Российского языка

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Применение проектной технологии в курсе русского языка как иностранного на подготовительном, 251.38kb.
• Учебное пособие Москва Издательство Российского университета дружбы народов удк 811., 4061.47kb.
• Ф. Г. Хисамитдинова мифологический словарь башкирского языка, 25222.1kb.
• Программа Ⅻ конгресса международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы, 2481.72kb.
• Муниципальное автономное учреждение, 73.28kb.
• План проведения недели русского языка 9 марта, 391.59kb.
• Президиум Российского Совета профсоюза постановляе т: Признать утратившим силу постановление, 13.29kb.
• Отражение особенностей родного языка в преподавании русского языка, 57.93kb.
• Газета «Русский язык» и сайт для учителя «Я иду на урок русского языка» , 721.59kb.
• Вопросы государственного итогового экзамена по русскому языку и методике преподавания, 78.49kb.

ольшие сих, а имено: в двух первых переводах Минона названа, в одном нежною и жалостною, а в другом кроткою и печальною: все сии названия показывают нравственные ее свойства; но Оссиан, по мнению Итальянского переводчика, не о том рассуждает: он хочет только показать искусство и образ ее пения. Чезаротти в примечаниях своих говорит, что Оссиан сими словами означает сию певицу: Minona dotata di voce soavemente lamentevole, то есть: Минона одаренная приятно-унылым голосом. – Заметим еще во втором переводе, что выражение Барды пения Русскому языку совсем не свойственно, иначе как разве слово Барды взять за учителей, даже и в таком случае лучше сказать: учат петь, нежели учители пения.


первый:второй:“О друзья мои! сколь много переменились вы с тех счастливых дней, как среди торжеств Сельмы состязались мы, кому венчаться наградою пения, ^[271]подобны весенним зефирам, которые попеременно возлетают на холм, и с приятным шумом нежат и колеблют рождающуюся траву”.“Как переменились вы, друзья мои, со дней Сельмского пиршества, когда мы спорили в пении, подобно ветеркам весенним, несущимся вдоль по холму ^[271]и колеблющим попеременно тихо шепчущую траву”.

третий:Oh quanto, amici,
Cangiati siete dal buon tempo antico
Del convito di Selma, allor che insieme
Faceam col canto graziose gare!
Siccome i venticelli a primavera,
Che volando sul colle alternamente
Piegan l’erbetta dal dolce susurro.то есть:“О как переменились вы, друзья мои, от тех блаженных, старых времен, когда бывало на Сельмских празднествах в приятном споре, кто лучше споет, певали мы, подобно весенним ветеркам, веющим по холму, играя попеременно с сладко шепчущею травою”.

Примечание:


Здесь много различия, и для того рассмотрим каждый перевод. В первом: среди торжеств Сельмы, не хорошо; лучше: среди Сельмских торжеств. Выражение: венчаться наградою пения, также не хорошо, первое потому, что награду не можно, как венок, надеть на голову. Иносказание долженствует быть ясное, не затрудняющее понятия. ^[272]Второе, награда пения есть столько же не по-Русски, как Барды пения. В речи: подобны весенним ветеркам, слово подобны относится к местоимению мы; но как же Оссиан говорит: мы, то есть стихотворцы, подобны зефирам? Иное голос или пение стихотворца уподоблять весенним ветеркам или зефирам, иное самого стихотворца. Можно бы счесть сие опечаткою, и вместо подобны поставить подобно, однако нет; тогда смысл будет еще хуже: кому венчаться наградою пения, подобно весенним зефирам? Следовательно выйдет, что весенние зефиры венчались наградою пения. В окончании сказано: подобны весенним зефирам, которые попеременно возлетают на холм, и с приятным шумом нежат и колеблют рождающуюся траву: колебать то, что рождается! Всяк, кто сличит речь сию с тем, как она сказана в двух других переводах, легко почувствует находящуюся между ими разность. В чтении таковые погрешности суть неприметные крупинки, но в разборе большие камни. Для того-то сочинения и переводы редко ценятся по достоинству.


Во втором переводе сказано: как переменились вы, друзья мои, со дней Сельмского пиршества: в сем месте нет Итальянского выражения dal buon tempo antico (от тех блаженных, старых времен), которое делает речь сию гораздо чувствительнее в устах жалующегося на сию перемену. Когда мы спорили в пении: спорить в пении, больше значит спорить во время пения, нежели спорить в превосходстве пения, в выражении: подобно ветер^[273]кам весенним, несущимся вдоль по холму, заметить можно первое, что несущийся прилично говорить о крепком ветре: туча, буря несется; но о весенних ветерках должно говорить нежнее: летают, веют. Второе, лучше просто сказать: несущимся по холму, нежели: несущимся вдоль по холму, потому что у холма нет длины; он имеет только вершину, подошву, и пологость или крутизну.


первый:второй:“Во едино из сих торжеств зрели мы нежную Минону, грядущую в полном сиянии своих прелестей. Ее поникшие к долу очи окроплялись слезами”.“Выступила Минона в красоте своей с потупленным взором и очами слезящими”.

третий:Suonami ancor nella memoria il canto:
Ricordanza soave. Usci Minona,
Minona adorna di tutta beltade,
Ma il guardo ha basso, e lagrimoso il ciglio.то есть:“Еще сии песни отзываются в памяти моей: сладкое воспоминание! Вышла Минона, Минона всеми прелестями украшенная; но взоры ее были потуплены, из очей катились слезы”.

Примечание:


В первом переводе вместо сей прекрасной и нужной для вступления речи: еще сии песни отзываются в памяти моей: сладкое воспоминание! сказано ^[274]простое уведомление: во едино из сих торжеств зрели мы, и проч.


Во втором переводе введение или приступ сей совсем выпущен и повествование начинается сими словами: выступила Минона в красоте своей: выражение, выступить в красоте своей, как будто в каком одеянии, по-Русски не хорошо, и далеко не может сравниться с сею величавою и важною речью, сказанною в первом переводе: грядущая в полном сиянии своих прелестей. Здесь слово грядущая, по важности других сопряженных с ним слов, весьма прилично. – Читая многие нынешние книги можно на подобные высокие слова находить вместе и гонение и употребление их совокупно с простонародными, так что скоро, последуя худому навыку, не будем мы чувствовать странности в выражениях: отверз рот и разинул уста. К сему неприличному смешению важных слов с простыми ведет нас то ж самое подражание Французскому языку. Молодые писатели наши, вместо познания языка своего из старинных, а особливо священных книг, ополчаются против важного, величественного в них слога, который называют они Славенским, вооружаются против многих коренных слов, изгоняют их, и на место оных переводят буквально чужие, или составляют противосвойственно языку свои собственные, утверждая, что это будет очищенный Русский язык, тот, подобный Французскому, на котором мудрец, вельможа и простолюдин пишут и говорят в беседах с равною простотою. Но простота имеет свое искусство: ^[275]разломать великолепные здания, и на место их, или рядом с ними построить хижины, есть худая простота.


первый:второй:. . .“Порывистый ветр от холма несущийся, тихо развевал ее волосы”.

третий:E lento lento le volava il crine
Sopra l’auretta. che buffando a scosse
Uscia del colle.то есть:“И вырывающийся из-за холма ветерок тихо-тихо развевал ее власы”.

Примечание:


В первом переводе слова сии совсем пропущены. Во втором заметить можно, что порывистый ветр несущийся, означает великую силу ветра, которому уже не свойственно развевать волосы тихо.


первый:второй:“Сердца героев смягчились, когда возвысила она сладостный свой голос. Часто видали они гроб Сальгара, и мрачное жилище несчастной Кольмы, Кольмы, ^[276]которой Сальгар обещал возвратиться при конце дня; но мрак ночи ее окружает; она зрит себя оставленну на холме”.“Печалию наполнились души героев, когда она сладостным голосом запела. Часто видали они гроб Сальгаров и мрачное жилище белогрудой Кольмы. Оста^[276]лась Кольма едина на холме, едина с своею песнию. Салгар обещал прийти к ней; темная ночь ниспускалась. Внимайте пению Кольмы, когда она едина на холме сидела”.


третий:Degli Eroi nell’ alma
Scese grave tristezza, allor che sciolse
La cara voce; che di Salgar vista
Spesso aveano la tomba, e ’l tenebroso
Letto di Colma dal candido seno.
Colma sola sedea su la collina
Con la musica voce: a lei venirne
Salgar promise; ella attendealo, e intanto
Giu dai monti cadea la notte bruna.
Già Minona incomincia: udite Colma,
Quando sola sedea su la collina.то есть:“Глубокая печаль овладела сердцами витязей, когда унылый глас ее раздался: они часто видали гроб Салгаров и мрачное ложе белогрудой Кольмы. Кольма одна с сладкозвучным гласом своим сидела на холме. Салгар обещал прийти к ней; но между тем ночь темная ниспускалась уже с гор”.

^[277]Примечание:


Во всех сих переводах нет разности в смысле. Итак заметим только, хотя и мелочи, но и они подают повод к суждению. В первом переводе: сердца героев смягчились, когда она возвысила голос, оба глагола смягчились и возвысила не те, которым бы тут быть надлежало; ибо смягчаются только ожесточенные или гневные сердца; но герои, слушавшие сие пение, не были в сем расположении. – Возвысила голос значит больше стала петь громче, нежели запела. Вопросим здесь, которое выражение правильнее: гроб Салгара (как сказано в первом переводе), или: гроб Салгаров (как сказано во втором)? Без сомнения сие последнее. Между тем нельзя сказать, чтоб оба сии выражения не были свойственны языку нашему; но дело в том, где и когда свойственны? Язык имеет свои законы, иногда положительные, иногда разбору предоставленные, в которые надлежит тщательно вникать, дабы чрез смешение их не портить оный. Иногда гнев царя, иногда царский гнев лучше, смотря по смыслу и составу речи. Французы не могут сего различать, но мы можем и должны; ибо худо сделаем, если вместо вид моря скажем морской вид, но еще хуже, если вместо морская рыба скажем рыба моря. Таковые погрешности ныне, как мы то ниже сего видим, часто примечаются. – Во втором переводе можно заметить, что от подобного сему неприятного стечения одинаких звуков: она едина на холме, должно стараться избегать.


^[278]Кольма поет.


первый:второй:“Уже ночь, я одна на сем холме, где соединяются бури”.“Пришла ночь; – я одна на бурном холме оставленная”.


третий:E notte: io siedo abbandonata e sola
Sul tempestoso colle.то есть:“Се ночь; я одна, оставленная, сижу на холме ветрами обуреваемом”.

Примечание:


В первом переводе выражение: холм, где соединяются бури, не хорошо. Бури никогда и нигде не соединяются. Выражение сие не естественно и странно. – Во втором переводе пришла ночь хорошо, когда что-нибудь рассказываешь, и рассказываешь просто; но Кольма начинает петь, и хочет положение свое представить страшным, ужасным; а потому се ночь (é notte) гораздо приличнее и важнее, нежели пришла, или настала, или наступила ночь. Также одно причастие без глагола не составляет полного смысла: я одна на бурном холме оставленная, не говорится; надлежит сказать или оставлена, или оставленная сижу, пребываю. Теперь рассмотрим свойственно ли выражение бурный холм нашему языку: что разумеем мы под словами бурный ветр, бурное дыхание? Ветр с великою силою дующий. А под словами бурный меч или бурный гнев? Меч или гнев, действую^[279]щий наподобие бури. Можно ли сказать: я плыву по бурному морю? можно; ибо море представляется нам тогда волнующимся, кипящим, или, как говаривали предки наши, вреющим. Но можно ли сказать: я плыву на бурном корабле? Нет, для того, что корабль не сам дышет бурею, но буря на него дышит, и потому он не есть бурный, но обуреваемый, то есть колеблемый или потрясаемый бурным ветром или морем. – Можно ли сказать: бурный камень? Можно, когда камень сей представляется нам в образе действующего орудия. Например: он сильною рукою бросил тяжелый камень, и бурная громада сия засвистела по воздуху. Так Гомер говорит иногда о своих Греческих богатырях. Здесь камень потому бурный, что он летит и тягостию или огромностию своею все, во что ударяется, наподобие бури ломает, сокрушает. Но можно ли сказать: я сижу на бурном камне? отнюдь нет; потому что камень тогда неподвижен, и нимало не представляется мне бурным. По той же причине бурный холм, бурный пригорок, бурная кочка, суть пустые выражения. Скажут: так у Оссиана сказано; там стоит слово соответствующее нашему бурный. Может быть. Сошлются также на Итальянский перевод, где сказано tempestoso colle. Не спорю, но в Итальянском tempestoso значит вместе и бурный и обуреваемый. Они не различают сих двух понятий, а мы различаем. Искусному переводчику должно вникать в свойство языка своего, и не располагать его по чужим выражениям, хотя бы они были Оссиановы или Гомеровы. ^[280]Гомер, писав по-Русски, может быть не употребил бы того слова или выражения, какое на своем языке употребил.


первый:второй:“Я слышу гремят яростные в ребрах горы ветры; источник, наводненный дождем, шумит по крутизне скалы. Я не вижу никакого убежища, где бы могла скрыться. Увы! я одна оставлена”.“Шумит ветр на горе; стремительно поток мчится вниз по утесу. Некуда мне от дождя укрыться. – Мне, оставленной на бурном холме!”


третий:Il vento freme
Sulla montagna, e romoreggia il rivo
Giù dalle rocce, nè capanna io veggo
Che dalla pioggia mi ricopri: achi lasso!
Che far mai deggio abbandonata e sola
Sopra il colle de’ venti?то есть:“Ветр воет на горе; шумит быстрая с крутой скалы река. Не вижу убежища, куда укрыться от дождя. Несчастная! что мне делать одной, оставленной на холме ярыми ветрами обуреваемом?”

Примечание:


Здесь в Итальянском переводе не употреблено больше прилагательное tempestoso, но сказано: ^[281]sopra it colle de’venti (на холме ветров). Я привожу сии подробности для показания, что хотя бы на тысячи языках сказали: сидеть на бурном холме, или на холме ветров, но в нашем языке вводить сии выражения несвойственно. Заметим еще здесь, что в первом переводе речь: гремят яростные в ребрах горы ветры, хотя и громозвучна, однако есть одно только напыщенное пустословие. Первое, глагол гремит не весьма приличествует ветрам, которые паче шумят, бушуют, нежели гремят. Второе, просто ребра не означают утробы или внутренности горы боками или ребрами объемлемой. Третье, здесь не говорится о горах огнедышащих, у коих во внутренности или утробе их слышен бывает шум; но просто о ветре, шумящем на горах или между гор.


Я прекращаю замечания мои, потому что можно ими наскучить читателю; но между тем из сего сличения довольно явствует, что переводы, с каких бы они славных сочинителей ни были деланы, должны приноравливаемы быть к своему языку. Не столько вреда в том, что переводчик худо выразит мысль сочинителеву, сколько в том, что, углубленный в достоинство переводимого им писателя, забыв самого себя, без рассуждения будет вводить его выражения. От сего портится язык и делается из чистого и ясного странным и невразумительным. Нет нужды, что найдем мы в переводе Оссиановой песни (называемой Картон): солнечный луч изливает пред ним светлость свою, вместо: солнце предшествует ^[282]ему и разливает пред ним пучину света (lo precede il sole e sgorga lucidissimo torrente innanzi ad esso). Здесь ничего нет против языка, кроме что одно изображение слабее другого. Но когда мы в той же песне найдем: кто, кроме сына Комгалова, царя великих дел? Тогда не знающий хорошо языка своего может подумать, что царь великих дел, есть прекрасное выражение. Если же по навыку к старому слогу и покажется оно ему не хорошим, то не посмеет в том усомниться, слыша, что повсюду в журналах твердят о новом слоге, о вкусе, об изящном, и проч., и проч. Но разберем смысл сего выражения, и тогда мы противное тому увидим. Когда мы называем кого царем, то сим означаем или власть его над чем-нибудь, как например Нептун царь морей, или преимущество его над теми животными или существами, которые одинакого с ним рода, как например лев царь зверей, или роза царица цветов; но человек и дело суть вещи совсем различные, между которыми нельзя вообразить ни связующей их власти и повиновения, ни преимущества существующего между ими, и потому царь дел, царь мечей (Я никогда не покорялся, царь мечей. См. в той же песни.), суть такие же пустые выражения, как царь шапок или царь благоуханий. Для чего бы вышеупомянутой речи не сказать по-Русски: кто, кроме сына Комгалова, царя великими делами светлого, или тому подобным образом? Рассмотрим еще некоторые выражения в сих переводах. Мы не отнимем чрез то славы у пе^[283]реводчиков, но между тем, изобличая некоторые их погрешности, принесем ту пользу, что молодые люди, начинающие упражняться в словесности могут остеречься и не принимать в них худое за хорошее. Читая далее вышеприведенные нами переводы Сельмской песни находим мы в них следующие выражения. В первом: юный ратник! в величественной высоте своей прекраснее ты всех сынов равнины. Во втором: внимайте моему гласу сыны любви моей. – Он пришел в одежде сына морского. – Один сын скалы ответствовал ей, и проч. – Я бы мог из обоих переводов еще гораздо более выписать сих сынов, если бы захотел. Что значат все сии сыны? Между тем нельзя отрицать, чтоб выражение сие не было свойственно языку нашему, равно как и всем другим. И в священном писании правоверные называются сынами Божьими, а грешники сынами человеческими. Красноречивый наш Платон весьма хорошо в проповеди своей сказал: преображает молитва неверующего в правоверного, и из сына тьмы творит сыном света. Не худо также, когда кто, желая означить грозного или свирепого воина, скажет: сын брани, чадо гнева, и тому подобное. Но надлежит рассматривать, чтоб такое иносказание имело должную силу и приличие. К таковым важным словам, каковы суть: тьма, свет, брань, гнев, оно прилично. Когда же мы, не разбирая вещей, станем ко всякой из них прикладывать сие название и говорить: сын любви, сын морской, сын скалы, сын равнины, сын камня, сын дерева, и проч., и проч., то наконец в сло^[284]весности нашей народится столько детей, что и девать их будет некуда; ибо сии сыны любви весьма плодовиты: от них тотчас произошло новое поколение выражений, доселе нигде, во всем пространстве языка нашего не существовавших, а именно: мы находим в тех же самых переводах: олень холма, пещера камня, супруга любви, и проч. Почему Оленю в вечное и потомственное владение пожалован холм? Мы в описаниях животных не видим, чтоб олени разделялись на два рода, из которых одни жили бы всегда на холмах, а другие на полях; да если бы и сие было, так одних, для различия родов их, называли бы горными или нагорными, а других полевыми, и отнюдь не говорили бы: олень холма, олень поля. На каком разуме основано право вместо каменная пещера говорить пещера камня? где в книгах своих найдем мы тому примеры, и позволит ли язык наш вместо деревянный дом, золотое кольцо, медный котел, говорить: дом дерева, кольцо золота, котел меди? Отнюдь нет; потому что медный котел значит у нас из меди сделанный, а котел меди, подобно как рюмка вина, стакан воды, и проч., значит котел наполненный медью или медными вещами. Равным образом вместо любезная, милая супруга в языке нашем несвойственно говорить супруга любви. Под словами супруга петуха всяк разумеет у нас курицу, так и под словами супруга любви должен будет разуметь то же, но весьма странное, то есть любовь на ком-то женатую. На что в богатый и сильный язык наш вводить такие ненужные ему новости, которые больше безобразят его, нежели украшают?]