Редакционная коллегия

Вид материала

Документы

Содержание Возвращение с того света. Штурм. Искаполь Дороги войны Храм над водой

Подобный материал:

• Редакционная коллегия: Т. Б. Мильруд (гл ред.), С. Д. Дробышевская (составитель) Скажи, 613.91kb.
• Е. Ю. Прокофьева редакционная коллегия, 868.19kb.
• Е. Ю. Прокофьева редакционная коллегия, 7181.6kb.
• Редакционная коллегия серии сборников документов Великая Отечественная война 1941 -1945, 9829.4kb.
• С. С. Алексанин Редакционная коллегия, 495.39kb.
• Редакционная коллегия серии сборников документов великая отечественная война 1941-1945, 7950.74kb.
• M 5(1), 9663.74kb.
• Вселенная Учитель, 3306.02kb.
• Редакционная коллегия, 116.47kb.
• Н. Н. Карнаухов Редакционная коллегия, 2238.49kb.

Игорь Афанасьев


Записки сапера


Возвращение с того света.

Ашхабад

Это случилось в июле 1983 года в Ашхабаде, где я был курсантом в учебной сапёрной роте.

В армии хорошо живётся тому, кто хорошо бегает или «прогибается» перед начальством. С начальством у меня всегда были «контры» (надо сказать, что «залетал» в основном по своей глупости), а вот бегал я лучше всех в батальоне. Каждую субботу батальонный кросс, кто занимает 1-2 место, идёт в увольнение. Почти всегда этот кросс выигрывал, и настоящий соперник у меня был только один, это Игорь Смирнов из Великих Лук. Он погиб осенью этого же года, в Афганистане. Начальство каждый раз со скрипом выписывало увольнительную, но только до 18 часов.

Правда, потом «кусок» (так в армии называли прапорщиков), несколько часов глумился, заставляя подгонять обмундирование и драить до блеска ботинки, выдумывая новые и новые козни, до самого обеда. Потом в парадке шёл на обед, после которого обязательный тихий час. И только после 2 часов меня отпускали из казармы. Бежал к КПП и, вырвавшись за пределы части, торопливым шагом гулял по городу, изучая незнакомые улицы.


Полковой кросс

В середине июля проводился полковой кросс. Весь полк выходил на полигон, в пустыню, бежать 6-километровый марш-бросок в полном боевом снаряжении, т.е. в каске, с автоматом, на ремне подсумки с магазинами, сапёрная лопатка и фляжка. За плечами вещмешок.

Воистину горячи пустыни Туркменистана, где месяцами стоит температура +60 градусов в тени. Поэтому после 10-00 занятий на улице не проводили, а после обеда тихий час. В казарме заливали водой пол и накрывались мокрыми простынями, которые через 5 минут были сухими.

После завтрака мы получали оружие и снаряжение, а потом колонной выдвигались на полигон, который находился за городом. Добрались мы туда в 10 часу. Сначала стартовали строевые роты, а потом запускали остальные подразделения. Наша сапёрная рота бежала уже к 11 часам, когда жара стала приближаться к своему пику. Над пустыней закачались миражи, и лёгкие уже не хотели вдыхать раскаленный воздух. Жара плющила, и двигаться совершенно не хотелось. Роты лежали на выжженной земле в узкой тени от транспарантов, терпеливо ожидая своей очереди.

Наконец-то и для нас прозвучала команда – «на старт». Сапёры выстроились в несколько шеренг на линии старта и приготовились к бегу.

Отмашка флажка – и все отчаянно рванули вперёд. Дорога, по которой мы бежали, превратилась в реку пыли, и каждый шаг поднимал плотное облако, а после первой шеренги была уже почти непроницаемая туча. Если дать себя обогнать, значит, придётся глотать пыль за другими.

Бежать в снаряжении очень неудобно, тем более что зафиксировать его надёжно нельзя. Подсумок сползал, лопатка била по ногам, автомат тоже приходилось всё время поправлять. Каска, надетая на панаму, сползала с лысой головы, и её тоже приходилось всё время поправлять.

Преследователи дрогнули и стали отставать. Бежать было тяжело, снаряжение и автомат тряслись, и всё непрестанно приходилось поправлять и поддерживать. Первая шеренга стала редеть и отставать. Кто-то, не выдержав нагрузок, переходил на шаг. Мы с Игорем Смирновым вырвались вперёд. Соперничества пока не было, и последнюю «битву» отложили на финиш.

Вскоре мы нагнали тех, кто стартовал перед нами. Первыми нагнали группы, где двое вели третьего, совершенно выбившегося из сил, а потом и тех, кто еле-еле волочил ноги. Мы с Игорем сбросили обороты, понимая, что результаты в этой гонке никому не нужны, а первые места в роте мы и так себе обеспечили.

Вот мы догнали тех, кто шёл прогулочным шагом. Бег по раскалённой пустыне отнимал много сил, но хотелось быстрее закончить это неприятное и утомительное занятие. Мы потихонечку трусили рядом, не обгоняя и не вырываясь вперёд. И даже когда показался финиш, не стали ускоряться.

Только на последней стометровке Игорь Смирнов неожиданно рванул и вырвался вперёд. Почти не дыша отчаянно погнался за ним. В глазах стало темнеть, но я продолжал ускоряться и стал сокращать отставание. Догнал. Несколько шагов мы сделали вместе, и, качнувшись вперёд, перед самым финишем обошёл своего соперника. Ещё несколько торопливых шагов – и финиш. Сразу же сворачиваешь вбок, чтобы поднятое нами облако пыли прошло, по инерции, вперёд. Задыхаясь, мы ходили около финиша довольные ходом гонки. Игорь особенно не переживал, что и в этот раз ему не удалось обойти меня.

Метров 500 от финиша была бочка с водой. Мы попросились у замполита попить воды, но он отказал, сказав, что надо ждать, пока прибежит вся рота. Солнце палило нещадно. Кровь стучала в висках. Никакой тени поблизости не было. Ждать, пока прибежит последний сапёр, пришлось долго. Сначала финишировали те, кому хватило сил бежать, потом те, кто мог идти и спустя почти час «приволокли» тех, кто не мог идти самостоятельно. Мы несколько раз просились к бочке попить, и каждый раз нам запрещали отходить от финиша. Наконец-то притащили последних. Последним оказался худосочный питерский узбек.


Солнечный удар

Рота построилась в колонну, и строем пошли к бочке с водой. Меня к этому времени уже изрядно напекло. Когда пришли к бочке, помню последнюю команду: «Вольно! Разойтись!» Помню, как торопливо побежали товарищи, а я почему-то стал валиться на спину, хватаясь за плечи бойцов. Они сбивали мои руки, и я упал. Последнее, что помню, это склонившиеся надо мной головы сапёров и яркое синее небо в тёмной раме их фигур.

Покой. Закрываю глаза. Темно. Ещё помню какие-то крики, торопливые распоряжения. Внезапно стало тихо.

Расплывчатым облаком всплывает сознание. Надо мною склонились врачи. Лица скрыты повязками. Они увидели, что я открываю глаза, и стали задавать вопросы: «Как зовут? Из какой части? Что с тобою случилось?». Услышав ответ, один из врачей сказал: «Этот, наверное, выкарабкается, а артиллериста не спасти. Морфий!». Врачу подали шприц, и он сделал укол в живот. Боли я не чувствовал, только как игла проткнула плоть, словно это резиновый мячик. Тёплая волна растекалась по телу. Бросил взгляд влево и увидел, что в реанимации стоит ещё один стол, и на нём лежит боец, покрытый простынею. Наверное, это артиллерист – подумал я, и, закрыв глаза, провалился в темноту.

В сумерках сознания всплывают картины. Вижу гребную базу, где занимался греблей на байдарках. Фон и небо абсолютно чёрные, и словно из мрака всплывают силуэты байдарок и других лодок. Потом проплывают улицы родного города. Вот я лежу, а у моей постели сидят сапёры из моего взвода, и мы о чём-то разговариваем. Раздалась команда «Строиться!». Ребята поднимаются и прощаются. Прошу их не уходить или взять меня с собою, но чувствую, что мне не встать. Вижу, как они встали в строй и оглядываются на меня. Поворачиваются и уходят. Помню, что меня охватил страх. Я один лежу в темноте и ничего сделать не могу.


Возвращение

Постепенно стало возвращаться сознание. Лежу в реанимационной палате. В правой руке капельница. В окно врывается яркий свет. «Ну что ж, с возращением с того света!» – горько пошутил про себя. Слева ещё один пустой реанимационный стол. «Наверное, артиллерист не выжил!?» – подумал я.

Через некоторое время пришли 2 санитара. Они обошли вокруг меня и остановились напротив. Один стал требовать, чтобы я встал. Попробовал приподняться, но тут же упал на стол и сказал, что мне тяжело и вставлена капельница. Санитар ухмыльнулся и жёстко сказал, что это его не волнует, и если я не встану, то он врежет мне по морде. Размахнулся и с силой стукнул по ноге. Злость придала мне силы. Стал подниматься и, сев на столе, потянулся рукой к воткнутой в руку игле, чтобы вырвать её и отсоединить капельницу. Санитар тут же переменился и стал уговаривать меня лечь обратно. Лёг обратно с большим желанием разобраться с ними при случае, когда станет легче. До сих пор не знаю, чего они до меня «докололись», или хотелось поиздеваться, или им дали задание непременно поднять меня, как приду в сознание.

Потом пришла санитарка и сняла капельницу. Спросил у неё про артиллериста, и она ответила, что его ещё вчера увезли в морг. Мне казалось, что пролежал несколько часов, а уже, наверное, воскресенье.

Через некоторое время кто-то подошёл к открытому окну. Тихонечко позвали меня по имени. Посмотрел и увидел взводного с ребятами из нашего отделения. Я был рад их видеть и, с трудом встав, подошёл к окну. Они стали наперебой расспрашивать, как себя чувствую, и рассказывать, как перепугались за меня. Протянули фрукты. Спросил их, сколько времени, и с удивлением узнал, что уже вечер понедельника. Значит, пролежал без сознания больше двух дней. Офицер и сапёры были рады, что я выжил и вернулся буквально с того света, потому что на этом кроссе умерли 4 солдата.

Заведующий терапевтическим отделением потом сказал, что у меня солнечный удар тяжёлой степени, и, скорей всего, мне придётся дослуживать в своей климатической зоне. К сожалению, я вернулся с того света не для того, чтобы получить заслуженное облегчение, а пройти сквозь новые испытания «на прочность». Через несколько месяцев мне вручили абсолютно чистую медицинскую книжку и в октябре отправили в самое «пекло». Все дороги, к сожалению, не в Рим, и мне предстояло пройти Афганистан.


Штурм. Искаполь

Афганистан. Газни. Декабрь. Расположение 191 отдельного «экспедиционно-карательного» полка (как мы его в шутку называли, а в каждой шутке, несомненно, есть доля шутки). Нас подняли по тревоге до рассвета, около пяти часов утра. Построение в полном боевом на плацу. Механики-водители побежали в автопарк готовить к выходу технику, а мы в оружейку, где у каждого был наготове боекомплект в вещмешке. Взяли автоматы и вещмешки, свои и механиков-водителей, – и бегом на плац. Выходы по тревоге были отработаны до автоматизма. От подъёма до выезда колонны из части проходило не более 10 минут.


Построение

Когда подбежали к плацу, то большая часть полка уже собралась. Декабрь в горах холодный, много снега, дует сильный, пробирающий до костей ветер. Особенно зябко после сна, настоящий «колотун».

Мы подождали ещё немного в строю, энергично перетаптываясь с ноги на ногу. Наконец-то высокий со слегка одутловатым лицом и мягкими носогубными складками, больше похожий на профессора, чем на боевого офицера зам. командира полка подполковник Лев Рохлин, объявил: «Из газнийской тюрьмы сбежало около двухсот заключённых из-за измены или халатности надзирателей. Сейчас душманы ведут их в горы, для того чтобы вооружить, и наша задача – перехватить их до того, как они встретятся с бандформированиями». После этого он подозвал старших офицеров – командиров батальонов и отдельных рот (саперы, танкисты, разведка и т. д.). Выслушав указания Рохлина, старшие офицеры пошли ставить задачи своим командирам рот и взводов.

Рохлин был хорошим боевым офицером, и мы отлично воевали под его командованием. Потом он прославился в 1-ю чеченскую войну. Стал скандально известным политиком, отстаивающим честь русской армии, и был убит собственной женой, которую потом амнистировали, а дело замяли.

Командир сапёрной роты произнёс для нас зажигательную речь о том, что враг будет разбит, а сейчас сапёров отправят по 3 человека в роту к пехотинцам. На каждую группу большой железный миноискатель, который давно устарел, т.к. уже применялись итальянские мины в красивых пластиковых корпусах светло-коричневого цвета, из которых мы потом делали симпатичные абажуры, чтобы украсить лампочки в палатке. Несведущий человек ни за что бы не догадался, что это корпус грозной противотранспортной мины со сложным пневматическим механизмом, позволяющим взрываться мине посередине колонны, а если это гусеничная техника, то посередине машины, чтобы нанести ей максимальные разрушения.

Выслушали последние инструкции и пошли в автопарк. Пехотинцы встретили хорошо и показали БТР, в котором мы можем расположиться. Нас было трое, какой-то невзрачный «дедок» (старослужащий), черпак (отслуживший год) Коля с Украины и я, молодой сержант, только что в октябре пришедший из ашхабадской учебки. Правда, перед этим отучился 3 курса в Питерском Военмехе и отработал полгода на заводе.

Через некоторое время машины включили двигатели. Комиссия из 5 – 6 старших офицеров прошла мимо всех машин, и, убедившись, что все они работают хорошо, дала команду: «Начать движение!». Пока машины стояли в каре и тарахтели на разные голоса, то во все щели набрался едкий дым горелой соляры. От этой вони было тяжело дышать. Только когда тронулись с места и стали вытягиваться в колонну, постепенно дым выветрился.


Газни

Наш полк находился в 17 километрах от города Газни, на высоте 2400 метров над уровнем моря. От Газни полк был отгорожен невысоким предгорьем, состоящим из нескольких хребтов. Полк примыкал к ближайшему к долине хребту и растекался почти круглым пятном вглубь так называемой оросительной системы Сарде. На хребте были «точки» – основательно обжитые позиции, на которых тащили круглосуточную службу, и подступы к ним были заминированы. Со стороны долины полк прикрывали несколько ниток минных полей, и командиры шутили, что наша часть без забора, но никто в самоволку не убежит.

Вдалеке за Газни виднелись белоснежные пики Искаполя, большого горного массива, на склонах которого даже летом не таял снег. Когда заступаешь в наряд, то инструктаж проходит на полковом плацу, с которого открывается удивительный вид на белоснежные зубцы Искаполя на фоне высохшей долины. Наш путь лежал туда.

То петляя между хребтов, то переваливая через них, выехали к пригородам Газни. Старинный восточный город, расположившийся вдоль дороги Кабул-Кандагар, со славным прошлым. Может, кто и слышал про Махмуда газнийского, покорителя Индии, который также присоединил к своим владениям и современный Таджикистан, и горную часть Узбекистана. До наших дней мало дошло от величия былых правителей, самое значимое и зрелищное – это старинные гранёные минареты высотой 30-35 метров, сложенные из тёмных каменных блоков необычайной прочности.

Однажды духи подняли мятеж в Старом Газни и взяли его под свой контроль, а на одном минарете установили крупнокалиберный пулемёт и простреливали подходы к городу, не давая пройти колонне, тогда танк выстрелил прямо в бойницу башни. Снаряд разорвался внутри минарета, и из редких окон мощной взрывной волной вытолкнуло столбы дыма и пыли. Башня осталась совершенно целой, к всеобщему нашему удивлению.

Город был условно поделён на две неравные части. Меньшая часть – Новое Газни –располагалась в предгорье, ближе к дороге, окружала дом губернатора и примыкала к тюрьме. Большая часть – Старое Газни – неправильным пятном растекалось по долине.

На рассвете мы въехали в Новое Газни и остановились возле дома губернатора. Это небольшой особняк, напоминающий русские помещичьи усадьбы начала 20 века, обнесённый красивым забором с высокими оштукатуренными колоннами, между которыми была кованая решётка с прутьями в виде пик. Почти напротив, за районом традиционных афганских глиняных дувалов, похожих на серо-коричневые коробки высотой 3-4 метра с узенькими окошечками в верхней части и с просторными внутренними дворами, на возвышающейся плоской скале виднелась газнийская тюрьма на фоне темно-коричневого ощетинившегося острыми скалами хребта.

К скале вела узкая обрывистая дорога, все остальные склоны были почти отвесные. По самому краю скал возвышались серые оштукатуренные тюремные стены, за которыми стояла такая же серая тюремная башня с узкими окошечками и ещё какие-то постройки. По сравнению с дувалами, тюремная крепость производила впечатление цивильного сооружения, труднодоступного и очень неудобного для штурма или побега, так что спасти узников могла только измена или халатность надзирателей.

В погоню за беглецами выдвинулась рота церандоя (местной милиции), а мы ждали советников, и через некоторое время они вышли из дома губернатора. Советников было два или три человека, и их сопровождали 20-30 вооруженных афганцев, одетых в странную смесь формы церандоя, советской армии и гражданской одежды. Они стали карабкаться на нашу броню, и мы сразу же с ними разговорились, потому что некоторые из них учились в России и неплохо знали язык.

Вооружены они были большей частью автоматами Калашникова, но, в основном, подделками английскими, сирийскими и китайскими, причем, ствольные коробки и магазины были из более толстой стали, чем русские автоматы, а потому и более тяжёлыми. Некоторые автоматы были надраены до блеска и служили явным украшением своего хозяина.

Мы давали им посмотреть свои автоматы, а они нам своё оружие, особенно интересны были «Буры» (английские винтовки военного производства от 1942 до 1945). Афганцы дорожили ими и, показывая на наши автоматы, делали недовольные гримасы и махали рукой, а показывая на свои буры, с улыбкой махали головой, поднимали вверх большой палец и говорили «Хуб!!!» (что значит – хорошо). И действительно, прицельная планка была размечена до 2 километров, а пуля со стальным сердечником пробивала броню БТРа.

Случалось так, что с противоположного склона ущелья душманы выбивали из «буров» наших бойцов из цепочки, а сами уходили, потому что наши пули их не доставали, т.к. прицельная дальность автомата 1 километр, а убойная не намного больше.


Горы

Стало светать. Колонна тронулась, и обогнув с юга Газни, поехала в горы. Бронетехника долго петляла между хребтов, и через 10-15 километров колонна остановилась. Бойцы спрыгнули с брони, и роты пошли каждая по своему маршруту.

Несмотря на то, что мы вели боевые действия в горах, горной экипировки у нас не было. Всё как у обычной пехоты: сапоги, портянки, галифе и ватные штаны сверху, гимнастёрка, бушлат, треух, варежки с указательным пальцем для стрельбы, а за плечами вещмешок образца Великой Отечественной войны системы «сидор». В вещмешок укладывали боекомплект (450 патронов, 3 гранаты), плюс необходимые сапёрные причиндалы. Сухпай в этот раз не брали. Командиры считали, что операция будет стремительной, и до обеда мы вернёмся в полк.

Мне показали, куда идти, и я пошёл месить глубокий, выше колена снег, перед ротой. Мои сапёры предпочли не высовываться и тащили по очереди тяжёлую «трубу», а потом и вовсе пропали. Да, такая судьба у сапёра – идти впереди всех. А сапёр, считали, ошибается дважды, когда женится и когда мину неправильно снимает. Никакой возможности искать мины нет, т. к. роты на марше торопятся успеть в нужное место. Поэтому сапёр имеет почётное право наступить на мину первым. Частенько отмерят по карте километров 20 – «Ну, часа через 4 вы будете на месте» – а на самом деле, пока переползёшь через хребет, карабкаешься в скалы, обходишь препятствия, ищешь удобные спуски и подъёмы, отстреливаешься от духов, придёшь в точку глубокой ночью.

Идти впереди было нелегко, иногда проваливался в снег по самое «не балуйся». В одном месте обнаружили лежанку духа. Прямо на снег было брошено бабайское одеяло, и от него уходили свежие, глубокие следы. Только в Афганистане встречал такие огромные одеяла. Однажды на Панджшере мы нашли 8-ми местное одеяло, на одну половинку которого ложились всем отделением, а другой половинкой накрывались.

Перевалили через хребет и открылся вид на красивую долину, похожую по форме на косточку миндаля. Она была зажата между двух высоких хребтов, где-то 3 километра в ширину и 7 километров в длину. Духи заняли дальний от нас хребет и вели перестрелку с церандоем. Долину разрезал арык, вдоль которого росли редкие деревья. У самого входа в ущелье находился небольшой кишлак, и мы направились к нему.

В кишлаке был уже церандой. Они спокойно сидели в дувалах и пили чай. В каждом дувале устроен небольшой помост рядом с входом в дом (достархан) для отдыха, небольших праздников и чаепития. Подошли к ним, поздоровались и узнали, как дела. Церандоевцы, не прекращая пить чай, рассказали, что беглецов отрезать не удалось, и они соединились с духами, вооружились и заняли хребет. Выбить их оттуда будет очень трудно.


Первый рубеж

Перед хребтом, метрах в 700 от кишлака, была каменная гряда высотою 15-20 метров, ощетинившаяся рваными скалами. На ней занял позицию взвод церандоя и вёл ленивую перестрелку с духами одиночными выстрелами. Те так же лениво отвечали, иногда сбиваясь на короткие очереди, издалека это было похоже на перестукивание.

Мы направились к позициям церандоя. Духи стали нас обстреливать уже на подходе к окраине кишлака. Рота остановилась, и командиры обсудили, как будем действовать дальше. Перебегать решили парами, пара бежит, остальные их прикрывают. Перебежали, заняли позицию и открыли огонь по духам, прикрывая остальных.

Мне как сапёру выпало бежать в первой паре, и по команде мы побежали по глубокому снегу. Духи увидели нас и стали стрелять, но, видимо, стрельба велась на пределе дальности, и пули вяло свистели почти на излёте, не задевая нас, поднимая маленькие фонтанчики снега вокруг. Пробежав метров 200 по целинному снегу, я совершенно выбился из сил и мой напарник тоже. Плюнув на всё, перешёл на шаг. Свист пуль вокруг заметно оживился, но, разозлившись, решил: «Не побегу!». Из-за дувала кричал офицер: «Бегом!!! Мать вашу так!!!». «Да пошёл ты!» – процедил сквозь зубы и упрямо шёл торопливым шагом. Вдруг воздух разорвала грозная очередь крупнокалиберного пулемёта, пули подняли большие фонтаны снега слева и справа от меня. Сам не понимаю, откуда взялись силы, но со всех ног кинулся бегом к каменной гряде, почти не проваливаясь в снег, и на последнем дыхании, достигнув скалы, завалился за неё прямо лицом в рыхлый снег.

Тяжело дыша, посмеиваясь, вспоминал свою бешеную резвость и перебросился словами со случайным напарником. Это был спокойный, среднего роста, малоразговорчивый паренёк, он тоже тяжело дышал и согласно кивал головой. Постепенно парами перебежала вся рота, и мы поднялись на гряду, на которой держал оборону взвод церандоя.

Горы в этих местах голые, почти без растительности – типичная горная пустыня, но причудливо лопнувшие скалы создавали множество просторных щелей и складок, которые были почти идеальным естественным укрытием, где так удобно прятаться и скрытно перемещаться.

Церандоевцы следили за душманами возле наспех сложенных бойниц. «Ну, где здесь душманы?» – спросил командир роты. Афганцы повели его поближе к бойнице и стали эмоционально показывать, где укрепились духи. Их позиции как раз были напротив нас, на хребте, до которого было метров 500, м.б., чуть-чуть побольше.


Удачный выстрел

Пока командир узнавал обстановку, один высокий и очень крепкий афганец с красивым, скуластым и волевым лицом, подозвал меня к себе.

– Вон, смотри, душман! Убей его!

– А ты чего не хочешь?

– А-а-а! Э-э-э! Убей ты!

Он давал жестами понять, что ему нехорошо убивать своего брата – мусульманина. Отчасти мне стало понятно, почему церандой почти не нёс потери, потому что стреляли в воздух, а не друг в друга.

– Ну, где он?

– Да вон смотри, там камень, а он чуть правее!

Фраза состояла наполовину из слов и наполовину из эмоциональных жестов. Я внимательно смотрел и ничего не видел. В горах очень трудно разглядеть укрывшегося человека, потому что в нагромождении скал всё сливается, и только со временем стал различать в скалах силуэты людей и правильно определять расстояние до них. Церандоевец, отчаявшись объяснить местоположение этого духа, отстегнул от автомата магазин и сверху зарядил патрон с трассирующей пулей. Подсоединил магазин и выстрелил в направлении хребта. Яркий трассер ударил в камень, за которым прятался душман, и только тогда увидел, как за него отпрянул дух.

Изготовился к стрельбе, оплошать было нельзя, потому что на меня смотрели афганцы и пехотинцы. Через некоторое время дух выглянул из-за камня и, присев на корточки, опираясь на автомат, смотрел в направлении гряды. Он был совсем рядом и, видно, чувствовал себя в безопасности. Достаточно молодой афганец, лет за 25-ть в типично афганской одежде, в серо-голубой рубахе и штанах-шароварах такого же цвета. Сверху надет темно-серый пиджак из шерстяной ткани, на голове грязно-белого цвета чалма, на шее чёрный шарф, на груди подсумок для магазинов, так называемый «лифчик».

Тогда не думал о том, что это первый человек, убитый мною, так просто, словно это мишень в тире. Сколько благородных порывов и светлых надежд, всевозможных планов и незаконченных дел гибнут вместе с человеком. Сколько трудов вложили родители, родственники и учителя, чтобы из маленького мальчика вырастить и воспитать взрослого мужчину. Сколько скорби приносит смерть ближних родителям, жене, детям, родственникам, друзьям, соседям по улице, всем тем, кто знал его как доброго, надёжного, смелого мужика. Тогда думал только о том, чтобы «не облажаться» в глазах афганцев и пехотинцев. Сначала стал целиться в голову, чтобы наверняка, но голова была такой маленькой точкой над линей прицела, что, боясь промахнуться, стал целить в грудь. На полувздохе плавно нажал спусковой крючок. Грянула короткая очередь, и я увидел, как дух, взмахнув руками, опрокинулся на спину, и как упал в сторону выроненный автомат.

Сначала испугался, а вдруг промахнулся, и он упал специально, сделал вид, что убит, а потом отползёт, но опытных воинов не обманешь. Афганцы одобрительно хлопали меня по спине, а я какое-то время поглядывал в том направлении, думая, вот-вот живой дух мелькнёт в укрытии. Афганцы похвалили меня перед командиром, что русские – хорошие воины.


Штурм хребта

Мы стали готовиться к броску от гряды до хребта. Это место хорошо простреливалось духами, т. к. хребет изгибался и врезался в долину.

Неожиданно духи стали кричать в громкоговоритель с сильным акцентом: «Рус, сдавайся!!!» Это было удивительно, во-первых, что у них есть мегафон, во-вторых, за нами поддержка брони. Сначала это было смешно, но потом стало раздражать. Через некоторое время кто-то стал наводить через хребет артиллерию на позиции духов.

Широкой полосой прошла волна разрывов, поднимая в воздух дым и рваный щебень. Артиллерийский удар, видимо, достиг цели, по крайней мере, духи больше в громкоговоритель не кричали.

Мыслями возвращался к только что убитому духу. Какой-то беспричинный страх напал на меня, а вдруг духи увидели, что я убил их моджахеда и специально будут выцеливать. А может, церандоевцы выстрелят в спину, чтобы отомстить за своего брата-мусульманина.

Мне хотелось увидеть застреленного мною духа, но перебегать решили значительнее правее, также парами.

Мы с пареньком бежали первыми. Грозно застучал крупнокалиберный пулемёт. Петляя между фонтанчиками от пуль, мы со всех сил неслись к спасительным скалам. Добежав до скал, рухнули, задыхаясь от бега, удовлетворённые тем, что и этот участок успешно пересекли. Душманский пулемётчик стрелял по следующей паре.

Это была новая пулемётная точка душманов. Она была расположена в идеально защищённом месте. В самом верху горы, выступающей в долину и являющейся частью хребта, на который мы поднимались. Перед небольшой пещерой была маленькая, с трёх сторон открытая площадка, сверху которой нависла огромная скала, все склоны были высокие и обрывистые.

Когда перебежали все, рота пошла в атаку вверх, но уже более широким фронтом. Рваный, отчаянный бег под прицельным огнём душманов давал нам шанс выжить. Жаль, что не всем удалось убежать от смерти. Несмотря на внутренние переживания каждого, никто не паниковал и не ныл, а действовали слаженно, подчиняясь приказам командира. Я бежал вперёд к намеченному камню. Падал за него и стрелял в сторону духов короткими очередями. В это время перебегал мой напарник чуть левее, он занимал новую позицию и прикрывал меня огнём.


Гибель напарника

После перебежки я открыл огонь, но напарник всё не бежал. Оглянулся назад и увидел, что он лежит на спине в неудобной позе на вещмешке, раскинув руки и запрокинув голову в сторону уклона. К нему подбежал товарищ по роте и стал оттаскивать в безопасное место. Напарник был убит.

Этот случай буквально потряс меня, поднимая в душе бурный протест, а в голове негодующие вопросы. Почему и зачем я должен бежать навстречу собственной смерти, ведь понимаю, что меня могут убить, и я не хочу этого. Меня никто не может заставить так рисковать жизнью.

Когда мы с товарищем по учебке Виталей Павловым (высокий паренёк из Питера) приехали из Союза в полк, то однажды в штабных коридорах столкнулись с бойцом, который не хотел ездить на боевые и брать в руки оружие. Офицеры кричали на него, а он был спокоен и уверен в собственной правоте. Крепкого телосложения, с красивым и умным лицом (что большая редкость в армии). Он был опрятно одет, но без ремня (наверное, привели с губы). Спокойно ждал оформления документов об отправке. Мы перебросились с ним парой фраз и узнали, что речь идёт не о суде, а о службе в другой, не строевой части, и возможно, в Союзе.

Так и я могу отказаться, и, пройдя через упрёки и унижения, отслужить без особого риска и вернуться домой, чем вот так бессмысленно дать себя убить, повинуясь чужой и беспощадной воле. К духам у меня претензий нет, пускай они сами разбираются в собственной стране. Почему я, простой русский парень, должен быть заложником их противоречий. Почему из-за дураков политиков должны гибнуть нормальные русские пацаны.

Командир роты оборвал мои судорожные раздумья, подозвав к себе. По правде говоря, эти мысли моментально проносятся в мозгу на фоне напряженного поиска безопасного места до которого надо перебежать, или крошечного уступчика, на который надо наступить, и за что зацепиться, чтобы быстрее под обстрелом проскочить опасное место на скале, когда под ногами пропасть. Быстрее убить врага, который хочет убить тебя. В мозгу постоянно, нервным пульсом, стучит мучительная мысль: «Когда же это всё кончится!?»

Я перебежал и упал около офицера. Ротный приказал держаться рядом, а бойцу, который оттаскивал убитого напарника, остаться с убитым и ранеными. Открыв стрельбу в сторону организованно отступающих духов, рванули вперёд за ними. Смерть товарищей не остановит «бегущих по горам».

Я не понимал, зачем делаю это, зачем бегу навстречу собственной смерти, отчётливо понимая, что хочу жить и не хочу подвергать свою жизнь совершенно не нужному риску.

До сих пор до конца не понимаю, что двигало мною тогда, м.б., боязнь осуждения, а может, любопытство (а что дальше?) или массовый психоз (все побежали и я побежал). Может быть, чувство долга пустило корни в неокрепший ум (…солдат, матрос в мирное-военное время обязан …) но зомби, уж точно, я не был, а может, желание поиграть в войну, или какая-то другая, неизвестная причина…

Это событие преследовало меня потом и на гражданке, несколько раз мне снился страшный сон об этом. Мне снилось, что перебегал под пулями духов, а потом, лёжа за камнем, прикрывал огнём перебегающего напарника. Когда напарник побежал вперёд, вдруг увидел, что это я сам бегу навстречу душманским пулям, почти не пригибаясь, и я понимаю, что если другого меня убьют, то погибну и я сам. И я кричу самому себе в убегающую спину что есть силы с надеждой и отчаяньем: «Стой!!! Ложись!!!» – и просыпаюсь в холодном поту, и никак потом не могу уснуть.


Бой

Командир роты был среднего роста, коренастый мужик лет за тридцать, с простым русским лицом. Внешне он выглядел спокойным и рассудительным. Когда выше на хребте вступила в бой какая-то рота, дал приказ выдвигаться туда. Духи отчаянно оборонялись, иногда мы подходили к ним почти вплотную и пробовали достать их ручными гранатами. Душманы немного отступали и занимали новый рубеж обороны. Мне запомнился молодой дух в расшитой тюбетейке и одетый в национальные одежды. Он вскакивал из-за камня и отчаянно «поливал» из «калаша» наступающих, и приседал обратно. Помню, как азартно блестели его глаза. Между нами было меньше 50 метров. Не целясь, стрелял в его сторону и не мог попасть.

На подходе к позициям другой роты ранило в ногу какого-то майора, он был замполит или какой-то приданный, потому что власти никакой не имел. Это был круглый мужик, лет под 35. Он привалился справа от меня к камню и стал искать пакет для перевязки. Вдруг между нами занял позицию только что перебежавший и запыхавшийся боец, он был явно «молодым», с детским удивлённо испуганным лицом. Он присел на корточки, с опаской поглядывал в сторону духов, боязливо пригибаясь, т. к. пули свистели над самой головой или цокали, ударяясь в камень. Майор «наехал» на него: «А ты чего здесь прячешься, меня вот ранило, а ты давай быстрее вперёд!» Паренёк поднялся, наклоняясь вперёд для перебежки, и тут же убитый упал навзничь к ногам майора. Майор чуть скосил глаза в его сторону и мучительно поморщился от боли, нежно поглаживая свою простреленную ногу.

В глубине души поднялось негодование на майора за то, что он напрасно подтолкнул мальчишку к смерти. Я перебежал за ротным, который перебегал к позициям соседей.

Оказалось, что это разведчики, их высадили на другой стороне хребта. С ними был артнаводчик, который и наводил огонь артиллерии на позиции духов, и авианаводчик. Офицеры лежали за камнями и говорили о нецелесообразности штурма, что можно, конечно, поднять роту в атаку и потерять человек пять убитыми, но духи отойдут на следующие позиции, которые снова надо штурмовать. Тем временем я разглядывал убитого разведчика, лежащего у их ног. Молодое лицо разгладилось и стало совсем детским, совершенно безучастным ко всему происходящему вокруг.

В это время артнаводчик наводил «Град» из-за хребта на позицию пулемётчика, который простреливал долину и подступы к позициям душманов. Первая ракета упала ниже позиции пулемёта, вторая чуть выше, взяли в вилку и выпустили залп. С рёвом ракеты летели через хребет, пересекли долину и врезались в нижнюю часть нависающей над пулемётом скалы. Чёрные зонтики разрывов вперемешку с красными цветами огненных вспышек скакали по самому краю скалы, но не проникали внутрь, и, когда рассеялся дым, пулемётчик снова стал обстреливать наши позиции и подходы к хребту.


Дуэль

Тогда авианаводчик стал вызывать и наводить вертушки. Вскоре появились два «крокодила» (т. е. вертолёты Ми-24) и стали делать разворот над долиной, немного выше уровня позиции пулемётчика. Увидев вертолёты, пулемётчик перенёс огонь на них. Вдруг на наших глазах произошло невероятное чудо – вертолётчик сделал разворот и, выйдя на высоту пулемётчика на расстоянии около 2 километров от него, стал стремительно приближаться к торопливо стреляющему ДШКа. На наших глазах произошла невероятная дуэль вертолётчика и пулемётчика, они стреляли друг в друга почти в упор, казалось, что пулемётчик расстреляет дерзкий вертолёт. Вертолётчик начал стрелять из пушки, а потом подключил НУРсы, которые с рёвом, оставляя за собой серые дымные хвосты, оторвались от кассет и с грохотом разорвались в глубине пещеры, поднимая столбы дыма и пыли.

Мы ликовали! Следом за ним зашёл второй вертолёт и точно уложил весь боекомплект в глубь пещеры. Они сделали круг вокруг долины, зашли на позиции духов, обстреляв их, и ушли в сторону Газни.

Мы одобрительно похваливали русских вертолётчиков, какие они смелые снайпера, но авианаводчик сказал, что это были афганцы. Это сообщение вызвало восторг и удивление: «Умеют же, когда захотят, воевать!!!»

Но это ненамного улучшило наше положение, т. к. духи усилили прицельный огонь из автоматов, понимая, что любой ценой им надо удержаться до темноты, это понимали и наши командиры. Если не удастся до темноты разбить духов, то это осложнит нашу задачу, т. к. мы не были готовы ночевать на хребте зимой, тем более вести ночной бой, и с темнотой нам придётся отступить, что будет не менее сложно, чем наступать.


Обход

Командир разведчиков предложил обойти духов и ударить с тыла. «Ты возьмёшь моего бойца?» – скосил он глаза на убитого разведчика. «Только дай мне сапёра», – попросил он у командира 2-й роты. Тот утвердительно качнул головой и посмотрел на меня весёлыми глазами: «Жаль, конечно, хороший, умный парень, но тебе он, наверное, нужней». И на прощание сказал мне: «Скажешь своему командиру, что командир второй роты рекомендовал представить тебя к медали «За боевые заслуги».

Но когда вернулся в полк, то мой командир капитан Лукьяненко объяснил мне, что на награды спущен жёсткий лимит (типичное явление в советское время). Например, на сапёрную роту выделено 3 шт., в первую очередь представляют убитых и раненых, потом офицеров и старослужащих – «Ну, а ты, молодой сержант, ещё заработаешь себе железяку на грудь!». Иногда наградами командование прикрывало свой «зад». Мой товарищ Серёга из Выборга ковырял в палатке американскую мину, принесенную сапёрами с боевых. Мина рванула, двое убитых и несколько человек ранено, из них некоторые тяжело. Серёга получил орден Красной звезды, и остальные были представлены к наградам. Командир 2-й роты потом в полку специально у меня интересовался о представлении к награде. Объяснил ему ситуацию, и он сказал, что у него такие же проблемы, но обещал поговорить с командиром сапёрной роты, видно, чем-то ему приглянулся.

Рота прикрыла наш отход. Разведчики скрытно (как нам тогда казалось), используя скалы и складки местности, двинули в обход. На всём пути, когда мы проходили значительно ниже позиций духов, нас никто не обстрелял. Когда поднялись на хребет, то упёрлись в скалы, и офицеры решили по карте проверить маршрут. Мы заняли оборону, офицеры развернули карту и что-то стали обсуждать.


Внезапная стрельба

Вдруг грянула длинная автоматная очередь, когда оглянулся, увидел, как валятся в снег два офицера, и тут же плотный автоматный огонь обрушился на духа, который прятался в скалах, отстоящих от нас метрах в 40. Простреленный дух рухнул лицом вниз на заснеженные камни. Он был один, в стёганом бабайском халате и серой чалме. Разведчики подбежали, ногами перевернули убитого душмана на спину и обыскали. У духа документов не было.

Приданный медик подбежал к раненым офицерам и стал их перевязывать. Один из них командир разведроты Алексей Демяник, молодой офицер лет 25-ти, не больше, был ранен в грудь. Когда медик стал расстегивать новый овчинный тулуп, то на меху, на уровне груди, на ярком южном солнце, сочно сверкало алое пятно крови. Меня тогда поразило это странное сочетание, новый овчинный мех и свежая блестящая на солнце ярко-алая кровь. Демяник был в сознании, ругал духов и торопливо отдавал приказания держать оборону.

Другой офицер, молодой лейтенант, длинный и ушастый, со странной кличкой «Ключик», был ранен в ноги. Через полгода он вернулся из госпиталя в разведроту, когда мы были на Панджшере. Болезнь ног вынудила его уйти, и он уходил с большим сожалением.

Обнаружив разведчиков, духи бросились в атаку и открыли огонь в нашу сторону. Прямо перед нами были почти неприступные скалы, заканчивающиеся с правой стороны отвесным обрывом, а левый склон был похож на вздыбившиеся волны, представляющие собой хорошие позиции для духов. Разведчики вели прицельную стрельбу, не давая духам приблизиться.

Багрово-красное солнце неторопливо скользило по алому от заката небосклону и приближалось к кромке хребта, как спелое красное яблоко к острому лезвию воронёного ножа. Тревога нарастала. Все ждали решения офицеров. Старослужащие старались разрядить обстановку и перекидывались шутками. Их смех вселял уверенность, что всё будет хорошо, и мы прорвёмся.

Духи наседали, но окружить им нас не удавалось, и проход к долине оставался свободным. Правда, ситуация могла измениться в любую минуту. Темнеет в горах быстро, как только солнце перевалит за хребет. Разведчики понимали, что полк не сможет прийти на выручку, а в темноте духи могут подойти вплотную. Боекомплект ограничен, и все знали, что в темноте нас ждёт суровый бой. День клонился к вечеру, и командиры приняли решение отходить.


Отход

Внизу близко к хребту подходил замёрзший арык с крутыми берегами, уходящий в глубь долины. Решили спуститься с хребта и скрытно по арыку выйти в безопасное место. Но кто-то должен остаться и прикрыть отход роты, нужны были добровольцы. Вызвались несколько человек, но офицеры выбрали молодого пулемётчика Колю Зинченко (высокого и крепкого парня из Воркуты) и маленького (словно игрушечного) разведчика по кличке Клёпа. По этому поводу шутили, что если ранят Клёпу, то Коля без труда его вытащит, ну, а если, наоборот Колю…, конечно же, надеялись, что всё будет хорошо.

Клёпе дали бинокль, чтобы корректировал огонь пулемёта, а сами стали торопливо спускаться с хребта. «Бегущие по горам» поменялись ролями с духами. Сначала мы преследовали их, а теперь сами торопливо отступали от наседавших моджахедов.

Мы слышали, как равномерно, короткими очередями работал пулемёт, и временами его поддерживал торопливый автомат. Когда спустились с хребта, то осталась группа прикрытия отхода Коли и Клёпы, а мы стали спускаться в арык. Первым, ломая лёд, вошёл я, за мною двое разведчиков, а следом по шесть бойцов на плечах несли плащ-палатки с Демяником и Ключиком. Лёд был тонким и ломался под ногами, глубина была от колена и выше. Если меня иногда лёд выдерживал, то под ногами несущих раненых ломался, и мы специально ломали лёд, чтобы легче было идущим за нами. За это время солнце успело перевалить за кромку хребта, и начинало смеркаться.

Мы уже значительно отошли, когда нас догнала группа прикрытия вместе с Колей и Клёпой. Духи сверху видели, как мы уходим, и стреляли в нашу сторону, но было уже далеко, и пули устало свистели на излёте, над нашими головами. Стремительно темнело.

Демяник оживился и много говорил о том, что мы хорошие парни, и когда он поправится, вернётся в Россию, женится, у него родится сын, и он будет рассказывать ему о том, как мы жили и воевали… Нести раненых было тяжело, и деды «припахивали» молодых, хотели заставить и меня. Я был не против, но кто-то заступился, и меня оставили идти впереди роты. Некоторые деды из уважения к командиру не оставляли своего места и, несмотря на тяжесть пути, не менялись. «Ключик» лежал тихо и только виновато оглядывался по сторонам, не зная, как облегчить тяжесть пути своим бойцам.

Вскоре нас нашла вызванная авианаводчиком вертушка, она стала садиться на ровной террасе, недалеко от арыка, метрах в 500 от нас. Вертолёт садился в полной темноте. Вертушку увидела группа церандоя, тоже выходившая из района боевых действий, и побежала бегом к ней по глубокому снегу. Тогда разведчики рванули им наперерез и, направив на них автоматы, отогнали от вертолёта, те не очень-то и возражали.

Мы погрузили раненых в вертушку. Демяник всё не хотел с нами прощаться и говорил о том, что после госпиталя обязательно вернётся. Вертушка поднялась в ночное небо, а мы пошли в сторону брони. С мокрыми ногами на морозе тяжело, а до брони было далеко. Мы пробежали 2-3 километра и увидели след фар из-за хребта. Перебрались по целинному снегу через хребет и оказались около бронетехники.

Разведчики взяли меня с собой, и поэтому раньше всех добрался до полка. В БМП мы были в полной безопасности, но нервное напряжение не отпускало. Целый день мы не ели и до сих пор не хотелось. Пока ехали, по полковой связи объявили, что очень много тяжелораненых и просили бойцов по приезде прийти в санчасть и сдать кровь. Разведчики оживились, стали вспоминать ротного и говорили о том, что сразу же переоденутся и пойдут сдавать кровь. Прогулка в мороз по арыку не прошла бесследно, двое разведчиков серьёзно обморозили ноги, а у меня только больно отходили пальцы, когда ехал в БМП.


Возвращение в полк

В палатке, пока переодевался, рассказал саперам, как убил духа, как развивался бой и ранили офицеров-разведчиков. Переоделся и побежал в санчасть. Когда прибежал, то у модулей медчасти уже собралось много народу. Отдельной кучкой стояли разведчики. Подошёл к ним, и они сказали мне, что Демяник умер в вертолёте по пути в полк.

Он погиб!?... Это сообщение потрясло меня, т. к. было сверхнеожиданным!! И в голове по кругу крутился один и тот же вопрос: «Как же так??» Ведь он был воодушевлён и собирался жить назло всем врагам, и вдруг… Смерть!!! Мы долго стояли и вспоминали, как расставались с ним, и то, что на вертолёте не так уж далеко лететь до полка. Но и на этот короткий путь ему не хватило сил.

Потом разведчики засобирались помянуть Демяника, звали и меня, но я отказался. Кровь сдавать не стал и вернулся в свою палатку. Полный печальных дум, взял автомат, пустые подсумки и пошёл сдавать в оружейку – наполовину вкопанный в землю блиндаж. На патронном ящике сидел сержант. Увидев меня, он взял книгу учёта и сдачи оружия и приготовился писать. Я передёрнул затвор, под ноги упал патрон. Уверенно нажал на спусковой крючок, чтобы сработал боёк, и вдруг в маленькой оружейке прогремела автоматная очередь… Первая пуля попала в стену в 30 сантиметрах от уха сержанта, а последующие пули уходили вверх. Следы от пуль так и не заштукатурили за то время, пока я служил.

Сержант вздрогнул, что-то подумал про себя, положил рядом книгу учёта. Я стоял напротив него, досадуя на то, что не отсоединил магазин с последними патронами. Мне было противно оттого, что сейчас прибежит куча народу и начнутся разборки. Командиры проведут свои «разборы полётов», а дед-состав свои, и достанется от тех и других.

Сержант с опаской посмотрел на меня, стоящего с автоматом в опущенных руках, обошёл с левой стороны и размахнулся для удара. Хотел ударить в лицо, но я смотрел ему прямо в глаза, без испуга, и в последний момент он изменил направление и ударил в плечо. «Ты что, охренел!!!» – выпалил он. В этот момент послышался приближающийся топот, и в оружейку влетели деды и взводный. Кто-то из дедов подошёл ко мне, взял из моих рук автомат и отсоединил магазин: «Пустой», оттянул затвор – патронник тоже был пуст. Значит, на боевых расстрелял весь боекомплект.

Взводный мгновенно оценил обстановку, самого страшного не произошло: «Всё, Афанасьев – отбой!» Дедам велел принести пайку, ни на какие построения не поднимать вплоть до завтрака.

Когда пришёл в палатку, она была битком. Куча народа прибежала посмотреть на «героя дня». Со мною никто не говорил, и только вполголоса обсуждали происшедшее. Разделся и залез к себе на 2-й ярус кровати, натянул одеяло до подбородка и лёг спать. Деды принесли пайку и разбудили поесть, деликатно расспросив, как это меня угораздило. На них это было не похоже, т. к. всегда разбирались круто, чуть что – в морду или начинали орать страшным голосом. Что-то буркнул в ответ и, поев, полез досыпать.

Сквозь сон слышал, как прошло вечернее построение, отбой, подъём, построение на утренний осмотр и только перед самым завтраком меня разбудили. Встал отдохнувшим, полным сил, словно и не было такого напряжённого по накалу событий вчерашнего дня. Хорошая пора – молодость, когда организм способен вынести почти любые нагрузки и быстро восстанавливаться, а разум неокрепший не обращает внимания на серьёзные нравственные проблемы, когда сильны инстинкты и порывы, а моральные устои только начинают формироваться.

P. S. Разведчики запомнили меня. Просили, чтобы меня придавали им на боевые операции, но деды ревновали, т. к. разведке перепадали хорошие трофеи.

Вечерняя стрельба сошла мне с рук. Об этом случае не вспоминали никогда, только простреленная стена напоминала следующим поколениям сапёров о том, что прежде чем разряжать автомат, необходимо отсоединить магазин.

В марте месяце меня перевели в разведку, а через год, в феврале, перед самым дембелем, «вернули» опять в сапёрную роту.

А через 20 лет накатили воспоминания о тех временах, и тени погибших товарищей догнали меня, заставляя вспомнить и помолиться за упокой души тех, кто за веру и Отечество жизнь свою положил в той непонятной и быстро забытой всеми войне.


Дороги войны


Панджшер. Май-июнь 1984 года. Колонна нашего полка остановилась в одном из разбитых войной высокогорных кишлаков. В нём не было жителей, все они ушли подальше от наступающей советской армии. По обеим сторонам дороги разбитые артиллерией дувалы на фоне высоких тёмно-коричневых хребтов. На разрушенных стенах следы от пуль разного калибра. Где-то лежала сгоревшая легковая машина, а невдалеке от неё – обгоревший остов бронетранспортёра.

Наш механик-водитель спрыгнул с БМП и пошёл посмотреть какое-то пятно на дороге. Мы тоже спрыгнули и пошли за ним. Пройдя мимо двух машин, остановились и оцепенели оттого, что подозрительное пятно оказалось раскатанным бронетехникой человеком. Это было просто жуткое месиво.

Кровь проступила сквозь ватный халат и, смешавшись с пылью, стала коркой. Костей было не разобрать. Ещё бы!!! После того как проехала БМРка (боевая машина разминирования), весящая около 50 тонн, да ещё и не одна колонна.

Нас обступила толпа бойцов и водителей. Подошли и командиры. Никто не мог промолвить ни слова. Командиры разогнали всех по машинам. Мы тоже запрыгнули на свою БМПшку, рассуждая между собой о чрезмерной жестокости расправы.

Вскоре колонна тронулась. Оглядываясь, смотрел, как бронетехника идёт по раскатанному в колее человеку. Большинство водителей старались объехать это жуткое пятно.


Храм над водой


984 год, май-июнь. Афганистан. Панджшер. Разведчики «шерстили» район горного массива Гиндукуш, вдалеке от караванных троп, где изредка можно встретить только кошары для овец, на пути перегона из одного высокогорного пастбища на другое. Типичная горная пустыня со скудной растительностью и выжженными солнцем скалами.

Однажды, спускаясь с перевала, мы вышли в стык двух хребтов, между которыми текла небольшая горная речка. Чуть ниже, прямо над речкой стояло большое и необычное строение. Оно своими стенами опиралось на оба берега. Сверху в него втекала речка, а снизу, сквозь стену, в специальные проёмы вытекали три ручья и дальше убегали вниз по ущелью. Сначала мы подумали, что это мельница.

Здание было сложено из больших круглых валунов, которые во множестве валялись вокруг. Для такого пустынного места постройка была просто огромной. Она состояла из трёх больших «коробок», располагавшихся в разных уровнях, ступеньками спускавшихся вниз. Мы окружили здание и из разных дверей осторожно вошли вовнутрь.

Первая «коробка» оказалась большой прихожей со скромным убранством и почти без мебели. Во второй «коробке» была большая и просторная комната в длину 10 метров, а в ширину 8 метров. Пол и стены были убраны уже видавшими виды коврами. На передней стене было небольшое окно, позволявшее заглянуть в следующую комнату. Справа и слева располагались длинные столы-тумбы, на которых лежали прямоугольные свёртки. Внутри тумб было почти пусто и только в углу лежало несколько предметов домашнего обихода: чайник, небольшая кастрюля, медный таз и что-то ещё.

Необыкновенное расположение дома и комнат, почти полное отсутствие жилой обстановки, говорило о том, что это не обычный дом, а, возможно, храм. Первым делом принялись развёртывать свёртки. Нечто было завёрнуто в большое количество разноцветных платков с крепкими узлами на боку. Нетерпеливо развязывал платок за платком, терзаясь в догадках, что же это такое? Не иначе как шкатулка с драгоценностями!?


Книги

Наконец-то последний платок развязан, и передо мной большая рукописная книга. Обложка из тонкой кожи была частично испорчена. Сквозь потёртости кожи проступали грани узенькой дощечки. Расстегнув застёжки, раскрыл книгу и с удивлением смотрел на непонятную арабскую вязь с карандашными пометками на полях. Между страниц была вставлена пожелтевшая калька.

Развернув следующий многослойный сверток, обнаружили ещё одну книгу. Видно, служители этого храма очень дорожили этими книгами. Больше не стали развязывать следующие свёртки. Ротный, увидев в моих руках книгу, подошёл и взял полистать. Посмотрев, сказал, что её надо подарить командиру полка.

Рукописные афганские книги и старинные ружья коллекционировал наш командир полка – подполковник Лев Рохлин. Его трофеи хранились в каптёрке разведроты, и я иногда заходил туда полюбоваться искусной резьбой на причудливо изогнутых прикладах старинных ружей для стрельбы с лошади на скаку.

Забегая вперёд, хочу сказать, что когда вернулись на броню, то командир полка уже встречал нас. Ротный приказал мне достать книгу и, взяв её из моих рук, передал Рохлину. Подполковник с удовольствием взял завязанную в цветастый платок книгу. Развязал торопливо узел, и, растягнув застёжки, открыл.

Словно свет и тепло хлынули с раскрытых страниц на его лицо, которое загорелось и расплылось в довольной улыбке. Он с удовольствием листал страницы, переложенные кальками, и говорил ротному о больших достоинствах и ценности этого экземпляра.


Необыкновенное место

Тем временем мы продолжали осматривать дом. Посреди комнаты что-то подозрительно выпирало из-под ковра. Стащили ковёр и обнаружили большой прямоугольный люк с массивной откидной ручкой. Открыли люк и увидели бегущую внизу речку, протекающую под комнатой, и в специальный проём уходящую в следующую часть дома.

Пустынность места, необычайность строения и убранства, наличие реки под домом – навевало мистические рассуждения о присутствии незримых духов, населяющих это необычное жилище и наблюдающих за нашими действиями. Всё вокруг было необыкновенно интересным и вызывало восторг и удивление. Таких храмов ни до этого момента, ни после я не встречал. Особенно это необычно, потому что в ту пору я был атеистом-материалистом, которому совершенно не интересно, «почём опиум для народа». Любое проявление духовности было мне непонятно, и я объяснял это не иначе как проявлением древних инстинктов у неучёных людей.

В следующей «коробке» внизу река разделялась из одной точки на три ручья, которые текли в специальные проёмы в передней стене. Пола не было, и мы ходили по камням, под высокой крышей, защищённые стенами, удивляясь необычности этого храма.

Место мне очень нравилось, несмотря на суровость пейзажей высокогорья и грубоватость строения. Хотелось задержаться подольше, но, к сожалению, осмотр быстро окончился, и мы пошли дальше, вниз по ущелью. Несколько раз оглядывался, стараясь получше запомнить это чудесное место, пока оно не скрылось из виду.

Сейчас, вспоминая это чудесное ущелье, думаю, что, несомненно, существуют места, где присутствие Божие наиболее ощутимо, и это заставляет людей с чуткой к духовному душой искать эту «жемчужину». Обретая её, оставлять суетный мир и ценой колоссальных трудов обживать «пропасть земную», чтобы жить здесь в любви Божьей, и никакие веяния «лежащего во зле» мира не замутили чистоты этого источника посреди войны и неисчислимых бед и страданий.