Geum.ru

Современная западная философия

Вид материалаДокументы

Содержание


Романтизм Ницше.
Учение о морали. Мораль господ и мораль рабов.
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14
Ницше и современная философия. Идеи Ницше занимают особое место в современной западной философии. Осуществленный им поворот, названный М. Хайдеггером «ницшеанским прорывом», сыграл колоссальную роль в становлении нового типа мышления, а его учение стало своего рода стандартом философствования в процедурах перехода от классического к неклассическому стилю мышления. Именно благодаря Ницше начинается пресловутый «конец метафизики» и наступает эпоха установления новых ценностей или «переоценки ценностей».

Идеи Ницше во многом предопределили проблематику большинства современных философских направлений, тематизировав тем самым лучшие философские тексты ХХ ст.: «Закат Европы» О. Шпенглера, «Восстание масс» Х. Ортеги-и-Гассета, книги и статьи Хайдеггера, посвященные анализу проблемы метафизики и феномена нигилизма, работы позднего Э. Гуссерля с темой «кризиса европейских наук». Нельзя не упомянуть здесь и русских мыслителей (особенно Н. Бердяева и Л. Шестова), а также западноевропейских писателей (Т. Манна, С. Цвейга, Г. Ибсена и др.), идеи которых со всей очевидностью прорастают из умонастроений великого немецкого философа, полных тревог и предчувствий чудовищных событий во всех сферах жизни общества. Мир стал чувствовать «по Ницше» и не только с точки зрения содержания: стилистика мышления, его методология, языковые парадигмы – все это на протяжении последнего столетия также выстраивалось в соответствии с заданными им образцами и нормами ментальности.

Но особенно актуален и популярен стал Ницше в эпоху так называемой «переоценки всех ценностей», с наступлением «золотого века постмодерна». Его чаще других авторов цитируют сегодня в новейших философских текстах, с ним живо полемизируют, отмечают духовное родство его образа с образом новых философов-постмодернистов. При этом многие полагают, что на Ницше сегодня просто мода, которая скоро пройдет вместе с этим этапом развития культуры. Однако вряд ли это соответствует действительности. За истекшее столетие философ сумел основательно вписаться в историю европейской философии и культуры. И хотя его образ решительным образом отличается от образа большинства философов-классиков, он стал такой же знаковой и необходимой фигурой для каждого, кто вступает сегодня на путь философствования. Его идеи инициируют огромное пространство новых смыслов, обрекая многочисленных преемников обращаться к поднятым им темам. При этом можно говорить о двух основных версиях обращения к его творчеству. Это, с одной стороны, так называемые литературные версии, представленные тяготеющими к экзистенциалистскому и во многом неогегельянскому типу мировосприятия мыслителями, среди которых: Ж. Батай, М. Бланшо, А. Камю, П. Клоссовски, А. Мальро и другие французские авторы. Они акцентируют эстетические и маргинальные сюжеты творчества Ницше, так или иначе сопряженные с классическими для философии существования темами «экзистенции», «смерти», включая и идеи «смерти Бога», «несчастного сознания» и т.п. С другой стороны, это ставшая уже классической интерпретация творчества Ницше Хайдеггером, по сути открывшего Ницше-философа европейским интеллектуалам в 1930-е гг. В ее русле располагаются и версии наиболее известных сегодня как на Западе, так и в нашей стране, таких французских философов как М. Фуко, Ж. Деррида и Ж. Делёз. Наиболее основательным из них является прочтение Ницше Делёзом, сделавшим акцент на необходимости осмысления вклада Ницше в философию и его отношения к главным традициям европейской метафизики. Делёз выявил также неразрывное единство творчества философа и его жизни, продемонстрировав присутствие этого единства в опыте Ницше, который предстал при этом в качестве творца принципиально новых возможностей самой жизни философа. Именно этот французский мыслитель сумел ближе всех подойти к раскрытию «логики смысла» важнейших, и в то ж время не всегда чётко и определенно прописанных самим Ницше, основных концептов его философии – «сверхчеловек», «воля к власти» и «вечное возвращение».

Имя Ницше нередко ставят рядом и с именем Фуко, проводя параллели между «генеалогиями», разработанными этими мыслителями. Однако последний, как ни странно, очень мало писал о Ницше, посвятив ему всего две статьи и сочиненное в соавторстве с Делёзом предисловие к одному из томов изданного во Франции полного собрания сочинений немецкого философа. Тем не менее, темы, поднятые в этих двух небольших работах («Ницше, Фрейд, Маркс», и «Ницше, генеалогия, история») стали во многом определяющими для многих последующих обращений к творчеству Ницше.

Что касается Деррида, назвавшего Ницше «деконструктором до деконструкции», то он, не разделяя многих фундаментальных установок немецкого мыслителя, тем не менее, относился к нему с особой почтительностью, защищая его от хайдеггерианских обвинений в метафизичности, полагая, что Ницше удалось освободить знак и письмо от подчинения «наличию» и «истине» – этих вечных атрибутов метафизики. Особенно роднит двух этих философов то, что именно у Ницше Деррида заимствовал свой принцип переворачивания метафизических оппозиций и «жёсткого» отношения к языку. В той или иной мере почти все, хоть сколько-нибудь видные мыслители на Западе, вступают сегодня в диалог с Ницше, не исключая и американцев, среди которых особо популярна фигура Р. Рорти, увидевшего в Ницше своего непосредственного предшественника в жанре «иронии».

В философской эволюции Ницше можно выделить следующие основные этапы:

1. Романтизм молодого Ницше, когда он целиком находился под влиянием идей А. Шопенгауэра и Р. Вагнера.

2. Этап так называемого «позитивизма», связанный с разочарованием в прежних кумирах и резким разрывом с идеалом художника; Ницше обращается к «положительным наукам» своего времени – естествознанию, математике, химии, истории и экономике.

3. Период зрелого Ницше, или «собственно ницшеанский», проникнутый пафосом идеи «воли к власти». В свою очередь, творчество зрелого Ницше с точки зрения топики и порядка рассматриваемых им проблем может быть представлено следующим образом: а) создание утверждающей части учения путем разработки культурно-этического идеала в виде идеи о «сверхчеловеке» и «вечном возвращении»; б) разработка негативной части учения, нашедшей отражение в идее «переоценки всех ценностей».

Романтизм Ницше. Главным произведением раннего Ницше является его первая крупная работа под названием «Рождение трагедии, или эллинство и пессимизм» (1872), продемонстрировавшая его высочайшего класса филологический профессионализм, эрудицию и умение работать с классическими источниками. Однако филологические достижения автора во многом целесообразно рассматривать как идеальное средство, с помощью которого он идет от истолкования классических текстов к герменевтике современной ему эпохи. Внешней канвой работы становится противоположность аполлонического (как оптимистически радостного, логически членящего, прекрасного) и дионисического (как трагически-оргиастического, «жизнеопьяняющего») начал, через развитие которой прослеживается вся история человечества, в том числе и современной для Ницше Германии. Есть в книге, однако, и второй ракурс: то, что сам философ назвал «проблемой рогатой» – это проблема науки, разума, который уже здесь, в этой ранней работе, рассматривается как опасная, подрывающая и подменяющая жизнь сила. Только искусство, которое на ранних этапах человеческой цивилизации играло, по Ницше, первостепенную по сравнению с наукой роль в жизни общества, является полнокровным воплощением и проявлением подлинной жизни, стихийным, ничем не детерминируемым, кроме воли и инстинктов художника, процессом «жизнеизлияния». Отсюда сакраментальная фраза, ставшая своего рода девизом раннего эстетизма и романтизма Ницше: «Только как эстетический феномен бытие и мир оправданы в вечности».

Прослеживая развитие современной культуры, ориентированной, как он считает, исключительно на науку и всё умертвляющий, схематизирующий разум, Ницше отмечает глубоко враждебный, чуждый инстинктивной жизни характер этой культуры. Исходя из такого понимания её генезиса, философ выстраивает свою последующую культур-философскую концепцию. В этом смысле «Рождение трагедии» можно без преувеличений назвать своеобразным ключом к расшифровке всего его последующего творчества – этого «покушения на два тысячелетия противоестественности и человеческого позора». Завершает труд «чудовищная надежда» философа на возрождение трагического века с его дионисическим искусством, ставшим своеобразным символом жизненности. Здесь же Ницше формулирует главную проблему всей его жизни и философии, которая найдет наиболее полное воплощение в последующей его работе – «Так говорил Заратустра»: как, каким путем создать такую культуру, подчиняясь которой человек мог бы облагородить свой внутренний мир и воспитать себя самого. Но пока, на данном этапе его творчества эта проблема формулируется им в поэтически-символическом требовании «возрождения трагедии», идеи трагического познания и трагического человека, воплощающих, по Ницше, переизбыток жизни.

Однако непризнание работы, крах прежних идеалов и резкое обострение болезни заставят его мужественно отказаться от надежды «облагородить когда-либо человечество». Ницше отказывается от роли мессии, отдавая все свои силы изучению наук о человеке («Человеческое, слишком человеческое», 1874; «Утренняя заря», 1881). Пройдет несколько лет, прежде чем он вновь решит «возвратить людям ясность духа, простоту и величие» и сформулирует главные положительные задачи своей философии – идеи «сверхчеловека» и «вечного возвращения».

«Сверхчеловек» у Ницше. Именно эта идея поможет Ницше ответить «да» на преследующий его еще с юности вопрос о том, можно ли облагородить человечество. Он пытается утвердить верховную ценность культурного совершенствования человека, в результате которого должен появиться новый его тип, превосходящий современных людей по своим морально-интеллектуальным качествам. Ницше стремится определить и направить людей для установления новых смысложизненных ценностей, воплощением которых и станет для него эстетизированный им художественный образ сверхчеловека, исполняющий роль своего рода регулятивной идеи, принципа деятельности и оценки всего существующего.

В истории философии и культуры понятие «сверхчеловек» употреблялось и до Ницше в качестве своего рода метафорического концепта, фиксировавшего образ человека, преодолевшего самообусловленность собственной естественной природой и достигшего состояния качественно иного существа. В качестве легендарных и исторических персонажей, близких образу сверхчеловека, здесь выступали:

1) «герои» – персонажи древнегреческих мифов – Прометей, Персей, Сизиф, Геракл и многие другие;

2) обожествляемые харизматические лидеры античности;

3) персонажи мистических культов, ориентированные на стирание «граней» между человеком и богами;

4) Иисус Христос, апостолы и приобщенные к ним святые;

5) культовые фигуры христианских ересей (так, праведник, вошедший в царство Божье, обозначался в текстах монтанитов во 2 в. как сверхчеловек);

6) в эпоху Возрождения так говорили о человеке как «хозяине», «мастере» храма Природы;

7) К. Маркс и Ф. Энгельс трактовали таким образом лучших представителей пролетариата, совершающих «освобождающий весь мир подвиг».

Ницше был хорошо знаком с творчеством великого немецкого просветителя И.Г. Гердера, также употреблявшего понятие «сверхчеловек» в своих «Письмах о поощрении гуманности».

Для Ницше это понятие явилось одной из главных несущих конструкций всего его учения, своего рода обозначением умозрительного носителя поворотного философского дискурса. Как элемент его системы идей оно было ориентировано, прежде всего, на идеал радикального и многомерного освобождения человека посредством самотворения – т.е. овладения им собственными пробужденными иррациональными силами.

Ницше считал, что единственной подлинной целью человечества, его высшим предназначением должно стать возвышение его до такой степени, какой оно никогда ранее не достигало, так как руководствовалось в своем развитии исключительно ложными идеями. Его Заратустра не раз будет говорить о том, что человечество еще никогда не имело правильной цели, живя целое тысячелетие в условиях «искажения и путаницы». Он стремится восполнить этот пробел, возвещая о такой объединяющей людей цели – сверхчеловеке: «Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке!» Сверхчеловек – смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!».

Как и идея о вечном возвращении, мысль о сверхчеловеке отсутствует в каких-либо других работах Ницше, исключая «Так говорил Заратустра» и некоторых отдельных высказываний из «Антихриста». Однако и в них философ опять-таки не дает истины в готовом обличье, в виде окончательно сформулированного тезиса, и уж тем более в виде логически стройного учения о сверхчеловеке. Вот почему, много размышляя о сути данного понятия, Хайдеггер призывал «уберечь» его от всех фальшивых, сбивающих с толку тонов, понимая под ним «не просто человека, превысившего обычную меру, не просто новый человеческий вид, который отбрасывает гуманность и берет голый произвол и титаническое неистовство». Он превосходит людей единственно для того, чтобы привести человека к ещё неосуществленной сущности и прочно утвердить его в ней.

Можно зафиксировать лишь то, что чаще всего Ницше употребляет это понятие в качестве идеала, к которому следует стремиться, однако идеал этот опять-таки остается у него очень неопределенным и неконкретным. В качестве своего рода антитезы сверхчеловек противопоставляется им так называемому «последнему человеку», тому, кто более всего стремится походить на других, - т.е. человеку стада, которого Ницше глубоко презирает, главным недостатком которого он считает довольство миром и собой, уверенность в том, что человек и есть то, что он уже есть. По Ницше же, человек есть «нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека». Согласно убеждению немецкого мыслителя, «…человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком – канат над пропастью…». Таким образом, в человеке, по Ницше, важно лишь то, что он «мост, переход, гибель», но никак не цель; важно и то, что, превосходя себя, он в то же время преодолевает в себе нечто, что он гибнет как человек, чтобы стать чем-то более возвышенным. В этом смысле человеческая жизнь есть нечто такое, что следует преодолеть, чтобы дорасти тем самым до себя как до будущего, чтобы возвыситься до сверхчеловека. Сверхчеловек – это, таким образом, не «белокурая бестия», он впереди, а не позади. Однако Ницше не дает ответа на вопрос о том, что же надо конкретно делать, чтобы стать лучше привычного человека, в каком направлении надо идти к этому идеалу. Эта неопределенность и составит ему впоследствии то, что можно было бы назвать дурной славой. Многочисленные интерпретаторы его творчества по-разному станут трактовать его идеал: ставя знак равенства между ним и Гитлером (об этом последнего не раз уверяла сестра философа – Э. Фёрстер-Ницше), а также считая, что при его создании мыслитель опирался на вполне конкретные жизненные персонажи, взятые им из исторического прошлого.

Большое распространение получила при этом точка зрения, согласно которой Ницше употреблял этот термин для обозначения так называемого «исторического сверхчеловека», характеризуя тем самым отдельных личностей высшего типа, представителей «высшей породы людей, уже встречавшихся в историческом прошлом и наиболее полно воплотивших в себе идеал господина». И в самом деле, в тексте «Антихриста» можно найти его высказывания о том, что «этот более ценный тип уже существовал нередко, но лишь как счастливая случайность, как исключение, но никогда как нечто преднамеренное. Его – боялись более всего; из страха перед ним взращивали и достигали человека противоположного типа – типа домашнего животного, стадного, больного…». Ницше действительно преклонялся перед Гёте и Наполеоном, почитал Микеланджело и Юлия Цезаря, Чезаре Борджиа и Александра Великого. Но в то же время он сам не раз говорил и о том, что бесполезно вглядываться в прошлое, ибо в нашей истории никогда не было ни одного сверхчеловека: «Поистине были люди более великие и более высокие по рождению, чем те, кого народ называет избавителями, эти увлекающие все за собой ураганы! И еще от более великих, чем были все избавители, должны вы, братья мои, избавиться, если хотите вы найти путь к свободе! Никогда еще не было сверхчеловека! Нагим видел я обоих, самого большого и самого маленького человека. Еще слишком похожи они друг на друга. Поистине даже самого великого из них находил я – слишком человеческим!»

Опираясь на отдельные высказывания философа, некоторые интерпретаторы его творчества выдвигали идею и о том, что его сверхчеловек представляет собой более высокий по сравнению с видом Homo sapiens зоологический тип, который будет образовываться путем строгого отбора и усовершенствования. Ницше и в самом деле пытался иногда облечь свой идеал в чисто биологическую оболочку, заявляя, что «все существа создавали до сих пор всегда нечто высшее, чем они сами: неужели же вы хотите быть отливом этого великого прилива, …предпочитаете скорее возвратиться к зверю, чем превзойти человека? Что такое обезьяна для человека? Насмешка или жгучий стыд. И подобно этому и человек должен стать для сверхчеловека насмешкой или жгучим стыдом». Однако он все же достаточно четко осознавал и то, что каждый существующий вид имеет свои, строго определенные границы, которых он не может переступить. Он в частности писал: «Моя проблема не в том, как завершает собой человечество последовательный ряд сменяющихся существ (человек – это конец)». Проблема здесь сводится скорее к тому, чтоб установить, какой тип человека желателен как более ценный, более достойный жизни и будущности, как более высокий культурно-этический и эстетический идеал, придающий смысл, цель и цену самой жизни.

Реконструируя основные черты его идеала, каким он виделся Ницше в первой книге его «Заратустры», – «душное сердце, холодная голова и минус человеческое, слишком человеческое» – отметим среди них следующие.

Сверхчеловек – это существо, наделенное активным стремлением к самоутверждению, влечением к жизни, как высшее воплощение дионисического начала. Вместе с тем, в нём с такой же яростью представлено и другое – аполлоническое начало – объединяющее, дающее целостную и стройную форму. Это, таким образом, синтез обоих начал. Сверхчеловек – это, далее, творец, неустанно стремящийся к новому и, прежде всего, – к самотворению, созиданию себя как личности: «Будь мужем и следуй не за мной, а за самим собой!» Или: «Постоянно старайся стать тем, чем ты должен быть – учителем и создателем самого себя». Следуя себе, становясь самим собой, человек становится суверенной личностью, творцом и созидателем ценностей. Он дышит возвышенностью и благородством, и Ницше жаждет его осуществления здесь, на земле.

Однако немецкому философу не удалось до конца удержать созданный им идеал. Под влиянием ряда факторов и, прежде всего, осознав в очередной раз тщетность мероприятия по «осчастливливанию» людей, он обратит свой взор в сторону идеи «вечного возвращения», превратив его в своего рода символ-молот, разрушающий все мечты и надежды. Вечное возвращение должно будет «унизить всех слабых и укрепить сильных», ибо только они, любящие жизнь и видящие её ценность, способны вынести её «вечную повторяемость». Таким образом, Ницше вносит определенный диссонанс в первоначальный образ сверхчеловека, значительно трансформирует его: сила его пророка уже не будет сочетаться с мягкостью, появится совсем другой сверхчеловек, под маской которого просматривается и сам философ – обессилевший, непризнанный и отчаявшийся. Из идеала сверхчеловек превратится у него в пугало для «добрых христиан и европейцев», «ужасного со своей добротой».

«Переоценка всех ценностей». Вслед за выполнением утверждающей части его учения наступает очередь тесно связанной с ней негативной части. Так, на пути творения новых ценностей Ницше столкнулся с могучим противником в лице морали современной ему философии, поэтому он решает «радикальным сомнением в ценностях ниспровергнуть все оценки, чтобы очистить дорогу». Начинается великая война Ницше за освобождение людей от власти духов и социальных авторитетов, вошедшая в историю культуры под броским лозунгом «переоценки ценностей». Именно эта борьба и сделала его одним из наиболее ярких певцов «европейского нигилизма», который стал не просто делом всей его жизни, но и личной судьбой. Все работы, написанные им после «Заратустры», являют собой такую «переоценку», хотя наибольший интерес в этом ряду представляют два его крупных произведения, в которых ревизия прошлого удивительно сочетается с провидением будущего – «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего» (1886) и задуманная в качестве приложения и ставшая затем своего рода пролегоменами к ней – «К генеалогии морали» (1887).

Исследование философии, христианской религии и аскетической морали приводит Ницше к выводу о том, что они отрывают человека от истоков подлинного существования, от самой жизни. Тот путь, по которому в результате пошло европейское человечество, оказался чреват целым рядом чудовищных последствий, которые Ницше пророчески предвещает своим современникам, приоткрывая завесу европейского будущего: распад европейской духовности и девальвация ее ценностей, «восстание масс», тоталитаризм и воцарение «грядущего хама» с последующей нивелировкой человека под флагом всеобщего равенства людей. Именно в этих, по его словам «ужасных, проистекающих из его души – очень черных книгах», Ницше закладывает проблематику большинства ведущих философских направлений ХХ в. Его методологические и языковые парадигмы получат затем колоссальную развертку в феноменологических, герменевтических и постструктуралистских изысканиях прошлого столетия, воплотивших в себе основы его дескриптивно-деструктивной феноменологии.

Учение о морали. Мораль господ и мораль рабов. Развёртывая своё учение о морали, Ницше, в отличие от всех своих предшественников, воспринимает её не как данность, а то, что подлежит серьёзному историческому исследованию. В результате анализа «естественной истории морали» он приходит к выводу, что всякая мораль есть тирания по отношению к «природе» и «разуму», что она учит ненавидеть слишком большую свободу и насаждает в людях потребность в ограниченных горизонтах, и, в известном смысле, потребность в глупости как условию жизни и роста. Более того, мораль, считает он, обращается сразу ко всем людям, обобщая там, где этого делать нельзя. Он убежден, что необыкновенная ограниченность человеческого развития, его медленность, частое возвращение вспять и вращение на месте были в значительной мере обусловлены моральным инстинктом повиновения, способствовавшим культивированию в Европе стадного типа человека, считающего себя на сегодняшний день единственно возможным типом человека вообще. Этому типу он приписывает такие моральные добродетели, которые делают его смирным, уживчивым и полезным стаду. Это – дух общественности, благожелательность, почтительность, прилежание, умеренность, скромность, снисходительность, сострадание и т.п. С другой стороны, все то, что, по Ницше, возвышает отдельную личность над стадом – великий независимый дух, желание оставаться одиноким, чувство собственного достоинства, творческий разум и т.п., кажется сегодня опасным и называется злым, в противоположность прославляемой и получающей иное моральное значение посредственности вожделений, умеренности, всему приспосабливающемуся и нивелирующемуся. Философ считает своим долгом сформулировать собственное отношение к истинам о добре и зле, нисколько не заблуждаясь при этом, как неохотно они будут услышаны. По Ницше, в Европе сегодня хорошо знают, что такое добро и зло, однако, это доброе есть не что иное, как инстинкт стадного животного, отсюда и «мораль в Европе есть нынче мораль стадных животных». Он убежден, что такая мораль является только одним из видов человеческой морали, до и после которого возможны и другие, причем высшие ее виды. Тем не менее, нынешняя мораль возвела себя в ранг единственно возможной, используя для защиты и самоутверждения могучий арсенал средств, в ряду которых Ницше отводил особое место религии, а в настоящее время – новейшим демократическим движениям. Он крайне резок в оценке последних, полагая, что они являют собой не только форму упадка политической организации как таковой, но и разновидность измельчения человека, низведение его на степень посредственности и понижение его ценности. Все эти обстоятельства возлагают чрезвычайную ответственность на так называемых «новых философов», которые, по Ницше, должны положить начало противоположной оценке ценностей и положить конец господству неразумия и случайности, которое до сих пор называлось историей. Философ считает себя наделенным редкой способностью прозревать общую опасность, стоящую перед человечеством в виде его вырождения. И, тем не менее, он убежден, что при благоприятных условиях еще можно «взлелеять в человеке всё самое лучшее», ибо последний всё ещё не исчерпал себя для величайших дел. Грядущая переоценка всех ценностей и должна положить конец этому вырождению и измельчению человека до стадного животного.

Во всех существовавших когда-либо культурах Ницше выделяет два основных типа морали: мораль господ и мораль рабов, существование которых он связывает с разницей в положении, функциях и назначении двух различных человеческих типов. Вряд ли при этом им движет жажда серьезных теоретических изысканий или же стремление точно следовать фактуре самого исторического материала. Ницше скорее движим своей могучей страстью пророка и культурно-этического реформатора, трагически смотревшего на свое время, ассоциировавшееся у него с эпохой вырождения человека, ему же так хотелось утвердить мощь сильной человеческой личности. С помощью своего постулата о двух типах морали он пытается объяснить современное состояние общества, постепенная демократизация которого с её проповедью равных прав, и привела, как он считал, к измельчению человеческой личности. Спрашивается, кто же ответствен за нынешнее состояние культуры? Ницше отвечает: рабы. Это они победили, утвердив свою мораль, требующую всеобщего равенства. Именно «подчиненная раса» получила, в конце концов «преобладание в окраске, короткости черепа», может быть даже в интеллектуальных и социальных инстинктах. Теперь понятно, каким образом можно объяснить измельчение людей: всё это рабы и их потомки, они задают тон и создают современные культурные идеалы. Вот почему необходима не просто критика, а радикальная переоценка всех европейских идеалов и европейской морали в целом. Тем самым проблема морали господ и морали рабов становится в философии Ницше своего рода историко-теоретическим фундаментом борьбы за «переоценку всех ценностей». Сама ценность современных ценностей ставится им под вопрос и именно с этой целью философ предпринимает грандиозную попытку исследовать условия и обстоятельства, из которых базовые ценности современной морали рабов произросли, развивались и утверждались. Однако это уже проблематика другой работы – близко стоящей к тексту «По ту сторону добра и зла» – «К генеалогии морали». В ней он развертывает свой генеалогический метод, с помощью которого раскрывает историю происхождения моральных предрассудков и разоблачает исторический смысл ценностей. Генеалогия – это своеобразная психология, правилами которой являются недоверие к логике, отказ от любых a priori, признание роли фикции в выработке понятий и др., а целью – дезавуирование всякого рода «вечных истин» и ценностей.

Философ радикальным образом переворачивает роль и значение добра и зла, считая, что истина заключается как раз в обратном, что именно «добро» и является главным симптомом упадка всего существующего и, более того, опасностью будущего. Мораль в его интерпретации становится виновницей всех бед современного общества, только из-за нее может оказаться навеки недостижимой высочайшая могущественность и роскошность природного типа человек.