В. Н. Порус Философия и методология общественных и естественных наук Программа курса

Вид материала

Программа курса

Содержание Рационализм и антирационализм в философии Универсальность объяснения Объяснение в дедуктивных науках Объяснение в эмпирических естественных науках

Подобный материал:

• Программа курса методология истории д филос н., проф. Антипов Г. А. Новосибирск 2004, 62.35kb.
• Темы рефератов, соответствующие актуальным проблемам в содержании основных разделов, 111.87kb.
• Программа курса дополнительного образования по профилю "Геология и элементы других, 628.85kb.
• Программа дисциплины Философия (1-2 модули) для направления 033000. 62 Культурология, 422.57kb.
• Программа Вступительных испытаний Философия и методология науки и техники По направлению, 550.27kb.
• Программа дисциплины Философия экономической науки для направления 030100. 62 «Философия», 291.98kb.
• Программа дисциплины управление персоналом для всех специальностей юридического факультета, 174.41kb.
• Биография и проблематика конфликта в социологии Макса Вебера, 241.17kb.
• Программа предусматривает проведение семинарских и практических занятий по освоению, 180.43kb.
• Рабочая программа по дисциплине Философия и методология науки для специальности философия, 854.82kb.

Рационализм и антирационализм в философии

Логика и философия на протяжении многих столетий являлись теми сферами теоретической деятельности, в которых рациональное, опирающееся на систематическую аргументацию и обоснование мышление играло центральную роль. Различного рода мистические, отвергающие рационализм учения, хотя и существовали, однако, в основном на периферии философской мысли. Впервые серьезный шаг в направлении иррационализма (хотя и преподносимого в качестве высшей формы рациональности) был сделан Г. Гегелем. Этот шаг был связан с его критикой формально-логических истин (законов). Гегель полагал, что область действия этих истин весьма ограничена и составляет предмет рассудочного, эмпирического мышления. Кроме рассудочного, есть мышление сущностное, постигающее внутренний динамизм мира, и оно подчиняется не формальной, о собой, диалектической логике. Одной из основных характеристик этой новой логики был отказ от фундаментального принципа запрета формально-логического противоречия, признания в противоречии не ошибки разума, а наоборот. – проявлении высшего типа рациональности. Попытка использовать этот высший тип рациональности в понимании явлений природы привела немецкого мыслителя к множеству таких определений и формулировок, содержащихся в его "философии природы", которые трудно называть иначе как интеллектуальной безответственностью и неуважением к результатам, полученным естествознанием, следствием чего стало резко отрицательное отношение многих ученых-естественников к философии вообще.

В современной философии объектом критики противников рационализма чаще всего отказываются законы противоречия, исключенного третьего и тождества. Напомним их происхождение и содержание. Эти законы сформулировал Аристотель в контексте его противостояния античному релятивизму и софистике. Как известно основоположником диалектики Гераклитом был выдвинут онтологический принцип, согласно которому в мире нет ничего посто­янного, качественно устойчивого, неизменного. Впоследствии из этого принципа были сделаны два крайних гносеологических вывода. Кратил и его последователи заключили, что в силу онтологической неопределенности бытия невозможно никакое истинное знание. Отсюда следовало, что как утверждение о чем-либо, так и его отрицание в равной мере являются заблуждениями. В свою очередь, софисты Протагор и Горгий настаивали на том, что равно приемлемы и утверждение о чем-либо, и его отрицание.

Не соглашаясь ни с теми, ни с другими, Аристотель исходит, прежде всего, из убеждения, что в относительно изменчивом мире всегда есть нечто устойчивое, качественно определенное, то есть сам объект изменения. Более того, мышление в состоянии "уловить" сущее в его качественной определенности. Аристотель возражает релятивистам так: если мы имеем два противоречащих суждения, то есть таких, в одном их которых что-либо утверждается, а в другом то же самое отрицается, то одно из них истинно, а другое – ложно. Иначе говоря, противоречивые суждения не могут быть оба ложными, одно из них истинно. Это и есть то, что впоследствии получило название закона исключенного третьего. Софистам же Аристотель отвечает, что из двух суждений А и не –А по крайней мере одно является ложным, то есть противоречащие суждения не могут быть оба истинными. В этом и заключается логический закон противоречия. Что касается закона (или, точнее, методологического принципа) тождества, то его содержание Аристотель формулирует так: "невозможно ничего мыслить, если не мыслить каждый раз что-нибудь одно". Иначе говоря, мысль (понятие, суждение) именно как эта, а не другая мысль, должна оставаться неизменной в контексте некоторого рассуждения.

Добавим, что любая критика этих законов как универсальных принципов определенного, последовательного и доказательного мышления будет доступна для человеческого понимания, если эта аргументация будет удовлетворять все тем же формальным условиям, которые детерминируют указанные законы. И именно Аристотель сумел в полной мере осознать фундаментальное значение этих законов для человеческого мышления.

Однако не следует упускать из виду и другое: анализируемые законы, задавая некие рамочные (формальные) условия всякого мышления, могут выполнять свою нормативно-регуляторную функцию лишь при наличии некоторых гносеологических предпосылок: предметы наших суждений (то, о чем в них что-либо утверждается или отрицается), а также соотносимые с предметами свойства и отношения должны быть представлены (выделены, обобщены) в этих суждениях понятийными средствами (с помощью индивидных концептов, обобщающих понятий т.д.); суждения должны быть настолько определенными (точными), чтобы были ясны условия их истинности; суждение должны "говорить" не о самом себе, а о чем-то другом (возможно и о другом суждении) и т.д. Когда такого рода предпосылки в отношении суждений не удается реализовать, применение к ним основных законов логики не дает ничего, кроме логических несуразностей (парадоксов, апорий, антиномий и т.п.). Достаточно привести пример парадоксов "лысый" им "куча". Вопреки очевидным фактам, что есть лысые люди и что из зерен образуются кучи, он "доказывал", что ни первых, ни вторых не существует. Основная причина парадоксов – необоснованное применение логических стандартов к нерационализированным понятиям: в содержании терминов "лысый" и "куча" отсутствуют общезначимые (объективные) признаки отличия лысых от нелысых и куч от того, что кучей не является, а потому и предложения, включающие эти термины, не выражают, строго говоря, суждений. Кроме того, Евбулид использует метод рассуждения, называемый сегодня полной математической индукцией, который применим лишь к особого рода математическим объектам, но отнюдь не к объектам эмпирическим.

Рассмотрим еще один пример видимого "нарушения" закона противоречия. Логически противоречивыми кажутся высказывания, что протоны в ядре атома притягиваются друг к другу и одновременно отталкиваются друг от друга. Но необходимо учесть, что протоны притягиваются как гравитационные массы, а отталкиваются друг от друга на другом основании – как частицы, имеющие одинаковый (положительный) электрический заряд, поэтому предметные значения одного и того же имени "протон" в приведенных высказываниях различны и никакого нарушения закона противоречия нет. В физике (как и в большинстве других наук) вовсе не обязательно прямо используется логическая терминология. Однако язык физики строится так, что с логической точки зрения он вполне корректен. Так, физик скажет, что протоны участвуют в двух различных типах взаимодействия (гравитационном и электромагнитном), направление и интенсивность которых подчиняются различным законам.

Закон исключенного третьего также неоднократно подвергался критике. Гегель, приводя в качестве примера, якобы опровергающего данный закон суждение "дух является зеленым и дух не является зеленым" полагал, что ни одно из входящих в него простых противоречащих суждений ("дух является зеленым", "дух не является зеленым") не может быть оценено как истинное. Это замечание Гегеля по отношению к названному логическому закону получило широкое хождение. Между тем первое из приведенных суждений – "дух является зеленым" является внутренне противоречивым, поскольку дух не может иметь эмпирического измерения, тогда как предикат "зеленый" относится к языку наблюдения.

Возвращаясь к вопросу о специфике философского дискурса, о том, насколько необходимы в нем принципы логической рациональности, следует учитывать следующее. Каждая значительная философская теория создает свою категориальную "геометрию" пространства человеческого мышления, достраивает либо перестраивает ранее использовавшееся, вводя в них новые концептуальные средства. Основания (причины) мутаций философских концептуальных систем могут быть различными ("здравый смысл, метафизические прозрения, проблемы научного познания или общественного развития и т.д.), важно то что новая категория, новая философская концепция способна существенно изменять способ восприятия мира и характер его изображения на "экране" человеческой мысли (конкретные детали уточняются с использованием терминов конкретных наук). В этом и состоит задача философии: "формулировать, изобретать, изготавливать концепты" (Ж. Делез, Ф. Гваттари) как средства рационализации предельных оснований человеческого бытия и познания.

В процессе философского творчества (создания новых концептуальных средств и систем) возможны логические аномалии (противоречия, тавтологичность дефиниций, смысловая неопределенность и т.п.). На этом этапе вполне уместны диалог, дискуссия, полемика, в структуре которых присутствуют не только дедукция, но и индукция, контекстуальные виды аргументации. Однако этот процесс рождения и становления нового концепта должен рано или поздно завершиться стадией его дефинитивного оформления. Тот мыслитель, который взял на себя решение этой задачи, по праву считается автором данного концепта, который переходит при этом в область общественного философского сознания. С этого момента дискуссия с использованием нового продукта философской мысли переходит в иное "измерение": устанавливаются неявные компоненты его содержания, ранее невыявленные смысловые связи с другими концептуальными системами (в частности, его совместимость или несовместимость с ними), выявляется эвристический потенциал возникающего на его основе категориального пространства мысли. На данном этапе мышление нуждается в аналитических дедуктивных средствах, а дискуссии, полемика возникают либо как результат ошибок паралогического характера, либо в связи с неприятием нового концепта в целом (аналогично тому, как формируется оппозиция новой парадигме в мире науки). В последнем случае полемика утрачивает свою рациональность: было бы сверхутопичным склонить философа, работающего, скажем, в гегельянской парадигме, принять решение какой-либо проблемы в неокантианском категориальном пространстве мысли. Именно поэтому, как пишут Ж. Делез и Ф. Гваттари, "можно даже сегодня оставаться платоником, картезианцем или кантианцем, ибо вполне правомерно считать, что их концепты способны вновь заработать применительно к нашим проблемам и воодушевить собой на творчество тех концептов, которые еще предстоит создать".

Обсуждая специфику философского дискурса, соотношения в нем логической рациональности и элементов, выходящих за ее рамки, эти же авторы утверждают следующее: "Спорить хорошо за круглым столом, но философия бросает свои шлифованные кости на совсем иной стол. Самое малое, что можно сказать о дискуссиях, так это то, что они не продвигают дело вперед, так как собеседники никогда не говорят об одном и том же… Спорящие всегда оказываются в разных планах. Критиковать – значит просто констатировать что старый концепт, погруженный в новую среду, исчезает… Философия … не выносит дискуссий".

С этой точки зрения логическая строгость и последовательность в полной мере характеризует дискурс в пределах определенной концептуальной системы или, по крайней мере при соприкосновении относительно близких в концептуальном плане систем. В противном случае в игру вступают иные, менее четко определенные формы рациональности, на основе которых отдается предпочтение той или иной системе. В этих формах рациональности существенную роль играют этические, эстетические и другие ценностные компоненты.

"Коммуникативная рациональность" Ю. Хабермаса

Важный вклад в современное понимание проблемы рациональности внес выдающийся немецкий философ и социолог Ю. Хабермас. Творчество Ю. Хабермаса связано с глубоким осмыслением нынешнего этапа развития западных демократических обществ, постоянно растущей роли науки и техники, неудовлетворенности мыслителями господствующими в западной философской мысли технократическим моделям и интерпретациям общественного развития. С конца 60-х годов Ю. Хабермас регулярно публикует книги, каждая из которых становится событием не только в западной философии, но и в интеллектуальной жизни Запада в целом. Он является крупнейшим теоретиком "Франкфуртской школы" философских и социальных исследований, (основателями которой были Т. Адорно, М. Хоркхай­мер, Г. Маркузе), внесшей большой вклад исследование и теоретическое обобщение многих актуальных проблем современной цивилизации. Впервые Ю. Хабермас посетил нашу страну в 1989 году по приглашению Института философии АН СССР, где он прочитал три лекции, участвовал во многих беседах и дискуссиях с коллегами. В 1995 году московские лекции и интервью, а также некоторые другие материалы, связанные с творчеством Ю. Хабермаса, были впервые опубликованы на русском языке под названием "Демократия, разум, нравственность". Вполне правомерно утверждение, что именно с этими тремя фундаментальными понятиями связано все творчество немецкого мыслителя.

Одной из главных движущих сил, определяющих развитие современной цивилизации, являются наука и технология, поэтому чрезвычайно актуальной с точки зрения Ю. Хабермаса, следует считать разработку "моделей" и "проектов" новых человеческих отношений, выходящих за рамки узко трактуемой научно-технической рациональности, выявляющих более глубокие смыслы человеческого существования. Решение этой задачи существенным образом связано с развитием новой, "коммуникативной" рациональности, позволяющей выйти за рамки жестких норм научно-технической рациональности, в частности, за счет вовлечения в процесс коммуникации, критического обсуждения важнейших для общества проблем всех его интеллектуальных ресурсов. Речь идет о том, что не только выдающиеся деятели науки, культуры, искусства, известные политические лидеры, представители бизнеса и т.д., но и образованная, просвещенная общественность, способная активно участвовать в рациональном критическом анализе социально значимых проблем, должна активно формировать общий интерес к этим проблемам и тем самым активно содействовать их решению. Коммуникативная рациональность, по Ю. Хабермасу, предполагает возможность и необходимость гармоничного сочетания теоретико-познавательного, этического и эстетического критериев. Смысл и содержание этих критериев также не являются абсолютными и статичными, они должны постоянно обновляться в процессе свободного и открытого дискурса (этот термин, характерный для работ Ю. Хабермаса, в последнее время все более широко используется философами, социологами, политологами, культурологами). Термин "дискурс" для Ю. Ха­бермаса означает не просто обсуждение, рассуждение, дискуссию как таковые, но последовательный процесс выработки и обоснования новых культурных смыслов и духовных ориентиров, активно воздействующих на развитие общества и самого человека, способствующих разрешению и предотвращению многообразных конфликтов различной природы и масштабов, характерных для современной цивилизации, ориентиров, гармонизирующих всю систему социальных связей и отношений.

Важное место в свободном дискурсе, с точки зрения Ю. Хабермаса, играют тексты как величайший феномен культуры, одно из главных проявлений человеческой рациональности. Текстовая коммуникация предполагает понимание, интерпретацию, появление новых проблем, смыслов, оценок, порожденных в процессе ее реализации. Подобная коммуникация осуществляется как на индивидуальном, так и коллективном уровне, когда возникающее новое содержание становится достоянием коллективного, в том числе массового, сознания.

На основе выдвинутых им идей Ю. Хабермас разработал важные не только в теоретическом плане, но и практически актуальные положения, позволяющие разрешать конфликты, искать консенсус и компромисс. Взгляды Хабермаса существенно отличаются от взглядов других исследователей, пытающихся найти основы консенсуса, например, от известного социолога Э. Дюркгейма, для которого решающей в достижении общественной солидарности является ритуальная практика, а не действия, ориентированные на согласование интересов. По Хабермасу, консенсус как полное согласие сторон, имеющих различные (и даже противоположные) интересы, в общем случае невозможен. Однако возможно согласие относительно правил деятельности по достижению компромисса. Компромисс обязательно предполагает способность жертвовать частью собственных интересов для максимализации общего блага. Эта способность заложена как в сфере практического действия, так и в сфере коммуникаций.

В практической сфере преследование собственных интересов индивидами, коллективами, социальными группами основано на признании правила, в соответствии с которым каждый имеет право поступать аналогичным образом. Однако этого правила недостаточно для устранения возможности конфликта, поскольку интересы могут сталкиваться. Чтобы избежать столкновения, приходится жертвовать частью интересов. Например, производитель, понимая, что он и его конкуренты загрязняют окружающую среду, вынужден считаться с общим интересом сохранить чистоту окружающей среды, поскольку в конечном итоге он сам в ней заинтересован. Даже если бы его производство было единственным источником загрязнения, он не мог бы позволить себе загрязнять ее сверх некоторого предела (зависящего от действующего законодательства, общественного мнения и т.д.). Поэтому он обязан пожертвовать частью своих интересов, касающихся прибыли, в интересах экологического императива. Это – пример компромисса. Способность воли к спонтанному действию (свобода) ограничена стремлением к самореализации при сохранении возможности такой же самореализации для других, а в случае столкновения интересов и целей (конфликтных ситуаций) не дать им возможности перерасти в непродуктивные, разрушительные и в конечном итоге опасные для общества в целом конфликты.

Теория консенсуса вводит новые трактовки понятий консенсуса, компромисса, подчеркивает необходимость для их смягчения и разрешения рациональной коммуникации, развитие продуктивного диалога между различными подходами, точками зрения, в том числе опирающимися на различные мировоззрения системы ценностей.

Последнее особенно важно с учетом огромных различий уровней экономического и технологического развития, исторического опыта, культурных традиций, накопленных современной цивилизацией, трудности выработки, обоснования и тем более реализации таких проектов, которые опирались бы на единое понимание основных ценностей и консенсус, достигнутый хотя бы на уровне политической и интеллектуальной элиты большинства стран. Исторический опыт свидетельствует о том, что даже универсальные идеи свободы, социальной справедливости, политической демократии могут существенно различным образом интерпретироваться, а тем более воплощаться в жизнь. Эти идеи и сегодня остаются дискуссионными, при этом не только в политическом, экономическом, но и методологическом, философском дискурсе. В частности, еще задолго до краха советского типа социализма и распада СССР, Ю. Хабермас отмечал теоретическую неразработанность вопроса соединения демократии и социализма основоположниками марксизма как одну из причин исторической неудачи социалистического эксперимента, осуществляющегося в нашей стране и странах, находившихся под ее политическим и идеологическим влиянием и контролем.

В связи с высказываниями Ю. Хабермаса об исторически нереализованной необходимости понять социализм как открытое общество, обеспечивающее своим гражданам максимальные возможности участия в обсуждении и выработке конкретных условий реализации принципов свободы и справедливости, важно отметить следующее. Свободный дискурс, основанное на принципах рациональности (понимаемых в самом широком смысле), обсуждение важнейших проблем современной цивилизации, конечно, является необходимым условием их решения. Но является ли это условие достаточным? Видимо, оно может быть достаточным только в том случае, если участники дискурса согласны между собой в понимании содержания фундаментальных ценностей и целей, их иерархии, тех ресурсов и усилий, затраты которых приемлемы для их достижения. Такое согласие далеко не всегда существует. Скажем, на вопрос о том, что такое социализм, какими критериями он характеризуется как экономическая и политическая система, конкретный образ жизни, никогда не было дано ответа, который бы устраивал всех, кто объявлял себя приверженцем социалистической идеологии. На протяжении многих лет те или иные ее версии объявляли только себя соответствующими принципам социального прогресса, подлинным интересам трудящихся и т.п., тогда как другим отказывалось в этом праве, и они объявлялись ревизионистскими, враждебными социализму. Попытки либерализации реального социализма привели в 1968 г. к тому, что в дискуссии о социализме решающую роль сыграли силовые аргументы. В эпоху перестройки дискуссия о "подлинном социализме" велась особенно активно, приведя, в частности, к казавшемуся странным выводу, что в наибольшей степени он реализован в ряде западноевропейских капиталистических стран.

Таким образом, даже в том случае, когда участники дискурса считают себя разделяющими один тип мировоззрения и систему ценностей, на практике ситуация оказывается значительно сложнее. Тем более это относится к случаям, когда мировоззрение и системы ценностей потенциальных участников дискурса существенно или радикально отличны. Сама возможность рационального дискурса при этом оказывается проблематичной. Например, вряд ли можно организовать продуктивное обсуждение основных догматов мусульманства с участием убежденного атеиста и фанатичного приверженца ислама, поскольку не только системы ценностей, но и само понятие рациональности у них принципиально отличаются. В частности, то, что первый будет рассматривать в качестве аргументов, логически и эмпирически обоснованных (хотя бы с определенной вероятностью), второй воспримет как святотатство. Не случайно, по отношению к представителям различных конфессий считается необходимым соблюдение принципа "не оскорблять чувства верующих", в то время как не существует аналогичного принципа "не оскорблять чувства неверующих". Эта асимметрия означает, по крайней мере, что свободный, рациональный, исключающий эмоциональный накал дискурс относительно всех проблем конкретного вероучения неприемлем для его последователей. Необходимым условием реальности и продуктивности подобного дискурса является отказ от различного рода табуирования тем, имен, принципов и т.д., то есть признание их доступными рациональному рассмотрению и анализу.

Вообще говоря, все сказанное выше относится к возможности и осуществимости рационального дискурса между сторонниками любых существенно различных мировоззрений, систем ценностей, образов жизни т.д. Этот дискурс может привести к каким-либо положительным результатам лишь при соблюдении, по крайней мере, принципа толерантности, желании рационально проанализировать и сравнить отношение к тем или иным проблемам и способам их решения. Подобная толерантность имеет свои пределы, связанные, например, с неприемлемостью для участников дискурса идеологических принципов расизма, фашизма, сионизма, коммунизма, исламского фундаментализма и т.д. Кроме того, весьма различный смысл может вкладываться представителями разных культур и образов жизни в такие фундаментальные понятия и принципы как "права и свободы граждан", "базовые материальные потребности", "допустимый уровень экономической и социальной дифференциации", "честная конкуренция", "социальная справедливость" и множество других. А ведь именно их конкретная практическая реализация в различных странах на основе соответствующих законов и проводимой социально-экономической политики и определяет в значительной степени гетерогенность современной цивилизации, несопо­ставимость уровня и качества жизни в богатейших и беднейших странах, нали­чие огромных социальных контрастов во многих богатых странах.

Каждое государство и мировая цивилизация в целом всегда обладают конечным объемом материальных, финансовых, интеллектуальных и иных ресурсов. Проблема эффективного расходования этих ресурсов, определения приоритетов всегда является чрезвычайно сложной и в принципе не имеющей однозначного, убедительного для всех решения. Действительно, что является более важной, первоочередной задачей, например, для России: совершенствование системы образования, улучшение системы здравоохранения, решение проблем армии и правоохранительных органов, поддержка науки? Различные политические силы, представители соответствующих сфер деятельности всегда будут иметь существенно различные точки зрения по поводу оптимальности того или иного решения, обоснованности аргументов, на которые оно опирается. Никакие дискуссии, сколь бы долго они ни велись и кто бы в них ни участвовал, в принципе ничего здесь изменить не могут. Тем более, что в жизни всегда реализуется какой-то один вариант и у сторонников иных вариантов сохраняется возможность говорить о том, что реализованный вариант оказался неэффективным, ошибочным, вредным для страны и ее граждан и т.д. Точно так же неизбежны различные точки зрения относительно программ и проектов, в существенной степени опирающихся на профессиональные знания, например, относительности необходимости и безопасности развития атомной энергетики. При этом даже страны со сходным уровнем культуры, экономического и социального развития могут выбирать принципиально различные стратегии: например, во Франции огромную роль в производстве электроэнергии играли и будут продолжать играть атомные станции, тогда как в Германии и Австрии взят курс на постепенный отказ от таких станций. Этот отказ, безусловно, имеет во многом символический характер, поскольку радиоактивное заражение не признает границ, а ряд французских атомных станций находится вблизи границы с Германией.

Ярким примером неспособности современного мирового сообщества решать проблемы в рамках рационального обсуждения и снятия с его помощью остроты конфликта, является недавний пример войны в Ираке. Какие бы аргументы в пользу или против необходимости прибегать к силе для разоружения режима С. Хусейна (и его свержения) ни выдвигались, они вторичны по отношению к факту наличия в мире державы, имеющей возможность это сделать в одностороннем порядке и к наличию у ее политического руководства решимости реализовать эту возможность несмотря ни на какие аргументы, в том числе выдвигаемые и многими союзниками этой державы.

Приведенные выше примеры, казалось бы свидетельствуют об относительной ограниченности рационального дискурса во многих сферах политики, экономики, культуры. Однако несмотря на это он должен оставаться важнейшим инструментом обсуждения проблем, значимых для конкретных стран, регионов и цивилизации в целом, условий, предпосылок, путей и методов их решения хотя бы потому, что иного, более надежного и совершенного инструмента вид Homo sapiens пока не выработал.


К. А. Зуев


Научное объяснение


Данный учебный материал может послужить, основой развернутого доклада на семинаре, он может быть использован также при написании эссе. В материале рассматриваются различные типы научного объяснения в зависимости от специфики тех дисциплин, где эти объяснения используются. Во введении показана универсальность объяснения как характеристики жизнедеятельности человека.

Универсальность объяснения

"Объяснение" является универсальным понятием, тесно связанным практически со всеми сторонами нашей жизни и деятельности. В процессе общения с другими людьми человек постоянно объясняет причины своих поступков, основания принимаемых решений, свои предпочтения, симпатии и антипатии и т.п. Объяснение присутствует и в мысленном диалоге с самим собой, когда человек размышляет о причинах и мотивах собственных мыслей и действий, обоснованности актов выбора и стратегий поведения, о своих эмоциональных состояниях. С процедурой объяснения человек сталкивается с детства, когда в ответ на вопрос "почему?" (или без этого вопроса) родители, учителя, другие взрослые объясняют ему самые разные вещи, от устройства окружающего мира до причин, по которым одни действия, поступки, слова считаются хорошими или допустимыми, а другие – нет. В течение всей жизни каждый из нас постоянно выслушивает и воспринимает (с той или иной степенью критичности) объяснения самого различного рода (причин конкретных событий – экономических, политических, социальных; моральных норм, принципов поведения, идеологических и религиозных учений; многообразных явлений культуры – литературных произведений, кино, театра, музыки, моды и т.п.). Конструированием таких объяснений и их доведением до массовой аудитории занято множество людей – политиков, экономистов, журналистов, религиозных лидеров, деятелей культуры, ученых и т.д. Видовым признаком человека является его "разумность", ярким проявлением которой можно считать способность конструировать, воспринимать и критически оценивать различного рода объяснения. Характер этих объяснений, восприятие их как более или менее обоснованных и убедительных во многом зависит об общего уровня достигнутых обществом знаний, образования и культуры, от конкретных исторических, национальных и религиозных традиций, а также от индивидуальных особенностей человека, объясняющего что-то или воспринимающего адресованные ему объяснения.

Развитие научного знания оказалось органически связанным с формированием научного объяснения, которое стало одной из важнейших целей и функций любой науки. Научное объяснение фактически можно считать синонимом более глубокого и полного познания окружающего мира, на основе которого разрабатываются сложнейшие технологии, качественно изменяются экономика и другие сферы человеческой деятельности. Научное объяснение отвечает прежде всего на вопросы "как?", "почему?", относящиеся к качественным характеристи­кам и количественным параметрам, структуре, причинно-следственным связям тех явлений, процессов, объектов и т.д., которые изучаются различными науками. При этом типы научного объяснения могут существенно различаться.

Объяснение в дедуктивных науках

В дедуктивных науках, например в теоретических разделах математики, объяснение чаще всего предполагает формулировку и логическое доказательство некоторых общих утверждений (теорем) на основе принятых определений и аксиом или решение более конкретных задач на основе ранее доказанных теорем, использования принятых в данном разделе математики свойств и отношений соответствующих математических объектов (чисел, функций, матриц, геометрических объектов и т.д.), формальных правил и алгоритмов. Например, объяснение такого фундаментального свойства множества простых чисел, как его бесконечность, связано с доказательством теоремы о том, что не существует наибольшего простого числа. Общеизвестный вариант доказательства этой теоремы (методом "от противного") опирается лишь на теорему о единственности разложения любого натурального числа на простые сомножители. Объяснение того, что эвклидова геометрия не является единственно возможной, было связано с открытием Н. Лобачевским непротиворечивости "воображаемой" геометрии, основанной на системе аксиом, использующей постулат, отличный от так называемого "пятого постулата" эвклидовой геометрии (о единственности параллельной, проходящей через точку на плоскости, лежащую вне данной прямой). Аналогичные результаты были независимо получены венгерским математиком Я. Больяи, обобщены в работах К. Гаусса и Б. Римана.


Объяснение в эмпирических естественных науках


В эмпирических науках, ярким примером которых является физика, объяснение, как правило, опирается на открытие и использование в качестве основного элемента процедуры объяснения конкретного естественнонаучного закона (закона природы) или совокупности таких законов. Скажем, траектория полета брошенного тела (им может быть пуля или снаряд) с высокой точностью рассчитывается на основе первого и второго законов механики и закона, устанавливающего зависимость величины сопротивления воздуха от скорости и формы движущегося тела. Поскольку математически задача сводится к решению обыкновенного дифференциального уравнения, необходимо задание таких начальных условий как начальная скорость тела и угол к горизонту, под которым оно брошено. В иных разделах физики могут использоваться другие законы и математический аппарат, однако общая схема объяснения, опирающегося на один или несколько физических законов, остается прежней.

Научные объяснения, опирающиеся на конкретные законы природы, всегда имеют относительный характер. Эта относительность связана с тем, что в процессе познания происходит открытие, подтверждение и обоснование все более общих, глубоких и точных законов. В соответствии с этим возрастают полнота и точность научного объяснения, оказывается возможным понять факты и эксперименты, не объяснявшиеся на основе ранее известных законов. Эти ранее известные законы выступают в качестве частных случаев более общих законов. Например, законы электричества и магнетизма оказались частным случаем общей теории электромагнитного поля, выраженной уравнениями Максвелла. Сила всемирного тяготения, зависимость которой от массы тел и расстояния между ними была открыта Ньютоном, получила более глубокое объяснение как проявление кривизны пространственно-временного континуума в общей теории относительности Эйнштейна. Важно отметить, что знание законов природы позволяет не только объяснять прошедшие события, но и достаточно точно рассчитывать их динамику во времени, то есть прогнозировать, предвидеть события в будущем. Такими событиями могут быть те или иные природные явления (например, солнечные и лунные затмения) или результаты экспериментов, параметры конкретных механизмов и технических систем, расчет и обоснование функционирования которых основаны на конкретных физических и других законах природы. Предвидение будущих событий возможно именно потому, что существование таких законов, то есть универсальных регулярностей, является фундаментальным свойством окружающего нас мира. Эти регулярности могут все полнее и точнее познаваться человеком и использоваться им в своей деятельности, что и определяет динамику научного и технологического прогресса. Законы природы позволяют науке не только объяснять и предвидеть определенные события, но и объяснять, почему тот или иной проект принципиально нереализуем. В истории науки хорошо известно, сколько интеллектуальных усилий и изобретательности было потрачено в попытках создать вечный двигатель. Позднее подобные проекты перестали принимать к рассмотрению. Но лишь через несколько десятилетий была окончательно объяснена принципиальная невозможность вечного двигателя. Для этого потребовалось сформулировать в наиболее общем виде один из фундаментальных законов природы – закон сохранения и превращения энергии. С этой точки зрения понятно, почему научное объяснение несовместимо с религиозным понятием "чуда", которое будто бы может произойти благодаря божественному вмешательству, искренней глубокой вере и т.п. "Чудо" – это прежде всего нарушение фундаментальных законов природы, а такие нарушения не зафиксированы и противоречат основным принципам науки, в достаточной степени подтвержденным всей истории ее развития. Кроме того, видимое нарушение какого-либо закона может означать и то, что существует боле общий и глубокий закон, формулировка и обоснование которого – за пределами возможностей сегодняшней науки.

Мы говорили пока о физических объяснениях, расчетах, предсказаниях. Насколько эффективны подобные, относительно простые объяснения и расчеты в других эмпирических науках, например, медицине, имеющей дело с гораздо более сложными объектами и процессами, чем механические и физические? Здесь подобные объяснения представляют, скорее, исключение, поскольку функционирование человеческого организма определяется множеством фундаментальных и частных физических, химических, биологических законов. Поэтому, например, объяснение многих типов заболеваний (скажем, создание общей теории раковых заболеваний), включая их раннюю диагностику, является целью медицины будущего. Более того, даже идентификация конкретного заболевания и установление его возможных причин по наблюдаемым симптомам (диагноз) часто представляет весьма непростую задачу, а уровень развития медицинской диагностики во многом определяет эффективность медицины в целом.

Еще один пример науки, которая важна прежде всего своими предсказаниями (прогнозами) – метеорология. Казалось бы, здесь используются достаточно простые и хорошо известны законы аэро и гидродинамики, тепловых процессов и т.д. и однако точный долгосрочный прогноз (объяснение того, каким образом будут развиваться атмосферные явления в будущем) пока недостижим. Причина здесь также, во-первых, в сложности взаимосвязей между интенсивностью солнечного излучения, облачностью, цикличностью теплового баланса мирового океана и атмосферы и т.п., во-вторых, в недостаточном объеме информации об основном резервуаре тепловой энергии – мировом океане, о реальном вкладе хозяйственной и иной деятельности человека в климатические процессы, в-третьих – в неустойчивости многих природных процессов. Эту неустойчивость, которая выражается, например, в быстром развитии и росте мощных циклонических вихрей над океаном, весьма трудно подается математическому анализу и надежному расчету. Хотя, безусловно, достоверность метеорологических прогнозов (особенно краткосрочных) возросла, прежде всего благодаря информации с метеорологических спутников и роста быстродействия компьютеров.