©Олжас Жанайдаров, 2004-2007 гг., 2010 г

Вид материала

Документы

Содержание Тетрадь Вадима. Записи на последних страницах. Перевод с английского языка.

Подобный материал:

• ©Олжас Жанайдаров, 2004-2007 гг., 2010, 1213.58kb.
• Постанова від 29 вересня 2010 р. N 887 Київ, 7143.45kb.
• Пояснительная записка к отчету об исполнении областного бюджета за 2007 год, 1324.72kb.
• Постановлениями Совета Министров арк №545 от 23. 11. 2005 №18 от 16. 01. 2007 №447, 4811.36kb.
• Национальной программы демографической безопасности Республики Беларусь на 2007-2010, 75.47kb.
• Правительство москвы постановление от 31 июля 2007 г. N 653-пп о среднесрочной городской, 352.88kb.
• Федеральный закон, 562.51kb.
• Научные публикации кафедры за 2004-2010, 130.03kb.
• Оходе выполнения программы «Пожарная безопасность на период 2004-2007 годы в городе, 15kb.
• Беженцы из Узбекистана в странах снг: угроза экстрадиции (май 2005 г. – август 2007, 2403.45kb.

В середине дождя

Роман


Часть вторая

Глава 10

*


Когда я учился в школе, родители три года подряд отправляли меня в детский лагерь «Сосновый бор», который находился в Московской области. По их мнению, солнце, свежий воздух и игры со сверстниками были теми вещами, которые могли на тот момент составить мое счастье. Но наблюдая организационную суматоху с воспитателями, отрядами, автобусами, путевками, я не чувствовал, как другие дети, никакого восторга. «Все в порядке?» – спрашивала мама. Я кивал головой в ответ.

Пребывание в «Сосновом бору» было сродни этому кивку головой. Разница между счастьем и удовлетворением – это разница между ответом «Да» и молчаливым кивком.


Это были скучные, однообразные дни. Я ел, спал, играл в футбол и настольный теннис. Вместо вечерних дискотек посещал местный видеоклуб, где смотрел американские боевики и комедии. Ни в каких конкурсах и соревнованиях, как правило, не участвовал. Лишь один раз занял второе место по настольному теннису. Еще меня иногда просили нарисовать что-нибудь для стенгазеты отряда.

По-настоящему в лагере я любил только две вещи. Первой была речка. Тихую и спокойную, ее с одного берега подпирал глухой, зеленый лес, а с другой – золотое поле. Река огибала территорию лагеря и терялась за бором.

На речку наш отряд ходил купаться и загорать. Правда, я больше предпочитал уединенные прогулки. Особенно мне нравилось одно местечко, скрытое от посторонних глаз, на которое я наткнулся в начале смены. Это был пригорок, окруженный с трех сторон высокими соснами. Отсюда открывался замечательный вид. Был виден и противоположный берег, и поле, и дороги, это поле пересекающие, – по ним, урча мотором, изредка проезжали автомобили, похожие на коричневых тараканов. После полдника я приходил сюда с листами бумаги и пытался запечатлеть эту красоту. У меня мало что получалось – я чувствовал, что не могу передать в рисунке все великолепие здешнего вида. Поэтому я обычно откладывал папку с листами и просто сидел, глядя вдаль, прислушиваясь к окружающим меня звукам.


Тогда же во мне проснулся интерес к книгам. В лагере «Сосновый бор» была замечательная библиотека с замечательной библиотекаршей. Ее звали Нина Сергеевна. Это была женщина лет 60, сохранившая, тем не менее, ясный, живой ум. Библиотека «Соснового бора» – вторая вещь, которую я любил в лагере.

Однажды я бродил по территории лагеря, изучая местные объекты, и зашел в библиотеку, где раньше не бывал. Внутри, за стойкой сидела женщина в очках, в легком, на бретельках, платье и с платком поверх голых плеч и читала книгу. Никого больше не было. Увидев меня, женщина оторвалась от чтения и, улыбнувшись, спросила:

– Хочешь что-нибудь почитать?

Я пожал плечами. Подошел к стеллажам. Здесь были в основном книги, выпущенные еще в советское время, – с рваными корешками и стертыми буквами на обложке. На одном из верхних стеллажей я увидел кипы журналов. Полистав их, положил обратно – на пальцах осталась серая пыль.

Я обернулся. Женщина, все так же улыбаясь, наблюдала за мной.

– Не можешь выбрать? – Она подошла ко мне. – Тебе сколько лет?

– Двенадцать.

– А что ты обычно читаешь дома?

– То, что по программе задают. А, рассказы про Шерлока Холмса хорошие. Еще Носова читал.

– Так. Понятно.

Женщина, окинув полки взглядом, вытащила две книжки.

– Что-нибудь из Уэллса и Дюма читал?

– Нет.

– Держи. – Женщина протянула мне книги. – Тебе понравится.

Сев обратно, она заполнила мой библиотечный формуляр.

– Меня зовут Нина Сергеевна, – сказала женщина, когда я уходил. – Прочитаешь – приходи еще. Снова что-нибудь тебе подберу.

За два дня я проглотил и «Человека-невидимку» Уэллса, и «Три мушкетера» Дюма. Придя к Нине Сергеевне, я сказал, что мне все понравилось.

– А я тебе новые книжки приготовила. – Она достала из-за стойки несколько книг. – Только ты теперь не торопись. Книжки, как и пищу, нужно глотать, тщательно пережевывая. А то ничего потом внутри не останется. Хорошо?

Я кивнул и посмотрел на новые книги. Здесь были «Вокруг света за 80 дней» Жюля Верна и «Война миров» Уэллса. Самой большой по размеру была синяя книжка с красивым пестрым узором на обложке. Я прочитал название – «Узбекские народные сказки».

– Сказки? – я недоверчиво поглядел на Нину Сергеевну. – Я же не маленький.

Библиотекарша посмотрела на меня поверх очков.

– А это сказки для больших. Для таких, как ты.

Я все еще сомневался. Нина Сергеевна сказала:

– Не понравится – сразу принесешь обратно.

Но делать этого не пришлось – узбекские сказки меня потрясли. Я влюбился в причудливый мир прекрасных пери, честных дервишей, хитроумных принцев и злых дивов. Когда я пришел к Нине Сергеевне после ужина, я светился от переполнявших меня чувств.

– Потрясающие сказки! – выпалил я.

– Вот видишь. – Когда Нина Сергеевна улыбалась, вокруг ее глаз собирались морщинки. – Скажу по секрету, я сама их до сих пор перечитываю. И возраст этому не помеха.

В тот день я не пошел в видеоклуб, а остался в библиотеке и до самого отбоя общался с Ниной Сергеевной.


В библиотеку кроме меня мало кто ходил. В маленьком зале было всегда тихо и прохладно. Поэтому теперь, взяв новые книги, я не уходил сразу, а оставался и разговаривал с Ниной Сергеевной. Мы обсуждали прочитанные мною рассказы и романы, делились впечатлениями, спорили. Нина Сергеевна была интересной собеседницей.

– Откуда вы столько про литературу знаете? – как-то спросил я Нину Сергеевну.

– Литература – это моя профессия. Я в школе тридцать лет ее таким, как ты, преподавала.

– А сейчас?

– А сейчас я отдыхаю.

После повестей Кира Булычева Нина Сергеевна неожиданно дала мне почитать рассказы Гоголя.

– Мы в школе Гоголя проходили. Но что-то мне не очень понравилось, – сказал я.

– В школе многие вещи кажутся скучными. Потому что – в школе. Я подобрала рассказы, которые будут тебе интересны.

Нина Сергеевна не ошиблась и в этот раз. Ее подборку я прочитал с удовольствием.

– Больше всего мне понравился «Вий», – сказал я позже.

– Когда «Вий» читал, страшно не было?

– Было, – признался я. – Но оторваться не мог.

– «Вий» – любимый рассказ моего внука. Он твой ровесник.

– А он сейчас в лагере?

Нина Сергеевна покачала головой:

– Нет. Он в Курске, там семья моего младшего сына живет. Я к ним каждую осень погостить приезжаю. Мы любим ходить в лес и собирать грибы. А еще у меня дача есть – я замечательную ежевику выращиваю и делаю варенье.

– Ежевика? А она вкусная? – спросил я.

– Очень. Я на выходные домой поеду, и тебе баночку привезу, – улыбнулась Нина Сергеевна.

– Спасибо. А у вас есть и старший сын?

– Да. Он в Москве работает. Метеорологом.

Нина Сергеевна о своем обещании не забыла и привезла после выходных варенье. Мы сидели в библиотеке и пили чай с ежевикой. Рядом со мной лежала папка с рисунками – я только что сходил на речку.

Заметив папку, Нина Сергеевна попросила показать рисунки. Посмотрев работы, сказала:

– Ты очень хорошо рисуешь. В художественной школе занимаешься?

– Нет.

– Сам? – удивилась она. – Какой молодчина!

Нина Сергеевна в задумчивости рассматривала листы. Затем сказала:

– Я, кажется, знаю, что тебе дать почитать.

Она направилась к стойке. Порывшись у себя, Нина Сергеевна достала книжку небольшого формата и протянула мне.

– Это сборник стихов одного японского средневекового поэта. Его звали Мацуо Басё. Стихи необычные. Трехстишия. Называются «хокку».

Я раскрыл сборник на одной из страниц посередине.

– «Ива склонилась и спит. И кажется мне, соловей на ветке – Это ее душа», – прочитал я.

Нина Сергеевна сказала:

– Хокку – это словесная живопись. Если не можешь запечатлеть что-то в рисунке – то можешь запечатлеть это в словах. Я дарю тебе эту книжку.

О Японии Нина Сергеевна могла рассказывать часами. Я с открытым ртом слушал ее истории о великих императорах, самурайских традициях, национальной кухне.

– Мой муж был японистом, – сказала она. – В Японию ездил не раз. Однажды даже взял меня с собой.

– А где он сейчас?

– Он умер. Два года назад.

Я опустил глаза. Нина Сергеевна потрепала меня по макушке:

– Ничего. Ты же не знал.

Мы общались друг с другом почти всю смену. Нина Сергеевна уезжала на четыре дня раньше. «Нужно заехать к старшему, в Москву. Увидимся в следующем году», – сказала она мне.


Приехав на следующее лето в «Сосновый бор», я первым делом забежал в библиотеку. Но Нины Сергеевны там не обнаружил. Оказалось, она уволилась и ушла на пенсию. «Нина Сергеевна теперь в Курске живет» – сообщила мне новая библиотекарша.

Я понуро спускался по лестнице. Без общения с Ниной Сергеевной пребывание в лагере теряло для меня смысл. Я еще не знал, что в эту смену встречу Таню.


*


В первый раз я увидел ее в столовой, на третий день после приезда. Я относил свою тарелку на стол для грязной посуды, когда сзади услышал:

– Миш, отдай бант!

Я обернулся. Рядом стояли девочка лет 14 и ее ровесник. На девочке было пестрое платье и красные туфельки. Она с грозным выражением лица смотрела на мальчика, который ухмылялся ей в глаза. Девочка наступала, Миша семенил назад. Видно было, что он что-то прячет за спиной.

– Поцелуешь – отдам, – ответил мальчик.

– Ни фига себе наглость! А больше ничего не хочешь?

– Ну… Пока все. – Миша продолжал ухмыляться. – А там посмотрим.

Девочка остановилась и насмешливо посмотрела на мальчика:

– Так… Интересно, а если рассказать об этом Коле?

Она повернулась, всем своим видом показывая, что уходит. Ухмылка с лица Миши тут же исчезла: имя Коли подействовало на него магически.

– Тань, да пошутил я. Подожди! – он подскочил к девочке. – На, вот бант.

Таня взяла бант, дала Мише щелчок по лбу и сказала:

– В следующий раз одним щелчком не обойдешься. В лоб получишь лично от Коли!

Таня повернулась, заметила меня. Окинула меня секундным взглядом – у меня почему-то в этот момент замерло сердце – и направилась к выходу.


С того дня я стал чаще обращать на нее внимание. Проходя мимо спортивной площадки, я наблюдал, как Таня играет в волейбол. Когда она прыгала, ее красивая челка будто зависала в воздухе. Таня поправляла ее изящным жестом, но челка вновь сбивалась на лоб.

Иногда, возвращаясь вечером из видеоклуба, я встречал ее выходящей с дискотеки. Таня шла в окружении ребят и девчонок, при этом всегда была в центре внимания. Однажды я наткнулся на нее за основным корпусом – она с двумя подругами стояла под пожарной лестницей. Уже сгустилась вечерняя темнота, поэтому я видел только расплывчатые тени. Таню я узнал по голосу. Заметив меня, все три девчонки замолчали. Я прошел мимо, но по запаху понял – они курили.

Она отлично играла в шашки. Сидя в игротеке, Таня скучающе смотрела на своего очередного соперника. На доске четыре «дамки» Тани гонялись за одной «дамкой» противника. «Сдаешься? – спрашивала Таня, поглядывая на часы. – Сколько можно думать?». Соперник неопределенно мотал головой, Таня вставала из-за стола: «Ладно, халявщик, мне бежать надо. Предлагаю ничью». Через несколько дней после начала смены в лагере разыграли турнир по шашкам. Обыграв всех десятерых участников, Таня заняла первое место. Приз – пирог с яблочной начинкой – она разделила между всеми игроками.

При всей своей красоте и раскованности Таня слыла девочкой гордой и разборчивой. Никому из ребят она не позволяла ничего лишнего. Определенной благосклонностью пользовался лишь Коля.

Коля Кваско по кличке Квас был самым отчаянным и самым главным поклонником Тани. Именно этого Колю имела в виду Таня в разговоре с Мишей в столовой. Коля Квас числился в самом старшем отряде, хотя ему было уже 17 лет. Поговаривали, что в «Сосновый бор» он ездит по блату – его дядя работал здесь завхозом. Квас был нагл, физически силен и самоуверен. Таню он поначалу хотел взять нахрапом – но сразу же получил отпор. Сменив тактику, Квас смог добиться определенного успеха. С ним Таня танцевала большинство медленных танцев на дискотеках, ему позволяла накидывать на плечи пиджак, именно Квас всегда сидел с Таней на вечерних представлениях. Кто-то даже говорил, что видел их целующимися. Квас в разговорах охотно подтверждал эти сведения.

Я не мог не замечать самую красивую девочку в лагере, но о том, чтобы познакомиться с Таней, даже не помышлял. Мы с ней находились в совершенно разных мирах. Только какая-нибудь случайность могла столкнуть эти два мира вместе.


Однажды, через неделю после случая в столовой, я зашел в библиотеку. Хотя Нины Сергеевны в лагере уже не было, привычка брать порцию из нескольких книг у меня осталась. Порывшись в стеллажах, я наткнулся на «Маленького принца» Сент-Экзюпери. Нина Сергеевна как-то рассказывала про эту книгу. «Это произведение, которое обязан прочитать каждый» – говорила она.

Я взял книгу с полки и протянул библиотекарше вместе с рассказами Сименона. Она достала мой формуляр. В этот момент дверь зала открылась, и в библиотеку забежала Таня. Не зашла, а именно забежала. В руке Таня держала мороженое в вафельном стаканчике, на ее губах играла улыбка. Глядя на эту улыбку, хотелось улыбаться самому.

– Здрасте, тетя Лен, – ее голос в библиотечной тишине прозвучал чисто и звонко.

Библиотекарша укоризненно посмотрела на нее.

– Тань, я тебе говорила, что с мороженым сюда заходить нельзя?

Таня виновато посмотрела на Елену Васильевну.

– Забываю, тетя Лен. Обещаю – ничего не испачкаю.

– Ладно, чего хотела? – спросила библиотекарша.

Таня куснула мороженое и сказала:

– Я вспомнила, какую книгу хотела прочитать. Только что вспомнила.

– Какую? – библиотекарша начала заполнять мой формуляр.

– «Маленький принц». Фамилию автора не помню. Знаю, что француз.

– Сент-Экзюпери, – библиотекарша подняла голову, улыбнулась.

– А, точно.

Елена Васильевна посмотрела на меня.

– А вот молодой человек эту книгу уже берет.

Таня повернулась и посмотрела на меня в упор. Мне показалось, что она впервые за весь разговор обратила на меня внимание. Я отчего-то смутился.

– Блин, чуть-чуть не успела, – Таня не скрывала своего разочарования. – Тетя Лен, а еще одной книжки нет?

Библиотекарша покачала головой.

– А ты быстро читаешь? – спросила Таня меня.

Я кивнул и в стеснении отвел взгляд. Когда Таня смотрела на человека, она смотрела ему прямо в глаза.

– Эх, не люблю ждать, – вздохнула Таня.

Неожиданно для самого себя я сказал:

– Я могу дать ее тебе сейчас. Мне не к спеху.

– Да?

Я кивнул.

– Я все равно две книжки беру. Пока другую почитаю.

Таня улыбнулась:

– Если так… Спасибо.

Библиотекарша, с интересом наблюдавшая за развитием событий, спросила:

– Ну что, разобрались?

– Да, тетя Лен, – сказала Таня. – Выписывайте ему книжку.

Елена Васильевна выписала «Маленького принца» на мое имя, а получив книгу, я тут же отдал ее Тане.

– Я тоже быстро читаю, поэтому ждать тебе придется недолго, – сказала она.

Мы с Таней вместе вышли из библиотеки.

– Ты из какого отряда? – спросила она.

– Из пятого.

– Значит, в седьмом корпусе живешь. А какая палата?

– Одиннадцатая.

– Я тебе послезавтра занесу. Хорошо?

– Хорошо.

У столовой она завидела свою подружку.

– Ленка, подожди, – Таня повернулась ко мне. – Ну, пока.

– Пока.

Она побежала вперед, а я смотрел ей вслед.


Через десять дней после начала смены в лагере проводилась всеобщая диспансеризация. Каждого ребенка осматривал окулист, лор, стоматолог, дерматолог, терапевт. Все дети обязаны были сдать кровь из пальца и пройти флюорографию.

В назначенный день меня вместе со всем нашим отрядом (точнее – его мужской частью; девочки проходили диспансеризацию отдельно) повели в медпункт. Завтрак нам перенесли, так как сдавать кровь надо было натощак.

Мы толпились в тесном медпункте, в воздухе висел гул из детских голосов. То и дело дверь кабинета открывалась, оттуда выходили, сжимая ватку, ребята, доносился женский возглас: «Следующий!». Я, прислонившись спиной к стене, вслушивался в разговоры пацанов.

– Пашка сказал, чуть ли не по литру выкачивают! – говорил один.

– Ага, – подтвердил другой. – Я в прошлой смене был, уже сдавал. Точно литр.

Третий мальчик оборвал его.

– Да ладно врать-то. Литр! – передразнил он. – Лошадь, что ли?

Все засмеялись.

– Самый стрём – когда ждешь, когда тебе палец уколют, – вновь начал первый. – Я обычно не смотрю, отворачиваюсь.

– Слабак! – сказал третий. – Я, наоборот, люблю смотреть. Интересно.

– Скорей бы уж зайти. Серега что-то долго, да? – сказал второй.

В этот момент дверь вновь открылась, вышел Серега, зашел следующий. Я отошел от стены и прошел к открытому окну напротив. В медпункте было душновато, я чувствовал легкий голод. Всю ночь в палате, как обычно, шумели, поэтому выспаться не удалось. Я зевнул и посмотрел на настенные часы. Диспансеризация затянулась.

Моя очередь подошла через десять минут. Я вошел и увидел двух женщин-врачей. Они сидели за одним большим столом с двух противоположных сторон. Одна из них, та, что была с белой повязкой на лице, показала на стул. Я сел. В кабинете ощущался запах спирта. Женщина перебирала какие-то стекляшки и колбочки, которые стояли перед ней в деревянном ящичке.

– Давай руку, – наконец сказала она.

Я протянул ей руку, она начала смазывать кончик безымянного пальца спиртом. Я отвернулся и стал глядеть в другой угол кабинета. На миг задержал дыхание, и в этот момент почувствовал, как кольнуло палец. Я незаметно сделал глубокий выдох. Мне захотелось, чтобы это все поскорей кончилось.

– Что-то кровь плохо идет, – сказала врач. – Расслабь палец.

Я попытался расслабиться. Посмотрел на свою руку. Она показалась мне какой-то неживой.

– Скоро? – тихо спросил я.

– Сейчас, еще чуть-чуть.

Я почувствовал, что мой лоб вспотел. Осторожно смахнув левой рукой пот, я вновь взглянул на свою правую руку. Врач все давила палец, кровь маленькими капельками стекала в колбочку. Я следил за ее движениями, постепенно погружаясь в какой-то сон.

– Вот, совсем другое дело, – откуда-то издалека донесся голос женщины. – Все нормально?

Я не ответил, потому что в этот момент начал сваливаться набок. Врач успела меня подхватить, другая – вскочила из-за стола и тоже бросилась ко мне. Но этого я уже не видел.


Я очнулся в незнакомом помещении. Это была небольшая комната с окном, выходящим на бор, и двумя кроватями, на одной из которых лежал я. Пахло чистотой и таблетками. Я вспомнил, что произошло. И только тут заметил находящегося в комнате человека. Это была женщина лет 35, одетая в белый халат.

– Очнулся? Как себя чувствуешь? – спросила она, присев на край кровати.

Я пожал плечами. Во рту было сухо, ощущалась легкая головная боль.

– А где я? – спросил я.

– В изоляторе.

Женщина потрогала мой лоб, затем достала из кармана халата градусник. Сбросив температуру, она сунула градусник мне под мышку.

– И напугал же ты всех. Почему не сказал, что крови боишься? – спросила она.

– Я не боюсь.

– Ладно. Кушать хочешь?

Я кивнул. Она вышла и вскоре принесла на подносе завтрак. Поставив поднос на стол, посмотрела градусник.

– Тридцать шесть ровно, – сказала женщина. – Ты ослаб. Как поешь – попробуй поспать.

Она вышла, я медленно поднялся с кровати и сел за стол. Голова кружилась, я взял ложку и начал есть манную кашу. Не доев каши, принялся за бутерброд, потом попил чай. Вернувшись на кровать, я попытался заснуть – не получилось. Головная боль все не проходила. Через полчаса меня вырвало.

Когда зашла врач, я лежал с закрытыми глазами, уткнувшись в стенку. После того как в комнате убрались, женщина, вновь сев на край кровати, осторожно повернула меня к себе и спросила:

– Живот болит?

– Чуть-чуть, – тихо сказал я.

Она покачала головой, вышла и принесла мне таблетку.

– Выпей.

Я съел таблетку, запил водой и лег обратно. Через три часа принесли обед. Я поел совсем немного, но меня снова вырвало. Живот разболелся еще сильней.

– У тебя аппендицит был? – спросила меня вечером врач.

За открытым окном сгустились сумерки, сосновый бор стих. Мне казалось, что я в изоляторе нахожусь уже целую вечность.

– Нет, не был, – ответил я. – А что?

Слово «аппендицит» мне не понравилось.

– А что? – вновь спросил я, не дождавшись ответа.

– Ничего, – сказала женщина. – Спи.

Той ночью у меня поднялась температура.


Весь следующий день я провалялся в постели. Иногда вяло думал о родителях. «Забрали бы, что ли. Хотя вряд ли они знают». Было все равно. Болела голова, болел живот, болело все тело. Я ничего не ел, только иногда глотал принесенные врачом таблетки. Заснуть нормально не удавалось – лишь временами я впадал в какое-то забытье. Сны были похожи на обморок – вокруг меня парили причудливые образы. Пару раз тошнило, но отрыгивать было нечем – я, словно рыба на берегу, лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Врач периодически делала компресс, я с безразличным видом выполнял ее указания. За окном светило яркое солнце, а мне хотелось умереть.


Но на третий день стало лучше. Я проснулся в девятом часу, чувствуя себя заметно бодрее. В окно дул приятный ветерок, солнечные лучи полосами рассекали белое одеяло. Голова не кружилась, взор был ясен. Живот не болел, а лишь регулярно издавал урчание – я ощущал ужасный голод. В теле была слабость.

Полежав минут пять, я приподнялся на локтях – с трудом. Хотел позвать врача, но мой голос прозвучал на удивление тихо. Попробовал еще раз – тот же результат. Я лег обратно. Через десять минут врач пришла сама.

– Ну, как? Тебе лучше? Живот болит? – спросила она.

– Лучше. Ничего не болит, только слабость какая-то, – сказал я.

– Так и должно быть. Давай температуру померим.

Она засунула под мышку мне градусник. Мой живот вновь заурчал.

– Кушать хочет, – улыбнулась врач. – Сейчас поесть принесу.

Завтрак я съел разом. Настроение улучшилось. Врач посмотрела градусник:

– Тридцать шесть и четыре. Хорошо.

– А я сегодня вернусь обратно в свой отряд? – спросил я.

– Нет. Рано еще. Побудешь у нас еще денек.

Она вышла, я вздохнул. Еще один день. Чем бы его занять? Надо попросить, чтобы книжку какую-нибудь принесли.


Я только что отобедал, когда за дверью услышал вместе с голосом врача голос какой-то девочки. Прежде чем я понял, что это Таня, она зашла в палату. Меньше всего я ожидал увидеть ее здесь.

Она подбежала к окну, глянула, воскликнула «Ух, какой красивый вид!», и повернулась ко мне:

– Слушай, я тебя второй день ищу. Ребята из палаты сказали, что ты в изоляторе. Я «Маленького принца» принесла.

Она присела на стул, сдвинула на столе поднос и положила рядом книжку. Мельком взглянула на то, что стояло на подносе.

– Сегодня борщ вкусный был, правда? – сказала Таня.

Я кивнул.

– А вот второе не очень. Не люблю селедку. Пока все эти косточки отделишь – с ума сойдешь. Ты как к селедке относишься? – спросила она.

Я пожал плечами. Я лежал на кровати под одеялом, думая о том, что на мне ужасная майка.

– Ты чего молчишь? – спросила Таня. – Мне сказали, что ты в обморок упал. Это правда?

Я вновь кивнул.

– А сложно сказать «да»? – спросила Таня. – Странный ты. И почему плечами пожимаешь, а не говоришь «не знаю»?

Я пожал плечами. Таня засмеялась. Встала, еще раз посмотрела в окно и сказала:

– Ладно, пойду. Тебе, наверно, отдыхать надо. А «Маленький принц» мне понравился.

Она подошла к двери, обернулась.

– У тебя неправильно челка зачесана, – сказал наконец я.

– Что? – Таня удивленно посмотрела на меня.

– Ты обычно налево ее зачесываешь. Так красивей.

Таня глянула в зеркало, которое висело рядом с дверью.

– Ишь, какой наблюдательный! А сейчас значит некрасиво?

– Красиво. Но когда налево – намного лучше смотрится.

– Как интересно. Никогда об этом не думала.

Она все глядела в зеркало, зная, что я на нее смотрю.

– Ну-ка, скажи обо мне еще что-нибудь, – Таня обернулась.

Я снова подумал о своей майке. И зачем я ее надел?

– У тебя красивые руки, – после некоторой паузы сказал я. – Мне кажется, ты умеешь играть на пианино.

– Неа, не угадал. Если только на нервах. Но за комплимент – спасибо.

Таня отошла от зеркала, озорно посмотрела на меня:

– Тоже мне Шерлок Холмс. Ты что, в лагере следишь за мной?

– Нет, – сказал я и почувствовал, что краснею.

– Ладно, мне на «тихий час» пора. – Она вновь оказалась у двери. – Ты в шашки играешь?

– Немного.

– Я после полдника забегу. Сыграем пару партий.

Я кивнул. Таня улыбнулась и вышла.


Таня пришла, как и обещала, после полдника. В руках она держала коробку с шашками и доску. Села на стул и шумно выдохнула:

– Уф, ну и жара на улице. Ненавижу «тихие часы». Лежишь в душной палате, потеешь. Ужас.

Таня положила доску на стол и стала раскладывать шашки, продолжая рассказывать:

– У вожатых в комнате аж два вентилятора стоит. Я Вадика попросила к нам в палату один поставить, так он не дал. Жмот. Говорит: «Ты, Танюш, сама лучше к нам перебирайся». И ухмыляется, идиот.

Я молча слушал. Разложив шашки, Таня взглянула на тумбочку. Там лежал «Маленький принц».

– Еще не начинал? – спросила она.

– Уже прочитал.

– Так быстро? Во время «тихого часа»?

Я кивнул.

– Ну, как тебе? Понравилось?

– Да, – ответил я и добавил. – «Зорко одно лишь сердце. Главного глазами не увидишь». Очень правильные слова.

– Ага. А мне еще понравилось «Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил». Я раньше эту фразу слышала, но не знала, что она из этой книги.

Таня уже сделала первый ход и смотрела на меня. Я же думал о том, что для того чтобы сделать ответный ход, мне придется встать с кровати. Встать я был в состоянии, но проблема была в том, что на мне, кроме трусов, ничего не было. Таня поняла затруднительность моего положения.

– Извини. Сразу не сообразила.

Она перетащила доску с шашками мне на кровать. Я сделал свой ход.

– Ты, наверно, читать очень любишь?

– Да. Люблю.

– Я так и думала. Все время вижу – ты либо заходишь в библиотеку, либо выходишь из нее. А еще тетя Лена говорит – «очень умный и начитанный мальчик».

Я глядел на доску, не поднимая головы. Слушать о себе хвалебные слова я так и не научился.

Тем временем, Таня «съела» очередную мою шашку, и на доске появилась уже вторая ее «дамка». Через минуту партия была мной проиграна.

– Чур, шашками не кидаться, доской по голове не бить, – сказала Таня.

Я улыбнулся. Собрал шашки и начал раскладывать заново.

– Я видел, как ты играешь, – сказал я. – Просто здорово.

– Спасибо, – сказала Таня. – Это меня папа научил. У него первый разряд. Вот он играет как компьютер.

Я сделал ход, Таня сделала ответный, потом встала и прошлась по палате. Сидеть долго на одном месте она не любила.

– Ты москвич? – спросила Таня.

Я кивнул.

– А я в Иваново живу. Город невест. Слышал?

– Да.

– Только вот насчет невест – неправда. Может, раньше так и было. А сейчас у нас одни наркоманы и пьяницы. У Ленки в Орехово-Зуево – то же самое. Я уже решила – школу закончу, в Москву поступать поеду.

Она подошла, сделала очередной ход и встала у окна.

– Даже уже решила, в какой институт, – продолжала Таня. – В педагогический. Очень детей люблю. И, самое главное, дети любят меня. Слушаются. Прошлым летом маминой подруге в детском саду помогала. С четырехлетними возилась – такие они все смешные. А еще у меня два младших брата – тоже ведь практика.

Я «съел» ее шашку, но даже беглого взгляда на доску хватало, чтобы понять – и эту партию я скорей всего проиграю.

– А у тебя есть кто-нибудь? – спросила Таня.

– Сестра.

– Старшая, младшая?

– Старшая.

– А я бы не вытерпела никого старше себя. Маму и ту слушаюсь плохо. Ругаемся постоянно.

Таня довела партию до логичной победы.

– Слушай, а тебя кто-нибудь еще приходит навещать? – спросила Таня.

Я покачал головой.

– А почему?

Я не ответил.

– Я бы умерла тут со скуки.

Мы сыграли еще пять партий. Я не выиграл ни одной. Таня взглянула на свои часики и сказала:

– Ладно, я на речку побежала. Нужно окунуться, а то расплавлюсь вся. Ну, пока.

Я думал, что Таня зайдет после ужина, но она не пришла. Вечером в открытое окно залетали отдаленные звуки музыки, и я понял, что Таня, наверно, на дискотеке.


Проснувшись следующим утром, я чувствовал себя уже полностью здоровым. Голова и живот не болели, температура была в норме, но врач сказала мне:

– На всякий случай, проведи еще день в изоляторе. Вернуться в отряд всегда успеешь.

Спешить мне было, в общем, некуда. Я только попросил принести из палаты папку с рисунками и какую-нибудь книжку.

После завтрака я сел у окна и попробовал нарисовать пейзаж, но результат мне не понравился. Я отложил рисунок. Начал читать, но чтение тоже давалось с трудом. Каждую страницу я перечитывал по несколько раз, все время теряя нить рассказа. То и дело посматривал на дверь – надеясь, что вот-вот зайдет Таня.

Таня зашла после обеда.

– Привет! – сказала она с порога.

– Привет, – я отложил книжку.

– Всё читаешь?

Таня подошла ближе и неожиданно села на край кровати. Глядя в глаза, сказала:

– Слушай, я вчера вечером много думала. Я гадкая девчонка. Обыграла тебя в шашки семь раз. Потешила, называется, свое самолюбие. Ты на меня обиделся?

Я улыбнулся:

– Нет.

Она все смотрела мне в глаза:

– Ты, правда, не обиделся?

– Нет. Совсем нет.

Таня помолчала, будто раздумывая, верить мне или нет.

– Ну, ладно. И хорошо. А то я переживала.

Таня встала и прошла к окну. Кажется, ей понравилось это место.

– Ты не думай, что если красивая, то значит не умеет переживать. Или расстраиваться. Или беспокоиться о ком-либо другом. Почему-то многие так думают. Ты, наверно, тоже так думаешь?

– Нет, я так не думаю, – сказал я.

– Ладно. Но в шашки сегодня играть не будем. Хорошо?

– Хорошо.

Она молча глядела в окно, я молчал тоже. Затем Таня повернулась ко мне:

– Ты, кстати, так и собираешься до конца смены в изоляторе пролежать?

– Нет. Завтра возвращаюсь в отряд.

– И будешь день и ночь читать книжки?

– Нет, почему же…

Таня закусила губу. Вздохнула:

– Извини. Что-то я злая сегодня. На обеде с двумя девчонками поссорилась, тебя достаю.

Она прошла к столу и увидела мой незаконченный рисунок. Взяла его в руки.

– Это ты рисовал? – спросила Таня.

Я кивнул.

– Красота.

Тут она увидела на столе мою папку.

– Можно посмотреть?

Прежде чем я успел ответить, она ее уже открыла. Таня медленно просмотрела один за другим все рисунки. Положила их на стол. Взглянула на меня.

– Ты просто здорово рисуешь. Об этом хоть кто-нибудь в лагере знает? – спросила она.

– Я для стенгазеты иногда рисую.

– Стенгазета – это ерунда. Какой же ты… Партизан. Пока не спросишь – не расскажешь.

Она смотрела на меня, думая, видимо, о чем-то своем.

– А я вот ничего не умею. Ни рисовать, ни петь. На плавание только у себя в Иваново хожу. И танцами в пятом классе занималась, но бросила. Терпения, наверно, не хватает.

Я промолчал.

– Слушай, а меня ты можешь нарисовать? – вдруг попросила Таня. – Сейчас?

– Так ведь «тихий час» начинается.

– Ничего. Я с Вадиком договорюсь.

Я пожал плечами, но это означало скорей согласие, чем неуверенность. Таня сказала:

– Сейчас приду.

Она вернулась через двадцать минут, переодевшись в белый топик и джинсовую юбку. Она стала еще красивей и даже как будто взрослей. Я понял, что Таня накрасилась.

– Ну, я готова, – весело сказала она. – Жду указаний, господин художник.

Таня оказалась трудной моделью. Вертелась, без конца болтала, смеялась. Подшучивала над сосредоточенным выражением моего лица. Каждые пять минут она спрашивала «Ну, скоро еще?» и порывалась встать. Я понял, что все это она делала специально. Именно так, как ей казалось, должны вести себя натурщицы – особы вредные и капризные. А может, Таня подобным образом скрывала свое опасение за результат.

Но портрет ей понравился. Она смотрела долго, задумчиво, уже без улыбки. Затем сказала:

– Класс. Ты ничего не испортил и ничего не приукрасил. Это как зеркало, которого не существует, но в которое я всегда мечтала посмотреть.

Уходя, она постояла у двери, а потом сказала:

– Как странно. У меня после общения с тобой всегда поднимается настроение. Хотя ты почти все время молчишь. Как это тебе удается?


На следующий день меня выписали из изолятора. С Таней теперь я общался регулярно. После завтрака заходил в игротеку, и мы с ней играли в шашки. Она выигрывала теперь не всегда – я подозревал, что специально. За партиями Таня угощала яблоками и рассказывала о себе, подругах, школе. Временами спрашивала:

– Я, наверно, слишком много болтаю. Тебя это не напрягает?

– Нет, – отвечал я. – Ты очень хорошо рассказываешь.

Мне было лестно знакомство с Таней, но в то же время я поначалу испытывал некоторое стеснение. Находиться рядом с самой красивой девочкой лагеря было и наслаждением, и мукой. В лагере Таню все время окружали подруги и друзья. Наполненный событиями, эмоциями, людьми мир, в котором обитала Таня, был мне непривычен и чужд. Наблюдать за ним было гораздо комфортней, чем обитать в нем. Таня понимала это, хотя порой пыталась приобщить к этому миру.

– Вчера так классно посидели у костра. В «мафию» играли, потом «бутылочку» устроили. Зря ты не пошел.

Мы сидели на лавочке возле библиотеки. Десять минут назад Таня, завидев меня, подозвала к себе. Солнце грело асфальт, мимо бегали малолетки из младших отрядов.

Таня посмотрела на книгу в моих руках.

– Что взял? – спросила она.

– «Таинственный остров» Жюля Верна.

– Вот именно. Таинственный остров… – повторила Таня. – Ты никогда не задаешь вопросы сам. Тебе нужно отучаться от этой привычки. А то потом будет тяжело в жизни.

Она взглянула на меня. Я промолчал. Поднял глаза. Она все смотрела на меня.

– Вчера повесили объявление о конкурсе на лучшую художественную работу. Ты не мог его не видеть. Я сегодня утром специально посмотрела список участников, и тебя там не обнаружила. Ты почему не участвуешь? Ты же отлично рисуешь!

Не дождавшись ответа, Таня продолжила:

– Я сама написала заявку от твоего имени. У тебя есть потрясающая зарисовка, где двое ребят играют в шашки. Как раз по теме конкурса. После полдника занеси работу в жюри – я их уже предупредила. Хорошо?

Я кивнул. Таня сказала:

– Я просто не могу спокойно сидеть, думая о том, что в конкурсе участвуют всякие бездарности, а о тебе никто не знает. И еще. Если получишь какой-нибудь приз – не вздумай отдавать мне. Он твой. Ладно?

– Ладно.

Таня смахнула с юбки муравья и сказала:

– Кстати, Колька увидел в палате мой портрет, теперь допытывается, кто нарисовал. А еще спрашивает, с кем по утрам в шашки играю. Ревнует ужасно.

– А он тебе сильно нравится? – спросил я.

– Не знаю. Подруги говорят – красивый слишком. Обязательно бросит. Вряд ли люблю, просто хочется иметь парня. А у тебя есть кто-нибудь, в Москве?

Я покачал головой.

– Я вспомнила Сент-Экзюпери, – сказала Таня. – В тебе есть что-то от Маленького принца. Только не пойму пока, что именно.

Через два дня объявили итоги конкурса художников. Я занял первое место и получил в качестве приза большой и красивый фотоальбом.


Как-то Таня спросила меня, что за место изображено на многих моих рисунках. Я рассказал ей о речке, о том, что люблю сидеть там, наслаждаться видом, читать книжки, рисовать.

– И ты молчал? Ты неисправим! – сказала она и попросила взять ее с собой в мое местечко.

Мы сидели в мягкой траве, прислонясь к шершавым стволам сосен, глядя поверх реки. Таня сорвала какой-то стебелек и задумчиво его жевала, слушая то, что я рассказываю.

Я объяснял ей, почему у меня не получается нарисовать речку, хоть и кажется, что рисунки хорошие. Сравнивал душу человека и душу природы. Потом прочитал ей по памяти несколько хокку.

– Потрясающе, – сказала Таня, когда я закончил свой рассказ. – Природа – твоя стихия.

Она посмотрела на проезжающий вдалеке автомобиль. Ветерок трепал ее челку. Из глубины леса доносился стук дятла.

– А я сейчас много думаю о своем будущем, – сказала Таня. – Ты часто о нем думаешь?

– Бывает. Хотя больше все-таки думаю о прошлом.

– А я себе разные картинки представляю. Мечты всякие. Вот, закончу школу, поступлю в институт. Выучусь на педагога. А потом пойду работать – в школу или детсад. Хотя мама говорит, что учителя и воспитатели сейчас никому не нужны. Неправда. Дети будут всегда, значит, и без тех, кто их учит, обойтись нельзя. Да?

Я кивнул. Таня продолжала:

– Вот. Мама говорит, что учителя мало получают. Но я, наверно, когда начну работать, уже выйду замуж. А вместе будет легче. Конечно, сидеть у мужа на шее не собираюсь. Если надо – подработкой какой-нибудь займусь.

Я взглянул в небо. Там пронеслась стая ласточек.

– Ленка говорит, что пока нормально не начнет зарабатывать, замуж не выйдет. Семью, говорит, надо заводить после 25 лет, а то и после 30. Глупости. Я хочу, чтобы мои дети свою маму увидели молодой. Хочу троих детей. Чтобы и мальчик, и девочка были.

Таня неотрывно глядела на линию горизонта.

– И домик на природе хочу. С речкой, лесом, как здесь. Тишина и покой. Чушь несу, да?

– Совсем нет, – сказал я.

– Эх, интересно было бы посмотреть на себя лет через десять. Мне будет 24 года. Старушка.

Мы пробыли с Таней на речке до самого ужина.


В то время чтобы почувствовать человека, мне надо было к нему привыкнуть. Таня была экспансивна, я же был сосредоточен на собственном пространстве. Таня была похожа на солнце, гревшее всех без разбору. Я же был схож с фонариком, большую часть времени лежавшим на полке и светившим в нужное время и в нужном месте.

Мы были совершенно разные. И, тем не менее, постепенно я к Тане привык. Наверно, где-то в глубине душе я нуждался именно в таком солнце, а Таня – именно в таком фонарике. Недостатки одного человека компенсировались достоинствами другого. Нам иногда было сложно понять друг друга – но принимать друг друга мы научились сразу же.

– Слушай, я провожу с тобой больше времени, чем с кем бы то ни было. Даже больше, чем с Колей. Ты думал об этом? – сказала Таня, когда мы, как обычно, сидели на пригорке.

– Нет, не думал.

– Знаю. Поэтому с тобой приятно общаться. И вообще… Ты этим удивителен.

Она мяла в пальцах сорванный листочек.

– С Колей мне, например, гулять здесь не хочется. Или рассказывать ему то, что рассказываю тебе. С ним, вообще, говорить серьезно невозможно. Эти шуточки его вечные... Вот в компании он хорош. Танцует отлично. Да и в волейбол играет здорово. Но с ним наедине бывает иногда так скучно.

Таня посмотрела на меня.

– Нормально общаться в этом лагере я могу только с тобой. Девчонки в глаза улыбаются, а за спиной все время козни строят. Ребята все какие-то озабоченные, лапаться лезут. Хотя, может, дело во мне?

– Нет. С тобой все в порядке.

Где-то вверху застрекотала птица.

– Слушай, а давай искупаемся? – предложила вдруг Таня.

Купаться на речке надлежало лишь вместе с отрядом два раза в день: сразу после завтрака и полдника. Я спросил:

– А разве сейчас можно?

– Да кто узнает? Думаешь, кто-то соблюдает эти правила?

Мы спустились с пригорка и направились вдоль берега. Обогнули ряд кустов и деревьев и вышли в небольшую зону, свободную от растительности. Она была покрыта серым песком и скрыта от леса высоким выступом. Выступ оброс мхом и травой.

Таня сняла платьице и осталась в купальнике. Зашла в воду, повернулась ко мне:

– Догоняй.

Она нырнула и начала отдаляться от берега. Плыла Таня красивым классическим кролем. Я снял шорты и футболку, в трусах подошел к воде. Вода была сегодня холодной, я осторожно вошел в нее и поплыл. Таня уже доплыла до середины речки и, повернувшись лицом к берегу, махала мне рукой.

Я плыл медленно. Метрах в тридцати от берега с опаской оглянулся. Я понял, что вплываю в запрещенную зону. Таня ждала меня на середине, временами совершая нырки. Так далеко я еще ни разу не заплывал.

Я старался изо всех сил, но приблизиться к Тане удавалось с трудом. Как линия горизонта, она почему-то оставалась недосягаемой. Я остановился и решил немного отдышаться. Появилось малодушное желание повернуть обратно, но я ему не поддался и вновь поплыл вперед. Через некоторое время вновь остановился. Мне не хватало сил.

Подплыла Таня. Я тяжело дышал. Она обеспокоено посмотрела на меня.

– Что с тобой?

– Все нормально.

В тот же момент мне свело левую ногу, и от неожиданности я ушел с головой под воду. Вынырнув, я закашлялся и тут же, ощутив еще раз резкую боль в ноге, ушел под воду опять.

Я почувствовал Танину руку у себя под мышкой. Она выталкивала меня вверх. Стало легче. Я вынырнул и жадно задышал. Таня, подплыв вплотную, держала меня за руку у плеча.

– Ногу свело? – спросила она.

Я кивнул.

– Перевернись на спину. Не трать силы. Попробуй расслабиться, – быстро сказала Таня.

Я лег на спину, но сделал это слишком резко – мое лицо окатило водой. Я снова закашлялся. Таня все так же держала меня.

– Не слишком быстро, – мягко сказала Таня. – Опусти сначала голову, потом постепенно – руки и ноги. Спину подтяни вверх. И не делай лишних движений.

Я сделал, как она сказала. Мое тело лежало на воде – я смог немного прийти в себя и отдышаться. Рядом чувствовал Таню. Но мою левую ногу то и дело сводило. Через пару минут я принял вертикальное положение. Но в таком положении удерживался с трудом.

– Как ты? Сможешь добраться до берега? – спросила Таня.

– Да. Все нормально. Я доплыву.

На лице Тани блестели капельки воды, карие глаза будто посветлели.

– Я все вижу. Ногу сводит?

Я не ответил.

– Тогда так. Ляг снова на спину. Поплывем вместе.

– Не надо. Тебе будет тяжело. Я сам доплыву.

– Обо мне не беспокойся. Я плаванием занимаюсь с пяти лет. Ложись.

Я снова лег на спину. Таня просунула руку мне под мышку. Повернулась ко мне боком и начала осторожно грести к берегу. Свободной рукой я подгребал под себя, помогая Тане. Всплески ног и рук мягким гулом отдавались под водой.

Плыл я с закрытыми глазами, так как вода то и дело окатывала лицо. Но иногда я открывал глаза: первым делом видел небо с солнцем где-то в углу, затем – легкие брызги ритмичных гребков Тани. Саму Таню не видел, но ощущал ее руку у себя под мышкой. Она поддерживала меня и бережно, и крепко.

В какой-то момент я почувствовал, что мы остановились. Стало тихо. Открыв глаза, я увидел над собой ее лицо на фоне яркого неба. Мне показалось, она улыбнулась. Я приподнял голову, приподнялся сам, и мои ноги уперлись в землю. Мы доплыли.

– Как ты? – мягко спросила Таня.

– Все хорошо, – ответил я.

Голова чуть кружилась от долгого пребывания в воде. Я медленно вышел на берег, осторожно ступая на покалывавшую ногу. Таня молча шла рядом.

Этот случай будто сделал нас еще ближе. Как Лис и Маленький принц, в тот день мы окончательно приручили друг друга.


Так получалось, но с главным ухажером Тани Колей Квасом я не пересекался. Видел я его в основном в столовой, на пляже или вечером у главного корпуса, в котором проводились дискотеки. Квас был типичным представителем того мира, с которым у меня не было ничего общего. Я ни разу не видел его в одиночестве – вокруг постоянно крутились какие-то ребята и девчонки. У первых он пользовался авторитетом, вторые испытывали по отношению к нему тайный трепет. Мне Коля Квас напоминал героев американских молодежных фильмов про колледж. Такие ребята с успехом дерзят старшим, лихо бедокурят, преодолевают ряд моральных и физических испытаний, а в конце кино в награду за все труды получают отеческую похвалу директора и любовь первой красавицы школы.

Квас, не осознавая того, неукоснительно следовал киноканону: он курил, не сторонясь вожатых, подбивал ребят на различные проказы и настойчиво покорял Таню. Но я не подозревал, что в этом сценарии, придуманном неизвестным вершителем судеб, и мне уготована определенная роль.


Вечером после ужина я лежал у себя в палате, читая книжку. Шла четвертая неделя моего пребывания в лагере, до отъезда оставалось два дня.

Перед ужином Таня подошла ко мне и спросила, пойду ли я на дискотеку. Я пожал плечами – в таких случаях это означало скорей «нет», чем «да». Подобный диалог происходил уже не в первый раз – я упорно не желал удостаивать своим вниманием дискотеки. Таня недовольно взмахивала челкой.

– Если не умеешь танцевать, я тебя научу, – говорила она. – Тут нечего стесняться.

– Я не стесняюсь.

– А в чем тогда дело? Только не пожимай в ответ плечами.

Я улыбался и не отвечал. В этот раз Таня была настойчивей обычного.

– Сегодня прощальная дискотека, – сказала она. – А послезавтра мы уезжаем. Опять прогуляешь?

Не дожидаясь моего ответа, Таня сказала:

– В общем, я буду ждать. Только попробуй не прийти.

Дискотека шла уже полчаса, но заставить себя пойти на нее я не мог. Я перевернул страницу, посмотрел на часы, и в этот момент в палату вбежала Таня. На ней было фиолетовое с красным рисунком платьице. Наряды Таня меняла по три раза за день. «У меня мама на ткацкой фабрике работает. С одеждой, как видишь, проблем нет» – как-то сказала она.

– Так и знала. Он и не собирается, – Таня всплеснула руками. – Да еще один в палате.

Она села рядышком. От нее пахло приятными духами, на лице красовались блесточки. Выглядела Таня здорово. И при этом как-то нарочито весела.

– Меня Колька шампанским угостил, – прежде чем я успел догадаться, объяснила она. – И не смотри на меня, как моя мама. Там было совсем чуть-чуть.

Таня облокотилась на подушку. Ее лицо оказалось рядом с моим.

– Я когда шла к тебе, вот что придумала. Раз ты такой упрямец, и меня слушать не хочешь, то давай бросим монетку. Если выиграю я – ты пойдешь на дискотеку, а если выиграешь ты – то останешься торчать в палате и читать всякую скукотень.

Она привстала, в ее руке я увидел советскую пятикопеечную монету.

– Вот и монетка. «Орел» или «решка»? – спросила Таня.

– «Решка».

– Заметано.

Таня подбросила монету. Та упала на пол. Я взглянул вниз. Таня радостно хлопнула в ладоши:

– Ура, «орел»! Я выиграла. Ну, все, теперь не отвертишься. Вставай.

Она потянула меня за руку. Я встал, надел кроссовки и нехотя поплелся с Таней к двери. Но она вдруг остановилась и посмотрела на меня:

– Стой, ты что, так и пойдешь на дискотеку? В шортах и майке? Ты бы еще шлепанцы надел!

Таня укоризненно покачала головой.

– Так, ладно. Показывай свой гардероб. Сейчас мы из тебя красавца сделаем.

Я открыл шкафчик. Таня окинула его оценивающим взором, сняла с плечика синие джинсы, а с полки достала красную рубашку, которую я за смену ни разу не надевал. Подала мне:

– Оденься в это. По-моему, нормально.

Я переоделся, Таня подняла большой палец вверх.

– Супер! Почему раньше так не одевался? А теперь последний штрих. У тебя расческа есть?

Взяв расческу, она усадила меня на стул. Провела пробор, зачесала волосы, уложила челку. Подвела к зеркалу.

– Ну, все. Можно в люди выводить, – сказала Таня.


Дискотека была в самом разгаре. У главного корпуса группками толпились ребята и девчонки, слышался смех, кто-то тайком курил. Таня толкнула дверь, и мы вошли в холл. Здесь располагался небольшой зал с буфетом, куда сейчас тянулась очередь.

Из актового зала вышел Коля Квас с каким-то парнем. Увидев Таню, он подошел и обнял ее.

– Ты где ходила? – спросил Квас Таню.

– А я перед тобой отчитываться должна? И не лапайся. Вот, лучше познакомься.

Таня представила нас друг другу, но Квас равнодушно скользнул по мне взглядом.

– Ладно, пойдем потанцуем, – он попытался ее увести.

Таня мягко вырвалась из его объятий.

– Мы и так идем.

Она кивнула мне. Мы все вместе вошли в зал. Зал оглушил музыкой и игрой пестрых огней в темноте. Мелькали лица, руки, ноги – ритмичным хаосом. У дальней стены за пультом, среди проводов и кассет, сидел местный ди-джей – все остальное пространство было занято танцующими.

Коля Квас взял Таню за руку и быстро повел куда-то в центр зала. Я прошел несколько шагов, но потом остановился. Таня с Квасом скрылись где-то впереди. Я стоял в окружении людей и музыки. Затем медленно повернул налево, к стене. Я прислонился, наблюдая за беспорядочными тенями. Что я здесь делаю?

Композиция закончилась, ди-джей сказал пару слов, началась другая, такая же быстрая. Потом, сразу же – третья. Слева от меня шумела и гоготала компания местной гопоты. Справа, на тумбе сидел мальчик на пару лет меня старше и девочка, его ровесница. Мальчик обнимал девочку, та смеялась, то и дело повизгивая. Я закрыл глаза, потом открыл снова. Я чувствовал себя, как на другой планете среди инопланетян.

И тут из толпы вынырнула Таня.

– Ты что здесь стоишь? Я тебя по всему залу ищу! Идем, – она взяла меня за руку.

Я не тронулся.

– Я не пойду, – сказал я.

– Почему?

– Я не пойду, – повторил я.

Она хотела сказать что-то, но передумала. Встала и прижалась к стене рядом со мной.

– Хорошо, я тогда тоже не пойду. – Таня сказала это тихо, но я ее расслышал. – Ты обиделся?

– Нет.

Композиции шли одна за другой. Мы стояли и молчали, но одиночества я уже не испытывал. Минут через десять музыка неожиданно стихла. Центр зала вдруг опустел. Все замерли по периметру танцплощадки в каком-то непонятном ожидании.

– А теперь – белый танец. Дамы приглашают кавалеров! – объявил ди-джей.

Зазвучала медленная композиция, из толпы то тут, то там начали выходить пары, многие – робко и неуверенно. Атмосфера в зале резко изменилась – будто у всех присутствующих разом сел голос, и они перешли на шепот.

– Мм… Мои любимые Scorpions… – сказала Таня.

Она тронула меня за руку.

– Идем. Я приглашаю.

– Я ни разу в жизни не танцевал, – признался я.

– Нужно же когда-то начинать.

Мы вышли к середине. Вокруг нас танцевали другие пары, но мне казалось, что все смотрят только на нас. Я вперил взгляд в пол. Таня подошла вплотную. Положила руки на плечи. Сказала:

– Голову держи прямо, смотри на меня. Руки положи мне на талию.

Я сделал все, как Таня сказала. Она улыбнулась:

– У тебя прекрасный рост. Как раз для меня. До плеч Кольки мне вечно дотягиваться приходится.

Она чуть прижалась и повела. Первую минуту я сбивался, наступал Тане на ноги. Она терпеливо ждала. Тихо говорила на ухо:

– Тебе не нужно думать над шагами. Просто расслабься. Почувствуй ритм. Это то же самое, что лежать на воде. Не делай лишних движений. И смотри прямо.

Вскоре у меня начало получаться. Таня похвалила меня. Мимо нас демонстративно протанцевал Коля Квас в паре с какой-то девчонкой.

– Это он из ревности. Вот балбес, – засмеялась Таня.

Мы плавно и медленно кружились. Таня о чем-то мне рассказывала. Песня казалась нескончаемой и неземной.

– Эта песня называется «Ветер перемен», – сказала Таня. – У тебя что по английскому языку?

– «Пятерка», – сказал я.

– Можешь разобрать, о чем они поют в припеве?

Я прислушался. И тихо начал произносить:

– Возьми меня с собой… в тот волшебный миг… той волшебной ночи… Туда, где дети завтрашнего дня… мечтают о ветре перемен…

– Мечтают о ветре перемен… – повторила Таня. – Здорово…

Композиция закончилась. Я посмотрел на Таню.

– Понравилось танцевать? – спросила она, улыбаясь.

Я кивнул.

– То-то же. Хочешь еще?

Мы протанцевали все медленные танцы до конца дискотеки. В последнем танце ведущим был уже я. Таня потрепала меня по затылку:

– Вот ходил бы на дискотеки с самого начала, танцевал бы сейчас так же хорошо, как ты рисуешь.

Мы вышли вместе со всеми из зала в холл. Буфет был уже закрыт, охранник раскрыл выходные двери настежь.

– Та-ань! – позвал кто-то сзади. – Поди сюда!

Мы оглянулись. Какая-то девчонка выглядывала из-за двери.

– Это Ленка. Я сейчас приду. Подожди.

Таня скрылась в зале. Я отошел к стене. Не прошло и десяти секунд, как ко мне подошла пара ребят. Я их узнал – они были из компании Кваса.

– Пацан, поговорить надо, – сказал один. – Пошли.

Другой подтолкнул меня на выход. Мы вышли и двинулись по аллее. Через несколько метров, у разбитого фонаря меня остановили. Из темноты, со скамейки встал третий. Это был Коля Квас. Он спросил у одного:

– Слушай, а меня за избиение ребенка не посадят?

– Почему избиение? Шел, поскользнулся, упал, – ухмыльнулся сзади первый.

Я оглянулся на него, повернулся обратно и в тот же миг получил сильный удар по лицу от Кваса. Я упал и стукнулся затылком об асфальт. С трудом поднялся.

– И второй – для профилактики, – сказал Квас и нанес еще один удар, как только я встал на ноги.

Я оперся на руку, сел. Потрогал губу – шла кровь. Квас присел рядом на корточки.

– Ты, наверно, все понял, – сказал он. – Почувствовал себя героем-любовником? В следующий раз двумя ударами не обойдешься. Будь паинькой.

И вскоре они ушли. Я посидел на асфальте, потом мне все-таки удалось встать. Голова гудела, как холодильник. Я сел на скамейку, порылся в карманах джинсов, нашел платок. Приложил к разбитой губе. Под левым глазом образовывался синяк.

Я услышал приближающиеся шаги. Торопливые, суетливые. Это была Таня. Она подбежала ко мне, и я почувствовал ее горячее дыхание. Таня присела передо мной. Ее глаза были полны тревоги.

– Как ты? Он бил тебя? – Она взяла двумя руками мое лицо. – Здесь темно. Я не вижу. Пойдем под фонарь.

Мы прошли к свету. Таня осмотрела меня.

– Вот сволочь. Гадина. Убью его. Сильно болит? – спросила она.

– Ничего. Пустяки. – Я попробовал улыбнуться.

– Я должна была это предвидеть. Какая же я дура. Я одна во всем виновата.

Таня вздохнула, потом прижала чуть-чуть к себе. Сказала, глядя в глаза:

– Я приношу тебе одни неприятности.

– Неправда.

Я отнял платок от лица. Кровь уже спеклась. Таня достала пятикопеечную монету. Приложила к моему синяку и сказала:

– Та самая монетка. Лучше бы тогда выпала «решка».

– Нет. Хорошо, что тогда выпал «орел», – сказал я.


На следующий день в лагерь пришла пасмурная погода. Дождь начал идти с самого утра. А, может, он начался еще ночью. Определить точно я не мог – когда проснулся, он уже шел. По окну стекали капли, был слышен мягкий и настойчивый шелест, в палату лился серый, меланхоличный свет. Небо было стянуто свинцово-грязной пеленой, деревья были похожи на мокрых псов с зеленой шерстью.

Губа почти не болела, правда, синяк под глазом как будто стал больше. Вчера на вопрос вожатых и ребят о том, что со мной произошло, я ответил объяснением в духе «шел, поскользнулся, упал». Никто мне не поверил, но и допытываться не стали.

Пасмурная погода, видимо, принесла с собой такой же пасмурный аппетит. Я вяло ел гречневую кашу, то и дело посматривая в сторону Таниного стола. Но Тани там не было – на завтрак она не пришла.

Не пришла Таня и на обед. Увидел я лишь Кваса – он, как ни в чем не бывало, сидел за своим столом. Пару раз он посмотрел в мою сторону, и на его лице при этом возникала ухмылка. В «тихий час» я не спал и глядел в окно. Дождь шел, не переставая.

Когда Таня не пришла и на полдник, я решил зайти к ней в палату. В палате оказались три девчонки. Две из них на мой вопрос, где Таня, пожали плечами, третья сказала:

– Она в середине «тихого часа» куда-то ушла.

Я вышел на улицу. Дождь немного стих. Раскрыв зонт, я медленно побрел по аллее, мимо темных от влаги кустов, скамеек, фонарных столбов. На улице почти никого не было – кто-то ушел в игротеку, кто-то в главный корпус, но многие остались в палатах. Асфальт почти утоп под лужами – его поверхность своим видом напоминала карту Канадского архипелага. Я осторожно перешагивал через ручейки, зигзагами текшие по аллее.

Главный корпус остался позади. Я вошел в лес и свернул к реке. Тропинка была глинистой и скользкой, я пошел по траве – она чавкала под ногами, к подошвам кроссовок липли стебельки и листочки. В лесу дождь был почти незаметен – капли застревали в листве, хвое, на ветках. Донизу добиралось лишь тихое шуршание. Оно было похоже на звуки, издаваемые виниловой пластинкой, когда песня еще не началась или уже закончилась.

Я прошел мимо пляжа и взобрался на пригорок, к своему местечку. Здесь я Таню и увидел. Она сидела на маленьком бревнышке, без зонта, в курточке без капюшона. Увидев меня, она чуть-чуть улыбнулась, но ничего не сказала. Я сел рядом и приподнял зонт так, чтобы он накрывал нас двоих. Некоторое время мы молчали.

– Я знала, что ты придешь, – сказала наконец Таня.

Ее обычно звонкий голос был тих. Я посмотрел на нее, но она глядела вдаль.

– Как твой синяк? – спросила Таня.

– В порядке. До свадьбы заживет.

Она кивнула, но головы не поворачивала.

– А почему ты без зонта? – спросил я. – У тебя все лицо мокрое.

– Это не дождь.

Таня наконец посмотрела на меня. Ее карие глаза будто отяжелели от чего-то, стали больше. Она отвела взгляд и опустила голову.

– Что случилось? – спросил я.

Таня ответила не сразу.

– Я сегодня ночью не спала. Не могла уснуть. Только в подушку плакала. – Таня все смотрела вниз – Он с Ленкой целовался. С моей подругой. На моих глазах. Специально. Ладно, это я переживу. Но…

Она глубоко вздохнула, будто что-то сдерживая в себе.

– Он сказал, что никогда ко мне ничего не чувствовал. Ему было просто лестно мое внимание. Просто самоутверждался. Повышал свой авторитет среди ребят. Он сказал, что на самом деле хотел только одного: переспать со мной. Он сказал, что специально распускал в моем отряде обо мне пошлые сплетни. Он сказал… Он назвал меня… А еще…

Она не закончила. Не смогла закончить. Отвернулась, потому что это был не дождь.

– Почему нельзя просто уйти? Почему надо обязательно напоследок говорить и делать гадости? Зачем?

Эти слова Таня произнесла уже сквозь слезы. Она плакала. Я взял ее за руку. Она вытирала слезы, но они возникали снова и снова. Она все хотела закончить, но и слова возникали снова и снова.

– Если это правда – я его ненавижу. Если это ложь – я его не понимаю. Значит, он просто хотел сделать мне больно. И он своего добился.

Таня сжимала мою руку.

– Мне и так было плохо. Зачем же… – Она говорила срывающимся голосом. – Ведь лежачего не бьют… Зачем?..

Больше она ничего не говорила – только беззвучно плакала. Дождь стал идти сильней, будто соревнуясь с ней. Я держал Таню за руку. Мне хотелось что-то сказать, но слов не находил. Потом понял – и тепла руки достаточно.

Через десять минут дождь неожиданно закончился. Небо постепенно начало светлеть, послышался посвист птиц. Река, до того исходившая рябью, замерла. Я сложил зонт, посмотрел на Таню. Она уже не плакала. Не глядя на меня, тихо сказала:

– Прости. Я никогда не плачу при ком-то. Даже при родителях.

– Ничего, – я легонько сжал ее пальцы.

Таня вздохнула, тряхнула головой. Ее челка сбилась.

– Я до сих пор не научилась разбираться в людях, – сказала она. – И до сих пор верю в женскую дружбу.

– Зачем ты со всеми ними общаешься?

– Я, как ты, не могу. Ни с кем не общаться. Без людей мне так же плохо, как и с ними.

Таня все еще держалась за мою руку. Небо просветлело окончательно, пробилось солнце. Низко над рекой пролетела стая птиц, резко взмыла к небу. Сквозь одно облако начала расти радуга. Она полукружьем спустилась к противоположному берегу реки. Таня сказала:

– Я поняла теперь, почему ты мне напоминаешь Маленького принца. Меня окружает пустыня. Самая настоящая пустыня. И единственно живой здесь – это ты. Ты настоящий.

Таня повернулась ко мне и посмотрела в глаза.

– Как хорошо, что я тогда зашла в библиотеку. Спасибо тебе за все.

Она поцеловала меня в щеку. У нее было горячее дыхание и теплые губы. Я, кажется, покраснел. Потом осторожно поправил Тане челку так, как ей больше шло – налево. Ее глаза были еще влажны, но она улыбалась.


Перед отъездом из лагеря мы с Таней обменялись телефонами. Она еще написала свой домашний адрес. «Вдруг надумаешь ко мне приехать, покажу тебе все Иваново», – сказала Таня. Мы договорились встретиться в «Сосновом бору» на следующее лето. Бумажку с ее телефоном и адресом я сунул под стекло на самое видное место, но позвонить сразу не решился. На следующий год, оказавшись в лагере, Тани я там не обнаружил. Вернувшись через месяц домой, наконец набрал ее номер. На том конце провода ответили, что Елисеевы здесь больше не живут.

Иногда я вспоминал ее. Вспоминал шашечные баталии, заплыв на речке, свой первый танец и синяк от Кваса. Клочок бумаги под стеклом через некоторое время истерся, и спустя два года я его выбросил.


Мы вновь встретились с Таней шесть лет спустя. Совершенно случайно.