©Олжас Жанайдаров, 2004-2007 гг., 2010 г

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

Глава 19



*


На могилу к Ане я приехал только в конце марта. Раньше не получалось. Несколько раз в феврале я ездил на вокзал, намереваясь купить билет в Питер, но что-то меня останавливало. Я по полчаса изучал расписание поездов, бродил мимо касс, у которых змейками тянулись очереди людей, иногда бесцельно сидел в зале ожидания. Так и не купив билет, я выходил с вокзала и ехал домой.

Настал март, месяц без солнца и без дождя. Дни тянулись медленно, как хмурые весенние облака в безветренном небе. Но однажды утром я проснулся раньше, чем обычно. Лежа в постели, долго смотрел в окно, в небо, где впервые за многие дни появилось подобие солнечного света. Через час я вышел из дома и поехал на Ленинградский вокзал. В зале было мало людей, большинство касс было свободно. Я прошел к одному из окошек и купил два билета – туда и обратно.

Выйдя с вокзала, некоторое время постоял на улице, у входа. В небе, сквозь пелену облаков, пробивалось солнце.


*


Перед тем, как отправиться в Питер, я побывал у Кати и Сергея в новой квартире, куда они переехали после свадьбы. Они вселились в нее еще осенью, но я еще ни разу там не был, хотя Сергей и Катя давно приглашали к себе.

Они жили в окраинном районе, добираться надо было на автобусе. Я, сидя в одиночестве в задней части салона, беспрерывно глядел в окно. Когда из-за облаков внезапно появлялось солнце, невольно зажмуривал глаза. Но воздух на улице был еще холоден.

Поплутав среди новостроек, я нашел нужный дом. На входе сидела вахтерша, пахло свежей краской. Я поднялся на лифте, нажал звонок квартиры. Дверь мне открыла Катя. Я не видел ее с самой свадьбы. Прошло больше полугода, и она чуть изменилась. В лице появилась какая-то умиротворенность, безмятежность. Но глаза те же – внимательные и теплые.

– Привет!

Катя обняла меня. Я снял куртку, разулся, надел предложенные тапочки. Отдав Кате купленный торт, прошел в гостиную. Катя скрылась на кухне.

Гостиная была просторной. На полу лежал цветной ковер с орнаментами. Стены были обклеены нежно-зелеными обоями. На стенах висели две картины, и одну из них я сразу же узнал: это была та картина, которую мы с Аней купили в Питере. Дождь на Невском проспекте.

Я подошел к окну. Отсюда открывался красивый вид – бесконечный лес, спокойные улицы, тихие дворы. Это было не похоже на обычную Москву. Даже небо здесь было менее облачным. Лучи солнца косо падали на район.

Катя вошла в гостиную. Я обернулся.

– А где Сергей? – спросил я.

– Сережки не будет. Вчера отправили в командировку, в Казань. Дела аспирантские. Передавал тебе огромный привет. Извини, что так получилось.

– Ничего страшного.

Я вновь повернулся к окну и сказал:

– Очень красивый вид из окна. И вообще, район уютный.

– Мне тоже нравится. Я влюбилась в местный парк. Видишь тот лес? Часто там гуляю. Благо времени теперь у меня вагон и маленькая тележка.

Я вдруг понял, что у Кати есть какая-то новость для меня. И ей хочется об этом сообщить.

– Чай попьем? – предложила она.

Я кивнул, и мы отправились на кухню. Катя налила чай, разрезала торт. На моем блюдце оказался кусок бисквита с клубникой. По радио передавали классическую музыку.

Катя помешала ложечкой чай. Положила ее рядом с чашкой. Взглянула на меня.

– В общем, – Катя чуть помолчала. – Мы с Сережей ждем ребенка.

– И когда?..

– В августе.

Я осознал, откуда в ней эта безмятежность и умиротворение. И счастливые нотки в голосе.

– Это здорово. Очень-очень здорово, – сказал я.

– Представляешь, он может родиться в день рожденья Сережки. Вот будет номер.

– Мальчик?

– Пока не знаем. Сережа хочет мальчика. А мне все равно.

Катя глянула в окно. Там, в вышине, продолжали редеть облака. Синева затянула уже почти все небо.

– Такое удивительное состояние. И странное. Друзья, знакомые теперь столько советов дают. Даже те, у кого и детей-то нет. Оказывается, всем это так интересно. Я же от разговоров на эту тему даже устала. Хотя для меня сейчас нет ничего важней этого.

– Это просто здорово, Катюш, – повторил я.

Я легонько сжал ей руку. Катя подмигнула мне и улыбнулась.

Кто-то мяукнул в дверях. Я обернулся и замер. У дверей сидел серый кот с большим белым пятном вокруг глаза. Я узнал его сразу. Я сразу его узнал. Это был он, Белоглазик. Тот самый кот, которого мы с Аней подобрали на улице, а потом отдали бабуле у метро.

– Что, проснулся? Иди сюда, – сказала Катя.

Кот засеменил к ней. Катя взяла его на руки и положила на колени. Я продолжал смотреть на Белоглазика. Это казалось невероятным. Невозможным. Я пытался понять.

– У вас есть кот? – спросил я. – А где взяли?

– Он у нас осенью появился. Когда въезжали в квартиру, понадобился кот. Помнишь эту старую примету?.. Сережка где-то по дороге его купил. Кажется, у бабки на улице.

Катя почесала у кота за ухом и посмотрела на меня:

– Правда, хороший?

– Да. Правда.

Сомнений не осталось. Я протянул руки, и кот, чуть подумав, перебрался ко мне. Он вырос, отяжелел, но это был он. Тот, кого Аня назвала Белоглазиком.

Я держал его на коленях, трогая, гладя. А потом в какой-то момент склонился и прижался к мягкому телу кота щекой. Я закрыл глаза, замер. С минуту я сидел в таком положении, пока не почувствовал на своем плече Катину ладонь.

– Ты чего? Все нормально? – спросила она.

– Ничего, Кать. – Я улыбнулся. – Ничего.


*


В Питер я взял немного вещей. Книжку в дорогу, полотенце, зубные принадлежности, запасной свитер. Я намеревался провести там одну ночь и уже на следующий день уехать домой.

За день до отъезда сломался мой будильник, который я собирался взять с собой. Обнаружилось это утром. Проснувшись, я увидел, что часы остановились. Решив, что с ними приключилась старая история, я попробовал их завести. Но будильник не заработал ни после полноценного завода, ни после усиленной тряски. Он никак не реагировал на все попытки его реанимировать. Я разобрал часы и понял, что ремонт здесь не поможет. Они остановились навсегда.

Я протер ладонью циферблат, и вскоре будильник оказался в мусорном ведре.


Я приехал в Питер на час позже, чем полагалось по расписанию. На железнодорожных путях произошла небольшая авария, и наш поезд в течение некоторого времени стоял, дожидаясь сигнала к отправлению. Это произошло недалеко от Питера, из окна были видны пригородные дома, узкие улицы, стройные ряды деревьев. Мимо вагонов проходили рабочие в оранжевых спецовках.

У меня в руках была книжка, но с начала пути я прочитал лишь несколько страниц. Большую часть времени я смотрел в окно, правда, увиденное толком не воспринимал. Я смотрел на проносящиеся мимо пейзажи, словно вглядывался в бесконечность.

Приехав и выйдя на платформу, я пошел по направлению к тому месту, где обычно стоят сдающее жилье женщины. Был дневной час буднего мартовского дня, большинство пассажиров деловито следовали на выход. Никто из них во встречающих, как казалось, не нуждался.

Неподалеку от вокзального выхода я увидел двух женщин с табличками «Сдаю комнату». Подойдя ближе, я узнал одну из них. Эта была Елена Васильевна, та самая хозяйка, у которой я останавливался, когда в первый раз виделся с Аней. Она совсем не изменилась. Кажется, даже куртка на ней была та же самая.

Она улыбнулась. После того, как я спросил, помнит ли она меня, сказала:

– Я тебя сразу узнала. Я всех своих постояльцев помню.

Мы направились в метро. Прошло меньше года с того момента, как я последний раз видел Елену Васильевну, – а казалось, что прошло не меньше десяти лет.


*


Сложив вещи в квартире и попив чай, я вышел на улицу и доехал на метро до центра. В вагоне немного подремал. Сквозь дрему слышал мужской голос, объявляющий станции. Он делал это ненавязчиво и меланхолично.

Выйдя на Невский проспект, я направился по четной стороне в направлении Дворцовой площади. Здесь, на солнечной стороне, было не очень светло. Дул ветер, усиливающийся по мере приближения к арке. Я застегнул молнию на куртке до конца и надел перчатки. Мимо шли прохожие, так похожие друг на друга – собранные, закрытые, с серьезными, задумчивыми лицами. На Большой Морской улице я остановился, чтобы пропустить автомобиль. Он медленно выехал на Невский проспект.

На Дворцовой площади ветер беспорядочно метался, ударяясь поочередно в фасады близ стоящих зданий, отскакивая от них, как шарик от пинг-понга. Я медленно шел к Александровской колонне. Площадь, помимо меня, пересекала пара-тройка людей. Недалеко от колонны стоял молодой парень в черной бейсболке и фотографировал Зимний дворец.

Я подошел к колонне, остановился. Парень-фотограф сделал несколько снимков и ушел по направлению к арке, оставив меня у колонны в одиночестве. Я снял перчатки и спустил молнию на куртке, приоткрыв шею. Воздух был по-морскому свеж, сквозь небо, похожее на лед, блестело солнце.

Я направился в сторону Дворцового моста, ближе к Неве. В этом месте было оживленней: на пересечении улиц замедляли ход нетерпеливые автомобили, на тротуарах люди стекались в беспорядочные группы. Рядом с Эрмитажем расположился ряд лавок с сувенирами, у которых копошились туристы.

Я перешел улицу и вышел на Адмиралтейскую набережную. Чем дальше я отходил от Дворцового моста, тем меньше людей встречалось на моем пути. Пройдя вдоль набережной, я остановился и повернулся спиной к Неве, лицом к Медному всаднику. Слева застыло здание Адмиралтейства, понурое, словно погрузившееся в сон.

Сухой ветер гладил мое лицо, я наблюдал, как у памятника Петру поочередно фотографируются туристы. Попарно, группой, поодиночке. Недалеко от Медного всадника показалась свадебная процессия. Жених и невеста шли в сопровождении друзей и подруг. Они дождались, пока место у памятника освободится, и тоже сфотографировались. Кто-то из друзей открыл шампанское.

– Простите! – услышал я рядом.

Я увидел молодую женщину, которая держала за руку ребенка. Это был мальчик лет пяти. На нем была синяя шапка в белый горошек, на руки надеты красные вязаные перчатки. Он смотрел на меня вместе с мамой.

– Вы не сфотографируете нас? – обратилась женщина ко мне, протягивая фотоаппарат. – Так чтобы была видна Нева.

Я кивнул. Женщина отошла к каменной ограде, подняла ребенка на руки и прижала к себе. Ветер чуть трепал ее русые волосы. Я выбрал момент и щелкнул два раза. Она поставила сына на землю, улыбнулась мне и сказала:

– Большое спасибо.

Я отдал фотоаппарат. Ребенок засмеялся и что-то сказал маме. Она, присев, поправила ему шапку, поцеловала его, и они двинулись дальше. Некоторое время я смотрел, как они удаляются. Потом взглянул в сторону Медного всадника – там уже не было ни жениха, ни невесты, ни их сопровождающих. Я повернулся лицом к реке и подошел к каменной ограде вплотную.

Я глядел на спокойную Неву, на коралловые Ростральные колонны, на призрачно-дымчатую Петропавловскую крепость. Постояв так несколько минут, пошел дальше.


Вечером мы с Еленой Васильевной пили чай. Еще днем она поинтересовалась, не помешает ли, если будет находиться в квартире. Я сказал, что нет. Я сидел в своей комнате и смотрел телевизор, когда она позвала меня попить чай.

Чай был вкусным. Фруктовый, с запахом мяты. Вдобавок Елена Васильевна угостила меня пирогом с вишней, который приготовила днем ранее. К ней в гости приезжал сын со своей семьей.

На кухне работал маленький телевизор, показывали какой-то старый фильм. В фильме происходило много действий и звучало мало слов. В нем не было известных актеров. Но, тем не менее, фильм был хороший. Может, дело в музыке – она была замечательной.

Иногда мы с Еленой Васильевной обменивались репликами. Простыми, ничего не значащими. Когда она смотрела на меня, мне казалось, она о чем-то догадывается. Но она ни о чем не спрашивала. И я был ей за это благодарен.


*


Утром, на рассвете прошел легкий дождь. Он был столь незаметным, что можно было засомневаться – а был ли он вообще. Но сырые улицы и влажный воздух свидетельствовали о том, что дождь все-таки был.

Проснувшись, я некоторое время лежал и смотрел в потолок, на бледно-серые разводы. Было еще очень рано, солнечный свет робко струился в комнату. Я встал и подошел босиком к окну. Отвернул рукой штору и, прикоснувшись лбом к стеклу, стал смотреть на улицу. Когда стоять стало совсем холодно, отошел.

Одевшись, я прошел в ванную и умылся. Елены Васильевны в квартире не было, я был один. На кухне я включил электрочайник и заварил чай. На столе оставался вчерашний пирог, но есть я не хотел. Телевизор тоже не включил. Чай пил в тишине.

Через полчаса я вышел из квартиры.


Я проехал на метро несколько остановок и вышел на станции «Площадь Ленина», оказавшись на Финляндском вокзале. Перед тем, как пройти на платформу, откуда отправлялись пригородные электропоезда, я остановился у цветочного ларька и купил четыре тюльпана. Через десять минут уже сидел в электричке у окна, положив рядом с собой цветы. В вагоне больше никого не было.

Моя станция оказалась пятой по счету. Машинист объявил ее глухо и неразборчиво, словно ее и не было. За окном тянулся однообразный пейзаж, состоящий из голых деревьев и снежно-серой земли. Я не стал ждать, пока поезд подъедет к станции, и сразу вышел в тамбур.

Оказавшись на платформе, я дождался, когда поезд отъедет, и перешел через рельсы. В вагоне я еще раз проверил на бумажке маршрут до кладбища, который подробно описал мне по телефону брат Ани. Сбиться я не мог. Пройдя по широкой дороге, начавшейся сразу же за рельсами, я увидел слева небольшую часовню. За ней располагалась еще одна дорога, такая же широкая. После нее начиналось кладбище.

Я обошел часовню, перешел дорогу и, теперь уже медленнее, стал идти по главной тропе мимо оград, сотен оград, тесно прижавшихся друг к другу. Здесь все было в крестах, надгробиях и усохших цветах. Под ногами шуршал гравий, песок и сырая земля, молодая трава пробивалась у могильных плит, березы и тополя, порою сросшиеся, стояли неподвижно. Я шел в направлении нужного участка.

Вскоре я стал вглядываться в надгробия, в надписи на них. Некоторые из них были с фотографиями. Были здесь и совсем молодые, были и дети. На одной из березок рядом с могилой висел колокольчик. Когда ветер дул сильней, он еле слышно звенел.

Я замер у одного из надгробий. Потом подошел ближе и еще раз прочитал фамилию, имя и даты жизни и смерти, выбитые на нем. Это была Анина могила.


Небо было серо-пепельного цвета и словно перевернутым матовым абажуром закрывало солнце. Ветер набегал порывами, прижимая к земле траву и сорные стебли. Было тихо, хотя в воздухе держались, словно поплавки в воде, какие-то звуки. Где-то вдалеке прошел электропоезд, и все стихло опять.

Я стоял неподвижно. Потом закрыл глаза. Мне казалось, что сейчас меня кто-то тронет за руку сзади, я обернусь и увижу Аню. Живую Аню.

Я медленно открыл глаза. Все было как прежде. Я стоял, неотрывно глядя на надгробие, будто пытаясь запомнить вид могильной плиты наизусть. Я так и делал – запоминал. Чуть выщербленные края, слева припорошило земляной пылью. Верхний край был немного влажен, видимо, не просох после дождя. Серые буквы и числа пересекали плиту посередине, цифра «8» в дате стояла немного выше остальных. Фотографии не было. В левом верхнем углу тянулась тень березы.

Наконец я вышел из созерцательного оцепенения и, присев на корточки, протер рукой буквы в имени. Затем положил цветы и прижал рукой стебли, чтоб не перекатились. С минуту я просидел, глядя на плиту вблизи. Поднявшись, оглядел ее еще раз. Ветер стал дуть сильнее, и лепестки тюльпанов судорожно затрепыхались. Я глубоко вдохнул и почувствовал спазм от холода в горле. А может, и не от холода.

Со стороны входа показались чьи-то фигуры. Посетители. Шли они медленно, это была пожилая пара. Я посмотрел в их сторону один раз, затем я глядел только перед собой. Чем ближе старики подходили, тем четче был слышен шорох их шагов по жесткому гравию. Шорох, похожий на тревожный шепот.

Когда они прошли мимо, вглубь кладбища, я в последний раз взглянул на могилу Ани, вышел с тропинки на главную дорогу и, не оглядываясь, стал направляться к выходу.


январь 2004 г. – март 2007 г.

отредактировано в 2010 г.