовское Бытие, представить невозможно, так как представляем что-то мы посредством мыслей, а эти самые мысли – содержатся в Бытии.

В периоде классической философии мы наблюдаем следующую тенденцию. Платон рассматривает уже вещи и их свойства (идеи), для него важны предложения типа "S есть P", где S – подлежащее (субъект), а P – сказуемое (предикат). Поэтому Платон задает предикатную трактовку Бытия, его онтология – онтология прилагательных. Если для Парменида Единое, Бытие и Сущее – одно и то же, то Платон делает различие между Бытием и Единым. Более точно, можно выделить два типа Единого. Во-первых, Единое само по себе, то есть Единое единящееся, Единое, которое единит само себя, – это выбор Парменида. Во-вторых, Единое, которое существует, или бытийствует.

Единящееся Единое (Сверх-Единое) не существует в смысле обладания предикатами, про него даже нельзя сказать, что оно тождественно самому себе, поскольку в тождестве есть одна и другая часть, а само тождество есть предикат, то есть отношение. Если же мы хотим, чтобы Единое существовало, то оно должно быть системой: Единое плюс Бытие. Это единое уже обладает всеми возможными свойствами: оно и тождественно, и покоится, и движется. Бытие же – хранилище всех возможных свойств.

Ученик Платона, Аристотель подвергает такой взгляд о разделении мира на мир идей и мир вещей критике: "Платон мне друг, но истина дороже". Философия Аристотеля – концептуализм, более реалистична, более земная, более приближенная к чувственному опыту. Обращаясь к предложению "S есть P", он останавливается отдельно на "S", то есть на сущности. Для него вопрос о Бытии – вопрос о сущности, в отличие от Платона, который развивает диалектику Бытия-Единого, он развивает метафизику.

Позиция Аристотеля носит название гилеоморфизм. Согласно этому учению, вещь состоит из материи и формы – от этих двух слов и происходит термин "гилеоморфизм". Теперь, заметим, мы говорим об утройстве вещи, но не в физическом смысле этого слова (атомы, ядра, кварки и т. д.) , а в метафизическом. Доказать это положение о материи и форме нельзя, оно считается самоочевидным.

Например, возьмем "медный шар". В нем "медь" – это сущность, а "шар" – это форма. "Медь" можно, в свою очередь, также разложить на сущность и форму. Полученную сущность – снова раскладывать, проводить редукцию до тех пор, пока мы не получим сущность без формы – предел, из чего все состоит, то есть нечто "неоформленное". В этом смысле сущность – возможна, но не действительна. Действительна лишь форма.

Таким образом, можно сопоставить материальную причину и формальную причину вещи. Согласно IX главе "Метафизики" Аристотеля материальной причине соответствует Бытие в возможности, а формальной – Бытие в действительности, то есть то, что на самом деле оформлено. Неоходима также и промежуточная причина между ними – движущая, то есть та, которая определеляет начало движения вещи.

По Аристотелю можно начинать рассматривать движущие причины всего: движущей причиной авторучки является фабрика, на которой она была сделана, движущей причиной той фабрики – указ о ее строительстве и так далее. Таким образом можно дойти и до самой первой движущей причины – Перводвигателя, это есть Бог в понимании Аристотеля.

Таким образом, можно этими тремя разными причинами вещи отвечать на такие вопросы: "Из чего это сделано?", "Что это такое?", "Как эта вещь возникла?". Если же мы зададимся вопросом "К чему эта вещь стремится?", то здесь понадобится ввести четвертую причину – целевую. Это будет означать по-гречески, что каждая вещь является телом (тело по-гречески обозначает цель). Эта причина означает, что вещь должна стремиться не потерять свою форму, она делает ее тем, что она есть, предопределяет ее поведение. Можно представить себе, что жизнь вещи описывается при помощи траектории, начало которой – движущая причина, в промежуточных точках есть материя и форма, а конечная точка есть целевая причина.

В IX главе "Метафизики" Аристотеля выделяются 4 возможных состояния вещи. Возможность и действительность являются основными состояниями, возможности соответствует материя, а действительности – форма. Необходимо также и то, благодаря чему возможность может стать действительностью – энергия. Это еще одно состояние, пусть его нельзя помыслить как самостоятельное. В этом смысле Аристотель предвосхитил современное понимание энергии.

Как уже было сказано, в аристотелевском мире каждая вещь стремится к чему-то. Например, конь, чтобы быть конем, должен "кониться", на него должна действовать его целевая причина. Это называется Аристотелем четвертым состоянием (так же не самостоятельным) – энтелехией. Энтелехия – это неподвижная причина, действующая из будущего в прошлое. Можно привести такой забавный пример: например, можно сест на осла и подвесить перед ним морковку, тогда он будет идти к ней, и она и будет составлять его энтелехию.

Когда Аристотель объснял, почему небесные тела движутся по кругу, он объяснил это целевой причиной, которая на них действует и предопределяет их поведение – место. В этом состоит отличие его понимания от концептов пустоты Демокрита и пространства Платона. "Место играет в физике Аристотеля роль некоторой абсолютной системы координат, по отношению к которой только и можно вести речь о движении любого тела. Абсолютное место - это и то, куда движется тело, и то, откуда оно движется: если не окажется ни верха, ни низа, то всякое тело будет дезориентировано в своем движении."

Демокрит считал, что есть лишь атомы (бытие) и пустота (небытие), в которой они движутся. В пустоте как бы при этом ничего и нет, кроме атомов. Без этой пустоты невозможно движение. Пустота не существует, но она не менее реальна, чем атомы, потому что без нее все слилось бы воедино (в Целое) и было бы невозможно движение.

Платоновское пространство нужно понимать в следующем смысле. Можно сказать, что Платон выделял три рода сущего: идеи, вещи и пространство. Идеи – вечны, тождественны, они не рождаются и не гибнут и познаются нами при помощи мысли. Конкретные изменяющиеся вещи – ощутимы нашими чувствами, они рождаются, вечно движутся и возникают, а могут и исчезнут. При этом они познаются нами при помощи ощущений, но мы можем лишь составить о них мнение. Пространство же – это то, что подразумевается по умолчанию, в нем существуют все вещи. "Пытаясь найти онтологический статус геометрических объектов, он приходит к мысли о том, что пространство - стихия геометрии - есть нечто среднее между идеями и чувственным миром." Оно вечно, не приемлет реазрушения, дает обитель всему роду; оно вне наших ощущений, познаем мы его при помощи некоторого "незаконного умозаключения".