Введение пятая научная конференция продолжает обсуждение теоретических и практических проблем формирования культурной идентичности на Севере Европы на основе диалога между культурами.
Вид материала | Документы |
СодержаниеМузей карелии: экспозиция региональной специфики «свое» и «чужое» в контексте XIX—начало XX в.) |
- Введение седьмая Межвузовская научная конференция продолжает обсуждение проблем межкультурного, 1199.81kb.
- Оценка уровней формирования культурной идентичности учащихся, 74.21kb.
- X всероссийская научная конференция «Нейрокомпьютеры и их применение» Москва, 20 марта, 24.92kb.
- Международная научная конференция «Системы и модели в информационном мире», 65.39kb.
- Республиканская очно-заочная научная конференция, посвященная 75-летию Тюменского государственного, 23.03kb.
- Шестая международная конференция «информационные технологии в промышленности», 41.73kb.
- С. С. Хоружий «братья карамазовы», 605.94kb.
- Вы можете предложить нам свой план лекций, занятий, работ и семинаров и мы проведём, 37.24kb.
- М. В. Шакурова Воронежский государственный педагогический университет, 126.09kb.
- Пятая Банковская Конференция управление рисками, 287.13kb.
МУЗЕЙ КАРЕЛИИ:
ЭКСПОЗИЦИЯ РЕГИОНАЛЬНОЙ СПЕЦИФИКИ
Карельский государственный краеведческий музей завершил в 2002 г. разработку концепции системы основных экспозиций, которые предполагается разместить в зданиях реконструируемого историко-архитектурного ансамбля Круглой площади (пл. Ленина) и Доме горного начальника (ул. Энгельса, д. 5).
Одной из основных задач в работе творческой группы была необходимость культурологического переосмысления истории региона для определения ценностной (аксиологической) концепции экспозиций и формулировки миссии музея. Для решения этой проблемы рассматривался вопрос о значении региональной истории и связях с историей России и Европы. В чем заключаются пафос и уроки истории Карелии? Чем был край на протяжении всей его истории? На наш взгляд, существуют два основных ответа на эти вопросы.
Первый ответ представляет Карелию как изолированную (или, напротив, транзитную), периферийную северную территорию, где культурные и социально-экономические процессы были обусловлены влиянием внешних сил, законсервированы и, благодаря некоторой стагнации в развитии, во многом сохранились до нашего времени. В качестве примеров здесь могут быть приведены эпические песни карел и русских, шедевры традиционной крестьянской архитектуры (образ «подстоличной Сибири»). С этой точки зрения край был (и остается) периферией, как Российского государства, так и Северной Европы. В этой интерпретации основное значение и вклад региона в «глобальную» историю и цивилизацию заключается в том, что в силу его заповедности здесь сохранились определенные природные и культурные ценности в XIX—XX вв. возвращенные (опять же за счет внешних сил) в лоно мировой культуры и цивилизации. В качестве наиболее яркого примера здесь может служить история «открытия» эпических песен карел и русских, имевшая большое значение для национального становления и культурной идентификации Финляндии и России. Другим примером является тот факт, что территория края в настоящий момент занимает первое место по площади национальных парков в Европе. Этот образ края во многом соответствует существующим туристским стереотипам и внешнему имиджу Карелии. Во многом такой образ Карелии влияет и на представления жителей края о том, что они проживают в «захолустье», на «окраине» России и Европы.
Второй ответ представляет Карелию в качестве территории, в истории которой особую роль играет необходимость развития различных коммуникаций между группами людей, а также между человеком и природной средой. Край являлся динамичным пространством («котлом») взаимодействия различных культур. Существование человека (человеческих коллективов) в пограничных ситуациях и в неблагоприятных природных условиях требует для выживания постоянной активности и напряжения физических и духовных (интеллектуальных сил), актуализации этнических ценностей и сохранения традиций, с одной стороны, заимствований (культурных, технологических) и инноваций с другой стороны. С этой точки зрения, например, регион становится не только территорией обмена материальными ценностями (торговля), но и территорией экспорта-импорта идей (социальных, технологических и пр.), духовных ценностей, процессов взаимодействия «своего» и «чужого».
История края предстает как динамичная картина изменений этнической карты, смены и сочетания разных культурных типов, подвижности государственных и административных границ. И в этой интерпретации местная история также во многом контекстуальна, по отношению к истории России и Европы. Однако ее значение в этом случае заключаются в том, что история региона дает ряд образцов, моделей решения актуальных проблем современности в различных сферах человеческой деятельности и аспектах существования региона.
Эта интерпретация формирует образ региона не как забытой периферии, «края непуганых птиц», не только как природного и культурного заповедника (сохранившего для мировой цивилизации такие шедевры культуры как петроглифы, эпические песни, памятники народного зодчества), но и как «лаборатории», «копилки опыта», «полигона», «форпоста» взаимодействия человека и природы, различных этносов, культур, социальных групп, государств и цивилизаций, апробирования различных путей развития.
Очевидно, что второй подход (модель, концепция) к истории края несет в себе большой потенциал для работы музея как с местными сообществами (в выполнении социокультурной миссии, просветительской и образовательной функции музея), так и в качестве концептуальной основы коммуникации с приезжими посетителями, что актуально для развития туристской деятельности на базе музея. Для музея и региона в целом открываются разнообразные возможности формирования позитивного многокомпонентного имиджа Карелии.
Л. И. Вавулинская
(Карельский научный центр РАН)
«СВОЕ» И «ЧУЖОЕ» В КОНТЕКСТЕ
ТЕАТРАЛЬНОГО ИСКУССТВА КАРЕЛИИ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 1940 — 1950-х гг.
Проблемы возрождения и развития духовной культуры приобретают особую значимость в современных условиях, когда углубляется кризис существующей системы ценностей. Значительный научный интерес представляет изучение роли интеллигенции в культурной жизни страны в послевоенные годы. В этот период, несмотря на жесткий идеологический контроль и попытки власти изолировать творческую интеллигенцию от влияния Запада, предпринимались усилия по отстаиванию права писателя, художника на свободу творчества, собственный взгляд на поставленную проблему. Целенаправленный поиск в этом направлении проводили театральные коллективы Карелии.
После окончания Великой Отечественной войны в Карелии работали 3 театра: Финский драматический театр, Театр русской драмы и кукольный театр. Коллективы театров обновили репертуар, знакомили зрителей с лучшими образцами русской и советской драматургии, классической и современной музыки. На Всесоюзном смотре спектаклей русской классики в конце 1945 г. Театр русской драмы занял одно из первых мест в стране, показав спектакли «Старик» М. Горького, «Доходное место» А. Островского, «Дворянское гнездо» И. Тургенева. Финский драматический театр осуществил постановку новых спектаклей: «Огни Марикоски» Я. Ругоева, «На сплавной реке» Т. Паккала», «Ветер с юга» Э. Грина, удостоенный в 1950 г. Государственной премии СССР.
Сформулированные в предшествующие годы основные направления культурной политики сохранили свое значение в послевоенном обществе, и, несмотря на ожидания интеллигенции, связанные с послаблениями в общественной жизни, осуществлялся контроль за всеми ее сферами. Основной программой деятельности творческих работников театра в послевоенные годы было объявлено постановление ЦК ВКП(б) от 26 августа 1946 г. «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению», которое обязало Комитет по делам искусств и Правление Союза советских писателей сосредоточить внимание на создании современного советского репертуара, повышении его идейного и художественного уровня1. Публикация постановления имела своим следствием целую серию проработочных мероприятий ( пленумов, бюро ЦК КП(б) республики, партийных собраний, совещаний творческой интеллигенции и др.), на которых были подвергнуты критике недостатки в работе театров Карелии: недооценка произведений советской драматургии, пьес, посвященных жизни и деятельности В. И. Ленина и И. В. Сталина, рабочего класса и колхозного крестьянства, «ослабление творческой принципиальности в вопросах художественной политики»2.
Руководству театров было указано на слабое внимание к постановке пьес советских авторов, увлечение русской и зарубежной классикой: в Финском драматическом театре только 2 из 6 пьес принадлежали перу советских писателей, в Театре русской драмы — 8 из 16 пьес, в Театре музыкальной комедии — 4 из 12 пьес3. Репертуар театров подвергся тщательному рассмотрению. По указанию партийных органов учреждениями цензуры был исключен ряд спектаклей, в том числе «Парусиновый портфель» М. Зощенко, «Дамы и гусары» А. Фредро, «Коломбина» А. Рябова и др., в отдельных сценариях заменены тексты. Основное место в театральных постановках заняли пьесы советских авторов — Б. Лавренева, А. Корнейчука, К. Симонова, А. Суркова, Н.Вирта, А. Софронова и др. По указанию Управления по делам искусств при Совете Министров республики Театр русской драмы осуществил постановку пьесы Н. Вирта «Хлеб наш насущный». В целом, из 50 поставленных театрами республики в 1947—1948 гг. спектаклей 34 были посвящены проблемам современности4.
Опубликованные в начале 1949 г. в газетах «Правда» и «Культура и жизнь» редакционные статьи «Об одной антипатриотической группе театральных критиков» и «На чуждых позициях» обозначили новый виток борьбы за коммунистическую идейность художественного творчества. В них подверглась осуждению группа театральных и литературных критиков, названных «диверсантами на идеологическом фронте, насаждавшими идеологию буржуазного Запада». Публикация в центральной прессе статей, направленных против космополитов, по испытанному неоднократно сценарию вызвала отклики на местах. На собрании творческой интеллигенции г. Петрозаводска, состоявшемся 30—31 марта 1949 г., отмечалось, что «отдельные работники оказались зараженными тлетворным ядом космополитизма и буржуазного эстетства»5.
В феврале 1952 г. бюро ЦК партии республики вновь вернулось к вопросу о репертуаре драматических театров республики. Руководству Финского драматического театра был высказан упрек в увлечении произведениями писателей буржуазной Финляндии. В постановлении бюро подчеркивалось, что советскому зрителю чужды «человеконенавистническая направленность» главного героя трагедии А. Киви «Куллерво», «отсутствие стремления к изменению окружающей действительности и утверждение идеала финской буржуазии» в романе А. Киви «Семеро братьев». Не отвечавшими задачам идеологического воспитания трудящихся были названы и поставленные театром пьесы финского писателя М. Лассила «Мудрая дева», «Молодой мельник», инсценировка повести того же автора «Воскресший из мертвых». Управлению по делам искусств было предложено усилить контроль за осуществлением репертуарных планов театров, улучшить работу художественных советов при учреждениях и театрах, подвергая глубокому и обстоятельному критическому разбору новые пьесы и театральные постановки. Был установлен порядок приема спектаклей Управлением по делам искусств за 5-6 дней до премьеры с всесторонним обсуждением качества спектаклей6.
Видные писатели республики А. Тимонен и У. Викстрем выразили свое несогласие с оценкой произведений финских писателей и подготовили письмо «Против вульгаризации наследия прошлого», направленное в редакцию газеты «Правда». В нем подчеркивалось, что передовые финские писатели не отказались от национальных традиций, а обратились к темам «Калевалы», творчески переосмысляя их. Так, в трагедии А. Киви «Куллерво», построенной на заимствованном из «Калевалы» сюжете, показана борьба против рабства и угнетения, но герой пьесы одинок в своей мести и гневе. А. Тимонен и У. Викстрем считали, что партийные органы республики допустили вульгаризацию образа Куллерво, проявив тем самым нигилистическое отношение к лучшим достижениям культуры прошлого7. Вопрос о письме писателей А. Тимонена и У. Викстрема в газету «Правда» был рассмотрен на заседании бюро ЦК партии республики 27 сентября 1952 г. Авторы письма были обвинены в некритическом отношении к литературе буржуазной Финляндии и попытке поставить культуру финской нации в привилегированное положение, по отношению к культуре других народов8. Спустя почти 3 месяца А. Тимонен был освобожден от обязанностей председателя правления Союза писателей республики.
Процессы обновления в обществе, связанные со смертью Сталина и публичным осуждением культа личности на ХХ съезде КПСС, способствовали художественному освоению и осмыслению новых социальных, психологических и нравственных проблем в прозе, поэзии, драматургии. В театрах республики шли поиски нестандартных интерпретаций пьес русских, советских и зарубежных писателей, классических и современных оперетт, опер. Финский драматический театр осуществил постановку пьес финских драматургов Ю. Эркко, Т. Паккала, Х. Вуолийоки и др., представил на суд зрителя спектакли «Люди с Дангора» М. Нексе, «Егор Булычов и другие» М. Горького, «Сельские сапожники» А. Киви.
В 1955 г. в столице республики открылся Музыкально-драмати-ческий театр с драматической и музыкальной труппами. Значитель- но расширился диапазон музыкального отделения театра. Зрители познакомились не только с классической и советской опереттой, но и с оперой («Чио-чио-сан» Д. Пуччини, «Травиата» Д. Верди, «Евгений Онегин» П. Чайковского и др.) и балетом («Лебединое озеро» П. Чайковского, «Бахчисарайский фонтан» Б. Асафьева, «Тропою грома» К. Караева и др.).
В 1959 г. на сцене Музыкально-драматического театра были поставлены комическая опера Р. Пергамента «Кумоха», написанная по мотивам карельских народных сказок, а также балет Г. Синисало «Сампо», которые знаменовали рождение национального оперного и балетного жанров в Карелии. Балет «Сампо», в основу которого положен сюжет «Калевалы», был показан во многих городах страны, на сцене Кремлевского театра, на VII и VIII Всемирных фестивалях молодежи в Москве и Хельсинки.
Драматическая труппа театра бережно сохраняла реалистические тенденции Театра русской драмы. Значительное место в репертуаре заняли пьесы русских, советских и зарубежных писателей — М. Лермонтова, А. Островского, А. Чехова, М. Горького, Л. Леонова, Н. Погодина, В. Розова, Ж. Мольера, В. Шекспира и др. Ставились и пьесы местных драматургов. Высокую оценку зрителя получила пьеса «В огненном кольце» П. Борискова, удостоенная диплома 1 степени по итогам всесоюзного фестиваля театров 1958 г.
Несмотря на некоторые послабления в культурной политике во второй половине 1950-х гг., свобода творчества имела четко ограниченные рамками социалистического реализма пределы. В декабре 1956 г. на партийных собраниях творческих организаций республики было зачитано закрытое письмо ЦК КПСС, в котором говорилось о необходимости давать решительный отпор всем попыткам пересмотреть линию партии в области литературы и искусства. Критика постановлений ЦК по идеологическим вопросам 1946—1948 гг. была объявлена проявлением буржуазного ревизионизма, а любые требования по обновлению отдельных сторон общественной жизни воспринимались как угроза самим основам социалистического строя. В резолюциях, принятых на собраниях, подчеркивалась незыблемость партийного руководства культурой. На пленуме областного комитета партии (18 апреля 1957 г.) вновь был сделан упрек в адрес руководства Финского драматического театра, «старавшегося увести театр от постановки советских пьес»9.
Таким образом, в послевоенные годы расширился творческий диапазон театров республики, были осуществлены новые интересные постановки пьес русских, советских и зарубежных писателей, подняты глубокие нравственные проблемы. Однако, несмотря на некоторое расширение границ свободы литературного и художественного творчества, в этой сфере сохранялось господство идеологии, и театр рассматривался как «проводник идей марксизма-ленинизма».
СОДЕРЖАНИЕ
Ведение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 3 |
Пивоев В. М. Онтология и телеология «своего» и «чужого» . . . . | 4 |
Пулькин М. В. Традиции духовного освоения пространства: крестные ходы на Европейском Севере России ( XIX—начало XX в.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 6 |
Агаркова Е. В. Социокультурная компетенция и диалог культур при обучении иностранным языкам . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 8 |
Ганькова З. А. Смысложизненные ориентации учащихся карельского и вепсского этносов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 12 |
Швец Л. П., Русанова В. К. В поисках «своих» корней или парадоксы национального самоопределения карельского студенчества . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 16 |
Муссалитина Е. В. Влияние «чужой» культуры на развитие интеллекта детей и их профессиональные предпочтения . . . . | 19 |
Безсолицына Т. В. Этническое своеобразие Русского Севера . . . | 21 |
Потамошнева Е. В. Ритмы Северного космоса: «свое» и «чужое» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 24 |
Кузнецова Ю. В. Национально-региональный компонент образования как фактор формирования национального самосознания . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 27 |
Schroeder S. The Bigness of Our Littleness . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 30 |
Ле-Ру А. Как «закрывали» валийскую проблему . . . . . . . . . . . . . . | 37 |
Бархота М. П. Не «чужой» снег на японской шляпе . . . . . . . . . . . | 41 |
Ласточкин А.А. Динамика культурной идентичности в условиях глобализации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 44 |
Ижикова Н. В. Коммуникативный подход в теории культурной политики: к проблеме «своего» и «чужого» . . . . . . . . . . . . . | 46 |
Буторин М. В. Фактор «этнической идентичности» в процессе межэтнического взаимодействия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 49 |
Клюкина Л. А. Проблема «свое» и «чужое» в контексте феноменологической теории Макса Шелера . . . . . . . . . . . . . . . . . | 51 |
Казионова Е. Л. Концепция разумного сотрудничества с позиций «свое—чужое» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 56 |
Плешков В. С. К вопросу о диалоге культур: наследие Платона в русской утопии 20-х гг. XX века . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 59 |
Лямов А. М. Человек в русской духовной поэзии . . . . . . . . . . . . . | 61 |
Савицкий А. А. Особенности управления местными сообществами в России и в Дании . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 63 |
Рыбалко В. А. Мифологические животные: близкие «чужие» и далекие «свои» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 66 |
Вержбицкая Т. В. «Новгородские суеверия» на берегах Ярыни: лихой Домовой и поэтическая мифология А. А. Кондратьева . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 70 |
Семеновкер В. Н. Круглая площадь и храм Александра Невского в Петрозаводске как памятники провинциального классицизма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 73 |
Киселева Т. В. А. М. Шегрен — первооткрыватель вепсов . . . . . | 76 |
Неёлова М. Е. Оппозиция «свой/чужой»: неудачный поиск согласия (институт мировых посредников Олонецкой губернии 60—70-х гг. XIX в.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 81 |
Шафранская К. Карело-финские межкультурные отношения в конце XIX — XX в. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 84 |
Осипов А. Ю. Финляндия и «независимая» Карелия в период гражданской войны . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 86 |
Дианова Е. В. Кооперация и советские праздники 1920-х гг.: «свои» и «чужие» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 89 |
Кулагин О. И. Специфика восприятия образа врага партизанами карельского фронта (1941—1944 гг.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 92 |
Дюжилов С. А. К вопросу о вкладе иностранцев в изучение Кольского Севера до 1917 г. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 95 |
Третьякова Ю. П. Кольские саамы в работах исследователей Северной Европы до ХХ века . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 98 |
Саморукова А. Г. Саамская женщина в XIX в.: семейно-право-вой статус . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 101 |
Неёлова А. Е. Как победить «чужих»? (об одном из аспектов оппозиции «свой / чужой» в детской литературной сказке) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 104 |
Кузнецова Л. Г. «Оппозиция «свое» и «чужое» в творчестве Ки ра Булычева . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 107 |
Урванцева Н. Г. Зеркало в детских игровых «вызываниях»: «свое» и «чужое» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 110 |
Кузнецов Д. Н. Музей Карелии: экспозиция региональной специфики . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . | 113 |
Вавулинская Л. А. «Свое» и «чужое» в контексте театрального искусства Карелии второй половины 1940 — 1950-х гг. . . . | 115 |
Научное издание