Введение пятая научная конференция продолжает обсуждение теоретических и практических проблем формирования культурной идентичности на Севере Европы на основе диалога между культурами.
| Вид материала | Документы |
- Введение седьмая Межвузовская научная конференция продолжает обсуждение проблем межкультурного, 1199.81kb.
- Оценка уровней формирования культурной идентичности учащихся, 74.21kb.
- X всероссийская научная конференция «Нейрокомпьютеры и их применение» Москва, 20 марта, 24.92kb.
- Международная научная конференция «Системы и модели в информационном мире», 65.39kb.
- Республиканская очно-заочная научная конференция, посвященная 75-летию Тюменского государственного, 23.03kb.
- Шестая международная конференция «информационные технологии в промышленности», 41.73kb.
- С. С. Хоружий «братья карамазовы», 605.94kb.
- Вы можете предложить нам свой план лекций, занятий, работ и семинаров и мы проведём, 37.24kb.
- М. В. Шакурова Воронежский государственный педагогический университет, 126.09kb.
- Пятая Банковская Конференция управление рисками, 287.13kb.
СААМСКАЯ ЖЕНЩИНА в XIX в.:
СЕМЕЙНО-ПРАВОВОЙ СТАТУС
Кольский полуостров, где с древности проживали коренные жители края саамы, представлял собой район широких этнических контактов и взаимовлияний представителей разных национальностей. Вместе с тем, совокупность различных факторов, к которым следует отнести прежде всего географические, экономические и социально-полити-ческие, привела к тому, что в повседневной жизни кольских саамов, в том числе и в семейном быту, сохранились некоторые специфические национально-этнические формы. Для понимания ряда вопросов этнической истории кольских саамов, определения специфики их быта важным представляется изучение правового и семейного статуса саамской женщины. Целесообразно исследовать все стороны семейного быта: форму и структуру семьи, ее внутренний строй, взаимоотношения родственников, их права и обязанности в семье, организацию домашнего хозяйства.
Доминирующей чертой положения в обществе саамской женщины являлось ее правовое и экономическое равенство. Этнограф Н. Н. Ха-рузин, посетивший ряд погостов Кольского полуострова в конце XIX в., отмечал, в целом, благоприятное общественно-правовое положение саамской женщины1 Он объяснял это тем, что не существовало исторических предпосылок к принижению женщины: саамы не знали наступательных войн, не обогащались за счет побежденных и не имели рабов и рабынь. С другой стороны, женщины почти наравне с мужчинами принимали участие в хозяйственной деятельности.
Саамы обычно выбирали себе в жены саамскую девушку. В значительной степени это объяснялось тем, что представительницы соседних народностей редко соглашались изменить свою оседлую жизнь на жизнь кочевника, полную лишений и бедствий. С другой стороны, сааму необходима жена, которая могла бы помогать ему в трудовой жизни, а таких среди представительниц соседних народностей ему трудно найти: только саамка, выросшая среди веж и оленьих стад, могла быть ему хорошей помощницей. Одно из важных требований, предъявляемых будущей супруге, — это умение хозяйничать, что диктовалось самим образом жизни саамов¹.
Довольно редкими были межнациональные браки. Исключениями являлись случаи выхода замуж саамской девушки за представителя соседних народностей.
Что касается брака и свадебных обрядов кольских саамов конца XIX в., то они разнообразны, все зависит от местности, где заключался брак и праздновалась свадьба. В одних случаях чувствовалось сильное влияние русских, в других — это влияние было незначительным. В одних погостах свадебный ритуал сохранил много воспоминаний об эпохе похищения невест, в других этих воспоминаний совсем нет. Несмотря на то, что в разных местностях Лапландии существовали различные свадебные ритуалы, в конце XIX в. важным условием совершения брака для кольских саамов становится церковное венчание.
Саамская женщина в обрядах сватовства и свадьбы играла видную роль. Ее значение было велико не только как значение невесты в любом свадебном обряде. Большей частью девушка сама выбирала, за кого ей выйти замуж. А выкуп заменяли подарки, которыми жених одаривал невесту и ее родственников, тогда как с невестиной стороны затрат практически не было. Во время сватовства бывали семейные и даже родственные советы, важно отметить, что первенствующее значение имел голос матери, который часто и решал дело.
Семейная жизнь саамской женщины строилась на равноправных началах. Полукочевой образ жизни саамов, необходимость постоянно оказывать друг другу помощь определяли и положение каждого из супругов в семье, и их работы на пользу семье. На женщину в саамской семье была возложена большая часть хозяйственных забот. Они были самыми разными, начиная от традиционно «женских» и, заканчивая теми, которые называют «мужскими»: выпас оленей и ловля рыбы на озерах, в морских заливах и у речных заборов. Молодые женщины ездили даже на лов рыбы в море. Поэтому в строгом смысле нельзя говорить об обязанностях жены или об обязанностях мужа при исполнении семейных работ, здесь главным являлась взаимопомощь. Часто можно было встретить жену, которая исполняла работу мужа, и мужа, занимавшегося работами женскими. Правильнее говорить лишь о работах, преимущественно исполняемых женщинами, и работах, где преимущественно заняты мужчины.
В общем можно сказать, что работами женскими считаются те, которые требуют присутствия либо в стенах дома, либо отлучек из дома на небольшое расстояние. Мужские же работы требовали более или менее продолжительных отлучек из дома. Но в действительности это деление работ проводилось в жизни далеко не строго, и нередко женщина уходила в лес далеко от дома за дровами или собирала оленей. Нетрудно было встретить и саама, который варил пищу или поправлял сети, если он видел, что жена занята другим делом. Он же помогал ей изготовить одежду (хотя именно эта работа считалась главным образом женскою), в то же время и жена его могла участвовать в строительстве карбаса (работа почти исключительно мужская). Одним словом, принцип взаимопомощи действовал в саамской семье с полной силой. Иначе и не могло быть. Саамы жили малыми семьями, и зачастую в продолжение целого ряда лет, пока не подрастут дети, могли рассчитывать лишь на свои собственные силы и силы жены. В общем, в саамской семье отмечали обыкновенно мир и согласие между супругами, так как супруги старались облегчить друг другу работу.
Равенство между супругами существовало и в имущественных отношениях. Н. Н. Харузин отмечал, что большинство прав на имущество у саамов появилось под влиянием общения со скандинавскими и русскими соседями. Действительно, у жены есть свое имущество, это ее приданое и подарки, полученные при выходе замуж. Хотя на деле все ее имущество заключается в одних лишь нарядах, и ими она может распоряжаться по своему усмотрению. Остальные предметы поступали в общее семейное пользование, в распоряжение которыми она почти не вмешивалась в течение своей брачной жизни. Тем не менее, она продолжала считаться собственницей всего своего приданого. Это проявлялось в распоряжении имуществом в случае развода или смерти одного из супругов. Очень редко случалось, чтобы супруги расходились вследствие семейных ссор, в таком случае приданое оставалось при жене. Так, по смерти жены, до истечения определенного количества лет (от трех до шести лет в различных погостах) приданое возвращалось в ту семью, откуда была взята жена. После смерти отца право распоряжения имуществом переходило к старшему сыну, но дети не могли разделиться без согласия матери. Если братья не хотели жить вместе, то матери выделялась равная часть с сыновьями. Если муж умирал после трех, а в некоторых местностях после шести лет брачной жизни, то имущество оставалось за вдовой, даже если она и не имела детей.
Итак, в XIX в. саамская женщина — это уже не предмет купли-продажи между членами двух родов. Взгляд на женщину как на свою собственность, с которой можно сделать все что угодно, не применим к действительной жизни саамов: быт, образ жизни противоречат ему и стремятся его уничтожить. Жизнь выработала из саамской женщины помощницу мужу, его ближайшую советницу, и сделала из нее поддержку мужу. Она поставила женщину в положение равноправного товарища мужа, дала ей такое же независимое равное положение в семье, как и мужчине. И таковой женщина является как жена, такой же независимой она является и как мать, и в этой роли она имеет даже больше силы и влияния на семью, чем отец.
А. Е. Неёлова
(Петрозаводский университет)
КАК ПОБЕДИТЬ «ЧУЖИХ»?
(об одном из аспектов оппозиции «свой / чужой»
в детской литературной сказке)
Детское сознание, как известно, архетипично в значительно большей степени, нежели взрослое (во всяком случае, архетипичность в детском сознании проявляется ярче, выпуклее, даже прямолинейнее). Поэтому, как мы отмечали в сообщении на предыдущей конференции, можно говорить «о двойной, связанной и с “памятью жанра” (историко-генетической), и с “памятью детства” (психологической) обуслов-ленности оппозиции “свой / чужой” в литературной сказке»1. При этом противостояние «своего» и «чужого» «проходит, как правило, в форме прямой борьбы. Ребенок, в отличие от взрослого, не может допустить, чтобы “чужие” победили “своих”, чем, к слову сказать, объясняется обязательный счастливый финал фольклорного и литературно-сказочного произведений, в котором демонстрируется полная и окончательная победа “наших”»2.
Развивая высказанные в предыдущем сообщении тезисы, мы можем теперь заметить, что финальная победа «наших» над «чужими» в детской литературной сказке вовсе не означает уничтожение последних (особенно в тех случаях, когда писатель акцентирует нравственный аспект оппозиции «свой / чужой»). Победа означает, что «чужие» стали «нашими». Собственно, и сюжетику, и проблематику многих детских сказок можно описать именно в этих терминах. Так, например, в сказочном цикле А. Волкова девочка Элли, попав в «чужой» мир Волшебной страны, который ее поначалу пугает, быстро находит в нем друзей — Страшилу, Железного Дровосека, Трусливого Льва, и «чужие» становятся «своими». В повести-сказке В. Каверина «Много хороших людей и один завистник» после того, как Смерть (то есть, абсолютное воплощение «чуждости» в сказочном мире) побеждена, все заканчивается веселым семейным праздником: на день рождения Таня пригласила не только Петьку, «но и Ниночку, и Лекаря-Аптекаря, и косолапенькую Лору, которая научилась теперь ходить легко, как снегурочка, или, во всяком случае, не так тяжело, как медведь.
Дети говорили о своих делах, а взрослые — о своих (так и бывает на семейном празднике. — А. Н.). И всё было так, как будто на свете нет и никогда не бывало сказок.
И вдруг Солнечные Зайчики побежали по комнате — веселые, разноцветные, с коротенькими розовыми хвостами»3. Семейный празд- ник — идеальная модель мира, в котором нет «чужих».
Яркий пример превращения «чужих» в «своих» дает первая повесть Э. Успенского «Крокодил Гена и его друзья». Если учитывать не только детский, как это обычно делается, но и взрослый смысл сказки (точнее, учитывать переплетение этих смыслов), то становится ясно, что борьба «своего» и «чужого» составляет непосредственное содержание произведения.
Конфликт взрослого равнодушного мира и мира детства в «Крокодиле Гене…» при всей веселой артистичности его раскрытия — серьезен, и дети чувствуют эту серьезность, сопереживая героям, в отличие от некоторых взрослых критиков, обманывающихся внешними легкостью и комизмом действия и считающих, вероятно, что о серьезном нельзя говорить смешно, а надо только серьезно. За веселым, озорным, даже праздничным фасадом сказочной повести Э. Успенского скрывается, как и в других его ранних произведениях, лирическое переживание трагедийности мира (в открытом виде представленное во вставной новелле о «Короткой и печальной истории маленькой собачки Тобика»), и это сочетание открытой радости и внутренней грусти составляет характерную особенность художественной манеры писателя.
Преодолеть трагедийность мира в «Крокодиле Гене…» героям помогает дружба. Но не та официальная дружба, для которой нужно специальное учреждение, чтобы проводить в нем мероприятия по ее укреплению, а та, которая дает человеку Дом, но не Дом дружбы, а просто Дом, в котором можно жить с родными и друзьями. В конце сказочной повести оказывается, что пока Крокодил Гена и его друзья строили Дом Дружбы, все и без него подружились, причем каждый нашел, так сказать, свою противоположную «половинку» — высокая и болтливая жирафа маленькую молчаливую обезьянку, двоечник Дима отличницу Машу, сильный и большой лев Чандр маленькую собачку Тобика. Возникает такой же коллектив друзей, соединенный родственным чувством дружбы, какой мы встретили в повести-сказке В. Каверина «Много хороших людей и один завистник». Одиночеству и отчуждению можно противопоставить только родственность (и в бытовом, и в философском, федоровском смыслах этого слова). В свое время Николай Бердяев сказал о Н. Ф. Федорове: «В противовес культу вечной женственности Федоров хочет утвердить культ вечной детскости»4. В повести-сказке «Крокодил Гена и его друзья» (и в других ранних произведениях писателя) утверждается именно культ вечной детскости, ибо подлинный человеческий мир у Э. Успенского — это мир детей, в котором нет «чужих».
Л. Г. Кузнецова
(Петрозаводский университет)
ОППОЗИЦИЯ «СВОЕ» И «ЧУЖОЕ»
В ТВОРЧЕСТВЕ КИРА БУЛЫЧЕВА
Одной из популярных тем научной фантастики (НФ) является тема взаимоотношений человека и робота. Традиционно они противопоставлены друг другу как мир человеческий, «свой» и нечеловеческий, «чужой». И хотя техника призвана служить человеку, она часто наносит ему вред, а иногда и вовсе несовместима с ним, т.к. неживой, мертвый мир машин оказывается абсолютно чуждым всему, чему свойственно живое начало, близкое человеческому.
В своем творчестве Кир Булычев тоже не обошел эту проблему, неоднократно обращается к ней. И возникает она уже в одном из самых первых его произведений, посвященных девочке Алисе, «Путешествие Алисы». Экспедиция принимает сигнал бедствия с планеты Шелезяка, обладающей «металлической культурой весьма низкого уровня»1. «Жители планеты – потомки роботов, спасшихся с неизвестного космического корабля» (I, 115). И хотя они «отличаются прямодушием и гостеприимством», их мир полностью лишен жизни. «Полезных ископаемых на планете нет. Воды тоже нет. Атмосферы нет. Ничего на планете нет. Если что и было, роботы все истратили и живут в бедности» (I, 115). Если бы им удалось покинуть планету, то они отправились бы на другую, а потом дальше по Вселенной, неся разрушение и смерть миру живых существ. «Но корабль построить они не смогли, потому что у них не было чертежей, а сами ничего изобретать они не умели» (I, 121).
С такого противостояния техники и живой природы начинает развивать эту тему Кир Булычев. И это еще не самые плохие роботы, они помогают людям, спасают раненого говоруна. Самое страшное может произойти тогда, когда роботы будут наделены злой волей и желанием убивать. Эту мысль Кир Булычев развивает в повести «Ржавый фельдмаршал». Археологи раскопали боевых роботов. «Это были роботы-солдаты. Они умели подчиняться военным командам и, если слышали приказ “убей”, могли убивать и людей»2. «Движения их были странными, замедленными и какими-то нечеловеческими» (II, 502). (Выделено мной. — Л. К.) И хотя роботы находятся на Земле, а не на чужой планете, остров, где они обосновались, это их мир, чуждый всему живому. «Остров был большой скалой, вылезающей из воды, скалой пустынной, без единого деревца. Солнце уже зашло, и остров был сиреневым и мрачным. Баржа, приткнувшаяся к нему, казалась черной» (II, 512). (Выделено мной. — Л. К.) Пейзаж в неестественных, темных красках, лишенный света и жизни. Эти роботы уже сознательно несут смерть всему живому. Роботы убивают даже робота, который похож на человека и сам считает себя человеком. Это робот-старик, сделанный для кино. «И вот его убили. Причем роботы-то думали, что он человек. А это значит, что случилось что-то совсем страшное. Роботы могут убивать людей» (II,520). Но роботов создают люди. И именно они будут являться причиной катастрофы, которая может произойти. Проблема не в том, что техника — это неживой мир, чужой человеку, а в том, что в эту технику вложит человек. Опасность будет существовать, пока человек будет создавать машины, способные к убийству и разрушению. В ХХI в., когда происходят события повести, такого противопоставления техники и человека не будет. «Роботов не меньше, чем людей на Земле, но никогда не было случая, чтобы роботы восставали против людей. Это невозможно. Это все равно, как если бы кастрюля, самая обыкновенная кастрюля, отказалась варить суп и начала бы кидать своей крышкой в бабушку. Ведь роботов делают люди, а люди обязательно вкладывают в роботов специальный блок защиты человека. И какой бы ни был у робота большой электронный мозг, этот мозг не может придумать непослушание» (II, 521). Решение проблемы с помощью блока защиты людей придумал А. Азимов в произведении «Я робот», а Кир Булычев «переводит» на язык детской сказки образы и мотивы «взрослой» НФ. Но роботы будущего у Кира Булычева — это не только машины, помогающие человеку, они приобретают черты живого существа. В этом проявляется сходство с творчеством Стругацких. «Оживление и очеловечивание техники — принципиально важная особенность мира Стругацких»3. Когда робот живет с людьми, и люди относятся к нему, как к члену семьи, отдавая машине душу и сердце, машина приобретает человеческие качества. Таков домроботник Поля. Он заядлый коллекционер марок и монет, по ночам он читает «Трех мушкетеров», «в последние годы робот читал только дамскую литературу… И больше всего он страдал от того, что не умеет плакать. Ведь героини его любимых романов буквально не просыхали от слез»4. Он «страдает от ревности», когда хвалят пирог бабушки из Симферополя. Ему свойственны человеческие слабости. Он не считает себя машиной и даже противопоставляет себя им. «Эти компьютеры совершенно распустились, — проворчал домроботник. — Делают, что хотят» (II, 479).Таков и космический кораблик Гай-до, созданный на планете Веста Ирией Гай и ее отцом. И хотя ее муж Тадеуш вначале считает его «очень забавным кибернетическим устройством. Имитацией человеческого поведения» (II, 44), это не так. Он полноправный член экипажа и семьи. (Его имя означает «Брат Гай»). Он может сам принимать решения, думать, чувствовать, смеяться, страдать от одиночества, тосковать, он способен любить. В повести этот образ постепенно очеловечивается. Когда Ирия бросила кораблик, «Алисе почему-то казалось, что Гай-до – это щенок, который привязался к своему хозяину, а тот переехал на другую квартиру и решил, что обойдется без щенка, потому что он может испортить ковер» (II, 46). Но Гай-до не просто домашнее животное. Это «один человек, или почти человек» (II, 88). Ради своих друзей он готов на самопожертвование, но ни одно живое существо, кроме человека, не способно на самопожертвование. Так «кибернетическое устройство» становится по своей сути человеком. «Алиса жалела кораблик, который хотел летать, любил свою госпожу и был куда больше человеком, чем негодяй Зовастр» (II, 130). Так Кир Булычев снимает противоречие между мертвым миром машин и живым миром людей.
Итак, в творчестве Кира Булычева мы видим четыре подхода к проблеме отношений робота и человека.
1) Они принципиально противопоставлены друг другу как принадлежащие разным мирам: живому и неживому. И даже не будучи враждебными, они с трудом сосуществуют.
2) Роботы несут зло и смерть всему живому, если их таковыми создаст человек.
3) Роботы — помощники человека и не могут принести ему вред, т. к. они его создания.
4) Робот, оставаясь машиной, приобретает человеческие черты. Снимается противоречие между живым и неживым, естественным и искусственным.
Н. Г. Урванцева
(Карельский педагогический университет)
ЗЕРКАЛО В ДЕТСКИХ ИГРОВЫХ «ВЫЗЫВАНИЯХ»:
«СВОЕ» И «ЧУЖОЕ»
Магическое мышление детей нуждается в проникновении чудесного в обыденное течение жизни. В практике детских «вызываний» (ДВ) эта граница легко стирается. «Свой» и «чужой» мир в детских представлениях находятся в «зеркальных» соотношениях друг с другом. Основной целью ДВ лежит желание самостоятельно получить знание о «тайном», приобщиться к магическому искусству и, соприкоснувшись с таинственным и опасным «чужим» миром, показать свое превосходство над ним. В детской среде мантические (гадательные) обряды «десемантизируются» (Л. Ивлева), трансформируются в игровую форму. Не случайно исследователи называют ДВ «игровой магией» (М. В. Осорина) или «магически-игровыми вызываниями» (М. Ю. Новицкая, И. Н. Райкова).
На формирование современного детского фольклора влияет фольклор, художественная литература, CМИ и культура масс-медиа. Наибольшей популярностью в ДВ пользуются сказочные и литературные персонажи (Пиковая дама, Белоснежка, Золушка, Русалочка, Золотая Рыбка), герои мультфильмов (Вини-Пух, Пятачок, Микки-Маус), кинофильмов (В. Чапаев, Кинг Конг, Терминатор), известных людей (А. Пушкин, В. Ленин, принцесса Диана, А. Пугачева, В. Цой), а также образы, восходящие к народной демонологии (черт, русалка, домовой, гномик), или рожденные детской фантазией (Бабка-Матка (Матюгалка), Матный (Матерщинный) Король, Жвачный Король, Жвачный Гномик, Мятный Гномик, Бабушка-конфетница, Король сладостей, Сопля, Пекарь).
Для магико-мифологического сознания детей характерно «приращение реальности» (А. Валлон), когда они не осознают фантастичности своих представлений. Это воображение проявляется в вере ребенка в чудеса, в героев сказок, в существование сверхъестественных сил и возможность влияния на них. Контакт с представителями «чужого» мира становится способом реализации потребностей и запросов детей. Они используют силу «вызываемых» персонажей как средство для получения желаемого результата.
В гаданиях и мифологизированных ДВ принимают участие от одного (одиночные) до нескольких (групповые) человек. Они совершаются при определенных условиях: 1) в «опасное» время суток, связанное с понятием «границы», «перехода» (вечер, полночь, реже — в полдень); 2) в определенном локусе (в темной комнате, в ванной, под одеялом, в подвале, на чердаке, в бане, и т. д.).
Для безопасности «вызывающие» должны соблюдать некоторые этикетные отношения с потусторонним миром, которые складываются из определенных правил поведения и запретов: 1) запреты на употребление определенных слов и выражений (например, при «вызывании» Пиковой дамы нельзя разговаривать); 2) запреты на определенные действия и поступки (нельзя смеяться, включать свет, двигаться и т. д.). В некоторых ДВ с зеркалом, чтобы оградить себя от нечистой силы, против них предпринимают определенные действия: очерчивают место гадания или «вызывания» мелом, огарком свечи; втыкают иголку / булавку в стену; убирают волосы под платок; протягивают черную нить между участниками обряда; держат наготове платок, чтобы в случае опасности закрыть зеркало.
Многие ДВ происходят с помощью зеркала. Вера в возможность установления контактов с божествами и духами породила представление о способности зеркала предсказывать и показывать будущее. Зеркало выступает в качестве магического посредника между «своим» и «чужим» мирами. Оно используется как «машина времени», с помощью которой возможно совершить перенос во времени и пространстве. Существует несколько способов «вызываний» с помощью зеркала:
I. «Вызывания» девушек по зеркалу
ДВ по зеркалу (катоптромантика) напоминают девичьи любовные святочные гадания. Они популярны среди девушек 10 — 13 лет. Основной целью таких «вызываний» / гаданий является стремление узнать свою будущую судьбу. Девичья магическая практика становится также игрой или развлечением.
Для «вызывания» литературных или мифологических персонажей также используется зеркало. Белоснежку, Русалочку, Золушку вызывают в темное время суток. Для этого кладут под подушку зеркало или расческу. Перед сном произносят заклинание императивного характера: «Девочка Белоснежка (вариант Русалочка, Золушка), появись!» Последствием их прихода может становиться волос на расческе или следы на зеркале.
II. «Вызывания», в которых используется обрядовая пища
Мотив «кормления-задабривания» становится еще одним способом ДВ. Ритуал угощения — одно из этикетных действий для приглашения сверхъестественных существ. При их «кормлении» в качестве обрядовой пищи может использоваться настоящая (конфеты, шоколад, хлеб, апельсины, молоко) или нарисованная еда.
III. «Вызывание» при помощи рисования
На зеркале рисуется помадой, фломастером, маркером или зубной пастой лесенка или дорога, которые становятся связующим звеном, осуществляющим связь между «своим» и «чужим», «верхним» и «нижним» мирами. В «вызывании» с помощью рисования изменяется функция зеркала. Оно используется не только для контакта с персонажем из «чужого» мира, но и как материал для графического изображения.
В детский магический репертуар входит определенный пласт мотивов из известных народных сказок — «Волшебное зеркальце» («Мертвая царевна»), «Елена Премудрая», «Золушка», литературных сказок — А. С. Пушкина «Сказка о рыбаке и рыбке», Г.-Х. Андерсена «Снежная королева» и художественной литературы – А. С. Пушкин «Пиковая дама», Н. М. Карамзин «Бедная Лиза» и др.
Остановимся на одном из персонажей ДВ, популярном с начала 70-х гг. ХХ в. — Пиковой даме. Пиковая дама — персонаж из одноименной повести А. С. Пушкина (1833) и игральная карта. В карточных гаданиях она наделяется отрицательной семантикой. Семиотическая природа Пиковой дамы в системе карточной игры, по Ю. М. Лотману, связана с ее двойной природой, имеющей тенденцию к взаимо-проникновению: во-первых, карточная игра изначально есть игра, а, во-вторых, карты используются не только для игры, но и для гадания.
Пиковая дама предстает в виде демонической женщины, «литературной» колдуньи. Обычно ее «вызывают» ночью. В этот период лучше всего устанавливается временная власть потустороннего мира и «очуждение» «своего». Для этого используют зеркало, свечи и карты, воплощающие мифологему двойничества. Особое внимание уделяется герметичности места вызывания, которая подчеркивает сверхъестественность, откуда она приходит. Пиковая дама чаще всего появляется из зеркала, окна, иголки / булавки, которые становятся для нее «мостом», соединяющим «свой» и «чужой» миры. По признакам локальной приуроченности она относится к «инешнему» (В. Я. Пропп) — зазеркальному — миру. Карты напоминают зеркало. Поясные изображения на них зеркально повторяются. Таким образом, мы можем говорить о своеобразном «карточном Зазеркалье».
ДВ — феномен субкультуры детства, позволяющий выявить и изучить древнейшие архетипы, в которой ребенок становится связующим звеном между магией прошлого и «неомагией» будущего.
Д. Н. Кузнецов
(Карельский государственный краеведческий музей)