Введение глава I. До- петровский период
| Вид материала | Документы |
- Лекция Основные этапы и достижения отечественной культуры, 244.33kb.
- Гидденс Энтони Ускользающий мир, 1505.14kb.
- План. Введение Глава Методы и типы монетарного регулирования Глава Операции на открытом, 411.98kb.
- Литература по истории древнего мира, 22.84kb.
- Автор Горбань Валерий (соsmoglot). Украина Парадигма мироздания. Содержание: Глава, 163.17kb.
- Муниципальное общеобразовательное учреждение, 511.4kb.
- Введение глава психологизм как особенность характерологии в рассказах Всеволода Иванова, 12.47kb.
- 1. Введение Глава Налоговая политика (теоретический аспект), 284.7kb.
- План Введение Глава сми как институт гражданского общества и фактор его политической, 829.38kb.
- План. Введение. Глава I виды чувств и развитие их у детей младшего школьного возраста., 225.16kb.
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
вероятно без нового рассмотрения дела, “без процесса”, как это установлено относительно заочного осуждения лиц, перебежавших к неприятелю, что в этом случае и предполагается.
СТОРОНЫ В ПРОЦЕССЕ.
Сторонами в процессе были челобитчик о ответчик, которые пользовались правом посылать вместо себя уполномоченных или адвокатов. Однако это допускалось только в случае болезни или других важных причин, когда челобитчик или ответчик не могли явиться в суд сами, следовательно участие в процессе через уполномоченных лиц или адвокатов разрешалось только в виде исключения. Свое нерасположение к адвокатам кр. из. пр. объясняет тем, что они в военных судах “своими ненужными пространными приводами сильно утруждают судью – и дело только сильнее замедляет, нежели ускоряет процесс”. В “розыскных же делах (вероятно уголовных) употреблять вместо себя адвокатов запрещается, но это относится только к одному ответчику, т.к. при этом прибавлено: “принуждает ответчика ответствовать самостоятельно”, т.е. лично, что и понятно при том значении, которое придавалось сознанию обвиняемого и допущению употреблять пытку относительно его.
СЛУШАНИЕ ДЕЛА.
Слушание дела (фергер), по кр. из. пр. начинается с обмена возражений между сторонами, которые производятся преимущественно устно. Прежде всего, челобитчик должен был, в присутствие ответчика, кратко и ясно изложить свою жалобу, после чего ответчик обязан был в тот же час явственно ответствовать. В “пространных делах” дозволяется представлять с суд письменную жалобу и для подачи письменного ответа на нее, суд дает краткий срок и затем в течение его челобитчик может “учинить противный ответ” (т.е. подать возражение), а ответчик после этого в свою очередь равным же образом “ответствовать” (т.е. подать опровержение), а более того обоим им не разрешается. Такой порядок предварительной подготовки дела, посредством подачи состязательных делах в числе 4-х, сходен с принятым в настоящее время в Устав гражданского судопроизводства. Следствие предварительного, как акта, отдельного от рассмотрения дела на суде по кр. из. пр. не было и хотя в Западной Европе, большею частью (особенно в Пруссии), было принято назначать две различные комиссии для слушания военно-судного дела и для постановления по нему приговора, но в России, при Петре Великом производство фергеров
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
и кригсрехтов возлагалось всегда на одну и ту же комиссию суда, как видно из закона и дошедших до нас подлинных дел. После обмена возражений, предмет дела (иска) считается установленным и никто не может предлагать новых пунктов (т.е. обвинений) или новых “приводов” (доводов), под опасением, если они будут приняты, недействительности приговора. Дальнейший ход деда зависит от того, признает ли ответчик справедливость принесенной на него жалобы. Если он “весьма повинится, то суд приступает прямо к составлению приговора, что вполне согласно с обвинительным характером процесса. Впрочем, как будет указано ниже, собственное признание считается действительным и ведет непосредственно к постановлению приговора лишь при известных условиях, из чего можно вывести, что под признанием ответчика, указанным в первой части процесса, разумеется вероятно то признание, которое делается в делах гражданских, в которых оно имеет безусловное значение и в настоящее время, постановления же о собственном признании (в второй части процесса), как о роде доказательства, вероятно относятся к делам собственно уголовным. Если же ответчик “весьма запрется” или хотя и признает действительность фактов, указанных в жалобе, но укажет на обстоятельства, по которым дело представляется в другом виде, то суд “разыскивает” (т.е. исследует дело) посредством “доказания”, т.е. приступает к рассмотрению доказательств, что составляет предметов второй части процесса.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ ПРОЦЕССА.
В начале изложения хода процесса части его говорится, что обе стороны приводят доказательства, “из которых правда познается”, т.е. ведут между собою состязание. На челобитчике лежит обязанность доказать взводимое им обвинение, причем если он этого не исполнит, а может тем самое обвинение принадлежит к числу тяжких, то он подлежит наказанию согласно “Уложению”, под которым разумеется вероятно не Соборное Уложение, а уложение Карла V (Carolina). Впрочем, челобитчик, по воинскому артикулу, подвергается наказанию и в том случае, когда предъявить бездоказательное обвинение относительно нанесения ему личной обиды. Если дело было начато по поводу ходивших злых слухов, то огласивший их должен доказать и справедливость, в противном случае он подлежит наказанию. Когда же с целью повредить части другого лица, обвинение его будет сделано в распространяемом в публике анонимном письме, наказываемом паскви-
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
лем, то пасквилянт отвечает, смотря по тому, в каком преступлении он хотел обвинить, и наказывается даже и в том случае, когда обвинение окажется справедливым “за то, что истинным путем не пошел, тобы погрешение другого объявить”. Самый же пасквиль сжигается под виселицею рукою палача. В отличие от других доносителей, фискалы, как должностные лица, не подлежат наказанию, когда взведенное ими обвинение останется недоказанным, и могут быть подвергнуты только легкому взысканию за одну лишь неосмотрительность, о чем было сказано выше. Точно также известители, т.е. те лица, которые, не обличая кого-либо явно в совершении преступления, т.е. не являясь по делу частными обвинителями, лишь сообщают начальству в тайне об известных им признаках преступления, не подвергаются наказанию за бездоказательность своего извещения. Челобитчик не может для доказательства справедливости водимого им обвинения быть допущен к присяге, хотя бы он о том и просил, так как “буде они оба будут присягать, то правда на стороне ответчика имеет быть”, На ответчике лежит обязанность опровергать выставленные против него обвинения, посредством приведения своих доводов и доказательств, причем, если челобитчик представит некоторые доказательства, которых ответчик опровергнуть будет не в состоянии, то тогда обращаются к крайним средствам – очистительной присяге или пытке, как мы увидим ниже.
СУДЕБНЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА.
Роды судебных доказательств, по Кр. из. пр., были: 1)“Своевольное признание”, названное та вероятно в отличие от признания, получаемого посредством пытки. 2)свидетели. 3)письменные доказательства. 4)улики. Затем к числу доказательств принадлежат и составляют последние сродства для открытия истины: очистительная присяга и пристрастный допрос или пытка. “Собственное признание есть лучшее свидетельство всего света” и видеть к постановлению приговора, не требуя дальнейшего представления доказательств, причем для действительности его необходимо, чтобы самое событие преступления не подлежало никакому сомнению, чтобы признание было сделано добровольно и непременно в суде и, наконец, чтобы не было основания сомневаться в его достоверности; но постановления эти относительно собственного признания, как было уже упомянуто, должны относиться именно к делам уголовным, а не к гражданским искам. Свидетели были самым важным и наиболее употребительным родом доказательств, при отсутствии
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
создания ответчика, вследствие чего кр.из.пр. говорит о них особенно подробно. В постановлениях о свидетелях перечислены сначала причины, по которым вообще к свидетельству не допускаются (о свидетелях “негодных и презираемых”). Причины эти, указанные в 17 пунктах, могут быть сведены в 3 группы. К первой части принадлежат: 1) опороченные судом разного рода преступники, в том числе прелюбодеи, которые “самому Богу данную клятву нарушили”, отлученные от церкви, “которые за басурманов почитаются, и не бывшие у святого причастия, так как они не могут давать показаний под присягою, из чего и упоминания о басурманах можно заключить, что в судах принималось свидетельство одних только христиан, что объясняется простым заимствованием постановлений на этот счет из Западной Европы, где почти не существовало христианских подданных или же это было принято для того, чтобы устранить от свидетельства раскольников. 2) лица, заинтересованные, именно: свидетели в собственном деле, лица, подкупленные к свидетельству, состоящие с участвующими в деле в родстве, дружбе или вражде в данное время или, по мнению юристов, говорит закон, когда они бывали даже во вражде прежде, и 3) малолетние, не достигшие 15 лет, и лица, свидетельствующие по слуху от других. Отвод свидетелей делается по всем причинам, по заявлению сторон, для чего свидетели, до из допроса, предъявляются стороне, против которой они представлены, что называется очною между ними ставкою. В случае сомнения относительно того, подлежит ли свидетель отводу, до решения этого вопроса, отводимый свидетель допрашивается без присяги, как это принято и в настоящее время. Кроме означенного случая, свидетели должны быть непременно приведены к присяге до их допроса, хотя показания их считаются наравне с данными под присягою, если только после дачи показаний присяге будет принята в тот же самый день. Показание, данное без присяги, не имеет никакой силы; от самого принятия присяги никто из свидетелей не освобождается, “хотя бы и архиепископ был”, что было в явном противоречии с русским общим уголовным законодательством, так как по Соборному Уложению духовные лица допрашивались без присяги (“по священству и по иноческому обещанию). Впрочем, как и теперь, дозволялось освобождать от присяги с согласия обеих сторон. Допрос свидетелей начинается не иначе, как по получению ответа со стороны от-
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
ветчика, т.е. именно последнего его ответа (опровержения), по окончании первой части процесса, за исключением того случая, когда свидетель сильно заболеет или собрался в дальний путь, когда он мог быть допрошен в ранее, и данное им в этом случае показание наказывается свидетельством всегдашней памяти. Допрос производится в самом суде, в присутствии сторон и только, во-первых – свидетели, находящиеся в таком отдалении от суда, что им “без великой трудности явиться невозможно”, допрашиваются (кем не сказано) по последним пунктам, в присутствии сторон или уполномоченных от них, и, во-вторых – допрос на дому производится больным, знатным лицам и дворянкам, для чего к ним отправляется один из асессоров вместе с секретарем. Письменные же показания свидетелей не имеют силы до тех пор, пока не будут признаны лично в суде и подтверждены присягою. Свидетели допрашиваются вообще порознь, но могут быть поставлены судьею и на очную ставку между собою. Сначала всегда допрашиваются свидетели и представляются другие доказательства со стороны челобитчика, а потом уже те, которые указаны или представлены ответчиком. Обеим сторонам дозволяется указывать новых свидетелей во время производства дела для опровержения доводов противной стороны, но на представление их, по усмотрению суда, назначается известный срок. Свидетель, призванный к допросу, должен был явиться и давать показания, в случае же отказа от исполнения своей обязанности, свидетель мог быть принужден к этому судьей, что на практике, вероятно, вело к пытке свидетелей, по распоряжению судьи, который всегда мог предложить, что свидетель не говорит всего того, что он знает по делу. Но обязанность свидетельства, вероятно, относилась только к делам, начинаемым по усмотрению суда или донесениям фискалов. Каждый свидетель должен показывать только то, что ему лично известно по делу, а не по слуху от других, так как последнего рода свидетели не должны быть допускаемы. За дачу свидетелем ложных показаний под присягою, закон грозит весьма строгими наказаниями, как за клятвопреступление, о чем было сказано при рассмотрении постановлений Военного Артикула. Значение свидетельских показаний для исхода дела зависит от их числа и качества, о чем сказано: “кто лучших и более свидетелей на своей стороне имеет, которые правду сущую обстоятельствами доказать могут, тому и поверится”. Какое именно число свиде-
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
телей необходимо для постановления решения согласно их показаниям, в кр. из. пр. не указано, но из того, что показания одного свидетеля считается недостаточным, можно видеть, что для этого требуется показания не менее двух свидетелей. Такого рода правило было принято в Западной Европе, на основании канонического права, именно слов евангелиста Матфея и апостола Павла, что “при устех двою и трою, станет всяк глагол”, было выражено в Каролине и строго применялось на практике (Карпцовым и другими юристами). При определении относительного достоинства свидетелей “лучшими”, из них признаются: “свидетель мужского пола паче женского, знатный паче худого, ученый – неученого и духовный - светского”. Кр. из. пр. не придает особенного значения показаниям свидетелей, на которых была сделана ссылка из виноватого, т.е. показаниям которых сторона, согласно ее заявлению, придает полную веру, и показаниям свидетелей, допрошенных по общей ссылке обеих сторон, как это было принято в Соборном уложении. Особым видом является, указанное в Воинском Артикуле, свидетельство медиков экспертов, на которых возлагается, в случае смерти кого-либо после получения побоев, определить “смерть всеконечно ли от побоев приключилась”, причем медики должны “взрезать” тело и свое заключение (“свидетельство”) о причине смерти изложить письменно, подать его в суд и подтвердить присягою.
Свидетельство посредством повального обыска, бывшего одним из саамы употребительных доказательств в русском праве, не было указано в Кр. из. пр., что отчасти могло происходить и от того, что применение повального обыска в то время и в гражданском ведомстве вызывало нарекания, как это видно из отзыва об этом современника крестьянина Посошкова (“в повальных обысках сам сатана сидит, а Божья правды ни слова нет”) и, наконец, вероятно потому, что сведения о поведении обвиняемого, служащего в регулярной армии, могли быть получены от его военного начальства.
Третьим родом доказательств были письменные документы, которые тогда имели значение почти исключительно в делах гражданских, так как Кр. из. пр. говорит лишь о тех из них, по силе которых “один из них имеет право от другого что-нибудь претендовать”. Оно различает между письменными доказательствами такие документы, которые составлены с ведома или посредством судьи или
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
властей и записаны в официальные книги или же напротив – составлены непосредственно самими сторонами. Документы первого рода имеют безусловную силу, а последние только в случае признания их действительности той стороной, против которой они предъявлены. Среднее между ними место занимают купеческие книги, которые могут получить характер полного доказательства только при известных условиях. Купеческий счет, подписанный должником, считается “совершенным доказом”.
УЛИКИ.
В Кр. из. пр. в числе доказательств мы находим и улики, т.е. признаки, по которым можно предположить возможность совершения преступления со стороны известного лица, названными “причинами подозрения”, которые составляют всегда несовершенные доказательства. К уликам относятся в некоторых случаях и те роды доказательств, которые поименованы выше (признание, сделанное вне суда, показания одного свидетеля и т.п.), но, кроме того, к ним принадлежат случаи, когда ответчик вознамерится бежать, если он с другими злодеями в компании был, если он прежде совершал уже преступления подобного рода, когда на потерпевшего от преступления грозился и если ответчик даст перед судом сбивчивые и разноречивые показания.
К числу улик может быть отнесена, хотя и не указана между ними, народная молва, злой слух, относительно которого закон предписывает удостовериться, не вымышлен ли оно от злых людей и, как мы видели, требует от огласивших его представления доказательств его справедливости; “но буде во всем народе подтверждение свое иметь и достоверности подобно есть”. Между уликами мы не находим поличного, которому у нас придавалось всегда особенное значение.
ОЧИСТИТЕЛЬНАЯ ПРИСЯГА.
При отсутствии совершенных доказательств, но в том случае, когда имеются “полуявные основания”, прибегают к очистительной присяге, даваемой всегда ответчику, а не челобитчику, именно с целью очистить его от подозрения, так как принявший присягу ответчик освобождается затем от всякого обвинения. Хотя в конце Кр. из. пр. говорится возможности допущения в присяге обеих сторон, но это может быть объяснено только неточностью редакции. Суд не может торопиться принуждением ответчика к очистительной присяге, так как прежде следует “всемерно трудиться через иные способы правды изведать” и предлагать присягу ответчику, когда имеющееся против него подозрение уже отчасти очищено (напр.
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
показанием одного свидетеля) и он имеется только в полуподозрении. Если же ответчик откажется от принятия присяги, то признается виновным и приговаривается к наказанию, хотя при этом, как сказано в Кр. из. пр., “в смертных делах пристойным наказанием его наказать опасайтесь, ибо лучше 10 виновных освободить, чем одного невиновного к смерти приговорить”. Правило это, заимствованное Петром Великим из шведского военного устава (1683 г.), имело самое ограниченное значение, касаясь собственно применения смертной казни, как наказания тяжкого и непоправимого в случае судебной ошибки. Замечание же г. Розенгейма1) о том, что знаменитая фраза (“лучше освободить 10 виновных, чем наказать одного невиновного”), приписываемая Екатерине II, была произнесена впервые Петром Великим, оказывается совершенно неверным, тем более, что, как замечает профессор Кистяковский2), фраза эта была произнесена еще одним из римских императоров. Усмотрев, при доставлении ответчику очистительной присяги, что он хочет совершить клятвопреступление, судья не должен допускать к ней, а между тем, если представляющиеся против ответчика доказательства недостаточны для его обвинения, то “пристойное есть оное дело придать воле Божьей и положиться в этом весьма на Бога, пока само не объявится. Но однако “в многих местах”, как говорит Кр. из. пр., когда важные злодейства происходят, и “ответчик подозрением или полу-доказанием отягчен”, то “отставя присягу” прибегают к пытке. Особые правила об очистительной присяге существовали в Воинском Артикуле относительно преступления обольщения, при чем очистительная присяга могла быть предложена обвиняемому лишь в том случае, когда были доказательства не только вступления его в связь, но и доказательства данного им обещания на женитьбу; в противном случае ответчик, вероятно, освобождался от обвинения даже без привода его к присяге. Если же обвиняемый в обольщении не захочет присягать, “то должен он на чреватой жениться”, так как виновность его считается тогда вполне доказанной. Когда же обвиняемый и пожелает принять очистительную присягу, но “доказательства и признаки, что он обещал жениться, велики и
вероятно без нового рассмотрения дела, “без процесса”, как это установлено относительно заочного осуждения лиц, перебежавших к неприятелю, что в этом случае и предполагается.
СТОРОНЫ В ПРОЦЕССЕ.
Сторонами в процессе были челобитчик о ответчик, которые пользовались правом посылать вместо себя уполномоченных или адвокатов. Однако это допускалось только в случае болезни или других важных причин, когда челобитчик или ответчик не могли явиться в суд сами, следовательно участие в процессе через уполномоченных лиц или адвокатов разрешалось только в виде исключения. Свое нерасположение к адвокатам кр. из. пр. объясняет тем, что они в военных судах “своими ненужными пространными приводами сильно утруждают судью – и дело только сильнее замедляет, нежели ускоряет процесс”. В “розыскных же делах (вероятно уголовных) употреблять вместо себя адвокатов запрещается, но это относится только к одному ответчику, т.к. при этом прибавлено: “принуждает ответчика ответствовать самостоятельно”, т.е. лично, что и понятно при том значении, которое придавалось сознанию обвиняемого и допущению употреблять пытку относительно его.
СЛУШАНИЕ ДЕЛА.
Слушание дела (фергер), по кр. из. пр. начинается с обмена возражений между сторонами, которые производятся преимущественно устно. Прежде всего, челобитчик должен был, в присутствие ответчика, кратко и ясно изложить свою жалобу, после чего ответчик обязан был в тот же час явственно ответствовать. В “пространных делах” дозволяется представлять с суд письменную жалобу и для подачи письменного ответа на нее, суд дает краткий срок и затем в течение его челобитчик может “учинить противный ответ” (т.е. подать возражение), а ответчик после этого в свою очередь равным же образом “ответствовать” (т.е. подать опровержение), а более того обоим им не разрешается. Такой порядок предварительной подготовки дела, посредством подачи состязательных делах в числе 4-х, сходен с принятым в настоящее время в Устав гражданского судопроизводства. Следствие предварительного, как акта, отдельного от рассмотрения дела на суде по кр. из. пр. не было и хотя в Западной Европе, большею частью (особенно в Пруссии), было принято назначать две различные комиссии для слушания военно-судного дела и для постановления по нему приговора, но в России, при Петре Великом производство фергеров
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
и кригсрехтов возлагалось всегда на одну и ту же комиссию суда, как видно из закона и дошедших до нас подлинных дел. После обмена возражений, предмет дела (иска) считается установленным и никто не может предлагать новых пунктов (т.е. обвинений) или новых “приводов” (доводов), под опасением, если они будут приняты, недействительности приговора. Дальнейший ход деда зависит от того, признает ли ответчик справедливость принесенной на него жалобы. Если он “весьма повинится, то суд приступает прямо к составлению приговора, что вполне согласно с обвинительным характером процесса. Впрочем, как будет указано ниже, собственное признание считается действительным и ведет непосредственно к постановлению приговора лишь при известных условиях, из чего можно вывести, что под признанием ответчика, указанным в первой части процесса, разумеется вероятно то признание, которое делается в делах гражданских, в которых оно имеет безусловное значение и в настоящее время, постановления же о собственном признании (в второй части процесса), как о роде доказательства, вероятно относятся к делам собственно уголовным. Если же ответчик “весьма запрется” или хотя и признает действительность фактов, указанных в жалобе, но укажет на обстоятельства, по которым дело представляется в другом виде, то суд “разыскивает” (т.е. исследует дело) посредством “доказания”, т.е. приступает к рассмотрению доказательств, что составляет предметов второй части процесса.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ ПРОЦЕССА.
В начале изложения хода процесса части его говорится, что обе стороны приводят доказательства, “из которых правда познается”, т.е. ведут между собою состязание. На челобитчике лежит обязанность доказать взводимое им обвинение, причем если он этого не исполнит, а может тем самое обвинение принадлежит к числу тяжких, то он подлежит наказанию согласно “Уложению”, под которым разумеется вероятно не Соборное Уложение, а уложение Карла V (Carolina). Впрочем, челобитчик, по воинскому артикулу, подвергается наказанию и в том случае, когда предъявить бездоказательное обвинение относительно нанесения ему личной обиды. Если дело было начато по поводу ходивших злых слухов, то огласивший их должен доказать и справедливость, в противном случае он подлежит наказанию. Когда же с целью повредить части другого лица, обвинение его будет сделано в распространяемом в публике анонимном письме, наказываемом паскви-
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
лем, то пасквилянт отвечает, смотря по тому, в каком преступлении он хотел обвинить, и наказывается даже и в том случае, когда обвинение окажется справедливым “за то, что истинным путем не пошел, тобы погрешение другого объявить”. Самый же пасквиль сжигается под виселицею рукою палача. В отличие от других доносителей, фискалы, как должностные лица, не подлежат наказанию, когда взведенное ими обвинение останется недоказанным, и могут быть подвергнуты только легкому взысканию за одну лишь неосмотрительность, о чем было сказано выше. Точно также известители, т.е. те лица, которые, не обличая кого-либо явно в совершении преступления, т.е. не являясь по делу частными обвинителями, лишь сообщают начальству в тайне об известных им признаках преступления, не подвергаются наказанию за бездоказательность своего извещения. Челобитчик не может для доказательства справедливости водимого им обвинения быть допущен к присяге, хотя бы он о том и просил, так как “буде они оба будут присягать, то правда на стороне ответчика имеет быть”, На ответчике лежит обязанность опровергать выставленные против него обвинения, посредством приведения своих доводов и доказательств, причем, если челобитчик представит некоторые доказательства, которых ответчик опровергнуть будет не в состоянии, то тогда обращаются к крайним средствам – очистительной присяге или пытке, как мы увидим ниже.
СУДЕБНЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА.
Роды судебных доказательств, по Кр. из. пр., были: 1)“Своевольное признание”, названное та вероятно в отличие от признания, получаемого посредством пытки. 2)свидетели. 3)письменные доказательства. 4)улики. Затем к числу доказательств принадлежат и составляют последние сродства для открытия истины: очистительная присяга и пристрастный допрос или пытка. “Собственное признание есть лучшее свидетельство всего света” и видеть к постановлению приговора, не требуя дальнейшего представления доказательств, причем для действительности его необходимо, чтобы самое событие преступления не подлежало никакому сомнению, чтобы признание было сделано добровольно и непременно в суде и, наконец, чтобы не было основания сомневаться в его достоверности; но постановления эти относительно собственного признания, как было уже упомянуто, должны относиться именно к делам уголовным, а не к гражданским искам. Свидетели были самым важным и наиболее употребительным родом доказательств, при отсутствии
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
создания ответчика, вследствие чего кр.из.пр. говорит о них особенно подробно. В постановлениях о свидетелях перечислены сначала причины, по которым вообще к свидетельству не допускаются (о свидетелях “негодных и презираемых”). Причины эти, указанные в 17 пунктах, могут быть сведены в 3 группы. К первой части принадлежат: 1) опороченные судом разного рода преступники, в том числе прелюбодеи, которые “самому Богу данную клятву нарушили”, отлученные от церкви, “которые за басурманов почитаются, и не бывшие у святого причастия, так как они не могут давать показаний под присягою, из чего и упоминания о басурманах можно заключить, что в судах принималось свидетельство одних только христиан, что объясняется простым заимствованием постановлений на этот счет из Западной Европы, где почти не существовало христианских подданных или же это было принято для того, чтобы устранить от свидетельства раскольников. 2) лица, заинтересованные, именно: свидетели в собственном деле, лица, подкупленные к свидетельству, состоящие с участвующими в деле в родстве, дружбе или вражде в данное время или, по мнению юристов, говорит закон, когда они бывали даже во вражде прежде, и 3) малолетние, не достигшие 15 лет, и лица, свидетельствующие по слуху от других. Отвод свидетелей делается по всем причинам, по заявлению сторон, для чего свидетели, до из допроса, предъявляются стороне, против которой они представлены, что называется очною между ними ставкою. В случае сомнения относительно того, подлежит ли свидетель отводу, до решения этого вопроса, отводимый свидетель допрашивается без присяги, как это принято и в настоящее время. Кроме означенного случая, свидетели должны быть непременно приведены к присяге до их допроса, хотя показания их считаются наравне с данными под присягою, если только после дачи показаний присяге будет принята в тот же самый день. Показание, данное без присяги, не имеет никакой силы; от самого принятия присяги никто из свидетелей не освобождается, “хотя бы и архиепископ был”, что было в явном противоречии с русским общим уголовным законодательством, так как по Соборному Уложению духовные лица допрашивались без присяги (“по священству и по иноческому обещанию). Впрочем, как и теперь, дозволялось освобождать от присяги с согласия обеих сторон. Допрос свидетелей начинается не иначе, как по получению ответа со стороны от-
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
ветчика, т.е. именно последнего его ответа (опровержения), по окончании первой части процесса, за исключением того случая, когда свидетель сильно заболеет или собрался в дальний путь, когда он мог быть допрошен в ранее, и данное им в этом случае показание наказывается свидетельством всегдашней памяти. Допрос производится в самом суде, в присутствии сторон и только, во-первых – свидетели, находящиеся в таком отдалении от суда, что им “без великой трудности явиться невозможно”, допрашиваются (кем не сказано) по последним пунктам, в присутствии сторон или уполномоченных от них, и, во-вторых – допрос на дому производится больным, знатным лицам и дворянкам, для чего к ним отправляется один из асессоров вместе с секретарем. Письменные же показания свидетелей не имеют силы до тех пор, пока не будут признаны лично в суде и подтверждены присягою. Свидетели допрашиваются вообще порознь, но могут быть поставлены судьею и на очную ставку между собою. Сначала всегда допрашиваются свидетели и представляются другие доказательства со стороны челобитчика, а потом уже те, которые указаны или представлены ответчиком. Обеим сторонам дозволяется указывать новых свидетелей во время производства дела для опровержения доводов противной стороны, но на представление их, по усмотрению суда, назначается известный срок. Свидетель, призванный к допросу, должен был явиться и давать показания, в случае же отказа от исполнения своей обязанности, свидетель мог быть принужден к этому судьей, что на практике, вероятно, вело к пытке свидетелей, по распоряжению судьи, который всегда мог предложить, что свидетель не говорит всего того, что он знает по делу. Но обязанность свидетельства, вероятно, относилась только к делам, начинаемым по усмотрению суда или донесениям фискалов. Каждый свидетель должен показывать только то, что ему лично известно по делу, а не по слуху от других, так как последнего рода свидетели не должны быть допускаемы. За дачу свидетелем ложных показаний под присягою, закон грозит весьма строгими наказаниями, как за клятвопреступление, о чем было сказано при рассмотрении постановлений Военного Артикула. Значение свидетельских показаний для исхода дела зависит от их числа и качества, о чем сказано: “кто лучших и более свидетелей на своей стороне имеет, которые правду сущую обстоятельствами доказать могут, тому и поверится”. Какое именно число свиде-
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
телей необходимо для постановления решения согласно их показаниям, в кр. из. пр. не указано, но из того, что показания одного свидетеля считается недостаточным, можно видеть, что для этого требуется показания не менее двух свидетелей. Такого рода правило было принято в Западной Европе, на основании канонического права, именно слов евангелиста Матфея и апостола Павла, что “при устех двою и трою, станет всяк глагол”, было выражено в Каролине и строго применялось на практике (Карпцовым и другими юристами). При определении относительного достоинства свидетелей “лучшими”, из них признаются: “свидетель мужского пола паче женского, знатный паче худого, ученый – неученого и духовный - светского”. Кр. из. пр. не придает особенного значения показаниям свидетелей, на которых была сделана ссылка из виноватого, т.е. показаниям которых сторона, согласно ее заявлению, придает полную веру, и показаниям свидетелей, допрошенных по общей ссылке обеих сторон, как это было принято в Соборном уложении. Особым видом является, указанное в Воинском Артикуле, свидетельство медиков экспертов, на которых возлагается, в случае смерти кого-либо после получения побоев, определить “смерть всеконечно ли от побоев приключилась”, причем медики должны “взрезать” тело и свое заключение (“свидетельство”) о причине смерти изложить письменно, подать его в суд и подтвердить присягою.
Свидетельство посредством повального обыска, бывшего одним из саамы употребительных доказательств в русском праве, не было указано в Кр. из. пр., что отчасти могло происходить и от того, что применение повального обыска в то время и в гражданском ведомстве вызывало нарекания, как это видно из отзыва об этом современника крестьянина Посошкова (“в повальных обысках сам сатана сидит, а Божья правды ни слова нет”) и, наконец, вероятно потому, что сведения о поведении обвиняемого, служащего в регулярной армии, могли быть получены от его военного начальства.
Третьим родом доказательств были письменные документы, которые тогда имели значение почти исключительно в делах гражданских, так как Кр. из. пр. говорит лишь о тех из них, по силе которых “один из них имеет право от другого что-нибудь претендовать”. Оно различает между письменными доказательствами такие документы, которые составлены с ведома или посредством судьи или
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
властей и записаны в официальные книги или же напротив – составлены непосредственно самими сторонами. Документы первого рода имеют безусловную силу, а последние только в случае признания их действительности той стороной, против которой они предъявлены. Среднее между ними место занимают купеческие книги, которые могут получить характер полного доказательства только при известных условиях. Купеческий счет, подписанный должником, считается “совершенным доказом”.
УЛИКИ.
В Кр. из. пр. в числе доказательств мы находим и улики, т.е. признаки, по которым можно предположить возможность совершения преступления со стороны известного лица, названными “причинами подозрения”, которые составляют всегда несовершенные доказательства. К уликам относятся в некоторых случаях и те роды доказательств, которые поименованы выше (признание, сделанное вне суда, показания одного свидетеля и т.п.), но, кроме того, к ним принадлежат случаи, когда ответчик вознамерится бежать, если он с другими злодеями в компании был, если он прежде совершал уже преступления подобного рода, когда на потерпевшего от преступления грозился и если ответчик даст перед судом сбивчивые и разноречивые показания.
К числу улик может быть отнесена, хотя и не указана между ними, народная молва, злой слух, относительно которого закон предписывает удостовериться, не вымышлен ли оно от злых людей и, как мы видели, требует от огласивших его представления доказательств его справедливости; “но буде во всем народе подтверждение свое иметь и достоверности подобно есть”. Между уликами мы не находим поличного, которому у нас придавалось всегда особенное значение.
ОЧИСТИТЕЛЬНАЯ ПРИСЯГА.
При отсутствии совершенных доказательств, но в том случае, когда имеются “полуявные основания”, прибегают к очистительной присяге, даваемой всегда ответчику, а не челобитчику, именно с целью очистить его от подозрения, так как принявший присягу ответчик освобождается затем от всякого обвинения. Хотя в конце Кр. из. пр. говорится возможности допущения в присяге обеих сторон, но это может быть объяснено только неточностью редакции. Суд не может торопиться принуждением ответчика к очистительной присяге, так как прежде следует “всемерно трудиться через иные способы правды изведать” и предлагать присягу ответчику, когда имеющееся против него подозрение уже отчасти очищено (напр.
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
показанием одного свидетеля) и он имеется только в полуподозрении. Если же ответчик откажется от принятия присяги, то признается виновным и приговаривается к наказанию, хотя при этом, как сказано в Кр. из. пр., “в смертных делах пристойным наказанием его наказать опасайтесь, ибо лучше 10 виновных освободить, чем одного невиновного к смерти приговорить”. Правило это, заимствованное Петром Великим из шведского военного устава (1683 г.), имело самое ограниченное значение, касаясь собственно применения смертной казни, как наказания тяжкого и непоправимого в случае судебной ошибки. Замечание же г. Розенгейма1) о том, что знаменитая фраза (“лучше освободить 10 виновных, чем наказать одного невиновного”), приписываемая Екатерине II, была произнесена впервые Петром Великим, оказывается совершенно неверным, тем более, что, как замечает профессор Кистяковский2), фраза эта была произнесена еще одним из римских императоров. Усмотрев, при доставлении ответчику очистительной присяги, что он хочет совершить клятвопреступление, судья не должен допускать к ней, а между тем, если представляющиеся против ответчика доказательства недостаточны для его обвинения, то “пристойное есть оное дело придать воле Божьей и положиться в этом весьма на Бога, пока само не объявится. Но однако “в многих местах”, как говорит Кр. из. пр., когда важные злодейства происходят, и “ответчик подозрением или полу-доказанием отягчен”, то “отставя присягу” прибегают к пытке. Особые правила об очистительной присяге существовали в Воинском Артикуле относительно преступления обольщения, при чем очистительная присяга могла быть предложена обвиняемому лишь в том случае, когда были доказательства не только вступления его в связь, но и доказательства данного им обещания на женитьбу; в противном случае ответчик, вероятно, освобождался от обвинения даже без привода его к присяге. Если же обвиняемый в обольщении не захочет присягать, “то должен он на чреватой жениться”, так как виновность его считается тогда вполне доказанной. Когда же обвиняемый и пожелает принять очистительную присягу, но “доказательства и признаки, что он обещал жениться, велики и
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
сильны суть”, то, “опасаясь нарушение присяги, более надлежит оного принуждать к супружеству, чем присягою поступать” вместо того, чтобы, как это было принято вообще в таких случаях, обращаться к пытке или придавать дело воле Божьей.
ПЫТКА.
Пытка состояла в том, что судья посредством мучений стремился принудить к сознанию преступления того, который не хочет повиниться добровольно, не смотря на имеющиеся подозрения на него. Пытка, по Кр. из. пр., отличалась от пристрастного расспроса, на что указывает само заглавие главы 6 части 2: “О расспросе с пристрастием и о пытке” и первая статья этой главы говорящая собственно о пристрастном расспросе, происходившем “перед пыткой” согласно порядку, принятому в Западной Европе, где под пристрастном допросом разумели только стращание пыткою, принося орудие ея, даже причинение легких мучений. Поводом к пытке должны служить важные поводы и совершенное подозрение (как, например показания свидетеля-очевидца самого преступления и т.п.), го вопреки господствовавшему взгляду в немецкой судебной практике, по Кр. из. пр., пытка допускалась и на основании оговора, когда при том об обвиняемом “злой слух происходит” (молва); причем, как говорит закон, “и права повелевают никого по оговору от других к пытке не приводить”. Впрочем по Кр. из. пр., дозволяется также подвергать к пытке и по одной только народной молве, если она имеет подобие истины; наконец, как видно из примечания к табелю о рангах, пытка употреблялась и при одном оговоре, называвшемся в руссом общем законодательстве “язычною молкою”, которая прежде могла вести только в повальному обыску, от результата которого зависело решение вопроса о приводе к пытке. Вообще же пытка допускается только “в делах видимых, когда есть преступление”, т.е. при несомненности события преступления. Затем говорится, что в гражданских делах “прежде пытать нельзя, пока злое действие наружи не объявится”, за исключением больших и важных гражданских дел, которых даже когда свидетель “в сказке своей обробет, или смутится или в лице изменится, то пытань бывает”. При этом под словом гражданские дела, Кр. из. пр. вовсе не разумеет, как это обыкновенно думают, дел исковых, имущественных (неуголовных), а понимает под этим названием дела гражданские общие (burderliche Sachen), в отличие от дел воинских. Это видно из приведенных выше слов той
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
же статьи, в которых сказано о злом действии “в гражданских делах”, т.е. о преступлениях общих, а не гражданских исках. Для дел о важнейших общих преступлениях понятно, что могло быть сделано исключение и допущена даже пытка свидетелей, но установление такого правила для одних лишь дел гражданских-исковых не имело бы никакого основания. Впрочем, как было указано выше, к пытке свидетелей вело, вероятно, и право суда принуждать их в некоторых случаях к даче показаний. От пытки освобождаются: “шляхта (дворяне), служители высоких чинов, беременные жены, старики и недоросли”, за исключением, однако дел о государственных преступлениях и убийства, относительно которых они могут быть пытаны, “однако ж, с подлинными о том доводами”. Солдаты и офицеры, обвиняемые в важных преступлениях, согласно Воинскому Артикулу, могут быть пытаны “как и прочие злодеи, в чем несть сомнения”; о допущении же пытки для людей чиновных говорится в примечании к табелю о рангах. Вообще, если кто из лиц, находящихся на службе, будучи подвергнут пытке, окажется впоследствии невиновным, то для полного восстановления его чести над военным исполняется тот же обряд, который был установлен для лиц, подвергавшихся прежде шельмованию, состоявший в публичном возложении знамени, согласно Воинскому Артикулу, а чиновникам положено было выдавать в этом случае особую грамоту, согласно примечанию к табелю о рангах. Порядок производства пытки, если ей подлежит несколько человек, состоит в том, что сначала пытают тех, на которых имеется больше подозрения, и тех, от которых легче можно узнать истину, вследствие чего, при одинаковости представляющихся против них доказательств, предписывается пытать сына прежде отца, а жену прежде мужа. Степень жестокости пытки зависела от степени важности преступления и физических и нравственных качеств лиц, подлежащих пытке, так что тех, которые “деликатного тела и честные”, предписывается пытать легче, а “бесстыдных, твердых и упрямых – жестче”. За нарушение этих правил судья подлежит наказанию и уплате за причиненные напрасно мучения, и если от жестокой пытки последует смерть, то наказание ему может доходить до смертной казни. При производстве пытки, “судья усмотря подобие правды”, обязан прекратить ее. В Кр. из. пр. не говорится, чтобы качество пытки усиливалось при повторении её, хотя это было принято в России в XVII
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
столетии, как видно из слов Котошихина и указа 1673 г. 23 октября. Повторение пытки допускалось по Кр. из. пр. только при возникновении нового подозрения и когда пытанный повинится, а потом опять отречется, утверждая, что сознание его было вынуждено лишь пыткою, причем он может быть пытан до трех раз; после этого, если обвиняемый все-таки не сознается, то взяв от него полное число порук и подписку в том, что он ни на ком не будет отмщать причиненные ему истязания, предписывается освобождать обвиняемого, но “от подозрения его весьма не уволит”. Для постановления же обвинительного приговора, сознания, сделанного на пытке или при пристрастном допросе (“устрашась оной”) недостаточно, но требуется еще, чтобы преступник подтвердил свое сознание на допросе через несколько дней, “когда болезнь минется”.
Очистительная присяга и пытка по Кр. из. пр. были обе крайними средствами для узнавания истины в деле, но при невыработанности теории формальных доказательств и так как в каждом деле, даже при собственном сознании обвиняемого, всегда могло являться сомнение, то к присяге и пытке должны были прибегать весьма часто. Но употребление того или другого из этих средств зависело как от рода дела, так и от степени подозрения, представляющегося простив подсудимого, так что присяга была, по всей вероятности, принята для дел уголовных, преимущественно менее важных, имевших частный характер, и дел гражданских, хотя она допускалась иногда и в делах, по которым мог быть постановлен смертный приговор, - а пытка большею частью в делах уголовных, наиболее важных, имевших публичный характер. Кроме того, присяга употреблялась, по-видимому, в случаях, когда доказательства против обвиняемого были слабы, когда он уже несколько очистился от подозрения и имеется только “в полуподозрении”, а пытка употреблялась при существовании доказательств более сильных, именно “подозрения” или “полуподозрения” и даже когда судья, при допущении к очистительной присяге в делах о важных преступлениях, найдет, что обвиняемый готов принять ее ложно.
Из обозрения доказательств, приводимых в Кр. из. пр., видно, что несмотря на преимущественно обвинительный характер процесса, усилия судьи в значительной степени были направлены к получению сознания подсудимого, посредством допроса его. По главе 50 первой части Воинского Устава, допрос подсудимого, по-видимому, играл в процессе
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
еще большую роль .Он производился “по изображенным от аудитора артикулам” (вопросным пунктам), что было принято еще прежде в Кратком Артикуле (“оказует подзорные вопросы”), будучи заимствован из Западной Европы, где в Германии назывался: die artikulirte Vernehmung” - допросам по пунктам, с которого начиналось всегда производство дела в порядке следственном (инквизиционном). Согласно многим частям Воинского Устава, все происходившее на суде должно было быть, под наблюдением аудитора, записываемо протоколистом или секретарем, что применялось, вероятно, только в генеральных или верхних военных судах, где обязанности эти мог исполнить состоявший при генерал-аудиторе писарь судебных дел; в полковых же или нижних военных судах обязанности эти лежали на полковом аудиторе, который должен был все, “что будет донесено, истинно записать”.
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ ПРОЦЕССА.
Третью часть процесса составляет постановление сентенца или приговора, которое называлось собственно “кригсрехтом” и совершалось по оконцании слушания дела, т.е. “фергера”. Приговор постановляется по “вящшим голосам”, т.е. по большинству голосов, причем самое голосование происходит подачею голосов членами военного суда, начиная с младшего (“снизу”), и не по классам чинов, как это было принято в Кратком Артикуле, а всяким судьей отдельно. Каждый из членов может изменить поданное им мнение, но только до объявления приговора и указав на причину этой перемены. Если большинства голосов не составится, то приговор постановляется согласно мнению, на стороне которого будет президент (презус). Аудиторы, хотя и присутствуют при голосовании, но сами при этом голоса не имеют, а должны, “когда кого в кригсрехте в рассуждении погрешающего досмотрят, тогда оного к правде основательно приводить” и кроме того вообще давать разъяснения относительно законов; если же они сами, собственно полковые аудиторы, встретят сомнения в этом отношении, то обязаны “требовать совета и ожидать наставления” от обер-аудитора или вероятно генерал-аудитора. При постановлении приговора, суд должен был руководствоваться теорией формальных доказательств, т.е. определяя силу и значение разного рода доказательств не по внутреннему убеждению, а по указанию самого закона, хотя теория формальных доказательств не была еще в то время выработана окончательно, так как при обширном применении пытки и очистительной присяги
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
в этом и не предстояло особенной надобности.
ПРИГОВОРЫ.
Самые приговоры могли быть: 1) Обвинительными, когда против обвиняемого представлялись по делу доказательства совершенные, как то: собственно сознание, показания не менее двух свидетелей, письменные документы известного рода или когда обвиняемый признавал себя виновным на пытке или отказывался от принятия очистительной присяги, причем в последнем случае он все-таки не мог быть подвергнут смертной казни, и 2) оправдательные приговоры, которые постановлялись, очевидно, при отсутствии подозрения, а также когда обвиняемый очистится от подозрения посредством принятия присяги. Но если суд не допускал обвиняемого к предложенной ему сначала очистительной присяге, из опасения, что оно примет ее ложно, то дело “придавалось воле Божьей, пока само не объявится”. Это было как-бы равносильно прекращению преследования, которое не отличалось на практике от оправдательного риговора, не имевшего тогда такого значения, как в настоящее время и допускавшего всего возобновления судебного преследования. Среднее место между оправданием и обвинением занимает такое положение обвиняемого, когда он, будучи подвергаем пытке, все-таки не признал себя виновным, причем предписывается, взяв от него полное число порук, “чтобы ему всегда, когда потребен в суд явиться”, “освободить, токмо от злодейства весьма не уволить, понеже временем новые могут явиться подозрения”. Из этого в последствии образовался 3-й род приговоров с оставлением в подозрении более или менее сильном. Приговоры эти стали особенно часты с отъемною пыткой, т.к. они были поставляемы с того времени в тех случаях, в которых прежде применялось это крайнее средство узнавания истины в деле. Приговор составляется аудитором или секретарем и должен заключать в себе “обстоятельства и фундамент, по чему приговор определен”, т.е. мотивы его и кроме того, согласно главе 50-й первой части Воинского Устава, в нем должны быть выписаны и относящиеся к делу законы. Приговор подписывается всеми судьями, после чего, как сксзано о полковом аудиторе, он должен “кругом приговора узлами очертить, чтобы невозможно было ничего приписать”. Это вероятно состовляло скрепу приговора, о чем говорится в Датской военно-судебной инструкции, из которой заимствованы постановления о полковом аудиторе. После подписи приговора, хотя бы одним презусом и аудитором, он объявляется секретарем публично
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
“в сидящем суде” в присутствии обеих сторон. По главе 50 первой части Воинского Устава, предписывается немедленно по подписании смертного приговора (сентенции), следовательно, еще до объявления, “осужденного сковать, какого бы он ранга ни был, дабы, ведая о сентенции, не ушел”.
КОНФИРМАЦИЯ ПРИГОВОРОВ.
Постановленные военными судами приговоры не могут быть обращены к исполнению без конфирмации их со стороны высшего начальства (именно фельдмаршала или командующего генерала), которая, по-видимому, требуется только относительно приговоров по делам уголовным. О конфирмации приговоров генерального военного суда сказано, что они требуются лишь “в пристойных делах”, следовательно не всегда и очевидно не относится к гражданским делам, рассматриваемым генеральным судом в качестве второй инстанции. Приговоры полкового (нижнего) военного суда по Кр. из. пр. подлежать конфирмации в “пыточных делах”, под которыми разумелись или такие дела, при производстве которых приходилось прибегать у пытке при недостаточности доказательств, т.е. дела сомнительные, или же скорее дела, по которым допускалось вообще производство пытки, т.е. собственно дела уголовные, ввиду того, что приговоры по этим делам не подлежали больше никакой поверки, т.к. переноса их на аппеляцию не допускалось. Подсудимому предоставлено было право обращаться к конфирмующему начальнику с жалобой (просительным письмом) на приговор нижнего (полкового) суда, “когда он видимо себя отягчено помнит”, но в случае признания ее неосновательности, проситель подлежал наказанию. Приговоры, поступившие на конфирмацию к фельдмаршалу или командующему генералу, по всей вероятности, докладывались ему состоявшим при нем генералом или обер-аудитором, которые отсылали приговор по его утверждении для исполнения. Власть конфирмующего начальника состоит в том, что он “какое мнение свое на оное (т.е. решение военного суда) объявит, прибавит или убавит, потому и экзекуция отправляема быть имеет”. Вследствие такого постановления, на практике, как говорит
г. Розенгейм,1) “власть конфирмующего начальства была безгранична и редко стеснялась даже ссылкою на закон”, так что приговор военного суда почти не имел никакого значения. Все военно-судные дела об офице-
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В
рах отсылаются, согласно 50 главе первой части Воинского Устава, погодно в военную коллегию, “где о том надлежит держать порядочный протокол”. Это представление военно-судных дел в военную коллегию было установлено не для поверки правильности приговоров, производство высшей ревизии приговоров, а для одного лишь хранения и отчетности.
АППЕЛЯЦИЯ.
В гражданских делах, рассматриваемых в нижних (полковых) военных судах допускается аппеляция, состоящая в переносе дел по жалобам сторон на рассмотрение высшего (генерального) военного суда. Никакого срока на подачу жалобы не указано. По выслушивании аппеляционной жалобы, которая должна отличаться краткостью, высший военный суд требует ответа от противной стороны, допуская, таким образом, продолжение состязания сторон, и затем, на основании правил, указанных в законе, сам постановляет приговор, который считается уже окончательным, “твердо содержан имеет быть”, следовательно, конфирмации не подлежит. Поводы к отмене приговора, “причины, по которым он может быть опорочен”, исчислен из 6 пунктов. Первые три повода состоят в нарушении важнейших форм обвинительного процесса, именно, когда судья постановил решение по таким пунктам, по которым не было истребовано объяснение от противной стороны (ответчика) или которые вовсе не были предметом иска. Следующий повод – недопущение обеих сторон к присяге, если они того пожелают, не понятен, так как очистительная присяга предлагается судом и при том лишь одному ответчику, а не челобитчику. Затем, “когда приговор протиругласящийся” и последний повод, “когда оный нагло против прав есть”. Явное нарушение закона (“против прав есть”) составляет кассационный повод по закону и в настоящее время, а противоречивость приговора (“когда он противугласящийся”) является таковым на практике. Вообще же все причины, к отмене приговора здесь указанные, носят на себе характер формальных нарушений, кассационных поводов.
ИСПОЛНЕНИЕ ПРИГОВОРОВ.
Наконец, что касается исполнения приговоров, то в Кр.из.пр. об этом говорится, но в других частях воинского устава упоминается о том, что смертная казнь, шельмование и наказания телесные (определенные судом) исполняются публично (по главе “Об экзекуции и вершении”), причем то место, где это происходит оцепляется войсками. Затем в главе 50 первой части Воинского Устава сказано, что
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
смертная казнь исполняется перед фронтом полка, причем преступник, “по приказу майорскому и адъютантскому, ружья своего, также и мундиру через корпорала лишен и потом палачу для экзекуции профосом отдан бывает”.
Но все это касается собственно смертной казни, посредством повешения или отсечения головы. О том же самом говорится еще и в воинском артикуле, именно, что если палач одним разом головы не отсечет, или при повешении веревка оборвется, то палач должен продолжать исполнение казни до ее окончания, что вероятно было постановлено ввиду существования прежде противоположного правила не столько в законе, сколько в обычае. Перед казнью, даже в случае, когда она назначается по приговору скорорешительного суда (по главе 50, первой части Воинского Устава) или генерал-румормейстера (в описании его должности), преступник допускается всегда к причащению, для чего при румормейстере, снабженном правилом применения смертной казни, полагается не только палач, но и священник.
Когда полагалось заочное шельмование и прибитие имени к виселице, как символическая казнь для отсутствующих, то по поимке они придавались в полк для повешения “на первом дереве”, т.е. без исполнения всяких формальностей. Кроме смертной казни, шельмование, кнут, наказания посмертные и доже сожжение пасквиля исполнялись палачом. Об исполнении же содержания под арестом и некоторых других наказаний со стороны профосов было сказано выше. Относительно расстрела (аркебузирования) и наказания шпицрутенами, которые исполнялись самими товарищами осужденного, не было в Воинском Уставе никаких определенных правил.
ПЕРЕСМОТР ВОИНСК.
УСТАВА ПЕТРА В.
Вскоре после издания Морского Устава 1720 года, первоначально, главным образом, для согласования с ним, “чтобы суд и экзекуция в подобных винах были сходны”, Петр Великий возымел мысль пересмотреть Воинские Артикулы и краткое изображение процессов, что и было возложено указом 8 февраля 1721 года на нескольких лиц: генералов Бона и Матюшкина, четырех полковников русских: Есипова, Сукина, Болтина и Пестрикова, четырех из иноземцев и генерал-аудитор-лейтенанта центарови. В том же указе относительно постановлений Воинск. Артикула и краткого изображения процессов повелено было
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
“и чего будет недовольно, то усматривая лучшего, пополнять и справлять те статьи из иностранных прав европейских, из которых приличнее, так же и по рассуждениям применять и ко всем случаям”1), вследствие чего тогда же поручено было купить за границею и прислать уставы цесарские, французские и шведские, кроме того приказано было приобрести для комиссии и один экземпляр Соборного уложения, вероятно также для согласования с ним Воинского Артикула и краткого изображения процессов. Самый пересмотр должен был производиться таким образом, чтобы назначенным лицам, “которые артикулы не будут требовать исправления, те только слушать, а которые надлежит чем пополнить или исправить, и справку поставя на мере, написать особо и слушать того в Военной Коллегии и ежели что от Коллегии решать будет невозможно и по тем статьям о конфирмации докладывать Царскому Величеству и начать оное дело кончая с девятого числа настоящего февраля”, т.е. на другой день впоследствии указа. Но, как видно из указа 1730 года, которым учреждены комиссия (об улучшении войска) под председательством фельдмаршала Миниха, артикулы были исправлены, но “в действо не произведены”. Труды комиссии 1721 года до нас не дошли.
ОТДЕЛЬНЫЕ УЗАКОНЕНИЯ.
Кроме целых военно-уголовных уставов, в XVII веке, в течение царствования Петра Великого, подобно и в XVIII веке, было издано не мало отдельных узаконений и распоряжений, заключавших в себе постановления военно-уголовного характера относительно преступлений и наказаний. Узаконение и распоряжения эти, дошедшие до нас, носили разные названия: статей, пунктов, инструкций и, наконец, регламентов и указов, причем статьи, пункты и инструкции находятся только в сборниках исторических материалов или архивных делах (в особенности в ручных или записных книгах для офицера, которые велись прежде) и приведены, или даже приложены, большею частью к книге г. Розенгейма2); регламенты же и указы помещены в полном собрании законов.
СТАТЬИ.
Статьями или артикулами, по-видимому, назывался вообще в самом начале XVIII столетия ряд постановлений, касавшихся одних нижних чинов, к числу которых относятся упомянутые выше (стр. 26-28) “Статьи воинские”, составленные, вероятно, генералом Вейде, и “Солдатские права”, выданные генералу Автомону
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
Головину. По всей вероятности об артикулах такого рода упоминается в указах, изданных до появления Воинского и Краткого Артикулов, в которых, например, в 1705 г. говорится о наказаниях беглых солдат “по артикулу”1).
НАКАЗЫ.
Другого рода узаконения и распоряжения состоят в наказах или инструкциях, даваемых для руководства военным начальствующим лицам, с указанием и ответственности за нарушение предписанного ими. К числу наказов принадлежат, например, Пункты командующим над каждым батальоном,2) данные 4-го марта 1706 г., состоящие всего из 5-ти пунктов, в которых за самовольную отлучку и отпуск людей без разрешения положена смертная казнь; затем предписывается собираться по сигналу (тревоге) в течение получаса и всегда иметь в готовности провиантский и фуражский запас, при чем, за неисполнение этих постановлений в первый раз определены галеры, а во второй раз – смертная казнь; наконец сказано еще и о некоторых правилах относительно сбережения оружия и пороха, но никакого наказания за их нарушение не назначено. К тому же роду постановлений относятся и носящие названия инструкций, которые были даваемы в военное время главнокомандующим или начальникам отрядов, как, например, инструкция фельдмаршалу Шереметеву, данная пред выступлением его с армией в Померинию3), в 1711 г. и Царевичу Алексею Петровичу, 18 октября 1711 г., данные при отправлении его с отрядом в Польшу для устройства магазинов4). В обеих инструкциях говорится о главнейших преступлениях против местных жителей, за которые большею частью положена смертная казнь.
К наказам же следует причислить: Указ о запрещении собираться в “Соединительные советы или круги” и подачи коллективных жалоб, который, признавая поступки эти равносильными бунту, грозить за них смертною казнью, так как указ этот, по мнению Востокова,5) составляет часть наказа, данного Петром Великим для руководства полковнику Боуру.
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
Наконец последнего рода узаконения и распоряжения заключают в себе постановления, объявленные для общего руководства.
ОБЩИЕ УЗАКОНЕНИЯ.
К ним принадлежали Статьи, состоящие на Преображенском Генеральном дворе 22 декабря 1700 г.1), в которых говорятся о наказании кнутом за пьянство и зернь, когда кто попадется в них во второй раз, и положено за побег со сносом или, хотя и без сноса оружия подвергать смертной казни, “чтобы другим было не повадно”; в случае же “вольной явки из бегов” наказывать по рассмотрению, а за явку в нетях по притворной болезни “чинить что достоин”.
УКЛОНЕНИЕ ОТ СЛУЖБЫ.
Следовательно, начиная с первого года XVIII столетии и потом, как увидим, во все остальное время царствования Петра Великого, тянется длинный ряд указов, направленных, подобно тому, как это было и прежде, к преследованию самовольного приостановления службы (дезертирства) или неявки на службу (нетчества).2) “Зло это должно было усилиться, как справедливо замечает г. Розенгейм3), вследствие того, что в войсках наших была введена регулярная организация, со всеми строгостями воинской дисциплины, субординации и порядка, с тяжелым фронтовым обучением, с бессрочностью военной службы”. Побеги и неявки на службу так были распространены, что бывали случаи побега целых рот (1719 г.) и число бежавших из армии доходило до 20 т. Человек (1710), число же нетчиков было весьма значительно, иногда в каком-либо месте никто не являлся в назначенный срок. Уклонение от службы, стльно распространенное, ослабляло силу армии, столь необходимую для борьбы с двумя могущественными противниками (шведами и турками). Кроме того, оно представляло еще больший вред в том отношении, что беглые и нетчики, как говорится о том в указе 1719 года, приставали весьма часто к разбойничьим шайкам, которые нападали иногда на целые города и вступали с посылаемыми против них военными командами в формальный бой, и наконей лица, уклоняющиеся от службы, уходили нередко на окраины, на Дон и Яик, пополняя в казачьих войсках ряды голытьбы,
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
которая всегда была причиною опасных дел для России казачьих восстаний (Булавинского бунта и т.п.). Правительство принимало самые энергичные меры для предупреждения побегов; так, например, в 1700 г. в упомянутых статьях, состоявшихся на Преображенском Генеральном дворе, установлена с этой целью круговая порука между каждым 50-ю рекрутами. Затем, как видно из указа 1705 г., что в случае побега рекрута “со станции или из службы” полагалось взыскивать 20 руб., как прежде, в XVII столетии, или брать другого рекрута с помещика, которым он был сдан на службу, что было отменено лишь в 1717 г., когда Сенат признал, что их побегу помещики их не виноваты1). Кроме того, до 1710 г.существовала ответственность поручителей за принятых на службу рекрут, именно их родственников и свойственников2), хотя, как сказано в указе 1710 г., они за рекрут “неволею поручилась” и “про побег не ведают и где они живут, не знают”. Ответственность поручителей этих состояла в том, что их брали в службу вместо бежавших или переселяли целыми семействами в новопостроенные города (1709 г.). Наконец, в 1712 г. в пунктах, написанных Петром Великим собственноручно, повелено было взыскивать за каждого беглого в части войск пеню с всех начальников его и товарищей, сообразно их чину и званию, напр.с полковника 1 р. 50 к. за каждого подчиненного ему солдата, а с простого солдата того же капральства. Как видно из указа 1712 года2), введено даже клеймение рекрут на левой руке посредством накаливания формы креста и натирания потом порохом. Полагаемые за уклонения от службы наказания изм6енялись при Петре Великом несколько раз, причем и строгость их то увеличивалась, то уменьшалась. Относительно побега, как мы видели, в указе 22 декабря 1700 года полагалась смертная казнь, которая не применялась только в случаях добровольной явки; но 19 января 1705 года предписано подвергать смертной казни повешением только одного из трех бежавших, которые будут пойманы; остальных же ссылать в вечную каторжную работу. 24 августа того же года положено казнить смертью только зачинщиков побега и десятого по жребию (т.е. decimalia). Как было приведено выше, смертная казнь за побег полагалась по Краткому
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
Артикулу 1706 г. и по Воинскому Артикулу 1716 г., а по дополнительному указу 1717 г. (16 декабря) она не применялась только как рекрутам. В инструкции полевым командам, посланным для искоренения разбойничества1) в 1719 году, предписывается беглых солдат, пойманных в разбоях, немедленно колесовать, виновных только в побегах – наказывать по Воинскому Артикулу, тех же из них, которые явятся добровольно, “без наказания отправлять за провожатыми в военную коллегию, велеть им публично в том вину принести и, чтобы впредь не бегать – присягать”.
Что же касается нетчиков, то они за все это время, подобно тому, как и прежде, наказывались слабее бежавших, но иногда и наравне с ними. Так как нетчики были владельцами поместий или вотчин, то наказания, для них назначенные, имеют, большей частью, имущественный характер. Наказание за нетчество в 1707 году усиленно назначением большого денежного штрафа, батогов, ссылки в Азов и конфискация имений (сообразно знатности лица и времени явки на службу2), в следующем же 1708 году, напротив, наказание смягчено и ограничено простым денежным штрафом и батогами3). Преступления нетчества ни в Кратком, ни в Воинском Артикулах не было предусмотрено. С 1720 г. строгость наказаний за нетчество начинает значительно увеличиваться и они состоят в вечной каторжной работе с вырыванием ноздрей, а в 1721 году даже в смертной казни4); в 1722 году определено, что имена отсутствующих должны быть прибиты к виселице, и затем лица эти могут быть убиты каждым. Но наряду с этим, начиная с 1720 года, стали появляться и указы об оставлении без наказания тех, не только нетчиков, но и беглых, которые явятся сами к известному сроку; но случаю же Ништадского мира и наконец во время предсмертной болезни Петра Великого в ноябре 1724 г. была объявлена общая амнистия, касавшаяся преимущественно лиц, уклонявшихся от службы5). Укрыватели и недоносители подвергались обыкновенному денежному штрафу или же конфискации, но также нередко и личным наказаниям, доходившим до
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
смертной казни, даже колесованием. Денежной ответственности подлежали за допущение нетчества губернаторы и другие местные власти. О взыскании же штрафом, как бы за попустительство побегов, с военных начальников и товарищей бежавшего было сказано выше. Доносителя относительно нетчиков поощрялись по-прежнему отдачею чести или даже иногда всего описанного у последних имения, а за донесение и представление беглых положено выдавать денежное вознаграждение, в размере нескольких рублей, взыскиваемых с укрывателей бежавшего.
ПОСТАНОВЛЕНИЯ О НАКАЗАНИЯХ.
Относительно постановлений о наказаниях еще в царствование Петра Великого произошли довольно важные изменения. По указу 16 августа 1720 г. присужденной к вечной каторжной или галерной работе считался для своего семейства “яко бы умре”, и с 1723 года в указах появилась и стала применяться в некоторых случаях замена смертной казни “натуральной” - смертною казнью политическою, которая не была определена с точностью, но состояла обыкновенно в положении на плаху, наказании кнутом и вечной каторжной работе с лишением всего имущества1). Вечная работа эта сопровождалась вырыванием ноздрей, в качестве клеймения, о чем в указе 15 января 1723 года сказано, что Его Величество, усмотрев, что у каторжных невольников, которые присланы в вечную работу, ноздри вынуты малознатно, “вследствие чего повелевает вынимать им ноздри до конца”, чтобы, когда “случится им сбежать, утаиться им было невозможно”2). Наказание это, в соединении с каторжной работой срочной было положено, по указу 23 февраля 1720 г., за лживую присягу взамен отрубления двух пальцев, определяемого Воинским Артикулом. Те лица, у которых ноздри вынуты или клейма положены, как видно из указа 4-го ноября 1721 г., дарующего всеобщее прощение, по случаю заключения Ништадского мира, все-таки не могли быть приняты вновь на службу. В изданном вскоре после этого указе 15-го марта 1721 г.3) сказано, что наказание кнутом для офицеров и солдат должно быть назначаемо лишь вместе с принуждением их к вечной работе, “приговоренных же (к каторге) на урочные годы гонять шпицрутен, а кнутом не бить”, потому что, как объясняется в Указе, “ежели по прошествии урочных лет оные освободятся, то за таким пороком, что были
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
в катских руках (в руках палача), невозможно их в прежнюю употреблять службу”. В Генеральном Регламенте коллегий 20-го февраля 1720 г. (глава 53 и толкование к ней) говорится в виде общего правила о недозволении принимать на службу шельмованных или которые в публичном месте или которые в публичном месте наказаны или хотя бы обнажены были, вследствие чего, как видно из указа 20-го февраля 1722 года, когда освобожденные от каторжных работ офицеры, подвергнутые наказанию кнутом, отбывшие наказание во временной работе и даже осужденные к вечной работе, но без наложения клейм, явились на смотры, то они не были допущены в службу без получения “публичного прощения”, относительно которого должно было последовать особое распоряжение со стороны Сената. Но через два года после этого, в 1724 году, по представлению Адмиралтейств-коллегии, в ведении которой находился галерный флот, относительно определения вновь на службу тех, которые отбыли определенный им срок, из которых некоторые были при осуждении их наказаны кнутом, последовал указ: “битых кнутом – прикрывать флагом”, как это было принято в морском уставе и соответствовало покрыванию знаменем по Воинскому Уставу, и затем определять в службу, а не битых кнутом – определять в службу “по-прежнему”, при чем постановлено, как и в военном ведомстве, по упомянутому выше, указу 15-го марта 1721 года, во избежание затруднений на этот счет, впредь военнослужащих, ссылаемых на временную каторжную работу, наказывать кошками, а не кнутом1).
ИЗМЕНЕНИЯ В СУДОУСТРОЙСТВЕ И СУДОСТРОИТЕЛЬСТВЕ.
Относительно состояния военного судоустройства и судопроизводства в царствовании Петра Великого известно, что о военных судах или кригсрехтах западноевропейского характера, отличающихся коллегиальным составом и некоторой относительностью от администрации, встречаются указания в первые годы XVIII ст. (например, 1705 г.). Суды эти были узаконены кратким артикулом 1706 г. и существование их было окончательно упрочено с появлением Воинского Устава и Краткого изображения процессов. Наряду с этим новым порядком, долго еще применялся и прежний приказный порядок суда, даже и после 1716 г. В самом начале XVIII ст. военнослужащие были подсудны следующим приказам и канцеляриям: Приказу Военных дел (потом Военной кан-
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
целярии), образованному из нескольких приказов, заведовавших различными разрядами войск, Артиллерийскому приказу (или канцелярии) , заменившему прежний Пушкарский приказ, Преображенскому приказу, канцеляриям : Подрядной и Полицмейстерской и т. п.1 ).
Некоторые из этих приказов или канцелярий не имели исключительно военного характера, но заведовали вместе с тем различными отраслями государственного управления. В Приказе же военных дел, по словам г. Розенгейма 2), состоял военный судья, называемый иногда и главным военным судьей, которым был, например, боярин Тихон Стрешнев. Из числа приказов и канцелярий сохранили свою юрисдикцию до самого конца царствования Петра Великого только Артиллерийская канцелярия- касательно лиц. Имевших отношение к артиллерийскому делу, Преображенский приказ- относительно войск гвардии, Полицмейстерская канцелярия ( в которую сама Военная коллегия “за учинение ей афронта” послала однажды для наказания солдат, пришедших в коллегию для взятия оттуда силою комиссара Никифорова) и Подрядная канцелярия по делам о казнокрадстве, возбужденным донесениями фискалов, но только до передачи этих дел в ведение Сената в 1723 г. С изданием Воинского устава, как видно из архивных дел, рассмотренных г. Розенгеймом, в столицах нижние чины бывали подсудны, вместо военных судов, разным административным учреждениям, но по-видимому только в то время, когда лица эти не находились в своих частях войск. Они судились только в этих учреждениях за различные преступления (воровство, делание фальшивой монеты, причинение обид и т.п.) и по некоторым гражданским делам, но главным образом судились за побеги и неявку на службу. Производство подобного рода дел возлагалось сначала на разные комиссии. Состоявшие под председательством гвардейских офицеров, но затем около 1717 г. оно было сосредоточено в упомянутой выше Подрядной канцелярии, находившейся под начальством гвардии капитана, полковника Кошелева, имевшей судя по ее названию. Собственно хозяйственное значение. По самому характеру дел об уклонении от службы, производство их должно было иметь розыскной характер и на практике состояло из допроса подсудимого, с употребле-
Глава II. ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА В.
нием пытки по усмотрению начальника приказа, который, “слушав расспросных речей”, единолично постановлял потом и приговор. Назначая в нем наказания до каторжной работы включительно. Приговоры эти, по крайней мере, те, которые были постановлены относительно нижних чинов гвардии, подвергались иногда как бы предварительному исполнению, до возвращения из похода начальника гвардейских войск, князя Василия Владимировича Долгорукова , которому они и представлялись тогда на окончательное утверждение. На подрядную же канцелярию, согласно указа 11 апреля 1719 года, было возложено и приготовление аудиторов из русских недорослей, что не было приведено в исполнение вследствие совершенной непригодности для обучения молодых людей. присланных для этого военной коллегией. Суд над военнослужащими. Пребывавшими в губерниях, в отсутствие от своих частей войск, возлагался иногда на офицеров, командированных в распоряжение командующих генералов , для искоренения разбоев и поимки беглых людей вообще. Офицеры эти, заменявшие прежних сыщиков, согласно указу 1719 года, имели право подвергать пойманных ими беглых солдат за побег и совершенные во время нахождения в бегах другие преступления- смертной казни, даже колесованию.