Посвящается моим сыновьям — Никите, Артему и Валерию
| Вид материала | Документы |
- Тест: Долговечен ли ваш союз? Что в жизни даёт нам любовь… Библиотерапия и кинотерапия, 319.02kb.
- Синельников Валерий Сила Намерения, 1085.33kb.
- Синельников Валерий Владимирович - "Сила Намерения" оглавление, 751.87kb.
- Другая повесть о полку Игореве, 3529.9kb.
- Противники строительства в М. Козихинском переулке вручили протест Никите Михалкову, 213.77kb.
- Митсуги Саотоме, 1634.36kb.
- Посвящается моим любимым малышам: маленькому умному и доброму сокровищу Полннке, домашнее, 670.84kb.
- Ш. Ботеах Кошерный секс Рецепт страсти и близости, 1674.44kb.
- Л. Е. Морозова ответ моим критикам, 180.5kb.
- Рекомендации по проведению собрания, 61.37kb.
Таким образом, Живая Вселенная — это не метафора. Это — сама суть Мироздания. Но за Жизнью неизбежно следует Разум, и в бесконечном Космосе они слиты воедино. Данный незыблемый тезис, давно установленный на эзотерическом и интуитивном уровне, ныне все чаще получает и естественнонаучное подтверждение. Одним из последних впечатляющих аргументов в пользу разумности Космоса явились математические расчеты и их теоретическое обоснование, произведенные Владимиром Александровичем Лефевром, в прошлом нашим соотечественником, ныне профессором Калифорнийского университета в г. Ирвайне. Им была выдвинута дерзновенная гипотеза “космических субъектов”, наделенных — не больше, не меньше —совестью, чьи эмоциональные переживания с помощью систем математических пропорций, соответствующих законам музыкальной гармонии.
Обработав на ультрасовременном компьютере весь доступный ему массив астрономических данных, В.А. Лефервр выявил среди многих миллионов космических объектов один — “музыкальный”, отвечающий сформулированным критериям. Это двойная звезда SS433, состоящая из двух компонентов: один — обычный звездный гигант, другой — компактный плазмоид, неизвестного происхождения, вытягивающий из первого вещество, которое образует вокруг “звездного вампира” диск. Вот эта необычная космическая система и излучает музыкальные гаммы. Как пишет автор смелой гипотезы: “...SS433 может представлять собой гигантский космический монумент, исполняющий посредством спектральных линий “гимн” создавших его существ”.
В целом это вполне соответствует древнейшим представлениям о Космосе как источнике не только разума, но и музыкальной гармонии. Еще Пифагор учил о музыке космических сфер. Древние мыслители Востока также говорили о космической сущности музыки и ее влиянии на структуру Космоса.
Стройная и последовательная теория о космической природе музыки существовала в Древнем Китае. В известном памятнике “Люйши чунцю” (III в. до н.э.) говорится о космогоническом процессе, порождающем первозвук, который возникает при образовании неба и земли, возникновении Космоса из Хаоса. При этом звук, или звуки, рождающиеся в самый момент космогенеза, а затем сопутствующие каждому новому циклу космического времени, гармоничны с момента своего зарождения, образуя мелодию и музыку. Телом же музыки является космический эфир.
То, что догадки древних мыслителей являются не игрой воображения, а глубинной закономерностью природы, — продемонстрировали совсем недавно ученые Института прикладной математики имени М.В. Келдыша Российской Академии наук. С помощью математического моделирования они доказали, что генетический код любого существа и растения можно вокализировать в звуковом диапазоне и каждое “споет” свою неповторимую “песню”. В самом деле, при желании нетрудно представить молекулу ДНК как своего рода “нотный знак”. В таком случае уникальное для каждого вида расположение таких “нот” в хромосоме дает неповторимую “нотную запись”. Ну а дальше, как говорится, — дело техники, позволяющей воспроизвести соответствующую мелодию и дать возможность каждому желающему услышать, как “поют” огурцы, фиалки, сосны, пауки, сороконожки, рыбы, змеи и т.д. и т.п.
Величайший русский композитор конца XIX — начала ХХ веков Александр Николаевич Скрябин (1872—1915) (рис. 22) считал, что музыка пронизана космическим звучанием и что посредством музыки человек способен проникнуть в глубочайшие тайники Космоса. Естественно, Музыка и разум Космоса неизбежно отображаются в гармонии и разумности человеческого бытия. Космическая музыка и космический экстаз Скрябина (наиболее ярким выражением которого явилась гениальная “Поэма экстаза”, написанная в 1907 году) опирались на прочный фундамент философского космизма. Он постоянно и углубленно размышлял над данным вопросом. После смерти композитора были опубликованы его заветные философские мысли, составившие объемистую тетрадь (см.: Русские пропилеи. Т 6. М., 1919), с тех пор ни разу полностью не переиздававшиеся. Скрябин как никто другой явственно осознавал космическую предопределенность музыкального творчества в целом и своего в частности. “Я апофеоз мироздания, я целей цель, конец концов”, писал автор “Прометея”, мечтавший переложить свои произведения со звуков на свет, создать синтетическую светомузыку. Он точно наяву (а не во сне) ощущал ноосферные каналы (хотя термин “ноосфера”, естественно не употреблял), по которым транслируется миру людей объективная полифония Космоса во всем своем многообразии:
“...Вы, звезды, молнии моего взора, ты, солнце моего блаженства, — вы пространственные выразители моих временных ощущений. Так говорю я, погруженный во время, отрешившийся от пространства. <...>
Мир — множество моих взлетов, моих ласк. Вы чувства терзанья, сомнения, религия, искусство. наука, вся история вселенной, вы — крылья, на которых я взлетел на эту высоту, но вы не более как крылья, вы мое возбуждение, моя ласка, игра моего каприза. <...>
Познать мир значит познать природу свободного творчества”.
Прозаические космистские откровения перемеживаются с космической поэзией. Скрябин сам писал стихи к своим произведениям:
Когда звезда моя пожаром разгорится
И землю свет волшебный обоймет,
Тогда в сердцах людей огонь мой отразится
И мир свое призвание поймет...
Внутреннюю музыку Космоса постоянно ощущал и Циолковский. Опираясь на теорию предустановленной гармонии Лейбница, он считал последнюю одним из важнейших каналов постижения закономерностей Вселенной. Рассмотрению данной проблемы была посвящена специальная работа “Первопричина”, написанная Калужским Сократом в 1918 году и опубликованная лишь спустя восемьдесят лет. Здесь Циолковский распространяет гармонию и на моральную сферу, считая Космос, в соответствии с фундаментальными установками своего мировоззрения, источником не только Красоты, но и Добра:
“Жизнь, в общем, блаженна в Космосе, только мы об этом не знаем и не догадываемся. Знает ли червяк про голубое небо, со светлыми звездами, про яркое солнце, про красоту природы, жизнь и запах цветов! доступны ли ему умственные интересы? Вот также и мы подобны этим червям, кишащим в навозе и не постигающим величайшую благость первопричины”.
Музыка и песнопения способны не просто гармонизировать мысли и чувства, но и пробудить внутреннюю энергию, мобилизовать волю и силы для активного практического действия. Не потому ли народы, сохранившие культуру хорового пения, демонстрируют удивительную сплоченность и незыблемость традиций? Испокон веков музыка и песни использовалась также для поднятия воинского духа. Особую роль играют государственные гимны, революционные марши, общепризнанные патриотические песни, способные всколыхнуть или дисциплинировать огромные массы людей, поднять их великие деяния. Немеркнущим образцом здесь может служить французская “Марсельеза”. Созданная в 1792 году за одну ночь Руже де Лилем, она с быстротой молнии распространилась по всей стране, сплотила народ перед смертельной угрозой иностранной агрессии, сделалась национальным гимном, окрылила миллионы людей — от наполеоновских солдат и маршалов до пролетариев всех стран — и по сей день наглядно показывает космоэнергетические возможности музыкального произведения, к тому же сочетающегося с пением. В свою очередь, революционный энтузиазм, который, как огонь в степи, разом охватывал народные массы в разные века и в разных странах, лучше всего и достаточно наглядно демонстрирует положительное энергетическое воздействие ноосферы на людей.
Для творчески одаренных личностей музыка Космоса подчас получала словесное выражение, сливаясь с поэтическими или иными озарениями. Подобным образом, к примеру, слышал музыку сфер (включая и ноосферу) Александр Блок. В мемуарах современников сохранились личные признания поэта, которые они расценивали как сверхъестественный, нечеловеческий феномен. Известный критик и исследователь фольклора Евгений Васильевич Аничков (1866—1937), близко знавший Блока, так и назвал его — “нечеловеческий человек”. Алексей Михайлович Ремизов (1877—1957), активно общавшийся с Блоком во время создания поэмы “Двенадцать”, протокольно конкретизировал свои впечатления:
“Блок был вроде как не человек. <…> Блок слышал музыку. И это не ту музыку — инструментальскую — под которую на музыкальных вечерах любители, люди сурьезные и вовсе не странные, а как собаки мух ловят, нет, музыку…
Помню, после убийства Шингарева и Кокошкина говорили мы с Блоком по телефону — еще можно было! — и Блок сказал мне, что над всеми событиями, над всем “ужасом” слышит он — музыку, и писать пробует. А это он “Двенадцать” писал.
И та же музыка однажды, не сказавшаяся словом, дыхом своим звездным вывела Блока на улицу с красным флагом — это было в 1905 г. <...> В каком вихре взвихрилась его душа! на какую ж высоту! И музыка — “Я слышу музыку!” — повторял Блок. И одна из музыкальнейших русских книг “Переписка” Гоголя лежала у него на столе. <...>
У Блока не осталось детей — к великому недоумению и огорчению В. В. Розанова! — но у него осталось больше, и нет ни одного из новых поэтов, на кого б не упал луч его звезды.
А звезда его — трепет сердца слова его, как оно билось, трепет сердца Лермонтова и Некрасова — звезда его незакатна...”
В те великие минуты Блоку слышалась музыка революции! Ее дыхание он ощущал каждой клеткой, всеми фибрами души. Ее энергия передавались его поэзии, материализовывались в виде чеканных строк бессмертной поэмы. Революция на какое-то время стала его Прекрасной Дамой. Он видел ее также отчетливо, как крылатую Богиню Победы, воспарившую над охваченными революционным энтузиазмом массами на знаменитом барельефе Франсуа Рюда, что навечно запечатлен на Триумфальной арке в центре Парижа (рис. 22-а). Воистину материализовавшийся образ ноосферного видения! Не под его ли воздействием Блок напишет в знаменитой статье “Интеллигенция и революция” конкретизирует: “А дух есть музыка. Демон некогда повелел Сократу слушаться духа музыки. Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию”.
Звездный час гения и чувство творческой (читай — ноосферной) окрыленности прекрасно выразила поэтесса Мария Петровых (1908—1979):
… Но внезапно в спине разверзаются крылья
И взмывают, и рвут и колышут простор.
То летит, не касаясь багрового снега
Орошенная жгучими звездами ночь,
Это крылья, раздуты дыханием бега,
Задевают о звезды и гонят их прочь.
* * *
Экстаз достигается и композиторами, и поэтами, и учеными в моменты наивысшего творческого вдохновения. Всякое творчество по природе своей космично. Всестороннее философское обоснование данный тезис получил в фундаментальных работах русских мыслителей-космистов и, в частности, в трактате Николая Александровича Бердяева (1874—1948) (рис. 23), который так и называется — “Смысл творчества”. По Бердяеву, только “Космос есть истинно сущее, подлинное бытие”, человек космичен по своей природе, а как Микрокосм он — вообще “основная истина, предполагаемая самой возможностью познания”. Согласно гносеологическому кредо философа, Вселенная может входить в человека и творчески осваиваться им потому, что в человеке есть весь состав Вселенной, все ее силы и качества:
“Человек познавательно проникает в смысл Вселенной как в большого человека, поддается его творческому усилию как малой Вселенной, как Микрокосму. Человек и Космос меряются своими силами как равные”.
Но равенство это призрачно. В конечном счете Бердяев приходит к идее “языческого космоцентризма”, согласно которой человек, страдающий от давящего механизма природы, хочет “вернуть себе Космос”, возвратить его “внутрь человека”, пытаясь таким образом упорядочить универсальные законы Вселенной и преобразовать их в собственный творческий потенциал. Бердяев не пользуется терминами “биосфера” и “ноосфера”, как бы интуитивно предчуствует их, целиком и полностью погруженный в био- и ноосферную проблематику. В душе людской разворачивается воистину вселенская драма: на сцене — диалектическое борение человеческого духа с Мировой душой, и в результате человек оказывается побежденным. Слияние с космической жизнью не освобождает личности, а растворяет и уничтожает ее. Меняется форма рабства, что имеет роковые последствия и в социальной жизни — в отношениях личности и общества. Бердяев интуитивно угадывал трагизм любой творчески одаренной личности, бросающей вызов Космосу: она жаждет подчинить Вселенную, но оказывается поверженной. Эвристический пессимизм Бердяева несколько уравновешивается более оптимистичной космистской онтологией, где отношение человека к Космосу определяется тем, что, будучи Микрокосмом, он заключает в себе сам Космос и всю историю. Человек не может быть частью чего-то, он всегда — целое. При этом центральное положение человека в Космосе определяется не астрономически, а исключительно духом.
Оригинальной в трактовке Бердяевым творческого процесса представляется и концепция “космического прельщения”, представляющая собой жажду слияния души с космической жизнью, с материнским космическим лоном (а Женское начало, по убеждению философа, является определяющей силой космогенеза). Сливаясь с ним или — что то же самое — с матерью-землей, субъект любого творчества освобождается от оков коллективизма, тирании безликой массы и обретает неограниченную свободу. Провозгласив космичность творческого процесса, Бердяев сформулировал целую программу соединения индивидуума и “человеческой общественности” с Мировым целым, включающую и творческое отношение к космической жизни, и решение космических производственных (!) задач, и выработку космического мироощущения, и формирование космически-углубленного сознания.
Космизм творческой личности, а значит и ее неразрывную связь с ноосферой интуитивно ощущали многие поэты и писатели, к примеру, крупнейшие представители русского “Серебряного века” — Вячеслав Иванович Иванов (1866—1949) (рис. 24) и Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев) (1880—1934) (рис.25).
“Гений, — писал Вячеслав Иванов в эссе “Спорады”, — глаз, обращенный к иной, невидимой людям действительности и, как таковой, проводник и носитель солнечной силы в человеке, ипостась солнечности. Солнце поднимает растение сверху, влага растит его снизу: таково отношение гения и таланта к творчеству”. Другими словами, гениальность — космическое начало. Но космическая предопределенность — удел отнюдь не одних только гениев:
“Вид звездного неба пробуждает в нас чувствования, несравнимые ни с какими другими впечатлениями внешнего мира на душу. Мгновенно и всецело овладевает это зрелище человеком и из предмета отчужденного созерцания неожиданно становится его непосредственным внутренним опытом, событием, совершающееся в нем самом”.
Поэт дал свою расшифровку космического сопереживания. Вселенское всеединство преломляется в человеческой душе в формах: покоя и движения; полета, или падения, и остановки, текущего и пребывающего, пустынности и присутствия, рассеяния и соединения, одиночества и соотношения с отдаленнейшим, умаления и распространения, ограниченности и раздвинутости в беспредельное, разобщенности и связи. В этом наглядном противоположении и одновременно — в ощутительном согласии и созвучии утверждаются в человеческой монаде Макрокосм и Микрокосм как неразрывное мировое единство. Внушения звездного неба есть внушение прирожденной и изначальной связанности нашей со всем, как безусловного закона нашего бытия. На языке звезд говорит в человеческом сердце Высший закон. И если пытливый человек задается вопросом: “Зачем он облекся в эти перепутавшиеся огненными космами мировых орбит пространство и время?” — он неизбежно приходит к постижению мировых первоначал и всеединства. А Дух Макрокосма, “озирая себя бесчисленными своими очами”, как бы говорит каждому человеку: “Ты — это и есть я”.
Интересна и самобытна трактовка Вячеславом Ивановым и процесса “вхождения” в ноосферу (как бы мы сегодня сказали). Он называет мистическое познание ночным; суть его как сакровенной тайны Мироздания заключается в Любви, или “Эросе соборности”, через который человек восходит к “Я” Макрокосма — к Богу. Противостоит такому ночному мистическому знанию голый эмпиризм и чистый рационализм — как знание дневное. Чтобы познать реальность и ее глубинные закономерности необходим синтез ночного и дневного знаний: мы должны зажечь в ночи звезды и воспломенить солнечный факел своего сердца.
Продолжение темы — в многочисленных стихотворениях, где поэт пытался одновременно заглянуть и в глубь “пламенеющего сердца”, и в бесконечную даль звезд, и в ноосферную бездну с тем, чтобы с помощью творческой интуиции постичь самую сокровенную тайну Мироздания:
Разверзнет Ночь горящий Макрокосм, —
И явственны небес иерархии.
Чу, Дух поет, и хоровод стихии
Ведут, сплетясь змеями звездных косм.
И Микрокосм в ночи глухой нам внятен:
Мы слышим гул кружащих в нас стихий
И лицезрим свой сонм иерархий
От близких солнц до тусклооких пятен.
Есть Млечный Путь в душе и в небесах,
Есть множество в обеих сих вселенных.
Один глагол двух книг запечатленных.
И вес один на двойственных весах.
Есть некий Он в огнях глубин вявленных;
Есть некий Я в глубинных чудесах.
Вячеслав Иванов был одним из тех символистов, кто вслед за Александром Блоком перенес анализ ноосферных аспектов Космоса на выявление особенностей русской души и русского ума:
Своеначальный, жадный ум,—
Как пламень, русский ум опасен:
Так он неудержим, так ясен,
Так весел он и так угрюм.
Подобный стрелке неуклонной,
Он видит полюс в зыбь и муть;
Он в жизнь от грезы отвлеченной
Пугливой воле кажет путь.
Как чрез туманный взор орлиный
Обслеживает прах долины,
Он здраво мыслит о земле,
В мистической купаясь мгле.
Андрей Белый подходил к решению проблемы единства Макро- и Микрокосма по-разному, в том числе и семантически, то есть по существу с точки зрения ноосферной явленности сознанию индивида Мироздания во всех его ипостасях:
“Появление Макрокосма в развеянном микроскопическом мире есть знак; <…> Макрокосм, к нам спустившийся, не обычная эмпирия, он есть эмпирей, или страна существа, обитающего под коростой понятийной мысли, где нет ни материи, ни мысли, ни мира в ветшающем смысле. <…> Макрокосм проступает во всем; передвигаются всюду пороги сознания к истокам познаний, где древним хаосом запевают в нас “физики”: Анаксимандр, Гераклит…”
Ноосферно-космические мотивы красной нитью проходят через все творчество Андрея Белого — от первых поэтических и прозаических публикаций до произведений, подводящих итог его бурной и переполненной противоречиями жизни. Космическая напряженность, передаваемая через ноосферу, особенно усиливалась в пору грозных испытаний в России. В предчувствии первой русской революции поэт писал в повести “Возврат” (название навеяно излюбленной символистской темой “вечного возвращения”), входящих в цикл прозаических симфоний, где скучной логике и бессмысленности обыденной повседневности противопоставляется неисчерпаемая новизна космического и ноосферного бытия:
“ Ему казалось, что Вселенная заключила его в свои мировые объятия. <…> Все опрокинулось вокруг него.
Он светился над черной бездной, в неизмеримой глубине которой совершался бег созвездий.
Его тянуло в эти черные, вселенские объятия. Он боялся упасть в бездонное…”
Но и на бренной Земле оставалось немало места для космически-одержимых пассионариев:
Мир — рвался в опытах Кюри
Атомной, лопнувшею бомбой
На электронные струи
Невоплощенной гекатомбой;
Я — сын эфира, Человек, —
Свиваю со стези надмирной
Своей порфирою эфирной
За миром мир, за веком век.
Знаменательно и поразительно, что взрыв атомной бомбы и массовую гибель людей (“гекатомбу”) поэт предсказал почти за три десятилетия до бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Вместе с тем космизм Белого интуитивен, окрашен в тончайшие эмоциональные цвета, подчас иррационален и почти всегда - оставляющий вопросы без ответов:
“Бриллиантовые узоры созвездий неподвижны в черном, мировом бреду, где все несется и где нет ничего, что есть. Земля кружится вокруг Солнца, мчащегося к созвездию Геркулеса! А куда мчится созвездие Геркулеса? — сумасшедшая пляска бездонного мира. Куда мы летим? Какие пространства пересечем, улетая? Летя, улетим ли? Кто полетит нам навстречу?”
Последний период в жизни и творчестве Белого ознаменовался обращением к антропософии; космический аспект этого иррационалистического учения заключается в выработке единства с духовной основой Вселенной. Суть Солнца и Земли в биении пульса и ударах сердца. Опираясь на антропософские идеи, Андрей Белый подытоживает: “Воспоминание о космическом знании нас выводит из нас...” Апофеозом космических откровений мыслителя и поэта следует признать стремление космизировать Мысль и Слово: “Космос есть произнесенное Слово через Мысль: и состоянию космической мысли вполне соответствуют акты познания ее, как культуры бытийственных жизней”.
Нередко в ноосферно-космических размышлениях Андрея Белого звучали пессимистические ноты:
Виси, повешенный извечно,
Над темной пляской мировой, —
Одетый в мира хаос млечный,
Как в некий саван гробовой.
Однако по мере изменения исторической ситуации и наступления грозных испытаний пессимистическая отрешенность сменялась надрывной верой в великое будущее России. В преддверии последней революции поэт предрекал Родине путь “в погоне космических дней”:
Восстань в сердцах, сердца исполни!
Произрастай наш край родной,
Неопалимым блеском молний,
Неопалимой купиной.
………………………………………
Туда, — в развалы грозной эры
И в визг космических стихий, —
Туда, — в светлеющие сферы,
В грома летящих иерархий.
Глубинный вселенский смысл заложен и в роман-эпопею Андрея Белого “Петербург”, в философском плане продолжившего традицию “Бесов” Достоевского в разоблачении псевдореволюционной Бесовщины как мирового зла. У Белого, однако, всеобщий нигилизм, разъедающий и разрушающий моральные устои, смыкается еще с одним грядущим злом — Панмонголизмом, как потенциальным источником всемирного разрушения (идея, заимствованная у Владимира Соловьева). Точно ноосфера нашептала русскому поэту свои сокровенные предвидения:
“…Бросятся с мест своих в эти дни все народы земные; брань великая будет, — брань, небывалая в мире: желтые полчища азиатов, тронувшись с насиженных мест, обагрят поля европейские океанами крови; будет, будет Цусима! Будет — новая Калка!..
Куликово Поле, я жду тебя!
Воссияет в тот день и последнее Солнце над моею родною землей. Если, Солнце, ты не взойдешь, то ,о, Солнце, под монгольской тяжелой пятой опустятся европейские берега, и над этими берегами закурчавится пена; земнородные существа вновь опустятся к дну океанов — в прародимые, в давно забытые хаосы…
Встань, о, Сонце!”
Ноосферность мироощущения Андрея Белого, как и всех русских космистов, неотделима от чувства нераздельной слитности с Родиной:
“Верю в Россию. Она — будет. Мы — будем. Будут люди. Будут новые времена и новые пространства. Россия — большой луг, зеленый, зацветающий цветами. Когда я смотрю на голубое небо, я знаю, что это небо моей души. Но еще полнее моя радость от сознания, что небо моей души, родное небо. Верю в небесную судьбу моей родины, моей матери. Мы пока молчим. Мы в будущем. Никто нас не знает, но мы знаем друг друга — мы, чьи новые имена восходят в душах вечными солнцами”.
* * *
Многое из вышесказанного недвусмысленно подтверждают и серийные (порядка десятков тысяч) эксперименты, проводимые по методикам “трансперсональной психологии”, то есть с применением сильнодействующих наркотических препарвтов (типа ЛСД и др.). Всемирно известный специалист по данной проблеме Станислав Гроф, поставивший, кстати, множество опытов и на самом себе, отмечает:
“Я рассматриваю сознание и психологию человека как выражение и отражение космического разума, пронизывающего всю Вселенную и всю жизнь. Мы не просто высокоразвитые животные со встроенными в черепа биологическими компьютерами, мы еще являемся и неограниченными полями сознания, превосходящими время, пространство, материю и линейную причинность. В результате наблюдений за тысячами людей, переживавших необычные состояния сознания, я пришел к выводу, что наше индивидуальное сознание напрямую соединяет нас не только с окружающей средой и с различными периодами нашего прошлого, но и с событиями, находящимися далеко за пределами восприятия наших физических чувств, уходящими в другие исторические эпохи, в природу и в Космос”.
Безусловно, с точки зрения ноосферной проблематики, наибольший интерес представляют ощущения и умозрения, касающиеся описания Вселенной, появления у испытуемого чувства космического единства и планетарного сознания, когда Земля-Гея представляется живым дышащим организмом:
“Описание космического единства обычно полно парадоксов, нарушающих основные законы и само существо Аристотелевой логики. Человек может, например, говорить об этом опыте как о лишенном содержания и, тем не менее, содержащем все. Все, что он может каким бы то ни было образом постичь, оказывается уже включенным в него. Он ссылается на полную утрату своего Эго и в то же время утверждает, что его сознание расширилось и объемлет всю Вселенную. Он испытывает благоговение и смирение, свою незначительность и в то же время переживает себя наделенным космическими размерами и испытывает чувство огромного расширения, достигающего иногда чувства отождествленности с Богом. Он может воспринимать себя и остальной мир как существующий и несуществующий в одно и то же время, формы материальных объектов как пустые, а пустоту как обладающую формой. Человек в этом состоянии чувствует, что получил доступ к прямому знанию через озарение и мудрость относительно вещей фундаментального и универсального значения. Обычно речь не идет о конкретной информации, о специальных технических деталях, которые могли бы быть использованы прагматически. Скорее, это сложный инсайт откровения в сущность бытия и экзистенции. Этот инсайт обычно сопровождается чувством уверенности, что такое знание безусловно более реально и значимо, чем наши концепции и восприятия относительно мира, которые мы разделяем в обычном состоянии сознания. Переживание свободного от напряжения, разлитого экстаза можно понять на примере чувства космического единства, называемого “океаническим экстазом”.<...> У человека с закрытыми глазами оно происходит как независимое сложное переживание. С открытыми глазами тот же самый индивид переживает чувство слияния с окружением и единства с воспринимаемыми объектами. Мир представляется как место невыразимого сияния и красоты”.
Аналогичные ощущения испытывали и добровольцы-ученые, пробовавшие грибы-галлюциногены, когда у экспериментаторов возникало чувство слияния с бесконечно прекрасной и невообразимо доброй природой, в результате чего исчезала грань между внешним и внутренним, а Вселенная оказывалась как бы внутри человека. Подобные “впечатления” в недавнем прошлом именовались анастезическими откровениями, ибо в XIX — начале XX века “экспериментировали”, главным образом, с эфиром и другими анастезическими средствами, а также с наркотиками типа опиума, гашиша и кокаина. Типичной формой галлюциногенных откровений, связанных с ноосферой, является и “учение дона Хуана”, индейского шамана из племени яки, ставшего знаменитым во всем мире благодаря многочисленным публикациям латиноамериканского (мексиканца перуанского происхождения) писателя и исследователя Карлоса Кастенды.
Использование грибов-галлюциногенв для проникновения в “иные миры” — отнюдь не заслуга аборигенов Нового Света. Для достижения наркотического “кайфа” такие грибы использовались всегда и повсеместно. Среди многочисленных и пестроцветных народов Евразии для этих целей издревле служил обыкновенный мухомор. Растертый в порошок и разбавленный водой высушенный мухомор — древнейший способ достижения экстаза. Многие ученые склоняются к мысли, что знаменитый сакральный напиток древних ариев, который по-девнеиндийски именовался сома, а по-древнеирански — хома, есть не что иное как настой или отвар из мухоморов. Это подтверждается, кстати, и общностью наименования мухомора: его обско-угорское название панх (пангх) практически полностью совпадает с ведийским бангха и авестийским банг. Подобное лексическое сходство никак не может быть случайным, и доподлинно свидетельствует по крайней мере о двух вещах: первое — индоиранские и обско-угорские языки и народы имеют общие корни; второе — индоарии (как и индоевропейцы в целом) некогда обитали на Севере. Здесь же и создавались многие гимны Ригведы и Авесты, и не исключено, что главным стимулятором вдохновения их создателей и уж тем более, многочисленных исполнителей, был все тот же мухомор.
Хотя исследование сознания и головного мозга традиционно ограничиваются клеточным и молекулярным уровнем, происходящими в нейронах биотическими, физическими и химическими процессами, а также рефлекторной и поведенческой деятельности, — все же совершенно очевидно, что нервные прцессы не могут при всем желании быть локализованы исключительно на уровне нейронов. Ибо, как уже говорилось, последние состоят из более элементарных материальных частиц. которые, в свою очередь, неотделимы от взаимосвязанных с ними полей и в конечном счете — физического вакуума. “Верить не хотят люди, — провидчески писал Николай Рерих. — Каждый нерв, каждая вибрация являют созвучия с космическим напряжением. <...> Нужно привыкать к мысли, что люди беспрестанно творят. Каждым взглядом, каждым движением они меняют движение космических волн”.
Именно здесь следует искать ключ не только к загадкам мышления и разума, но и к раскодированию некоторых традиционных религиозных понятий. Геенна огненная находится вовсе не в кипящих недрах земли, а рай — не где-то далеко в поднебесье. В символическо-образной форме речь идет о соответсвующих (низших и высших) уровнях нашего собственного физического существования, куда после смерти перемещаются сохранившиеся энергетические структуры людей и куда при определенных условиях может достичь и силой мысли.
В очерченном смысле так называемые “биологические часы”, с помощью которых мы способны одним усилием воли завести находящийся внутри нас неведомый “будильник” и задать наперед любое время, — несомненно связаны с космическими, вне нас протекающими временными процессами, но в которые мы неизбежно вписаны как неотъемлемая часть целостного Универсума. Это одно из достаточно убедительных доказательств биосферной взаимосвязи между индивидуальным сознанием и волей, с одной стороны, и протекающими вовне природными процессами, с другой. Не менее убедительно и другое неоспоримое доказательство, с которым постоянно сталкивается каждый. Речь идет о воображаемом представлении о самом (самой) себе. Вопреки реальной модели взаимодействия между внешним и внутренним миром, люди, размышляя о самих себе, представляя визуально или же в сновидениях, видят себя со стороны, как бы глазами ноосферы. Получение информации (в том числе и о собственном теле) с помощью ощущений и восприятий происходит совершенно по иной схеме, нежели это воспроизводится в нашем собственном воображении (при непосредственных ощущениях мы себя со стороны не воспринимаем никоим образом).
Точно так же видят себя извне люди, пережившие состояние клинической смерти и снова вернувшиеся к жизни. Врачами и специалистами запротоколировано множество подобных свидетельств. Ниже приводится типичный рассказ женщины, скончавшейся в клинике от инфаркта, но возвращенной к жизни усилиями врачей (заимствовано из книги Раймонда Моуди “Жизнь после жизни”):
“... У меня прекратилось дыхание и перестало биться сердце. Я сразу услыхала, как сестры что-то закричали. И в этот момент почувствовала, как я отделилась от своего тела, проскользнула между матрасом и перилами с одной стороны кровати, можно даже сказать, что я прошла сквозь перила вниз на пол. Затем стала подниматься медленно вверх. Во время движения я видела, как еще несколько сестер вбежали в комнату — их было, наверное, человек 12. Я видела, как на их зов пришел мой лечащий врач, который как раз в это время делал обход. Его появление заинтересовало меня. переместившись за осветитель, я видела его сбоку очень отчетливо — паря под самым потолком и глядя вниз. мне казалось, что я — листок бумаги, взлетевший к потолку от легкого дуновения. Я видела, как врачи старались вернуть меня к жизни. Мое тело было распростерто на кровати, и все стояли вокруг него. Я слышала, как одна из сестер воскликнула: “О, Боже, она скончалась!” В то же время другая склонилась надо мной и делала мне искусственное дыхание изо рта в рот. В это время я видела ее затылок. Я никогда не забуду, как выглядели ее волосы, они были коротко подстрижены. Сразу вслед за этим я видела, как вкатили аппарат, при помощи которого пытались воздействовать электрическим шоком на мою грудную клетку...”
В моем досье тоже имеются подобные свидетельства. Наиболее подробное прислал читатель из Татарстана Федор Игнатьевич Головин. В 17-летнем возрасте он оказался в состоянии клинической смерти и до сих пор с кинематографической точностью помнит свои впечатления. Привожу его рассказ, ничего в нем не меняя. В феврале 1958 года юноша внезапно почувствовал себя плохо. Вызванный женщина-врач велела матери больного ставить на кипячение шприцы, а сама побежала за антибиотиком — редким в те времена и чрезвычайно дорогим пенициллином, его хранили в сейфе и выдавали с соблюдением многих формальностей (дело происходило в сельской глубинке). С этого момента сознание Феди Головина как бы раздваивается, наступает “пограничная ситуация” и, как принято выражаться на бытовом уровне, душа на время покидает тело. Что же она видит?
Сначала с высоты птичьего полета следит за врачом: та бежит по заснеженной улице в медпункт. Затем скорость наблюдателя увеличивается, и он устремляется ввысь. Земля превращается в огромный шар, быстро уменьшается до точки и, наконец, вообще исчезает из поля зрения. Раздается тихий звон. Слева и справа появляются два крылатых существа и стараются помочь летящему в направлении Солнца. Возникает золотистое свечение, похожее на утренний рассвет. Близится судный миг, и юноша отчетливо слышит звучный голос: “Рано еще…” Покинувший собственное тело поворачивает назад. Все повторяется в обратном порядке. Земля стремительно приближается и увеличивается в размерах. Как на глобусе, проступают очертания континентов — сначала Америки, затем Европы. По Атлантическому океану плывут корабли, на суше археологи в желтых жилетах ведут какие-то раскопки. Мелькают огромные города. Как каменная стена, поросшая лесом, с Севера на Юг тянется Уральский хребет. Вот и родное село. Запыхавшаяся врач с лекарством в руках, отворяет калитку. Но юноша опережает ее, непонятным образом проникая сквозь стену избы (помнит каждое бревнышко) и открывает глаза в собственной постели. Всё — наваждение закончилось! Прошло всего 20 минут: за это время врач успел сбегать в медпункт, шприцы — прокипятиться, а Федя Головин — умереть, воскреснуть и побывать на границе жизни и смерти.
На сегодня записаны, проанализированы и систематизированы тысячи подобных рассказов. А начиналось все в конце XIX века, когда известный швейцарский геолог Альберт Хейм провалился в Альпах в глубокую пропасть и остался жив. В течение нескольких секунд (не более двух десятков) падения он испытал то, что до и после него переживали все, кто оказался в предсмертной “пограничной” ситуации: умственная деятельность резко о обостряется, время как бы растягивается, и перед глазами в одно мгновение прокручивается вся жизнь от рождения до трагического финала. Данный случай пробудил у чудом оставшегося в живых геолога чисто научный интерес к изучению подобных фактов и обобщению по существу мистических впечатлений, связанных с предсмертными ситуациями и процессом умирания.
Альберт Хейм собрал сотни свидетельств людей, как говорится, видевших смерть собственными глазами: тяжело раненых солдат, тонувших рыбаков, засыпанных в шахтах рудокопов, падавших с крыш кровельщиков и строительных рабочих, жертв всевозможных катастроф и т.п. Его вывод однозначен: 95 % опрошенных свидетелей испытывали перед смертью одно и то же, а предсмертные видения появлялись в одной и той же последовательностью. Пытливый ученый не сумел объяснить причины данного психологического явления. Лично я тоже не могу этого сделать. Но, думается, не ошибусь, если выскажу предположение: понять природу загадочного феномена и мгновенной прокрутки многосерийного кинофильма про собственную жизнь невозможно без обращения к биосфере и ноосфере — главным источникам вселенской информации.
Безусловно, самую впечатляющую и панорамную картину, увиденную умершим (в данном конкретном случае — погибшим) человеком, рисует Платон. Рассказ "очевидца" Эра о странствиях его души по загробному миру — один из самых загадочных текстов в истории мировой мысли. Сама история завершает последнюю книгу "Государства", как бы венчая величественное творение Платона. Эр был убит в бою — одной из многочисленных битв Пелопоннесской войны. Когда по прошествии десять дней начали собирать разлагавшиеся трупы, дабы предать их погребальному огню, тело Эра оказалось нетронутым тлением. А когда его положили на костер, он открыл глаза и поведал невероятную историю:
“Он говорил, что его душа, чуть только вышла из тела, отправилась вместе со многими другими, и все они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расселины, одна подле другой, а напротив, наверху в небе, тоже две. Посреди между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо, вверх по небу, и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым—идти по дороге налево, вниз, причем и эти имели — позади — обозначение всех своих проступков. Когда дошла очередь до Эра, судьи сказали, что он должен стать для людей вестником всего, что здесь видел, и велели ему все слушать и за всем наблюдать.
Он видел там, как души после суда над ними уходили по двум расселинам — неба и земли, а по двум другим приходили: по одной подымались с земли души. полные грязи и пыли, а но другой спускались с неба чистые души. И все, кто бы ни приходил, казалось. вернулись из долгого странствия: они с радостью располагались на лугу, как это бывает при всенародных празднествах. Они приветствовали друг друга, если кто с кем был знаком, и расспрашивали пришедших с земли, как там дела, а спустившихся с неба — о том, что там у них. Они, вспоминая, рассказывали друг другу — одни, со скорбью и слезами, сколько они чего натерпелись и насмотрелись в своем странствии под землей (а странствие это тысячелетнее), а другие, те, что с неба, о блаженстве и о поразительном по своей красоте зрелищ”е.
И далее Платон, как бы предвосхищая Дантов “Ад”, кистью великого мастера рисует сцены воздаяния за прошлую греховную жизнь. Чем больше человек совершил злодеяний при жизни, тем большее наказание ждет его после смерти. Особенно незавидна судьба тиранов: за сотворенные злодейства их не принимает к себе потусторонний мир. Какие-то дикие существа с огненным обличием сдирают с тиранов кожу и волокут их в петле по острым каменьям, чтобы сбросить в Тартар. Хорошо бы и современные деспоты знали, какое воздаяние за содеянные грехи уготовлено им после смерти!
Думается, нет нужды повторять, что во всех описанных выше случаях, речь не идет о физическом перемещении тела человека. Живое или мертвое, оно остается на месте. “Путешествует” только душа или сознание, “растворяющиеся” на какое-то время в энергоинформационном поле и черпающие из ноосферы информацию, доступную только в критических состояниях.
“Потусторонний мир” в многоразличных своих проявлениях подает сигналы или дает о себе знать самыми разнообразными способами. Так, есть все основания полагать, что подавляющее большинство (не все!) УФО-феноменов (неопознанных летающих объектов) принадлежат не космическим пришельцам, а параллельному антимиру нашей собственной планеты, ее биосферы и околоземного космического пространства. Аналогичным образом обстоит и с таким “сверхъестественным” феноменом как полтергейст, и с теми паранормальными явлениями, которые практически во всех первобытных культурах (да и развитых тоже) получили собирательное название — духов, невидимых для обычного глаза запредельных феноменов. Однако при определенных условиях люди способны вступать с ними в непосредственный контакт, влекущий за собой положительный или отрицательный эффект. Не является ли знаменитая Шамбала как раз одним из сакральных центров концентрации Универсального Знания, которым владеют разумные структуры (“духи”) параллельного мира? И сколько подобных шамбал разбросано и сокрыто по всему миру?
Сказанное в значительной мере распространяется и на человеческую душу (психею) — энергетическую структуру более локального порядка (то есть привязанную к конкретному индивиду), но подчиняющуюся таким же объективным закономерностям, какие были кратко очерчены выше. После смерти человека такая энергетическая структура (душа) покидает тело, некоторое время (9 дней) пребывает вблизи него, продолжая жить полусамостоятельной жизнью, а спустя 40 дней сливается с общим энергоинформационным полем Вселенной.
Исследование трансфизических и трансбиологических проблем привело многих ученых к выводу о существовании во Вселенной целостного Космического разума. “Вселенная, — пишет американский философ Самюэль Крам, — столь величественна, что трудно допустить, что она совокупно не есть единый мировой разум, ощущающий копошение миллиардов живых существ на всех пригодных для жизни планетах, подобно тому как человек ощущает слабую головную боль... Звезды и даже галактики — лишь “нейроны” такого мозга”. Еще дальше идет в своих выводах американский биофизик Дж. Джинс. По мере изучения Вселенной, пишет ученый, она все больше начинает походить не на гигантскую машину, а на гигантскую мысль.
* * *
Итак выявлены и определены основные направления дальнейшего изложения материала: биосфера — это жизненный и живой аспект Вселенной, ноосфера, соответственно, — разумный. И то и другое, находясь в неразрывном взаимодействии с высшими космическими силами и являясь, в конечном счете, производными от них, обусловливают и жизнь каждого отдельно взятого человека, и любой общественной структуры — в их проекциях в настоящее, прошлое и будущее.
Земная биосфера и ноосфера не обволакивают землю, подобно яичной скорлупы или кортофельной кожуры. Энергоинформационные и полевые структуры, точно паутина, пронизывают все живое в виде невидимых переплетений бесчисленных нитей, наподобие своего рода мицелия, корни которого однако уходят в глубины Вселенной. Но для активного воздействия на живые организмы и людей необходим соответствующий настрой информационно-энергетического поля. Такая активизация зависит от множества улавливаемых и неуловимых факторов. Восприятие био- и ноосферной информации также обусловлено множеством факторов — природных и социальных.
Хотя термины “биосфера” и “ноосфера” введены в научный оборот только в ХХ веке, — их реальность, смыл и дух ощущалиь и раскрывались многими многими выдающимися мыслителями на протяжении всей истории развития философии и культуры. Достаточно вспомнить знаменитое эссе “Природа”, написанное 34-летним Иоганном Вольфгангом Гете (1749—1832) (рис. 26) в разгар своей поэтической славы:
“Природа! Окруженные и охваченные ею, мы не можем ни выйти из нее, ни глубже в нее проникнуть. Непрошеная, нежданная, захватывает она нас в вихрь своей пляски, и несется с нами, пока. утомленные, мы не выпадем из рук ее. Она творит вечно новые образы; что есть в ней, того еще не было; что было, не будет, все ново,— а все только старое. Мы живем посреди нее, но чужды ей. Она вечно говорит с нами, но тайн своих не открывает. Мы постоянно действуем на нее, но нет у нас над нею никакой власти.
Кажется, все основывает она на личности, но ей дела нет до лиц. Она вечно творит и вечно разрушает, но мастерская ее недоступна. Она вся в своих чадах, а сама мать, где же она? — Она единственный художник: из простейшего вещества творит она противоположнейшие произведения, без малейшего усилия, с величайшим совершенством и на все кладет какое-то нежное покрывало. У каждого ее создания особенная сущность, у каждого явления отдельное понятие, а все едино.
Она дает дивное зрелище; видит ли она его сама, не знаем, но она дает для нас, а мы, незамеченные, смотрим из-за угла. В ней все живет, совершается, движется, но вперед она не идет. Она вечно меняется, и нет ей ни на мгновение покоя. Что такое остановка — она не ведает, она положила проклятие на всякий покой. Она тверда, шаги ее измерены, уклонения редки, законы непреложны. Она беспрерывно думала и мыслит постоянно, но не как человек, а как природа. У ней свой собственный, всеобъемлющий смысл, но никто его не подметит. <...>
Венец ее — любовь. Любовью только приближаются к ней. Бездны положила она между созданиями, и все создания жаждут слиться в общем объятии. Она разобщила их, чтобы опять соединить. Одним прикосновением уст к чаше любви искупает она целую жизнь страданий.
Она все. Она сама себя и награждает, и наказывает, и радует, и мучит. Она сурова и кротка, любит и ужасает, немошна и всемогуша. Все в ней непрестанно. Она не ведает прошедшего и будушего: настоящее ее —вечность. Она добра. Я славословлю ее со всеми ее делами. Она премудра и тиха. Не вырвешь у ней признания в любви, не выманишь у ней подарка, разве добровольно подарит она. Она хитра, но только для доброй цели, и всего лучше не замечать ее хитрости. Она целостна и вечно недокончена. Как она творит, так можно творить вечно.
Каждому является она в особенном виде. Она скрывается под тысячью имен и названий, и все одна и та же. Она ввела меня в жизнь, она и уведет. Я доверяю ей. Пусть она делает со мной, что хочет. Она не возненавидит своего творения. Я ничего не сказал о ней. Она уже сказала, что истинно и что ложно. Все ее вина и ее заслуга”.
Достаточно подставить в возвышенный философский гимн Гете вместо слова “природа” понятия “биосфера” и “ноосфера”, дабы убедиться: речь здесь идет об одном и том же.
ГЛАВА 2
ЖИЗНЬ И МАТЕРИЯ — ОДНО
...И жизнь — повсюду жизнь в материи самой,
В глубинах вещества — от края и до края
Торжественно течет в борьбе с великой тьмой,
Страдает и горит, нигде не умолкая.