Алексей Лельчук

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   17

Грибочки



А что, нормальная у нас тут жизнь! Лес вокруг, грибы, ягоды. Только вот с грибами одна беда — гость на них косяком идет, так что хоть лицензии на отстрел выписывай.

Была у нас прошлым летом история с капитаном одним, Иван Иванычем. Мы его просто Иванычем зовем, он капитаном давно был, а в последнее время в фирме у нас работал. В охране сначала, а потом шофером стал. Материалы по клиентам на «копейке» развозил.

А мы тогда только дом купили, двести километров от Москвы, и всех в гости звали. Пусть, думаем, люди радуются. Как Чехов Антон Палыч. Он тоже — снимет дачу за городом и давай всех к себе в гости звать. Чем мы хуже? Не в смысле литературы, конечно, а что касается гостей. Звали мы всю фирму в гости, а приехал только Иваныч с новой женой и ее дочкой от первого брака.

Его-то собственная жена отдельно живет, и собственная его дочка иногда к нему в гости приезжает. Но Иваныч ищет себе вторую половину и, надо сказать, небезуспешно. У него и своя-то жена — красавица, а уж новые претендентки — просто загляденье. Все красотки как на подбор, то блондинки, то брюнетки, стройные, грация и дикция отчетливые, в глазах блеск и влюбленность в нашего Иваныча. Как приведет он новую любовь, все посмотреть сбегаются. У нас много в фирме мужчин работает.

Ну, а сам он что? Капитан — он капитан и есть. Невысокий такой, лысоват, белобрыс, говорит тихо, улыбается загадочно. Чем он их берет, этих красавиц, неизвестно. Всем хороши они у него, да только вот почему-то каждый год новая. Мы все думали, куда ж он отработанных-то девает?

Ну ладно, к делу. В августе уже было, дожди пошли. Соседка попросила меня крышу у ней рубероидом перекрыть заново, а то, говорит, заливает в углу. Ну, купил я рубероида, привез, отрезал, на крышу залез с этим куском и рейками деревянными. «Хорошо, — думаю, — работать, когда никто не мешает».

Сижу я на крыше, в одной руке молоток, в другой гвозди, нижними конечностями, как говорится, рубероид этот примеряю к месту, а оставшимися частями тела рейку придерживаю, чтоб не съезжала. Только стал заколачивать, вдруг глянул на край деревни — ползет красная «копейка». Ну, думаю, началось.

Подъехали, так и есть — выходит Иваныч и с ним жена новая, и дочка ее с заднего сиденья вылезает. «Здрасьте, — Иваныч говорит, — приглашали? Мы приехали».

Побросал я все эти гвозди, молотки, валюсь вниз: «Куда, вы, — говорю, — сейчас приехали? Грязь непролазная. С утра подсохло, проскочили, а вечером дождь зарядит, как обратно потянем?»

«Ну, — Иваныч улыбается, — протянем, мол, и обратно, а ты нам только дорогу покажи, где у вас тут грибы. Вот Катя, — показывает на новую свою пассию, — с Украины. Очень хочет наших подмосковных грибочков попробовать».

Я как глянул на эту Катю — боже мой! Таких еще не было! Выше Иваныча чуть не на голову, глазищи вот такого размера голубые, коса русая по плечу струится до пояса, осиная талия, ножки точеные в туфельках на тонкой подошве. Засмотрелся я на нее, но дело не забыл.

«Есть, — говорю, — грибочки, только сегодня поздно уже, до вечера не успеете, а мне вам показывать некогда, потому как крышу надо до завтра покрыть, а то по радио опять дожди обещают».

Стали они меня убеждать, Катя стала аргументы и примеры приводить из истории — дикция и эрудиция, и все там такое. Дались же ей эти грибочки. Ну, а Иваныч ей угодить хочет, да и самому беленьких, небось, хочется. «Пойдем, — говорит, — сегодня».

«Вы, — говорю, — Иван Иваныч, мне бы лучше крышу помогли покрыть рубероидом. А то одному-то неудобно и резать, и лазить. А завтра я бы вас на самые утренние боровички и сводил. Сейчас-то их все равно за день дачники разобрали».

Нет, пошли они в дом, и дочка ее пошла, Настя, лет семнадцати, а из другой двери «копейки» еще Катина мама вылезла — тоже пошла в дом, мою жену уговаривать.

А жену мою уговорить проще простого. Для гостей она что хочешь сделает, так что, зная это ее свойство, я отвел ее в сторонку и говорю: «Говорили им в грязь не приезжать, а они чего приехали? Пусть сами и идут тогда по грибы свои». Ну, ладно, согласилась она со мной, пусть, мол сами идут. А у нас вдоль грибной тропинки тряпочки на деревьях привязаны. Сбиться трудно. Иди себе по тряпочкам, по сторонам поглядывай, грибочки бери, ну и к тряпочкам обратно возвращайся.

Пообещал мне Иваныч после грибочков с крышей помочь, взяли они корзинки, надели сапожки какие ни есть резиновые и пошли втроем, а Катина мама осталась моей жене по огороду помогать.

«Это, — говорит, — у вас тут нужно прополоть, а то травы наросло, так что цветов не видать. Тут бы я вот это посадила, там бы проредила, здесь надо дорожку спрямить, а куча компостная у вас не того цвета. Вишни ваши, — говорит, — вообще пересадить надо, а то они вырастут и будут клубнику загораживать».

Ну, моя жена — человек привыкший, она спокойно пропускает эту тираду мимо ушей, и даже ей не объясняет, что у нас не Украина, и вишня такая не вырастает, чтобы что-нибудь загораживать. Зачем человека расстраивать? Дала ей тяпку, они там в огороде копаются, я на крыше рубероид стелю, и ждем мы, когда гости наши вернутся из леса с грибами.

А дело к вечеру идет. Как солнце за соседский дом перевалило, я говорю: «Девять часов. Пора бы им возвратиться». Стал дальше крышу крыть, а на сердце-то неспокойно.

Прошел еще час, ну, думаем: куда ж они задевались? Дорожка эта тряпочная вся на полчаса в одну сторону; ну, грибочки поискать — еще часок. А тут уже четыре часа прошло. Мобильников мы их не знаем, и вообще не знаем, есть у них мобильники или нет. Катина мама тоже нервничает: «Катенька после простуды, а у Настеньки экзамен послезавтра».

Пока мы волновались, солнце село, ветерок подул. Я говорю: «Пойду-ка я по дорожке, посмотрю». Хотя, если б они на дорожке были, то давно бы вернулись. Ясно — заблудились. Лучше бы Иваныч мне с крышей помог, а девушки в огороде бы покопались. Как-нибудь уж моя жена справилась бы и с тремя помощницами.

Пошел я по дорожке, кричу на весь лес «Эй!» да «Эге-гей!» Потом на следующей неделе мужики из Афонино — это деревня, за лесом которая, — спрашивали: кто это у вас там в лесу все кричал в выходные? До них километров шесть через лес. А я кричу погромче, да не только чтоб услышали, а потому как вспомнил я, что про волков-то мужики рассказывали. Вроде, не у нашей деревни, да вроде, не этим летом было, а все ж боязно. Лоси ладно, кабаны там всякие ходят. Это человеку не страшно. А ну как волки набегут, или рысь с ветки на плечи прыгнет.

Походил я под тряпочками, вернулся домой, жена с Катиной мамой сидят как на иголках. Темно уже, вижу — жена тоже про волков думает, а Катиной маме ничего не говорит. «Давай, — говорит, — теперь мы в другую сторону сходим. Если они заблудились, и еще ниоткуда нет вестей, то значит, они вбок ушли через болото, должны до канавы дойти и в речку упереться. Пойдем, — мол, — к речке посмотрим». Катина мама как про болото услышала, так ее прекрасные украинские глаза еще шире раскрылись.

«Ничего, — говорю, — это только называется так, что болото. Просто вода и кусты. А трясин там нет, все безопасно». Но вижу, все равно боится. И ведь наверняка у них мобильник есть, чего ж они нам не звонят-то?

Оделись они, пошли другой дорогой к речке, тоже кричат на весь лес, а я в «Ниву» сел в свою и поехал по дороге вокруг всех этих лесов, через трассу, к той деревне на другой стороне леса. Если они лишку прошли по этой дорожке с тряпочками, то должны были как раз в Афонино попасть. Околачиваются там, думаю, где-нибудь на шоссе, или в дом какой постучались.

Выехал на трассу, подъезжаю к Афонино, смотрю — нет никого. В поле не видать ни зги, в деревне три окна светятся, да и то не желтым светом, а тусклым таким мерцающим. Телеки, думаю, смотрят, сериал небось какой идет. Не знают, что у них под окнами другой сериал, можно сказать, разворачивается. Только я машину заглушил, решил зайти в какой-нибудь дом, спросить, не было ли у них тут грибников приблудных, звонит мне жена на мобильник. «Они, — говорит, — позвонили. У них есть мобильник, но они думали, что еще не очень поздно и поэтому не хотели нас беспокоить. Езжай, — говорит, — назад, разберемся».

Ну, думаю, молодцы. Завелся, развернулся, приехал домой опять, звоню им, спрашиваю: «Вы где?»

«Ваша дорожка, — Катя отвечает, — с тряпочками слишком петляет сильно. Мы решили срезать, да вот в кусты какое-то уперлись. Стали мы их обходить, потом пошли дальше и теперь решили вам позвонить, думаем, может мы не туда зашли».

Слышу, голос твердый, спокойный. Крепкая тетка, не пропадет. Повезло Иванычу нашему.

«Вы, — говорю, — уже три часа назад должны были здесь сидеть и чай пить, если б с тряпочек не уходили. Эх, — говорю, — Ёхан Штраус, великий венский композитор! Сообщайте, — говорю, — приметы, чтобы определить, где вы находитесь».

Стала она мне говорить приметы. Сошли они с тряпочек, потом вернулись обратно, но забыли в какую сторону идти. Катя говорит: «влево», Настя говорит: «вправо». А Иванычу все равно, он десантником в Анголе в советское время служил, ему хоть на Луне оказаться — по барабану. Так что он держит нейтралитет. Это они потом уже рассказывали все подробности. А тогда Катя пересилила, решили идти влево. Потом увидели просеку, решили срезать, чтоб сразу на деревню выйти. Пошли, прошли просеку, сосны, березы, в кусты уперлись, стали вправо забирать, а там вода почти по колено. Промочили они все свои ноги, но назад вроде как жалко возвращаться, вылезли на сухое место, перешли ручей какой-то. «Мы, — Катя говорит, — на правом берегу ручья. Он туда течет, а мы на правом берегу».

Я говорю: «Это ручей или канава? Ручьев у нас нет, есть канава такая старая — прямая, как линейка, идет через лес и по краям у нее валы насыпаны».

«Не видели, — говорит, — никаких валов, потому что уже темно было, а только после нее мы прошли ольшаник и вот теперь стоим на новом болоте, но только без деревьев».

Жена моя говорит: «Ужас! Они перешли речку, вышли к Бунькино, это километров десять. Сколько они ходят-то! За это время можно вон куда уйти». Про волков молчит. А там за Бунькино не только волки, но и медведицу видели в позапрошлом году.

«Нет, — говорю, — речку бы не перешли. Она глубокая, по грудь будет. Они бы заметили. Они тут должны быть, где-то совсем близко, только где — точно непонятно». Позвонил им опять.

«Луна, — говорю, — у вас где?» А тут как раз тучи разнесло, и луна почти полная светит во всю мочь.

«Луна у нас справа, — Иваныч отвечает, — если вниз по ручью смотреть».

«Это не ручей, — говорю, — а канава, ёкарный бабай! Нет у нас ручьев тут никаких. Вы от деревни в двадцати минутах. Ждите, сейчас мы за вами придем».

Жена меня одергивает: «С чего ты взял, что в двадцати минутах? Вовсе они не у канавы. Раз в болоте сидят, значит, точно уже за речку усвистали. Куда ты сейчас пойдешь в темноте? Там крапива выше роста и бурелом под ногами».

Ну, ладно, позвонили мы им, сказали, что придем, как рассветет, да велели им костер разжечь и нас ждать. А они, оказывается давно уже его развели, хотя ни дров у них нет, ни спичек. Просто Иваныч мою штормовку надел, а у меня там спичечный коробок на всякий случай лежал в кармане.

В общем, час ночи, луна в полнеба, они там жгут костер бог знает из чего, а мы легли быстро по койкам, поскольку светает в пять и нужно до этого времени выспаться.

Ну, что сказать? Дальше, в общем, не очень интересно. Встали мы с женой в полпятого, выскочили из дома, пробежали до канавы по этой двухметровой крапиве, стали опять кричать. Жена говорит: «Не отвечают. Пойдем через канаву, до речки дойдем, там посмотрим». Я говорю: «Подожди, не может такого быть. Давай еще покричим». Покричали еще, и вдруг раз — свист какой-то. Я думал птица, а потом опять этот свист, и мы уже слышим, как они нас зовут с поля.

Это они не на болото вышли, а на поле, которое у самой деревни, минут десять напрямик. Только там воды по щиколотку, и деревню ельник загораживает, так что не видно ничего и не слышно.

Ну, мы вышли обратно на это поле, смотрим — стоят они на небольшом сухом пятачке посреди воды, костерок догорает, рядом ветла сырая, вся узлами закрученная и обломанная. Как Иваныч из нее костер сделал, не знаю, одно слово — десантник. Грибы, конечно, они давно из корзинок повыкинули, еще когда через первое болото продирались. Круг по лесу они дали приличный.

«Вы, — говорю, — крики наши слышали?»

«Да, — Катя говорит, — думали, воскресенье, мало ли кто по деревням кричать будет. Боялись подойти. Мы же не знали, что это ваша деревня. А там с другой стороны и собаки лаяли, и на мотоцикле ездили».

Вот такая история приключилась у нас, но если вы думаете, что на этом наше общение с Иванычем окончилось, то тут вы сильно ошибаетесь.

Конечно, после таких ночных прогулок ни о каких грибочках уже разговора не было, полдня они отсыпались, но потом, правда, Иваныч решил мне помочь рубероид стелить.

«Вот вам, — говорю, — рулоны, вот рулетка. В рулоне пятнадцать метров, мне нужны куски по семь с половиной. Вы режете пополам, и подаете мне наверх».

В общем, стал он мне эти куски подавать, а они то висят с краев, то, наоборот, не хватает.

«Вы, — спрашиваю, — по сколько отрезаете?»

«По семь с половиной», — Иваныч говорит.

«А почему разные выходят?»

«Не знаю, — говорит, — может, рулетка с опечатками?»

Ну, думаю, спасибо за помощь. Добавил я по метру там, где не хватало, постелил весь рубероид, а Иваныч со своими красотками вечером в Москву укатили. Слава богу, дождя не было, так что они на своей «копейке» по нашим грязям спокойно доползли до трассы. Но мы их предупредили, чтоб впредь они нам звонили, прежде чем приезжать.

И вот недели через две — звонок.

«Мы к вам едем», — у Иваныча бодрый такой голосок.

«Куда, — спрашиваю, — вы едете? Дорогу развезло, «Нива» еле проезжает. Разворачивайтесь и езжайте обратно».

«Не, — Иваныч говорит, — мы уже близко. Жалко обратно ехать. Мы уж лучше к вам».

«А вы где?» — спрашиваю.

«Да мы тут проехали одну деревню, кажется, Романовская. Но дорога кончилась, к сожалению, так что мы сели, и я у тебя хочу спросить — может, ты меня дернешь своей «Нивой»?»

Это называется, они заранее позвонили перед тем, как приехать. Что делать, сел я в «Ниву», до Романово километра три через поле. Смотрю — сидят. «Копейка» в колее, Иваныч окрестности в бинокль изучает, а Катя с Настей цветочки полевые собирают. Катиной мамы, правда, нет.

«А она на Украину уехала, — Катя говорит, — она только в гости приезжала. Ей у вас очень понравилось, только просила передать, чтоб вишню вы все-таки пересадили».

Ну, в этот раз обошлось без особых приключений, вытянул я их, доехали до деревни, сходили в лес, грибов набрали, наварили, нажарили, но когда они уезжать на следующий день собрались, я Иванычу говорю:

«Иван Иваныч, всё. Сезон закрыт. Тут сейчас такое начнется, трактора вязнут».

«Да, конечно, разве я не понимаю? Мы больше не будем вас напрягать», — отвечает Иваныч, и с этим они уезжают. Я за ними тоже поехал на всякий случай, и как оказалось, не зря, потому что перед Романово они опять сели, правда, на другом месте, и их опять пришлось дергать. Но когда к этому заранее готов, то процесс проходит как-то менее болезненно.

И вот уже в конце сентября в субботу — дожди, лес желтый, грибов, конечно, прорва, — ложимся мы с женой спать, и около часу слышим — шум какой-то. Трактор, не трактор — какой черт будет на тракторе ездить по ночам? Тут десять лет назад соседка самогонку гнала для трактористов, и к ней приезжали со всего совхоза, но она уже померла давно.

Послушали еще чуть-чуть — точно, трактор. Едет медленно, въезжает в деревню и останавливается вроде как у нашего дома. И свет от фар. Жена говорит:

«У меня есть одно предположение, но я лучше промолчу».

Я выглядываю в окно и говорю:

«По-моему, твое предположение верно».

«Они?» — спрашивает жена.

«Ты даже не вставай, — говорю, — я им кину в горенку два одеяла запасных, пусть делают, что хотят. Может, это их научит».

Выхожу — точно. Иваныч, Катя, в свете фар прекрасная как никогда, спасибо, хоть Настю не потащили с собой.

«За грибочками?» — спрашиваю.

«Да, понимаешь, — Иваныч мнется, — застряли вот, тракторист пьяный в дым, ударил там подвеску об камень».

Я не понимаю только одного — зачем они тащили машину в деревню? Ведь теперь ее придется точно так же тащить трактором из деревни. Не проще ли было вернуть ее назад на дорогу и уехать обратно в Москву? Я спрашиваю об этом у Иваныча, но добрая Катя просит у меня прощения и места, где можно было бы поспать.

Я отвел их в горенку, принес матрас, одеяла шерстяные.

«Тут, — говорю, — печки нет, но под одеялами не замерзнете».

«Спасибо, — говорят, — мы устроимся».

Наутро Иваныч пошел договариваться с нашим соседом, чтоб тот на тракторе другого соседа дотащил их обратно до Романово. Сговорились вроде бы, уехали часов в одиннадцать. В три часа соседа все нет назад. Жена его прибегала, спрашивала, не знаем ли, что случилось. К шести приехал, —оказывается, у этого трактора то ли сцепление не прижимается, то ли тяги нет, в общем, эти три километра он тащил их четыре часа.

Вот такие гости бывают. А вы говорите: грибы!


2005


1 Кошерное питание, кашрут  свод правил в иудаизме, запрещающий некоторые виды пищи. В частности, запрещается есть свинину и морские продукты. Также нельзя есть одновременно за одним столом мясные и молочные продукты. Накануне шабата, в пятницу вечером запрещается готовить еду.

2 Галаха  свод правил, определяющих повседневную жизнь правоверного иудея. Кашрут является частью Галахи.

* (иврит)

-- Ты русский?

-- Да. Почему бы нет?

-- Так. Знаешь, куда летим?

-- Ума не приложу. Сказали – лети прямо четыре часа, потом направо. Я и лечу.

-- Четыре часа! А сколько прошло, как я влез?

-- Скоро прилетим...