Geum.ru

Меняющейся европе

Вид материалаДоклад
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
Никогда за всю свою историю Европа (прежде всего, конечно, западная ее часть) не была столь стабильной, столь зажиточной, столь устремленной в будущее, как в послевоенные годы и особенно в последние десятилетия. Она не была, как США и СССР, обременена разорительными глобальными обязательствами по переделке других по своему образу и подобию. Все это время Западная Европа не стеснялась уютно чувствовать себя под американским ядерным зонтиком и шаг за шагом выстраивала свою самостоятельность. Несмотря на все сетования евроскептиков и евросклеротиков, союз решительно продвигал свою интеграцию вширь и вглубь. Шагом по подготовке расширения ЕС может быть названа деятельность в области выработки общей внешней политики и политики в области безопасности. Шагом по углублению ЕС, несомненно, является одновременный переход с января 2002 г. на единую валюту – евро – одиннадцати стран союза. Сегодня, когда в мире говорят о Европе, то имеют в виду прежде всего ЕС, который рассматривается ныне в качестве центра гравитации всего европейского. Считается, что все, находящиеся за пределами ЕС, – это всего лишь “кандидаты в Европу”. Только став членами ЕС, они фактически обретают европейскую легитимность, европейскую идентичность.

Наверное, поэтому в Евросоюз (насчитывающий сегодня 15 стран-членов) выстроилась очередь желающих попасть туда “длиною” в 13 государств: Кипр, Мальта, Чехия, Словакия, Польша, Венгрия, Словения, Румыния, Болгария, Литва, Латвия, Эстония, Турция (которая стоит в этой очереди уже 14 лет). Состоявшийся в декабре 1999 г. в Хельсинки саммит Европейского союза принял решение наделить все 13 стран, изъявивших желание вступить в Евросоюз и подписавших соответствующее соглашение, статусом “кандидатов в ЕС”. Таким образом, ближайшие годы в истории европейской интеграции пройдут под знаком масштабного ее расширения. В долгосрочной перспективе в результате этого процесса число членов ЕС, вероятно, достигнет 25–27 государств, в то время как все оставшиеся страны Европы (их, правда, будет не так уж много, в основном бывшие советские республики) будут представлять собой периферию Европы, в значительной мере депрессивную и постоянно взрывоопасную.

Впрочем, эта перспектива может быть очень отдаленной, ибо кандидаты по уровню своего экономического и социально-политического развития сильно отличаются друг от друга. В самом деле, ВВП на душу населения составляет на Кипре более 12 тыс. долл., а в Латвии – около 3,5 тыс. долл. В Болгарии на президентских выборах 2001 г. победу одержал представитель бывшей компартии. Можно, правда, сослаться на опыт Польши, которую президент – бывший коммунист – ввел в НАТО. Однако бывший польский коммунист и бывший болгарский коммунист – фигуры во многом различные, и у Запада они вызывают реакцию далеко не тождественную.

В последнее десятилетие Россия активно развивала отношения с Европейским союзом прежде всего в экономической области: сейчас (и эта тенденция сохраняется с незначительными колебаниями) внешняя торговля страны фактические переориентирована на Западную Европу (за счет сокращения торговых связей со странами СНГ, Центральной и Восточной Европы). Определенную роль в этом сыграли геополитические факторы: территориальная близость, исторические традиции, взаимодополняемость экономик, наличие инфраструктуры деловой активности. Но не только.

Россия учитывает то обстоятельство, что источником международного влияния ЕС является, прежде всего, его экономическая сила (Европейский союз является крупнейшим мировым торговым блоком), финансовая мощь, научно-технические достижения, а не военная сила. То, что Соединенные Штаты считают источником слабости союза отсутствие военной интеграции, с точки зрения России (и многих других стран), является его преимуществом. В отличие от НАТО Европейский союз рассматривается ныне Москвой как политико-экономическое интеграционное объединение, которое не может угрожать российским интересам, не является ее соперником.

Поэтому же, хотя здесь есть и другие причины, российские политики (в том числе и на официальном уровне) более благожелательно и конструктивно настроены по отношению к ЕС, чем по отношению к НАТО. Основополагающий акт (Россия–НАТО) мало чем по своей фразеологии и даже устремлениям отличается от Соглашения о партнерстве и сотрудничестве между ЕС и Россией. Но первый документ уже зависал в воздухе (после натовских бомбардировок Югославии), в то время как второй считается образцом взаимной выгоды. И это несмотря на то, что как до, так и после подписания Соглашения все те же 40% российской внешней торговли приходились на долю ЕС, и все те же 2% внешней торговли ЕС составляли долю России.

Латентная причина предпочтения, отдаваемого Евросоюзу, состоит в том, что Соединенные Штаты есть в НАТО (и они задают там тон), а в ЕС их нет. Конечно, подобных утверждений не найдешь ни в одном российском документе или выступлении официального политика, но во многом суть подхода Москвы к отношениям с ЕС состоит именно в этом. Россия готова всеми мерами поощрять стремление западноевропейцев к большей самостоятельности потому, что это, по мнению Москвы, означает выталкивание Америки из Европы. В этом плане Москва готова поддержать (хотя это и не всегда отвечает ее интересам) любую, даже самую непопулярную акцию ЕС или отдельных европейских государств.

Между тем подобный односторонний российский подход дает ЕС значительную фору в системе его отношений с бывшей сверхдержавой. Западной Европе при необходимости довольно легко привлечь Москву на свою сторону, для этого ей достаточно словесно пофрондировать с США (обе стороны довольно благодушно воспринимают подобную фронду: во-первых, это часть их игры на публику; во-вторых, инакомыслие является неотъемлемой принадлежностью демократии). Ценность подобных “противоречий” между Западной Европой и США наглядно выявилась в отказе лидеров Франции и Германии последовать за Россией в многополярный мир (куда она их усиленно зазывала) для противодействия однополюсному американскому миру.

В отличие от расширения НАТО (на восток) увеличение членства ЕС не только спокойно воспринимается российскими политиками, но (именно по контрасту) даже приветствуется ими – лишь бы не расширялась НАТО. Между тем последствия расширения ЕС могут иметь определенные негативные последствия и для России.

Во-первых, остро встает проблема Калининградской области, которая окажется окруженной со всех сторон (кроме Балтийского моря) государствами, представляющими эту организацию. И объективно практически по всем параметрам Калининградский анклав в этом случае все больше будет тяготеть сначала экономически, затем в культурном плане, затем и политически и, наконец, в сфере безопасности к Европейскому союзу (Польше, Германии, Прибалтике), ослабляя в то же время свои связи с метрополией. Учитывая, что Калининградская область в историческом плане далеко не самая “исконно российская территория”, что две трети прежней Восточной Пруссии принадлежат сегодня Польше, последствия ослабления связей области с метрополией могут быть, по крайней мере, непредсказуемыми. В более худшем варианте Калининградский анклав может превратиться со временем во вторые Курилы.

Между тем, членство в НАТО или ЕС стран Балтии, равно как и изменение ситуации вокруг Калининграда, при определенных обстоятельствах (наличие которых во многом зависит и от самой России) могло бы стать еще одним каналом, связывающим Москву с обеими западными организациями. И проблема визового режима, и проблемы транспортных коммуникаций не кажутся уже такими неразрешимыми. Россия могла бы пойти на уступки, предоставив странам Балтии (а возможно и членам ЕС) на взаимной основе право безвизового режима. Конечно, и для таможенных служб, и для спецслужб в этом случае работы бы прибавилось, но это их проблема, они служат стране, а не наоборот. Тем более, что когда-нибудь это все равно придется сделать. И новый формат отношений с НАТО, и неизбежное расширение экономического присутствия ЕС в России требуют качественно новой транспарентности границ, более свободного движения товаров, услуг, капиталов и людей. Решение этой проблемы демонстрировало бы Европе, что Россия реально, а не на словах, готовится стать не только ее частью, но и частью ее целого.

Во-вторых, следует учитывать, что в рамках ЕС страны, его составляющие, развивают свои экономические связи прежде всего с государствами союза, таможенные границы которых для них полностью открыты. Поворот новых членов ЕС в сторону внутриинтеграционных процессов приведет к тому, что жертвой этого сдвига в первую очередь могут стать их связи, прежде всего торговые, с Россией (не говоря уже о других аспектах экономического взаимодействия, в сфере инвестиций, например). Это уже произошло со странами Центральной и Восточной Европы (бывшими союзниками Москвы по Варшавскому договору и СЭВу), это может произойти с Прибалтикой, Турцией, балканскими странами.

В подготовленном Европейским союзом документе “Общая стратегия ЕС в отношении России”15 подчеркивается ряд обстоятельств, в соответствии с которыми отношения двух сторон приобретают особую значимость. По мнению идеологов ЕС, после завершения холодной войны, которую Россия (СССР) проиграла, важно не допустить ее изоляции, замыкания в себе, прогрессирующей маргинализации страны в Европе, что чревато нестабильностью всего огромного постсоветского пространства, возрождения угрозы для Запада с этого направления. Поэтому со стороны Западной Европы, по мнению ее экспертов, необходим благожелательный подход к отношениям с Россией, сотрудничество и партнерство с ней, вовлечение ее в той или иной мере в свои структуры, в том числе и интеграционные. К сожалению, очень часто подобные идеи так и остаются на уровне благих намерений. Нынешнему Западу (Западной Европе, в том числе) не хватило той мудрости, которой обладало послевоенное американское руководство, решившее, что огромные затраты на превращение поверженных противников в дружественные государства окупятся сторицей. Ни Западная Европа, ни США не решились сегодня на второй “план Маршалла” (17 млрд. долл. в ценах 1951 г., или 150 млрд. долл. в нынешних ценах) – для России и бывших советских республик. “План Маршалла” обошелся США в 2,0% их тогдашнего ВНП, нынешняя же их помощь России не превышает 0,05% сегодняшнего американского ВВП). Тем не менее многие лидеры ЕС ощущают, если не ответственность, то необходимость участия в политике реконструкции России (всего постсоветского пространства), свою сопричастность этому процессу. Это видение Западом своей сопричастности развитию России может стать для нее дополнительным стимулом подключения к процессам западноевропейской интеграции.

Хотя в общем объеме экономических связей ЕС Россия занимает далеко не первое место, на некоторых направлениях эти связи стратегически важны для союза. Пережив несколько этапов энергетического кризиса, зачастую обусловленного политического причинами, Западная Европа стремится диверсифицировать источники поступления энергоносителей. В этом плане на Россию возлагаются особые надежды. Сегодня на нее приходится 40% внешних поставок нефти и газа в Западную Европу. Газовая квота особенно велика, она составляет ныне свыше 30% всего потребляемого газа, где-то на грани предела, установленного ЕС. Тем не менее, некоторые европейские страны, постоянно получающие газ из России последние двадцать лет, хотели бы увеличить эту квоту.

Отрицательно относясь к Организации Североатлантического договора, некоторые российские политики утверждают, что партнером России по обеспечению безопасности в международном плане должна быть не столько НАТО, сколько ЕС, который как будто бы начал строительство собственной независимой оборонительной системы (напоминающей ЕОС, которое не удалось создать в конце 40 х – начале 50 х годов). Между тем в военном плане (в плане военной безопасности) Европейский союз пока являет собой печальное зрелище. Западноевропейский союз, на который в ЕС возлагалось на переходном этапе столько надежд, так и не стал тем фундаментом, на котором могло быть построено европейское оборонительное сообщество: он просто развалился. В самом ЕС, особенно в Европейском парламенте, да и в Комиссии Европейского союза (КЕС) преобладает антимилитаристская философия. В результате организация, готовящаяся стать федерацией, не имеет своих вооруженных сил. Наверное поэтому, хотя оборонные расходы европейских государств НАТО в совокупности составляют 2/3 от соответствующих американских расходов, на эти средства европейцы содержат военный потенциал (растасканный по национальным территориям), в лучшем случае составляющий 20% американской военной мощи. Америка тратит на закупки вооружения 47 млрд. долл. в год, а европейские партнеры – только 28 млрд. долл. Европа (ЕС) одна не смогла справиться с Сербией, население которой составляет 10 млн. человек, а экономика ослаблена длительной гражданской войной.

Правда, в последнее время ЕС действительно пытается в рамках общей внешней политики и безопасности создать свою военную силу, независимую от НАТО. На декабрьском саммите 1999 г. в Хельсинки члены ЕС одобрили формирование корпуса быстрого реагирования из 60 тыс. солдат – примерно три дивизии. Он будет создан, как предполагается, к 2003 г. Эти силы будут подчиняться непосредственно ЕС и пока выполнять гуманитарные операции и операции по поддержанию мира, а также небоевые операции по эвакуации мирных жителей. Но, скорее всего, создание “собственных вооруженных сил” этим и ограничится. Корпус будет активно сотрудничать с НАТО и использовать его инфраструктуру (информацию, систему коммуникаций, спутники, тыловое обеспечение, транспортные возможности). Москва, которая активно возражает против дальнейшего расширения НАТО, не только не возражает против возникновения еще одной оборонительной группировки в Европе, но, как кажется, полагает, что ее создание соответствует национальным интересам России. Это, видимо, происходит потому, что некоторые ее политики рассматривают военную интеграцию Европы как альтернативу НАТО и лидерству в блоке США. Однако в ЕС все время подчеркивают, что одно не исключает другое. Тем не менее, Россия, вместе с Украиной и Канадой, уже заявила о готовности участвовать в этом мероприятии (и даже выделить в создаваемый корпус свой воинский контингент), и ей предоставляется статус наблюдателя. Однако, даже учитывая вышесказанное, трудно себе представить, что Россия готова передать обеспечение своей безопасности “вооруженным силам ЕС” или ставить ее в зависимость от них.

Наиболее трудный вопрос в системе отношений между Россией и ЕС – это вопрос о перспективах их отношений, которые должны к чему-то вести. В самом деле, конечная цель нынешних сближений отчетливо не определена ни той, ни другой стороной. Вместо этого они постоянно подчеркивают, что нет ничего невозможного для обществ, как будто бы разделяющих общие ценности. Все эти общие рассуждения, однако, не дают ответа на конкретный интересующий всех вопрос – возможно ли в обозримом будущем вступление России в ЕС или она обречена все время быть при ЕС (так же как и при НАТО). Между тем совершенно очевидно, что если для России закрыт путь в ЕС, то значит для нее автоматически закрывается и путь в Большую Европу, ибо Большая Европа, в конечном счете, в нынешних (а тем более будущих) условиях и есть ЕС.

Совершенно очевидно, что углубление и расширение ЕС, что требует концентрации внимания на проблемах собственного развития, будет способствовать появлению одной, но своей Европы. В то время как Россия, вынужденная сосредоточиться на себе, своих проблемах или проблемах “своего” постсоветского пространства, будет идти к формированию своей, но другой Европы. Даже при наличии соединяющих их газо- и нефтепроводов развиваться они будут по своим (совершенно различным) законам, и разрыв между ними – экономический, гуманитарный, цивилизационный, политический, в сфере безопасности – будет увеличиваться, несмотря на все процессы и потребности глобализации. 40% российской торговли, направленной на ЕС – это хорошо. Но 2% торговли ЕС, направленной на Россию, – это плохо. Взаимозависимость двух сторон в данном случае не адекватна. В результате новый раскол Европы, несмотря на все процессы глобализации, в конечном счете может стать неизбежным.

В то же время само движение к ЕС, не говоря уже о членстве в нем, могло бы оказывать благотворное воздействие на Россию, ее развитие, ее международные позиции. Для того чтобы реорганизовать себя, России необходим элемент состязательности, ее общество все время должно иметь перед собой пример того, чего можно достичь, разумно сочетая рациональность, энергию и собственный национальный характер. Постоянно соприкасаясь с Европейским сообществом, живя в нем, постоянно сталкиваясь с его образом жизни, осваивая его нормативы и процедуры, испытывая давление не только его интеграционного механизма, но и его обществ, Россия постепенно превращалась бы в цивилизованное, демократическое государство, в котором выгоднее быть честным и законопослушным, чем бесчестным и лукавым, строящим свое благополучие в обход закона. Конечно, для этого нужно время, не говоря уже о колоссальных трудностях, которые пришлось бы преодолевать. И для этого нужна научно обоснованная программа вхождения в европейскую интеграцию, разбитая на этапы, где каждый этап устанавливал бы промежуточную цель, время, необходимое для ее достижения, и расстояние, оставшееся до финиша.

К сожалению, российская политическая элита, видимо, решила не связываться с осуществлением подобного проекта, априорно признав его либо неосуществимым, либо не совпадающим с национальными интересами страны. Об этом недвусмысленно было заявлено в документе “Стратегия развития отношений Российской Федерации и Европейского союза на среднесрочную перспективу (2000–2010)”16, одобренном правительством России осенью 1999 г. В нем, в частности, говорится: “Партнерство Россия – Европейский союз в рассматриваемый период будет строиться на базе договорных отношений, то есть без официальной постановки задачи присоединения или “ассоциации” России с Европейским союзом. Как мировая держава, расположенная на двух континентах, Россия должна сохранить свободу определения и проведения своей внутренней и внешней политики, свой статус и преимущества евроазиатского государства и крупнейшей страны СНГ, независимость позиций и деятельности в международных организациях”.

Можно отметить, что в отношениях с ЕС Россия практические испытывает те же самые проблемы, которые возникают в системе ее отношений с НАТО: желая вступить в интеграционную организацию, она не соответствует минимальным критериям членства в ней. В то же время Москва не согласна играть в ней роль, ниже той, которую играет ведущий член такой организации. Это вечная проблема, которую Москва никак не может решить. Это проблема выбора – кем быть: лидером в команде отстающих или отстающим в команде лидеров? К тому же Россия пытается играть роль, которая (во всяком случае пока) ей не по силам: ей хотелось бы быть ведущим государством (лидером) и в Европе (на что претендует ЕС) и на Востоке (на что претендует Китай).

Между тем и в Западной Европе существуют свои определенные сомнения относительно членства России в ЕС. Первое из них сводится к тому, что нынешняя Россия политически нестабильна, ее политическая система не устоялась, напряженность ощущается не только между титульной нацией и национальными меньшинствами, но и между периферией и центром, механизмы преодоления противоречий по линии личность–общество–государство не отрегулированы. В результате существует опасение, что все эти и подобные элементы нестабильности в случае присоединения России к ЕС могут быть перенесены и на его почву, войти в зону его ответственности.

Второе сомнение затрагивает цивилизационную и смыкающуюся с ней проблему ценностей. Многие российские политики, эксплуатируя идею российской самобытности (исключительности), предпочитают говорить о евразийской ориентации страны и в связи с этим о приоритете в российском мышлении евразийских ценностей. Что под этим понимается – вряд ли кто вразумительно сможет объяснить, но глубокий смысл подобных утверждений очевиден для западноевропейцев: евразийские ценности – значит не европейские или, если идти дальше – антиевропейские. Поэтому, когда затрагивается вопрос о возможном присоединении России к ЕС, западные оппоненты подобной идеи обычно выдвигают тезис о цивилизационной несовместимости России и Европы. Наиболее часто к подобной аргументации прибегают политические деятели из стран Центральной и Восточной Европы, некогда бывшие советскими сателлитами, ныне ставшие более правоверными европейцами, нежели сами отцы-основатели ЕС. Разумеется, в России определенные слои общества не принимают европейскую систему ценностей прежде всего потому, что по тем или иным (идейным или материальным) соображениям не приемлют демократию вообще. Некоторые представители российской элиты просто прикрываются жупелом самобытности, евразийства для того, чтобы подорвать, исказить, повернуть вспять процесс демократизации, мешающей им чувствовать себя вольготным хозяином страны. Но говорить об этом откровенно рискуют только в провинции или в сельской местности. Остальные же предпочитают говорить об особости и специфичности России. Между тем Великобритания тоже специфична, если сравнивать ее с Германией, а Испания совершенно не похожа на Скандинавию, с другой стороны, в Канаде столько же снега, сколько и в России, но они опять-таки не похожи друг на друга. Любая общность специфична в своем конкретном проявлении, иначе и быть не может. Индия и Япония в еще большей мере азиатские страны, нежели Россия, но они остаются демократиями.

Наконец,