Как закономерно организованную систему подсистем (фонетической, грамматической, словообразовательной, лексико-семантической и др.)

Вид материалаЗакон
2.4.4. Мотивированные и немотивированные лакуны
Русско-эвенкийские мотивированные лакуны
Русско-эвенкийские немотивированные лакуны
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   22

2.4.4. Мотивированные и немотивированные лакуны



Эти две группы лакун выделяются с точки зрения причины их возникновения и отмечаются целым рядом исследователей. Наиболее полно и подробно они охарактеризованы И.А. Стерниным и Г.В. Быковой. Мотивированные пустые клетки в языке возникают при отсутствии у данного народа соответствующего предмета, реалии, в то время как у другого народа такой предмет есть. Как правило, подобные лакуны являются этнографическими. Так, в русском языке нет эквивалентов эвенкийским словам:


Русско-эвенкийские мотивированные лакуны


палка из сырого дерева длиной с метр, диаметром 15-20 см, которую привязывают на шею оленя (чтобы он не уходил далеко от жилища) – чэнгэй;

горизонтальная жердь в чуме – икоптун;

место в чуме за очагом – малу;

покрышка для чума из бересты – тыкса;

подстилка для люльки из мягкой гнилушки дерева – кучу;

вертикальная жердь в чуме – чимка;

костяная дуга для подвязывания оленя при кочевье – гилбонке

временная юрта для роженицы - хуңкинат.


Эвенкийско-русские мотивированные лакуны

городва мурэли биси бикит – пригород;

мувэ эенмукит – водокачка;

хэгды хокто – магистраль;

кокошник – кокошник;

гусли – гусли.

Если лакуны не могут быть объяснены отсутствием предмета, реалии (соответствующий предмет или реалия есть, но народ их как бы не замечает, не посчитал нужным номинировать), то такие лакуны в лингвистике называют немотивированными. И.А. Стернин, Г.В. Быкова объясняют существование немотивированных лакун историческими, культурными традициями, социальными причинами.


Русско-эвенкийские немотивированные лакуны


желтая соленая вода на льду, вытекающая из соленых источников – итмата;

ровное место на горном хребте – янгура;

голодный период в году – дукун;

скрип от движения лыж по насту – тугумер;

каменистая осыпь у подножия скалы – хексамна;

пустое пространство, образовавшееся под корнями упавшего дерева – угирив;

просвет неба, видимый в облачный день – ңэмтэкэ;

темная осенняя ночь – сиңкэв;

гниль в корне дерева – чевакса;

выносы камней в устье горной реки, на которых летом задерживается нерастаявший лед – амнунна;

группа наклоненных к воде деревьев – онгохохиг;

перекрученный ствол дерева – учики.


Эвенкийско-русские немотивированные лакуны


мурэли биси бикит – окрестность;

агива этэечимни – лесничий;

дегинңэктэлвэ тавумни – грибник;

хуювувчэ му - кипяток;

дылача буруксэнин – закат;

энэсие ачин - вялость;

эрувэ горово дёнчадяри – злопамятный;

асакия ачин - бескрылый.

Итак, немотивированные лакуны отражают отсутствие в языке слова при наличии соответствующего предмета, процесса, реалии, мыслительный образ (концепт) которых в сознании этноса есть, хотя в системе языка отсутствует.

Таким образом, национальная специфика мышления обусловлена не национальным языком, а национальной действительностью. Отсутствие лексической единицы не означает отсутствия в сознании народа соответствующего концепта, за исключением случаев мотивированных лакун, отражающих отсутствие у народа конкретных предметов или явлений. Если какой-либо концепт не назван, это свидетельствует о его коммуникативной нерелевантности для носителей данного языка.


2.4.5.Эмотивные (коннотативные, ассоциативные) лакуны


Интерес современной лингвистики к роли человеческого фактора в языке, необходимость углубленного исследования способов отражения эмо­циональ­ного аспекта межъязыковой коммуникации в переводе, языковая кар­тина эмо­ционального мира человека позво­ляют выделить эмотивную харак­теристику особых единиц, отражающих наци­онально-культурную специфику языка [Томашева, 1995: с. 56].

Общеизвестно, что культура обязательно нахо­дит свое отражение в языке. А поскольку эмоции явля­ются составной частью куль­туры любого народа, каждая из которых состоит из национальных и интер­национальных элементов [Верещагин, Костомаров, 1990: 18-19], можно априори утверждать, что именно в вербализации эмоций следует ожидать скопление семем без лексем, т.е. лакун [Быкова, 1999: 10]. Это подтверждается рядом исследователей.

“Многие аспекты человеческой жизнедеятельности просто не переда­ются словами: язык беднее действительности, его семантическое простран­ство неполностью покрывает весь мир, - пишет В.И.Шаховский. - Каждый из нас не раз испытывал “муки слова” при выражении своих эмоций: степень аппроксимации языка и сиюминутно переживаемых эмоций далека от желаемого всегда” [Шаховский, 1995: 7].

Множество слов в любом языке окружено эмоциональными ассоциа­циями. Е.М.Верещагин и В.Г.Костомаров называют их коннотативными [Верещагин, Костомаров, 1990: 19] . В случае их несовпадения можно говорить о наличии в тексте перевода эмо­тивной ассоциативной лакуны. И.А.Стернин называет ее коннотативной [Стернин, Флекенштейн, 1989: 47], В.Л.Муравьев - ассоциативной, лексико-семантической [Муравьев, 1975: 7-42], И.В. Томашева - эмотив­ной [Томашева, 1995, 57].

Случаи несовпадения стереотипов или их отсутствие в одной из культур сигнализи­руют о наличии эмотивно-ассо­циативных лакун, которыми изобилует и эвенкийский язык. Обнаруживаются же они только при сравнении с каким-либо другим языком, например, русским. Особенно ярко эмотивно-ассоциативная спе­цифика прослеживается в зоолексике этих языков. Скажем, лягушка для русскоязычного коммуниканта – образ мудрой царевны, у эвенков лягушка (бадялаки) – самая почитаемая из земноводных, хранительница земли. Медведь в сознании русского – царь тайги, для эвенков он еще и брат. В древней этнокультуре амурских аборигенов это самый почитаемый и потому всячески оберегаемый зверь.

С образом синицы (лигири) эвенки отождествляют зарождение человека. По их мнению, она является единственным существом, которое способно оградить ребенка от всевозможных болезней и злодеяний, враждебных духов. В сознании носителей русского языка такая ассоциация отсутствует. Во всех указанных случаях можно говорить о наличии эмотивно-ассоциативных лакун в сравниваемых языках.

В русских сказках и былинах ворон ассоциируется с образом смерти, видимо, потому, что питается падалью. Ворона же заставляет русского думать о ротозействе (ворон считать). Эта зоолексема часто присутствует в русских народных приметах (ворон каркает – к несчастью, ворона на подворье прилетела – не к добру и т.д.). В языке и культуре эвенков этой птице (оли) отведена иная роль. Наиболее широко распространенной традицией в охоте на медведя было уподобление себя ворону. Эта почитаемая птица в понятии эвенка является одной из помощниц Творца. Последний, хотя и наказал ее, но, уйдя на небо, не отстранил от себя, а поручил ворону наблюдать за жизнью людей на земле. Эвенки считали, что горные вороны – это превращенные в птиц люди.

Сокол (эвенк. гекчан) в сознании русских вызывает самые положительные ассоциации. Это слово стало стержневым для многочисленных фразеологизмов. Фамилии Сокол, Соколов, Сокольский, Соколевский очень распространены, а выражение “сокол ясный” являлось самым излюбленным обращением русской девушки к любимому. У эвенков эта зоолексема не вызывает абсолютно никаких ассоциаций, не образует производных слов или фразеологизмов, т.е. является эмотивной лакуной в эвенкийском языке.

Орел (эвенк. киран) как у русских, так и эвенков вызывает положительные, но разные ассоциации. Так, если у русских человека называют орлом, значит, он смел, силен и горд. У эвенков эту птицу было запрещено убивать и есть, потому что по национальным понятиям орел был одним из главных духов-помощников. Его изображения из дерева ставили на мольбище, мелкие металлические фигурки или лапы привязывали к костюму шамана. Во всех камланиях орел являлся вожаком и защитником стаи птиц, несущих душу шамана, А вот дятел (эвенк. кирэктэ) в шаманских обрядах выступает исцелителем людей и животных. Русский фразеологизм “долбит как дятел” – много раз повторяет одно и то же – свидетельствует скорее о нейтральном, чем неодобрительном отношении к этой птице.

Лебедь (эвенк. гаг) - образ самой красивой птицы русского фольклора: царевна-лебедь, лебединая поступь, лебединая шея, лебедушка – ласковое, любовное обращение к девушке, женщине. Эта лексема в сознании русского всегда вызывала светлые, приятные, нежные чувства и ощущения. У эвенков лебеди, как и орлы, связаны с представлением духов - хранителей и являются неотъемлемой частью шаманских обрядов. Считалось, что именно лебеди несут душу шамана в нужном для него направлении.

Кукушка (эвенк. кукты) в шаманской мифологии играла роль “связного” между шаманской стаей птиц и душой шамана. Кроме этого, кукушка считалась вестницей наступления Нового года: у эвенков Приамурья Новый год начинался с первого кукования этой почитаемой птицы. У русских в сравнении с эвенками подобные ассоциации выражены эмотивной лакуной, однако в сознании русскоязычных носителей присутствуют иные представления, связанные с лесной перелетной птицей, обычно не вьющей своего гнезда и потому откладывающей яйца в чужие гнезда. Женщин, не воспитывающих своих детей, русские называют кукушками.

Образ гагары (эвенк. укэң) у русских не связан с какими-либо эмотивными ассоциациями и, следовательно, представлен эмотивной лакуной. Многие же верхнеамурские эвенки считали гагару творцом земли. Варианты ее образа неоднократно встречаются в национальном фольклоре.

Таким образом, взгляд на тот или иной язык сквозь призму лакунарности наглядно демонстрирует национальную специфику и уникальную самобытность сравниваемых языков и культур. Исследователи, за­нимающиеся выявлением и описанием ла­кун, рассматривают эмотивные ла­куны как национально-специфические эле­менты культуры, отразившиеся в языке ее носителей, которые либо не замеча­ются (не понимаются), либо понимаются неполно представителями раз­ных культур при контакте. Данный тип лакун является многочисленной (и пока мало изученной и систематизированной) группой виртуальных единиц вследствие мно­гообразия экспрессивных, эмоциональных и модально-оценочных ассо­циаций, наслаи­вающихся на понятийное содержание того или иного слова.