Алексей Лельчук

Вид материала

Рассказ

Содержание Как я стал трезвым

Подобный материал:

• И. В. Сталина в. М. Мопотову 1925-1936 гг. Сборник документов москва «россия молодая», 6878.31kb.
• Нло как фактор глобального риска Алексей Турчин, 7525.63kb.
• Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 2957.7kb.
• Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 2811.25kb.
• Информационная система "единое окно доступа к образовательным ресурсам": 4 года в сети, 96.38kb.
• Алексей Петрович Маресьев, 25.97kb.
• Кинокомпания pygmalion production представляет художественный фильм, 436.63kb.
• Gutter=113> 78 Корнилов Евгений Последний день Атамана Каледина Участники трагедии, 400.86kb.
• Алексей Михайлович Романов Царь Алексей Михайлович Романов сын Михаила Фёдоровича Романова, 16.02kb.
• Ный деятель, специалист по Сальвадору Дали,, Эмануэлю Сведенборгу, Августу Стриндбергу,, 46.69kb.

Как я стал трезвым

(отчет о проделанной работе;

истинная правда, то есть – быль)


Макаровы переезжали на другую квартиру, а день был жаркий. Поэтому я пошел к ним в одной рубашке и шортах и без свитера. Но дул сильный ветер, и вечером, когда мне надо было уходить, стало холодно. И все были немного принявши, а Сережа  переведши две пробные страницы документации «версия 6.1», что приравнивается,  так что никто не мог меня подвезти домой, и мне надо было идти пешком. Но я был в одной рубашке и шортах, и идти было холодно, так что я стал бежать. Но я был в шлепанцах,  тех самых, с кожаным ремешком, которые в Нью-Йорке писк моды, а у нас  средство выживания; а так как в них бежать неудобно, то я их снял и бежал босиком. Но на половине дороги  на улице с неприличным названием Усышкин  я запыхался и дальше надел шлепанцы и пошел пешком. Проходя мимо бара на Бецалель, остановился и наблюдал сидящих в нем людей через стекло, как в аквариуме, и слушал зовущую на подвиги ритмическую американскую музыку. Но люди за стеклом не поняли, что я их наблюдаю, а подумали, что это они меня наблюдают, и решили сфотографировать такое интересное наблюдение на память. Но пока они доставали фотоаппарат и на меня наводили, я тоже достал из сумки фотоаппарат и навел на них. Так как у меня не было вспышки, и было уже поздно и темно, то я не стал их снимать, чтоб не тратить кадр, а они меня сняли, так как у них вспышка была. Так что у них осталась память о своем наблюдении; но я думаю, что мой фотоаппарат их навел на мысль, что я их тоже наблюдал, и они станут хоть немножечко счастливее от того, что узнают еще одну тайну бытия. После этого я перестал наблюдать людей за стеклом и пошел домой.

В результате всех этих действий я пришел домой совершенно трезвый и лег спать в здравом уме.


1994

Два ножа

Но больше всего рава Мейра выводило из себя то, что его сосед держал на столе два ножа.

Ножи были абсолютно одинаковые  простые, остро отточенные столовые ножи из хорошей стали. Сосед регулярно правил их на одном и том же бруске, мыл в одной и той же раковине и ставил после этого рядом в одну и ту же сушилку. Отличались ножи только тем, что на деревянной рукоятке одного из них красовалась вырезанная и обведенная ручкой не совсем ровная буква «М».

Как нетрудно было догадаться раву Мейру, не знавшему языков, кроме иврита и идиша, но обладавшему незаурядными аналитическими способностями, буква сия должна была служить благородной задаче соблюдения законов кошерного питания¹. Но не могла она, несмотря на свое высокое предназначение, внести спокойствие в душу рава Мейра.

Рав Мейр жил в большой квартире на втором этаже аккуратного хорошо сохранившегося дома посреди старого квартала. Сосед  рукастый, широкоскулый выходец из большой северной страны  снимал комнату на первом этаже в доме рядом, имевшем с домом рава Мейра общую стену и часть крыши.

Комната россиянина была пристройкой к дому, и над ней не было второго этажа. Вместо этого строители оставили вокруг ее плоской крыши невысокий бордюр и кучу досок от старой опалубки.

Сосед соорудил из досок и кусков капрона навес, закрывавший почти половину крыши, и с тех пор очень любил проводить в этом импровизированном пентхаузе все свое свободное время, которого у него почему-то оказывалось днем довольно много.

Как ни странно, именно из-за этой последней детали, а также из-за того, что русский иногда исчезал куда-то вечерами и не появлялся уже до следующего утра, рав Мейр стал очень уважать своего соседа – он считал, что тот работает ночами. По-видимому, впрочем, так оно и было.

В любом случае, сосед почти всегда обедал в пентхаузе, используя в качестве стола большой картонный ящик из-под телевизора и втаскивая снизу из кухни по громыхающей железной лестнице свою нехитрую снедь на железном же подносе с розами. Не забывал он при этом и о двух ножах.

До всего этого раву Мейру было бы мало дела, если бы соседов пентхауз не находился как раз на одном уровне с окнами столовой достопочтенного иудея. И если бы сосед, с достойной лучшего применения точностью, не садился обедать всегда ровно в одно и то же время с равом Мейром.

Освященная Заветом любовь к ближнему не позволяла раву Мейру усмотреть в этой точности злой умысел, но любой другой уже давно заподозрил бы русского в изощренном насмешничестве.

Как бы то ни было, почти каждый раз, садясь за стол, рав Мейр вынужден был через открытое окно наблюдать за странными привычками соседа в области соблюдения кашрута. Собственно, не будь этих, донимавших рава Мейра ножей, никаких странностей в поведении русского не наблюдалось.

Он спокойно запивал молоком пахучее жаркое с картошкой, поливал дорогой его северному сердцу сметаной нежные свиные котлетки, которые сам же готовил вечерами в пятницу на целую неделю вперед, открывая настежь окно и поражая округу безжалостными запахами и звуками; а иногда  видно, когда у него не хватало времени на серьезную готовку  сооружал вавилонский бутерброд из упоминавшихся уже котлет, сыра и соленых огурцов. Изредка он разорялся на кулек готовых креветок, которого хватало ему на несколько десертов, а раву Мейру  на столько же хмурых взглядов в окно и этих непроизвольных мягких движений рукой, как будто он хотел похлопать кого-то по плечу и наставить на путь Учения.

Но с ножами русский обращался необыкновенно деликатно. Он приносил их из кухни в разных руках и клал на стол по разные стороны от себя. Когда ему нужно было разрезать кусок мяса или поддеть котлету, или проделать еще какую-либо мясную операцию, он брал нож, лежавший справа, на котором была проставлена буква «М». Вторым ножом, не имевшим обозначения, он нарезал сыр, намазывал на хлеб масло, вылавливал муравьев, заползших в стакан с молоком, и так далее, то есть осуществлял, как казалось раву Мейру, все молочные операции.

Рава Мейра возмущала нелюбознательность своего соседа. Если человек уже знает, что мясо и молоко нужно резать разными ножами, то почему бы ему не поинтересоваться и другими правилами кашрута, например, что их вообще надо есть раздельно? Почему бы ему не подняться к раву и не расспросить об этом, не узнать больше о законах Галахи²? Рав Мейр с удовольствием объяснил бы соседу самые мелкие подробности Закона, лишь бы сосед изменил своей бессмысленной привычке резать мясо и молоко разными ножами на одном столе, а, того и гляди, перестал бы кушать их вместе. А может быть, даже и прекратил бы губить свою душу и равовы нервы свининой и креветками.

Но русский не торопился бежать к раву за поучениями.

Впрочем, однажды он все-таки появился у рава Мейра в доме, хоть и не из идейных соображений, а просто потому, что у него потек солнечный бойлер, и ему нужно было заменить трубу, проходившую под их общей с равом крышей. Жена рава пустила русского залезть через чердак наверх, он поковырялся там минут пятнадцать с инструментами, потом спустился обратно в прихожую и собрался уже уходить, когда из комнаты вышел рав Мейр и почти без приветствия сказал:

 Прошу прощения, можно задать Вам вопрос: почему Вы едите некошерную пищу, но при этом держите разные ножи для мяса и молока?

Лицо рава выражало крайнюю озабоченность важностью вопроса, однако русский совершенно не проникся атмосферой и спросил просто:

 А откуда вы знаете, какие у меня ножи?

 Ну, из нашего окна … видно… когда Вы обедаете…  объяснение было вполне разумное, но рав Мейр чуть было не смутился.

 А-а… Почему два ножа? Вы думаете, что так я соблюдаю кашрут?

Рав с женой переглянулись  а что еще, мол?

 Совсем нет, это просто ритуал, память. Я русский, у меня дед только еврей. Я случайно в Израиле оказался, по работе, но мне понравилось, и я остался. А ножи не кошерные.

Парень свободно говорил на иврите, почти без акцента. Он облокотился о косяк и продолжал:

 Они самодельные, из России еще. У меня приятель был, мы с ним вместе в Афганистане воевали. Не приятель даже, а просто лучший друг, Мишка. Как-то мы с ним сделали из одной полосы эти ножи и потом их везде с собой носили: ели ими, банки вскрывали, на задание брали вместо штык-ножа. Они удобные очень  острые и прочные. Мишка свой нож пометил, чтоб с моим не путать.

Рав Мейр вытащил из кармана платок и протер вспотевший лоб. Уже вечерело, но дневная жара еще не совсем спала.

 Мишка говорил, что это у нас с ним талисманы от пуль и ракет. А я говорил, что все это басни, что нам просто везет. Я говорил, что по теории вероятности пули и ракеты вовсе не зависят от того, что там у тебя в кармане лежит. И что данных мало для проверки.

Парень перекинул ключи и остатки трубы из одной руки в другую и тоже отер лоб тыльной стороной ладони.

 Но потом получилось так, что мы всего один раз проверили, и этого уже было достаточно. Мишка как-то оставил случайно свой ножик в палатке, просто забыл безо всякой причины. И в тот день его машину сожгли. Почти все погибли на месте.

Русский оттолкнулся спиной от косяка и повернулся, чтоб уходить. На его щеке блеснула не слеза, а капля пота.

 Я потом нашел нож у него под подушкой. Такие дела. Теперь мне эти ножи не для мяса и не для молока. Просто один у меня для правой руки  мишкин, а второй  для левой. Я обеими руками одинаково владею, в спецохране работаю. История почти как в кино. Но мы в ней живем.

 А, ани мэвин,  сказал рав Мейр. Понимаю, мол.

 Тов,  ответил русский. Хорошо, мол.  Шалом.

 Шалом,  сказал рав Мейр. И пошел к себе, жить в своей истории.

А русский пошел к себе  жить в своей.

1994