Geum.ru

Вкниге рассматриваются проблемы взаимосвязи языка и общества, языка и мышления

Вид материалаДокументы
Природа слова
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

Хорошо известно, что идея о примате понятия, о том, что понятие

возникает раньше слова, не находит поддержки у большинства философов,

психологов и языковедов. Чаще всего утверждают, что до возникновения

звуковой речи вообще не могло существовать никаких понятий, так как понятие

может якобы возникнуть только на базе слова. Так, например, Д. П. Горский

пишет по этому поводу следующее: «Знак, слово, нужно лишь тогда, когда

познаваемый предмет не дан нам в чувственном восприятии и когда требуется

одновременно выявить те общие признаки, которые существуют у множества

предметов, поскольку нам в чувственном восприятии не даны сразу общие и

отличительные признаки всех деревьев, поскольку необходим особый

материальный носитель выделенного нами общего свойства. Этим материальным

носителем и выступает слово» [19, 98].

Подобные идеи высказывались и другими исследователями этого вопроса:

так, например, А. А. Потебня утверждал, что слово есть средство образования

понятия [47, 135]. По мнению Л. С. Выготского, понятие невозможно без

слова, мышление в понятиях невозможно без речевого мышления [12, 116].

Язык, по мнению А. Г. Спиркина, дал возможность человеку фиксировать общее

в предметах и явлениях, их связях и отношениях, расчленить их, соотнести и

синтезировать в понятиях и представить как относительно устойчивые [60,

69].

Существует также точка зрения, согласно которой общее вообще не может

закрепиться в человеческом сознании без слова.<41> «Наш далекий предок,—

замечает Г. А. Геворкян,— часто наблюдал..., что если долго тереть одним

куском дерева по другому, они нагреваются. В результате миллиардного

повторения аналогичных операций из поколения в поколение человек получил

доказательство того, что есть нечто общее между всеми операциями «трение»,

что именно это общее и является причиной, вызывающей другое явление —

«теплоту». Г. А. Геворкян далее спрашивает: «Но как же закрепить в уме и

выразить это общее, эту причинную связь внешне различных явлений?.. Эту

«внечувственную», «лишенную образа и формы» закономерность невозможно

фиксировать в чувственно-наглядной форме. Такой субъективной внечувственной

формой, в которую облекается и в которой выражается познанная

закономерность, является слово» [15, 44— 45].

Но все дело здесь в том, что вышеуказанная закономерность, как

определенная сумма знаний, была закреплена в сознании человека еще до

появления её в слове. В противном случае он не мог бы возобновлять операции

по добыванию огня путем трения, так как процесс познания предмета каждый

раз должен был бы начинаться сначала.

Более реалистическую позицию в этом отношении занимает Л. О. Резников.

«Причины возникновения понятийного мышления,— справедливо замечает Л. О.

Резников,— заключаются не в языке. Потребности, вытекающие так или иначе из

условий материальной жизни людей, из их практической деятельности,

обусловили необходимость перехода от мышления в представлениях к мышлению в

понятиях, от элементарного наглядно-образного мышления к понятийному.

Диктуемая практическими нуждами необходимость отвлечения и обобщения,

выходящая за рамки возможного в наглядных представлениях, явилась

источником образования понятий» [50, 8].

Однако широкое распространение теории невозможности понятия без слов и

здесь оказало решающее влияние и заставило Л. О. Резникова прийти к

компромиссному решению этой проблемы. «Неверно, конечно,— замечает далее Л.

О. Резников,— что понятие предшествует слову, что оно существует до слова и

находит в слове только внешнюю форму своего выражения. Но столь же ложно

утверждение, что слово предшествует понятию, что оно создает понятие,

образует его, творит его».

По мнению Л. О. Резникова, «содержание понятия, его «материал»,

подготавливается, складывается, конструируется по материальным причинам,

принадлежащим к неязыковой сфере, но преобразование представления в понятие

полностью осуществляется и завершается лишь тогда, когда определившееся в

мышлении содержание понятия закрепляется, облекаясь в форму слова. Лишь

облекаясь в чувственную форму слова, соединяясь со звуком, содержание

понятия приобретает необходимую ясность» [50, 8]. Конечный вывод в данном

случае один и тот же: до возникновения слова понятие остается

неоформленным, т. е. по существу несозданным.

Если, однако, вновь вернуться к .определению инвариантного общего

представления о предмете, т. е. к определению понятия как известной суммы

знаний о предмете, то станет ясным, что эта сумма существенно не изменится,

если она и будет представлена каким-нибудь звуковым комплексом. Отсюда

может следовать только один вывод, что источник образования понятия лежит

не в языковой сфере и что понятие поэтому могло существовать и до появления

слова.

Образование понятия и образование слова имеют разные причины, хотя

существование понятия безусловно способствовало возникновению слова.

Причиной образования понятия является жизненная практика человека, тогда

как появление слов диктовалось потребностью в удобном средстве общения.

Таким удобным средством общения явились слова. Некоторые советские философы

и языковеды подвергали резкому осуждению положение о знаковом характере

слова. Наиболее типичными в этом отношении являются высказывания Л. О.

Резникова. «Знаковая теория языка,— писал в одной из статей Л. О.

Резников,— в сущности своей идеалистическая теория. Она антинаучна и

реакционна. Она служит средством протаскивания в область лингвистики

вреднейших агностических взглядов. Поэтому ее необходимо разоблачить,

раскритиковать и отвергнуть». По мнению Л. О. Резникова, признание слова

только знаком предмета или явления неминуемо ведет к иероглифической теории

познания [51]. «...Так как содержанием слова является понятие, то признание

слова в целом знаком предмета логически неизбежно приводит к утверждению

того, что понятие также является знаком внешнего предмета, т. е. приводит к

чистейшему агностицизму».

Нетрудно понять, что подобного рода критика основана на каком-то

недоразумении. Выражение «слово есть знак» представляет синекдоху, где

целое употреблено вместо части. На самом деле признание звуковой оболочки

слова знаком предмета вовсе не ведет к утверждению о том, что все наши

представления о предметах окружающего мира также являются знаками,

совершенно не отражающими сущности этих предметов. Все критики знаковой

теории слова вульгарно-социологически отождествляют средства познания

окружающего мира со средствами коммуникативного их выражения. Окружающий

мир прежде всего познается в жизненной практике человека путем

непосредственного воздействия на его органы чувств, и если в результате

этого воздействия в голове человека создается определенное представление о

каком-либо классе предметов, или понятие о нем, то обозна<43>чение его

звуковым знаком в целях общения отнюдь не означает, что уже имеющееся в

голове человека представление или понятие превратилось при этом в иероглиф.

Любопытна также в этой связи полемика против знаковой теории слова,

содержащаяся в брошюре В. А. Звегинцева «Проблемы знаковости языка» [26,

10—11]. Прежде всего В. А. Звегинцев пытается перечислить характерные

признаки знака, к которым относятся: 1) произвольность, или

немотивированность, 2) непродуктивность, 3) отсутствие системных отношений,

4) автономность знака и значения, 5) однозначность знака. Далее

рассматривается возможность приложимости этих признаков к языковым знакам.

При этом оказывается, что ни один из этих признаков знака к слову

неприменим. Слово не однозначно, поскольку существует полисемия слов;

звуковая оболочка слова неотделима от своего смыслового содержания и,

помимо выражения этого содержания, никаких функций не имеет, она

конструируется не из произвольных звуков, а из звуков определенного языка,

образующих фонетическую систему языка и поэтому находящихся в определенных

взаимоотношениях как между собой, так и с другими структурными элементами

языка; присоединение частей слова к корню, т. е. суффиксов, префиксов и т.

д. зависит от лексического значения слов. Слово лишено автономности,

поскольку понятия, по Дельбрюку, не образуются независимо от языка, то

слово и не изолировано в языке, так как его значение системно обусловлено.

Подобных системных отношений знак лишен. Не подходит к языку и признак

непродуктивности, поскольку звуковая оболочка слова, независимо от которой

значение не может существовать, играет существенную роль в смысловом

развитии слова, служа основой этого развития и тем самым характеризуясь

качествами продуктивности. Все эти соображения являются вполне достаточными

для В. А. Звегинцева, чтобы опровергнуть знаковую теорию слова. Остается

самый трудный пункт: как совместить со всем этим тот бесспорный факт, что

звуковая сторона слова не может быть соотнесена с природой предметов и

явлений, которые данное слово способно обозначать. В. А. Звегинцев пытается

рассмотреть эту проблему с лингвистической точки зрения. Оказывается, что

здесь смешивают лексическое значение слова и обозначаемые им предметы.

Лексическое значение — это не предмет, хотя и формируется и развивается в

непосредственной зависимости от предметов и явлений; но это не дает права

отождествлять его с предметом. Для подкрепления приводится замечание А.

Гардинера: «... предмет, обозначаемый словом «пирожное», съедобен, но этого

нельзя сказать о значении данного слова». Наличие знаковости В. А.

Звегинцев признает только у некоторых элементов языка, например, у

абсолютных терминов, однако терминологическая лексика не позволяет судить о

сущности знака в целом.<44>

Вся эта аргументация на самом деле ничего не опровергает и не

доказывает. Знак — это такая субстанция, которая может обозначать другую

субстанцию при абсолютном отсутствии каких-либо элементов сходства с

обозначаемым. Как бы мы ни сравнивали звуковую оболочку слова со всякими

другими знаками, она этого своего основного признака не потеряет. Не

спасает в данном случае и предупреждение В. А. Звегинцева о недопустимости

отождествления лексического значения с предметом, что неточно даже с

фактической точки зрения.

Знак, как правильно замечает Г. П. Щедровицкий, может обозначать класс

предметов, но он может также относиться к каждому предмету в отдельности,

поскольку он обозначает предмет как целое со всем множеством его еще не

выявленных свойств. Он несет функцию метки [64, 65]. Отсюда следует, что в

данном случае знак прямо указывает на предмет, но он не отражает самой

природы предмета.

По определению А. С. Чикобавы, лексическое значение есть отношение к

обозначаемому, т. е. к предмету, явлению, факту реальной действительности

[62, 78].

Материальная система коммуникативных средств любого языка мира

является знаковой системой. Знаками являются не только слова, но и

формативы, выражающие отношение между словами. Если бы звуковая оболочка

слова не являлась по своей природе знаком, то в языке были бы совершенно

невозможны такие явления, как возможность обозначения одним и тем же

звуковым комплексом совершенно различных по своему характеру предметов;

возможность образования переносных значений слов; наличие разнозвучащих

синонимов, нередко выражающих очень близкие или тождественные понятия;

историческая устойчивость звукового комплекса, способного обозначать

предмет, подвергшийся в ходе исторического развития человечества сильным

изменениям и т. п. Звуковой комплекс потому и мобилен, что он является по

своей природе знаком.

Языки земного шара обладают необычайным многообразием, но при всем

этом многообразии любая коммуникативная система вне зависимости от того, к

какому языку она принадлежит, должна включать в себя два составных

элемента: 1) дискретно существующие звуковые сигналы, или слова, и 2)

систему элементов связи между словами.

Эта особенность коммуникативной системы легко может быть объяснена.

Содержание внешнего мира, окружающего человека, составляют предметы и связи

между ними. Отражение внешнего мира в голове человека состоит в познании

этих предметов и закономерных связей. Как бы разнообразны ни были языки

мира, они имеют один и тот же субстрат — окружающую человека

действительность—и одинаковую целевую или практическую направленность —

быть средством общения.<45>

Являясь земным существом, человек может мыслить только привычными ему

земными формами и отношениями. Существовать на земле — значит использовать

предметы окружающего нас мира и закономерные связи между ними для целей

существования. Поэтому отражение человеком окружающего мира лежит в основе

всякой коммуникации.

Каждая коммуникативная система слагается из двух основных элементов —

дискретных звуковых сигналов, или слов, и средств связи между словами. В

связи с этим было бы уместно рассмотреть в основных чертах некоторые

особенности слова.


ПРИРОДА СЛОВА


В лингвистической, философской и психологической литературе широко

распространено мнение о том, что слово выражает понятие.

Поскольку понятие по сравнению с другими формами познания

действительности, как, например, ощущением, восприятием и представлением,

является его наиболее отвлеченной формой, то вряд ли можно было бы

сомневаться в правильности утверждения о том, что слово выражает понятие.

Однако вся беда состоит в том, что сущность понятия понимается по-разному.

В учебниках нередко можно встретить определение понятия как мысли о

предмете, отображающей его существенные признаки. «Понятие,— замечает Н. И.

Кондаков,— это высшая форма мысли, в которой отображается сущность предмета

или класса предмета» [33, 274]. «Для того, чтобы глубоко знать предмет,

надо отыскать его существенные признаки. Отобразить в нашей мысли

существенные признаки предмета — значит понять предмет. Поэтому та форма

мысли, в которой обозначаются эти признаки, и называется понятием» [33,

275]. В этом определении неправомерно смешаны два момента — понятие

существенных признаков и понятие сущности самого предмета. Древний

египтянин, живший примерно шесть тысяч лет тому назад, несомненно знал

некоторые существенные признаки луны, позволяющие ему отличить ее от других

явлений и предметов, но это далеко не значит, что он знал ее сущность.

Понятие, по мнению И. В. Копнина, является отражением всеобщего и

существенного в предмете, оно — особая форма суждения, посредством которого

постигаются закономерности развития предмета [34, 11].

Е. К. Войшвилло справедливо замечает, что в подобных определениях

понятие не отграничивается от множества других форм мысли, в частности от

суждения [10, 102]. Между тем многие философы определяют понятие как одну

из основных форм мышления, отличную от других форм, скажем, от суждения и

умозаключения.<46>

В. Ф. Асмус не называет понятие особой формой суждения, но склонен

максимально ограничить объем его содержания. Стремление включить в состав

понятия все признаки (соответствующего) предмета, по мнению В. Ф. Асмуса,

не только совершенно неосуществимо, но с логической точки зрения совершенно

бессмысленно. Для задач практической жизни и для научного познания

достаточно, если из всего огромного множества свойств предмета мысль наша

выделит некоторые из этих свойств таким образом, что каждый из признаков,

отличающих эти свойства, отдельно взятый, окажется совершенно необходимым,

а все признаки, взятые вместе, окажутся совершенно достаточными для того,

чтобы при их помощи отличить данный предмет от всех других, познать данный

предмет по какой-то стороне его содержания. Такая группа признаков

называется группой существенных признаков, а мысль о предмете, выделяющая в

нем существенные признаки, называется понятием [1, 32].

Во всех вышеприведенных высказываниях понятию приписывалось довольно

узкое содержание, ограниченное указанием на существенные признаки. Однако

можно встретить и такие определения понятия, где его содержание является

напротив, довольно широким. «Понятие в марксистском понимании,— заявляет М.

М. Розенталь,— есть итог, результат обобщения явлений, их свойств,

признаков, закономерных связей» [53, 205].

Вместе с тем следует отметить, что уже давно наметилось другое

направление, сущностью которого является стремление найти у слова разные

функции, зависящие от нетождественности самих понятий, выражаемых словом.

А. А. Потебня различал так называемые ближайшее и дальнейшее значение

слова. «... Под значением слова,— отмечает А. А. Потебня,— разумеются две

различные вещи, из коих одну, подлежащую ведению языкознания, назовем

ближайшим, другую, составляющую предмет других наук,— дальнейшим значением

слова. Только одно ближайшее значение составляет действительное содержание

мысли во время произнесения слова. Когда я говорю «сижу за столом», я не

имею в мысли совокупности различных признаков сидения, стола,

пространственного отношения «за» и пр. Такая совокупность, или понятие,

может быть передумана лишь в течение ряда мгновений, посредством ряда

умственных усилий и для выражения своего потребует много слов. Ближайшее,

или формальное, значение слов, вместе с представлением, делает возможным

то, что говорящий и слушающий понимают друг друга». В говорящем и

слушающем, замечает А. А. Потебня, чувственные восприятия различны в силу

различия органов чувств, ограничиваемого лишь родовым сходством между

людьми. Еще более различны в них комбинации этих восприятий, так что когда

один говорит, например, это береза 'дерево', то для другого вещественное

значение этих слов совсем иное. Оба они думают<47> при этом о различных

вещах, но так, что мысли их имеют общую точку соприкосновения:

представление (если оно есть) и формальное значение слова. Общее между

говорящими слушающим обусловлено их принадлежностью к одному и тому же

народу. Другими словами: ближайшее значение слова народно, между тем

дальнейшее, у каждого различное по качеству и количеству элементов,—лично

[46, 19—20].

Фактически А. А. Потебня пытался разграничить узкое и широкое понятие.

В дальнейшем эта мысль неоднократно повторялась разными исследователями,

только в ином терминологическом выражении.

Так, например, Л. Г. Воронин предлагает различать смысловое значение

слова и понятие. Смысловое значение слова — это такое его выражение, при

котором в слове выражается совокупность любых признаков предмета или

явления. Понятие же есть отражение определенной совокупности общих и

существенных признаков предмета [11, 14]. Нетрудно заметить, что в этой

формулировке смысловое значение — это сумма знаний о данном предмете или

широкое понятие. Узкое понятие получает название понятия вообще.

По мнению Л. Г. Воронина, значение слова складывается из двух основных

отношений к действительности: обозначения предмета и отражения предмета.

При одном и том же языковом способе обозначения предмета отражение предмета

может быть различным. И наоборот, при одном и том же отражении предмета

способы его обозначения могут сильно различаться. Обозначение словом

предмета в данном языке, как правило, постоянно во все периоды употребления

слова и в древности и в настоящее время, и для ребенка и для взрослого и т.

п. [11, 6]. Отнесенность слова к предмету или явлению как обозначение

данного предмета или явления не изменяется, а отнесенность слова к предмету

как отражение данного предмета меняется под влиянием различных факторов, в

том числе и таких, как исторический уровень познания данного предмета,

уровень познания предмета отдельной личностью и т. д. [11, 7].