Н. А. Римского-корсакова в. М. Пивоев философия и психология политики учебное пособие

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7

"Кнут" и "пряник"

Э.Фромм писал: "Какие люди нужны нашему всеобщему бюрократизированному индустриализму? - Ему нужны люди, считающие себя свободными я независимыми и одновременно готовые охотно подчиняться, делать то, чего от них ожидают, являющиеся хорошо пригнанными деталями общественного организма; ему нужны люди... доведенные до такого состояния, когда у них остается только одна цель: работать, действовать, преуспевать" (8, 93). Нужны такие качества: дисциплинированность, исполнительность, трудолюбие, законопослушность, лояльность, нравственность, короче - управляемость. Как верно замечено нашей публицистикой, чиновник боится человека неуправляемого. Неуправляемость может носить различный характер. С одной стороны, не поддается управлению творчество, поэтому столь-

90

ко проблем и трагедий было в процессе становления и развития социалистического у искусства. Кого посадили, кого расстреляли, но всех запугали - "навели порядок". С другой стороны, неуправляемой может быть масса людей, толпа. Десятилетия страха сделали массу управляемой. Стройными рядами, колоннами демонстранты выходят на площадь с плакатами, цветами и лозунгами. Почти как в романе "Мы" Е.Замятина. Но сегодня массы начинают выходить из-под контроля. Как теперь ими управлять?

Рассказывают, что на вопрос о том, как удается удерживать в узде народ, греческий тиран Фрасибул вместо ответа пригласил гостя за город. Прогуливаясь вдоль поля, засеянного злаками, он оборвал все колосья, возвышающиеся над другими и выбросил их прочь. Вернувшись в свой город, посол посоветовал своему правителю казнить самых умных людей, чтобы обеспечить стабильность власти. Об этом же писал Ортега-и-Гассет: "Масса давит все непохожее, особое, личностное, избранное" (93, 123). Но сегодня эти методы едва ли могут быть допустимы, они не дадут эффекта.

Достоевский устами своего героя утверждал: "Есть три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их же счастья, - эти силы: чудо, тайна я авторитет" (45, 14, 232).

Единство массы обеспечивается на уровне простых эмоций и представлений. Чтобы овладеть толпой, нужно чуть-чуть возвышаться над нею. Возвыситься над сильно дифференцированным обществом значительно труднее, здесь нужно превосходить самых умных и развитых, совмещая в себе универсальные способ-кости и таланты в разных сферах культуры (см.: 93, 123).

Ленин писал: "Всемирный опыт буржуазии и помещичьих правительств выработал два способа удержания народа в угнетении. Первый - насилие... Но есть другой способ, лучше всего разработанный английской и французской буржуазией, "проученных" рядом великих революций и революционных движений масс. Это способ обмана, лести, фразы, миллиона обещаний, грошовых подачек, уступок неважного, сохранение важного" (75, 31, 158). Об этом он писал и в другой работе: "...Без масс не обойтись,

91

а массы... нельзя вести за собой без широко разветвленной, систематически проведенной, прочно оборудованной системы лести, лжи, мошенничества, жонглерства модными и популярными словечками..." (75, 30, 176). И хотя он говорил об этом применительно и буржуазному обществу, все это может быть применено с тем же успехом для характеристики советской пропаганды. Это подтверждают современные публицисты: "В идеологическом арсенале недавнего прошлого было мощное оружие, растлевающее действие которого будет ощущаться еще долгие года. Имя этому оружию - лесть. Лесть властей низам, "трудящимся", "народу", "простому человеку" и т.д. Можно разрушить основы добросовестного труда - и твердить о трудолюбии народа; поощрять предательство и тайное доносительство - и умиляться верности и прямоте простого человека; держать его в бедности — и восхищаться его терпением и непритязательностью; уничтожать национальные святыни - и заигрывать с национальными чувствами. Такая стратегия обычно оказывается успешной, потому что социальная лесть - сильнодействующий наркотик - избавляет человека от боли, связанной с неудачами его личной судьбы. Ее, эту боль умеряет гордость принадлежности к той или иной общности - социальной, этнической, религиозной, -которая всегда права и чья судьба всегда безупречна. В итоге же люди живут в мире кривых зеркал, в которых отражаются не их лица, а далекий от них мифологизированный и идеализированный образ" (28, 7). Идеология тоталитаризма опирается на льстящую ложь, восхваляет трудящихся, клянется в верности интересам трудящихся, рабочих, в душе же такие идеологи считают, что "народ понимает лишь совершенно простые, возможно более зримые вещи. Кроме того, важен тон объяснения... Совершенно примитивные идеи, не претендующие на разумность, но соответствующие психике масс и могущие вызвать массовый психоз, всегда сделают неэффективными самые умные и честные заявления правительства" (8, 70). Что понимается здесь под идеями, "не претендующими не разумность"? - "...Даже грубейшая ложь будет принята за правду или по крайней мере оставит нужный осадок, если она используется с достаточной смелостью, упорством и энергией" (8, 70). Еще более циничными звучат

92

слова фашистского идеолога: "Растения, животных и людские массы воспитывать нельзя, их можно только дрессировать, вести, подкармливать или уничтожать" (8, 70). Откуда же вырастает такая идеология?

Детская болезнь "левизны"

В чем причины тех иллюзий относительно легкости и простоты тех проблем, которые встают перед нашим обществом? Почему они все время сводятся и выбору одного из двух? Да и то совершаемому за нашими спинами номенклатурными мудрецами? Почему все время появляется соблазн принуждением вести людей к их "счастью"? Между тем В.Франкл предостерегает, что нельзя придти к счастью, ставя его своей целью, счастье есть побочный эффект от реализации смысла жизни. Этот последний не может быть навязан извне, он должен быть найден человеком самостоятельно и свободно принят. Если же в неком "распределителе" нам всем будут выдавать одинаковое "счастье" по талонам, то здесь, как говорится, счастьем и не пахнет.

Вот что думал об этом Л.Н.Толстой: "...Как только дело решается насилием, насилие не может прекратиться...- писал он в "Письме революционеру" около ста лет тому назад. - При решении дела насилием, победа всегда остается не за лучшими людьми, а за более эгоистичными, хитрыми, бессовестными я жестокими. Люди же эгоистичные, бессовестные и жестокие не имеют никаких оснований для того, чтобы отказаться в пользу народа от тех выгод, которые они приобрели и которыми пользуются" (64, 10). В споре с социалистами, которые полагали, что рабочие, взяв власть и средства производства в свои руки, будут управлять на справедливых началах, Толстой спрашивал: "Почему вы думаете, что люди, которые составят новое правительство, люди, которые будут заведовать фабриками, землею... не найдут средств точно так же, как и теперь, захватать львиную долю, оставив людям темным, смирным только необходимое... Извратить же человеческое устройство всегда найдутся тысячи способов у людей, руководствующихся только заботой о своем

93

личном благосостоянии" 64, 7).

Ирония истории очень часто играет с наивными людьми в злые игры: "Самое разительное и парадоксальное в судьбе утопизма,- писал С.Л.Франк, - есть то, что не только фактически, вопреки первоначальному замыслу, он всегда приводил не к добру, а к злу, не спасал, а губил жизнь, но что на этом пути сами спасители человечества из самоотверженных служителей благу каким-то непонятным и неожиданным образом превращались в бессовестных злодеев и кровожадных тиранов. Утопические движения всегда начинаются людьми самоотверженными, готовыми отдать свою жизнь за благо ближних. ...Постепенно, однако, и именно по мере приближения к практическому осуществлению своей заветной цели, они либо сами превращаются в людей, одержимых дьявольской силой зла, либо уступают свое место злодеям и развращенным властолюбцам, имеют их своими естественным преемникам", И все же, вопреки очевидности, нет-нет да и появляются пророки с обещаниями счастья "при жизни советских людей" или через "пятьсот дней". Воистину, неистребима в нас потребность в иллюзиях.

В значительной степени это связано с особой чертой русского народа - смирением, созерцательной мечтательностью, о которой писал Н.А.Бердяев в книге "Судьба России". Эта черта сочетается с противоположной - с бунтарством, безудержным разгулом и ухарством. На этой почве вырастает чисто русское явление - "нигилизм" (см.: 139, 221). Если добавить к этому культурно-психологическую традицию поляризации космоса в православном представлении о мире, то возникает алгоритм, повторяющий историческую закономерность: самые гуманные идеи в своем практическом воплощении приводят к самым ужасным, трагическим для человека последствиям. Именно из этих культурно-психологических черт русского народа формируется предрасположенность в болезни "левизны", к возникновению иллюзий относительно легкости путей достижения всеобщего счастья.

У многих социалистов было убеждение, воспитанное на дрожжах рационалистического фетишизма, что (по ироническому выражению Бердяева) "люди так глупы, что их насильно нужно вести я счастью" (18, 34), что насилие есть самый легкий

94

и дешевый способ достижения поставленных целей на пути к всеобщему счастью. Вспомним Ж.Сореля: "Насилию социализм обязан тещ высокими моральными ценностями, благодаря которым он несет спасение современному миру" (124, 163). Подобное отношение к насилию было свойственно и К.Марксу: "Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция",- писал Маркс в "Капитале" (85, 23, 761). Государственная власть - это организованное насилие. Еще более откровенен Ленин: "Прекрасная вещь революционное насилие и диктатура, если они применяются, когда следует и против кого следует" (75, 38, 149). Традиции правового нигилизма, неуважения и третирования закона, если он мешает "революционной борьбе", закладывались тем же Лениным (75, 36, 504). Или процитируем Л.Троцкого: "Нынешнее расположение гор и рек, полей и лугов, степей, лесов и морских берегов никак нельзя назвать окончательным. Кое-какие изменения, и немалые в картину природы человек уже внес; но это лишь ученические опыты в сравнении с тем, что будет.

Если вера только обещала двигать горами, то техника, которая ничего не берет на "веру", действительно способна срывать и перемещать горы. До сих пор это делалось в целях промышленных (шахты) или транспортных (тоннели), в будущем это будет делаться в несравненно более широком масштабе по соображениям общего производственно-художественного плана. Человек займется перерегистрацией гор и рек и вообще будет серьезно, и не раз, направлять природу... Социалистический человек хочет и будет командовать природой во всем ее объеме, с тетеревами и осетрами, через машину изменит направление рек и создаст правила для океанов" (132, 193-194). К сожалению, эти слова не остались пустыми мечтами и благими пожеланиями, человек действительно добрался и до рек, в до гор и нанес природе планеты непоправимый ущерб. Горько сегодня комментировать эти высказывания Троцкого.

Известный американский социолог П.Сорокин в статье "Голод и идеология общества" весьма убедительно показывал "функциональную связь между колебанием кривой питания общества

95

и варьированием ее идеологии" (125, 377). Для успеха уравнительно-коммунистической идеологии необходимо, считал Сорокин, два условия: I) резкий рост голодания, 2) наличие имущественного неравенства (125, 379).

Позиция трудящихся понятна, они, по словам С.Чернышева, "стремятся добиться справедливости в распределении произведенной стоимости, тогда как капиталисты - свободы от тягостного гнета рыночной стихии и слепого рока кризисов" (152, 159). Он продолжает: "Борьба двух идеалов не означает борьбы светлых и темных сил, в которой один всенепременно должен восторжествовать, а другие - быть истребленными на корню. Ближе к истине уподобление противоречивому и мучительному слиянию женского и мужского качал, таинству зарождения нового. История свидетельствует, что злом оборачивается любой из этих принципов, добро же таится на зыбкой грани равновесия между ними" (152, 154). Злом оборачивается и зависть, которая имеет двунаправленный разрушительный потенциал, убивая морально и завистника, и его жертву: "Не завидуйте богатым! - пишет Лариса Пиящева. - Порочно не богатство, а лень, немощь и неграмотность. Порочны условия, которые плодят и размножают бедность. Порочны люди, которые живут свою жизнь вечными собаками на сене. Порочна идеология, которая возводит бедность в добродетель" (101, 8).

Л.Н.Толстой называл "суеверием устроительства" убеждение, что можно умозрительно сконструировать наилучшую форму организации общества, а потом ее реализовать на практике. Это заблуждение можно было бы назвать комическим, считал он, если бы "...последствия его не были столь ужасны", "почти все... зло мира от этого": "Ведь, во-первых, излюбленное тобою устройство жизни не может быть несомненно истинным (так же уверенны и другие); во-вторых, никогда не осуществляется то устройство, которое хотят установить люди, а совершается большей частью совершенно противоположное, в-третьих, всякое насилие, а потому и то, которое вы считаете себя вправе употреблять, никак не содействует, а, напротив, всегда противодействует всякому благоустройству, и, в-четвертых, главное, вше призвание в этой жизни, которая каждую минуту мо-

96

жет прекратится, никак не может быть ни в том, чтобы удержать существующее устройство, ни в том, чтобы установить то или иное общественное устройство, а может быть только в исполнении своих человеческих обязанностей перед Богом иди перед своей совестью, если вы не признаете Бога" (64, 7). Это подтверждает и Сигеле: "Всякая диктатура по необходимости приводят к деспотизму и несправедливости, так как тот, кто имеет возможность сделать все, на все решается. Это считается психологическим законом" (118, 63).

Революции, по мнению Толстого, должны быть только ненасильственными, только через вытеснение старого новым, через свободное предпочтение нового старому, совершаемое путем свободного выбора. Об этом писал в 1922 году русский философ И.А.Ильин: "Мы не верим в справедливость насильственного уравнения и имущественного передела. Мы не верим в целесообразность общности имуществ, в правоту этих принципов. Дело не в бедности, а в том, как справляется дух человека с бедностью. Дело не в богатстве, а в том, что делает человек со своим богатством. Дело не в бедности и не в богатстве, а в том, чтобы каждый человек мог трудиться; трудясь, строить я приумножать; приумножая, творить новое и делиться с другими. И утверждаем естественность и необходимость частной собственности и видим в ней не "грех" и не "стыд", а личное и общественное духовное задание. И потому наши девизы: собственность и творчество, изобилие и щедрость. И мы знаем, что на этих основах будет строиться грядущая, новая Россия".

Эти забытые на семьдесят лет истина наконец-то были затребованы нашим обществом из запасников отечественной мудрости и становятся программой созидания новой России.

Фанатизм и толерантность

Одна из актуальнейших сегодня проблем - проблема насилия, обусловленного агрессивной нетерпимостью в "чужому", непохожему на "свое; "каше". Характеризуя это чувство, Сигеле писал: "Все чудовища, которые ползали скованные на дне чело-

97

веческой души, подымаются в одно мгновение из глубины человека; подымаются не только злобные инстинкты с их скрежетом зубов, но и гнусные помыслы с их пеною у рта..." (118, 72). Когда толпа стремится к какой-то одной ей ведомой цели, круша на своем пути любые возможные препятствия, она руководствуется фанатичной уверенностью в своей правоте. Ее право - сила, которая соединяет право и "правду", истолкованную однозначно. "...В ближнем бою раздумывать некогда и опасно, зато не обойтись, без мгновенной реакции, - иронически замечал Ф.Дюррен-матт, - иначе не увернешься от дротика, не отразишь щитом меча, не ударишь сам ни дротиком, ни мечом..." А.И.Солженицын писал: "Когда насилие врывается в мирную людскую жизнь - его лицо пылает от самоуверенности, оно так и на флаге несет и кричит: "Я - насилие! Разойдись, расступись - раздавлю!" Но насилие быстро стареет, немного лет - оно уже не уверено в себе, и чтобы держаться, чтобы выглядеть прилично, непременно вызывает себе в союзники Ложь. Ибо насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а ложь может держаться только насилием. И не каждый день, не на каждое плечо кладет насилие свою тяжелую лапу: оно требует от нас только покорности лжи; ежедневного участия во лжи - я в этом воя вер-ноподданность" (121, 699-700).

Где причины этой агрессивности?

Обычно под агрессивностью понимают поведение человека, который нападает на другого. Но есть еще "защитная агрессивность, агрессивность в ответ на угрозу. Это можно хорошо представить себе в виде кошки, отражающей нападение собаки. Защитная агрессивность, как правило, считается справедливой, если она не превышает пределов необходимой обороны. А как определить эти пределы, если чувствительность, ранимость каждого человека различна. В различных психических состояниях человек может по-разному отреагировать на одну и ту же угрозу.

Фрустрацией называют "психическое состояние, характеризующееся наличием стимулированной потребности, не нашедшей своего удовлетворения. Состояние фрустрации сопровождается различными отрицательными переживаниями: разочарованием,

98

раздражением, тревогой, отчаянием и др." (107, 394). Фрустрация часто переживается как крушение жизненных планов и надежд, сопровождается апатией. Однако фрустрация может быть связана с конкретным источником этого крушения и тогда может быть трансформирована в агрессивное поведение.

Агрессивное поведение - это "враждебные действия, целью которых является нанесение страдания, ущерба другим; одна из реакций живого существа на фрустрацию потребностей и конфликт. По своей направленности агрессивное поведение может быть: I) непосредственным, прямым, т.е. направленным против объекта, который является источником фрустрации; 2) смещенным, когда индивид, испытывающий фрустрацию, не может направить свое агрессивное поведение непосредственно против источника фрустрации и ищет "козла отпущения" (107, 10). Существуют попытки объяснения агрессивности наследственными причинами, поскольку предполагается, что от преступника с неизбежностью рождается преступник, а от порядочного человека - добрый и честный. Конечно, определенный комплекс биологических предпосылок, толкнувших отца к агрессивному типу поведения, может проявиться и у сына. Однако, решающее значение имеют все же социальные факторы. Боли ребенок в первые семь лет получил достаточный заряд ласки и доброты от матери я отца, если он растет здоровым и физически крепким, можно надеяться, что из этого ребенка не вырастет преступник. Если же на биологические предпосылки накладывается с первых лет эмоциональная программа обиды, злобы и ненависти, если в перше семь лет ребенок ощутил, что он никому не нужен, можно не сомневаться, что он отомстит обществу тем или иным вариантом агрессивного поведения.

Второй критический этап - второе семилетие, когда происходит формирование мировоззрения человека, причем не столь важны знания, информация, которыми во все большем объеме стремится нагрузить школьников учитель в школе. Гораздо важнее ценностные ориентации. Конечно, школа пытается и здесь внести свою весомую лепту: пионерские организации, коммунистические лозунги внушают ребенку психологию приспособленца и "раба", исполнителя. Но при этом нередко возникает конку-

99

ренция трех ценностных систем: школы, семьи и улицы. При нестыковке этих трех влияний формируется тройная мораль при доминанте, нередко, улицы. Так или иначе вырастает лицемер. Комплекс неполноценности - это кризис в процессе становления мировоззрения, показывающий, что представление человека о себе серьезно отстает от идеала, от предъявляемых к себе требований. Вместо того, чтобы помочь подростку найти возможность реализовать себя в приемлемой форме самоутверждения, семья и школа предъявляют к нему все более высокие требования. И вот именно на улице в агрессивном поведении подростков и приходится им вымещать фрустрационный потенциал. Если ребенку удалось самоутвердиться в социально приемлемых формах, то комплекс неполноценности исчезает. Но это происходит не со всеми, у некоторых подростков комплекс сохраняется и становится болезненной чертой характера.

Агрессивность или деструктивность, как полагает Э.Фромм, это форма самоутверждения, форма изжития комплексов неполноценности. Психологи полагают, что деструктивность, склонность к разрушению, является достаточно распространенной формой поведения подростков. Мы можем видеть следы этой разрушительности чуть ли не ежедневно в виде сломанных деревьев во дворе, поломанных скамеек, заборов, изрезанных ножами школьных парт, исписанных углем или исцарапанных стен в подъездах, изогнутых прутьев у перил. Ломается все, что под силу рукам подростка, что не охраняется. Это чисто человеческое качество в отличие ог инстинктивной по своей природе животной защитной агрессивности. И это явление в меньшей степени свойственно западным странам, где подростки гораздо раньше получают возможность реализовать себя в трудовой деятельности.

З.Фрейд считал, что агрессивность проявляется под воздействием двух инстинктов - жизни и смерти (Эрос и Танатос). Но защитная агрессивность проявляется не только при угрозе жизни человека. Объектом защиты могут быть и часто являются свобода и некоторые другие ценности я интересы. Фромм различает две основные формы деструктивности: садизм (и шире - садомазохистский комплекс) и "некрофилию". Садизм проявляется в стремлении подавлять, унижать других людей или себя.

100

Некрофилия - в интересе к катастрофам, убийствам, жестокостям, причем не обязательно самому совершать эти вещи, некрофил испытывает "удовольствие" от непосредственного созерцания или восприятия сообщений, информации, просмотра фильмов со сценами жестокостей, насилия. Не случайно, любой несчастный случай на улице моментально собирает массу зрителей, рассматривающих трупы жертв (см.: 53, 107-119; см. также: 67). Своеобразную "некрофилию" обнаруживает Н.К.Михайловский у Достоевского, характеризуя его как "жестокий талант". Если в первый период своего творчества, как полагает Михайловский, Достоевский исследует чувства овцы, пожираемой волком, то во второй - "никто в русской литературе не анализировал ощущений волка, пожиравшего овцу, с такой тщательностью, глубиной, можно сказать, любовью, как Достоевский, если только можно в самом деле говорить о любовном отношении к волчьим чувствам" (Михайловский Н.К. "Жестокий талант").

Зависть - это чувство, эмоциональное состояние человека, не сумевшего реализовать себя, самоутвердиться, доказать себе и окружающим свое право на их уважение, на высшую ценность. Это наиболее распространенная форма "разрушительности" (см.: 146, 153-158).

Осознание своих потребностей и способов их удовлетворения, уверенность в том, что потребность может быть с необходимостью удовлетворена каким-то известным способом - основа для деятельности человека. Чем более он уверен в правильности своего выбора и чем актуальнее потребность, тем настойчивее он стремится к своей цели, и если его волевые качества достаточно активно включаются в это стремление, он тем более целеустремленен в своих действиях. Есть такая поговорка: чем более человек ограничен, тем более он категоричен. Чем ниже интеллект, тем меньше сомнений, тем прочнее уверенность в своей правоте. Конечно, это отношение не имеет однозначного характера, далеко не всегда прямо связаны интеллект и убежденность. Однако, вот что писал В.В.Розанов: "...Все непосредственные люди и деятели потому и деятельны, что они тупы и ограничены. Как это объяснить? А вот как: они вследствие своей ограниченности ближайшие и второстепенные причины за

101

первоначальные принимают; таким образом, скорее и легче других убеждаются, что непреложное основание своему делу нашли.- Ну, и успокаиваются, а ведь это главное. Ведь, чтоб начать действовать, нужно быть совершенно успокоенным предварительно и чтоб сомнений уж никаких не оставалось" (III, 59). И в самом деле, нужно быть уверенным в правильности выбранного решения. Сомнения ослабляют энергию действия. Поэтому чаще добивается успеха тот, кто не сомневается. Но ирония судьбы в том, что меньше сомневаются более туше и ограниченные и чаще достигают своей цели. Об этой самоуверенности "владельца истины" писал А.Галич:

Не бойтесь золы, не бойтесь хулы,

Не бойтесь пекла и ада,

А бойтесь единственно только того,

Кто скажет: "Я знаю, как надо!"

Кто скажет: "Всем, кто пойдет за мной,

Рай на земле - награда".

Английский эстетик Г.Хоум писал: "Одной из самых распространенных среди людей черт является беспокойство, которое ощущает человек, когда в каком-либо важном вопросе его мнение бывает отвергнуто другими. Отчего же расхождение во мнениях тревожит его больше, чем различие в росте, внешности или одежде? Эту загадку разъясняет все то же убеждение в существовании общего образца; каждый человек уверен, что его мнение согласуется со здравым смыслом человечества; он негодует на тех, кто мыслит иначе, не за несогласие с ним, но за отклонение от общего образца; недаром в любом споре обе стороны постоянно взывают как к высшему мерилу к здравому смыслу человечества" (149, 547). Особенно активным становится такой убежденный в своей правоте человек, когда попадает в толпу единомышленников, которые заражают друг друга своей страстной жаждой немедленно избавить весь мир от его "заблуждений", немедленной реализации идеалов справедливости и всеобщего счастья так, как они это понимают.

Очень часто такой фанатизм базируется на религиозных чувствах, на эмоциональном опыте взаимозаражения. Английский

102

квакер ХУШ века описывал эффект экстаза, охватывающего верующих: "В силу того, что все члены общины связаны в одно тело, такое состояние одного из них очень часто сообщается всем, и в результате этим вызывается захватывающее плодотворное явление, которое, действуя с неотразимой силой, привлекло уже многих в общину" (49, 120). Подобные состояния описывал также М.Горький в романе "Жизнь Клима Самгина" во время "радений" хлыстов или А.Белый в романе "Серебряный голубь".

Фанатизм и нетерпимость к иному, "чужому" взгляду на мир, ненависть к его сторонникам, как мы убедились, особенно ярко разгорается в толпе. Человек, абсолютно убежденный в своей правоте может быть страшен своей фанатичной преданностью своей, пусть "благородной", идее, потому что ради нее он готов пожертвовать не только собой, но и многими другими людьми. Об этой фанатичной вере в социализм писал С.Л.Франк. Этот фанатизм свойственен многим революционерам, таким был например Ф.Э.Дзержинский. В этом плане интерес представляет вопрос о взаимоотношении науки и политики. Политика требует от наука однозначных рекомендаций и советов. Но для науки однозначность - это приблизительность, неточность, огрубление. Чем больше факторов включено в анализ, тем точнее, поэтому наука опасается однозначных решений.

Агрессивное варварство всегда стремится вытеснить, уничтожить культуру. Культура для нее помеха, ненужный тормоз, бельмо в глазу. Человеку невысокого уровня образования а культуры доступны только простые, однозначные теории общественного счастья - все прочее "от лукавого". Чтобы соединить марксизм с массами, нужно было сделать его понятным, удобоваримым для масс. "Капитал" Маркса был труден для понимания простому рабочему. Работу по разъяснению марксизма начал Левин, но особенно точно угадал адресата Сталин и сделал марксизм настолько доступным, что азы его прочно улеглись в миллионах голов. Правда, если учесть, что в виде альтернативы усвоения марксизма был "архипелаг ГУЛАГ", то можно было не сомневаться, что в результате такого "усвоения" будут достаточно прочные "убеждения".

"Общая черта всего авторитарного мышления, - писал

103

Э.Фромм,- состоят в убеждении, что жизнь определяется силами, лежащими вне человека, вне его интересов и желаний. Единственно возможное счастье состоит в подчинении этим силам" (146, 147). Символом фанатичной нетерпимости к инакомыслию обычно считают средневековую инквизицию, хотя исторически это не совсем верно. В средневековье проблем с инакомыслящими было сравнительно немного и они носили иной характер, характер еретических движений. Именно на исходе средневековья, когда стали появляться и приобретать все большую популярность альтернативные ценностные системы, в том числе и атеистические, костры инквизиции запылали в полную силу. Нечто подобное мы можем наблюдать и в наши дни. По мере накопления эмоционального потенциала в общественной атмосфере оценки становятся все более примитивными, однозначными и ожесточенными. "Когда в человеке хотят увидеть врага, его начинают представлять абстрактно. Его отодвигают вдаль. Никому уже не интересно, что он оглушительно смеется. Он превращается в силуэт", - писал А. Камю.

Альтернативой фанатичной агрессивности может быть только толерантность, терпение и терпимость, уважение к чужим ценностям и идеалам. Как символ толерантности обычно вспоминают слова французского мыслителя Вольтера: я не разделяю ваших убеждений, но готов отдать жизнь за ваше право их высказывать. Если мы не научимся уважать другого, "чужого" как самого себя, то участь наша будет достойна не более, чем сожаления.

104

ПСИХОЛОГИЯ ВЫБОРА

"...Бесценное счастье свобода заключается не в том, чтобы делать все, что хочешь и к чему нас влекут обстоятельства, а в том, чтобы без помех и задержек идти прямым путем к тому, что считаешь справедливым и нужным..." И. В.Гёте).

Наше общество вновь встало перед выбором: каким путем идти дальше? Продолжать ли неуклонно следовать курсом Октября, курсом социализма к полной и окончательной победе коммунизма во всем мире, как это предначертал нам В.И.Ленин, или вернуться к рыночной экономике, к общечеловеческим ценностям, к гуманизму и демократии, к демократическому социализму?

Проблематика "выбора" включает в себя вопрос о п р а в е на выбор. Десятилетиями нас лишали этого права. Идя к избирательным урнам в день так называемых "выборов", мы не выбирали, а только "голосовали" или "санкционировали" выбор, сделанный для нас в тиши партийных кабинетов. Нам доверяли лишь "единодушно одобрить" навязанный нам выбор. Философия этой предрешенности выбора была теоретически обоснована "великим мыслителем" И.В.Сталиным в работе "Экономические проблемы социализма в СССР", где он в формулировку закона о соответствии производственных отношений характеру производительных сил добавляет слово "обязательного" соответствия (см.: 228; 19); Этот "творческий" вклад не остался незамеченным, в следующем издании "Краткого философского словаря" появляется специальная статья, посвященная этому подкорректированному закону (см.: 65, 144-146), обосновывающая фатальную предопределенность исторического процесса социальными законами, которые лишают человека возможности влиять на него. Тем самым фактически зачеркивается роль субъективного фактора в истории.

105

Сегодня вопрос "что делать?" встает перед каждым из нас.

Незадолго до своей смерти Л.Н.Толстой писал: "Что делать?- спрашивают одинаково и властители и подчиненные, и революционеры, и общественные деятели, подразумевая под вопросом "Что делать?"... всегда вопрос о том, что делать с другими, но никто не спрашивает, что мне делать с самим собой" (64, 10). Иронически размышляет об этом В.В.Розанов: "Что делать? - спросил нетерпеливый петербургский юноша. -Как что делать: если это лето - чистить ягода и варить варенье; если зима - пить с этим вареньем чай" (11О, 248). В подтексте его иронии то, что сегодня называют приоритетом общечеловеческих ценностей по отношению к набившим оскомину политическим лозунгам, платформам и программам. Можно попытаться уйти от выбора в иронию, в бытовые, дачные проблемы. Тем не менее, выбор человек совершает, даже отказываясь от выбора.

Что обуславливает наш выбор? Почему мы отдаем предпочтение чему-то одному? Почему нельзя сразу выбрать два варианта или три? Потому что в нашем сознания господствует парадигма рациональности, идеалом которой является монизм, одномерность, однозначность. Читатель скажет: за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Действительно, во многих случаях нужно сконцентрировать силы в один удар, чтобы максимально эффективно достигать цели, но есть также немало ситуаций, когда такое упрощение, сведение к одномерности приводит к страшным ошибкам, чреватым тяжелыми последствиями. Монизм, однозначность может быть оправдана в экстремальных ситуациях, когда жизнь висит на волоске и от выбора единственного средства зависит спасение. Но возьмем ситуацию нравственного выбора.

В фильме венгерского режиссера Золтана Фабри "Пятая печать" проблема нравственного выбора поставлена очень остро. 3 разгар фашистского путча в Будапеште четверо обывателей оказываются в фашистском застенке по случайному поводу. После выяснения их непричастности к антифашистскому движению палачи предложили нашим героям купить себе свободу ценой пощечины связанному подпольщику, чтобы продемонстрировать свою

106

лояльность. Страшный выбор! Трое наотрез отказывается совершить подлость. Один шагает вперед. После символического прикосновения к лицу жертвы он выходит на улицу, отставив в сторону свою руку как прокаженную, чужую, проклятую, потрясенный ужасом совершенного и предстоящими муками совести. Зрителю известна подоплека этого поступка» на иждивении этого человека находятся несколько спрятанных, спасенных от фашистских ищеек детей, которые без него могут погибнуть. Ради них он пошел на этот бесчестный поступок, и все-таки он себе этого никогда не простит.

Философия свободы

Проблема свободы не сводится к свободе выбора, но в выборе происходит одно из наиболее очевидных проявлений свободы. Эта проблема была неизменным объектом философских дискуссий в течение многих веков истории философии. Мы здесь не сможем ни в коей мере исчерпать все многообразие различных подходов и точек зрения на нее. Принятое в марксизме понимание свободы опирается на традиции рационалистической интерпретации от Спинозы до Гегеля - "свобода есть познанная необходимость", а также представление об относительности свободы. Иначе говоря, свобода понималась как возможность сделать выбор, опираясь на полную информацию о всех возможных вариантах и их последствиях, но в определенных рамках. Свобода не безгранична, но обусловлена некоторым диапазоном, в котором человек может выбрать один из нескольких вариантов.

Это представление исходит из абстрактного предположения, что возможно выявление всех детерминант, факторов необходимости, действующих на человека в предложенном коридоре выбора. Но если внешние факторы могут быть при некотором допущении обнаружены относительно полно (правда, без учета ограниченных возможностей человеческого восприятия), то с внутренними детерминантами дело обстоит гораздо сложнее. Их едва ли сможет человек осознать полностью.

Гуманист Э.Роттердамский отстаивал право человека на -

107

свободный выбор своей судьбы и ответственность за него. Основоположник протестантизма М.Лютер утверждал "рабство воли" человека, полное подчинение богу, объясняя эту необходимость его же, человека, благом, полагая, что все люди слабы духом и нуждаются в высшей силе, которая должна за них решать, что для них хорошо, что плохо: "Ведь для христиан единственное утешение во всех несчастьях - знание того, что Бог не лжет, но совершает все неизменно и что Его воле ничто не может ни противостоять, ни помешать и ничто не в состоянии изменить ее" (112, 312). Этот опор и сегодня очень актуален. Потому что и сегодня часть людей хочет избавиться от бремени социальной и моральной ответственности, переложив ее на кого-либо. Они хотели бы вести бездумный образ жизни, полагая себя свободными тогда, когда не видят, не осознают пружин, толкающих их на те или иные поступки. Об этом хорошо сказал когда-то известный философ Б. Спиноза: "Люди только по той причине считают себя свободными, что свои действия они осознают, а причин, которыми они определяются, не знают" (127, I, 460). Таким образом, подучается, что свобода выбора есть иллюзия, возникающая из ограниченных возможностей осознанна детерминант, закономерностей, определяющих выбор. Если бы у нас была возможность их все знать, выбора бы не было. Устраивает ли нас такое понимание свободы?

В первой нашей лекции уже упоминалась книга Э.Фромма "Бегство от свободы", где анализируется очень распространенное явление: люди не хотят брать на себя решение вопроса о выборе, опасаясь отвечать за его последствия. Именно взаимосвязь свободы и ответственности побуждает их уклоняться от свободы, бежать от нее, перекладывая бремя ответственности на другого, на лидера, вожака, сильного человека, господа Бога. Побуждает растворяться в толпе, в массе, социальной и политической организации, подчиняясь тому движению, которое влечет людей в каком-то направлении.

Или другая проблема, из размышлений замечательного знатока человеческой психологии Ф. М. Достоевского. В "Записках из подполья" он писал, что есть немало людей, которые могут подробно, разумно и обстоятельно проанализировать все сторо-

108

ны обстоятельств и своих выгод, доказать любому единственно верное решение, которое им нужно в данной ситуации принять, но... поступят вдруг наоборот, вопреки казалось бы очевидной и целесообразно обоснованной выгоде. Вопреки общепринятым ценностям - "благоденствию, богатству, свободе, покою" - человек принимает решение, опираясь на некую мудреную выгоду", 'которая не вписывается в общепринятые классификаций. Эта аксиологическая детерминанта не может быть, по мнению Достоевского, полностью рационально осмыслена: "...Рассудок, господа, есть вещь хорошая, но рассудок есть только рассудок и удовлетворяет только рассудочной способности человека, а хотенье есть проявление всей жизни, то есть всей человеческой жизни, и с рассудком, и со всеми почесываниями" (45, 5, 115). Человек может нарочно пожелать себе самое вредное и опасное, чтобы ощутить свое право на поступок, утверждает Достоевский, поступок, проявляющий его личность, его индивидуальность, его свободу.

Поэтому при анализе проблем политического выбора необходимо учесть законы аксиологии, законы иррационально-субъективных ценностных отношений, симпатий и антипатий, любви и ненависти, веры и сомнений, надежды и разочарования.

Мысль о том, что человек не может принять свободы, но откажется от нее и возвратит этот дар, впервые пришла в голову Достоевскому в 1847 году в повести "Хозяйка" (см.: III, 131). Затем эта же мысль звучит в "Братьях Карамазовых" в "Легенде о Великом Инквизиторе": "...Нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается. Но овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть,- говорит Христу Великий Инквизитор, - С хлебом тебе давалось бесспорное знамя: дашь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба, но если в то же вреда кто-нибудь овладеет его совестью помимо тебя - о, тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за тем, который обольстил его совесть. В этом ты был прав. Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорее

109

истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы. Это так, но что же вышло: вместо того чтоб овладеть свободой ладей, ты увеличил им ее еще больше! Или ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла? Нет ничего обольстительней для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее... А между тем то ли предлагалось тебе? Есть три силы, единственные три силы, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их же счастья, - эти силы: чудо, тайна и авторитет" (45, 14, 232).

Особенно остро проблема выбора поставлена в философии экзистенциализма. Полагая, что в рождении и в естественной смерти человек не свободен, поскольку решение о появлении ребенка на свет принимают его родители, а смерть наступает в результате практически не зависящих от человека естественных причин, то философы задаются вопросом: в каких онтологических актах может быть реализована свобода выбора человека? - и приходят к выводу, что по крайней мере в вопросе "жить или не жить?" решение остается за самим человеком. Иначе говоря, вопрос о самоубийстве - вот где человек может принять решение свободно (56, 24). Перспектива не очень радостная, тем более, что все-таки чаще всего к решению покончить жизнь самоубийством человека вынуждают обстоятельства его жизни, то есть опять действуют факторы внешнего принуждения. Осознать или не осознавать их влияние - проблема имеет субъективный смысл.

В природе нет свободы, поскольку нет осознанного выбора, а есть лишь случайность. Я.Э.Голосовкер считал, что "разум не дает положительного определения свободы. Он дает только негативные определения свободы" (34, 131). С этих позиций понимание свободы как "осознанной необходимости" есть пессимистическая, стоическая покорность, осмысленная рационально. "Неверно, что только раб стремится к свободе, что свобода есть мятежное требование слепого в своей ярости раба. Свобода есть условие для творческого существования мысли и для чувства блаженства в жизни. Только свободный радостен вполне" (34, 131). Добавим еще высказывание Гегеля: "Субстанция

11О

духа есть свобода" (31, 3, 25).

Особенно дорога и необходима свобода творчества художнику и философу, без нее они не способны к полнокровному творчеству нового, ока им дороже самой жизни, потому что инстинкт стремления к ценностному абсолюту, к вечности может проявить себя только в условиях субъективной свободы (см.: 34, 132).

Наиболее тонкий анализ проблемы свободы проведен грузинским философом З.М.Какабадзе. Переход "из царства необходимости в царство свободы" (К.Маркс) обусловлен полным удовлетворением первых двух групп в структуре потребностей человека - физиологических и безопасности. Пока человек напуган и голоден, он не может и не хочет быть свободным. Он продаст свою свободу за кусок хлеба и охрану его безопасности, он заинтересован в сильной власти, которая возьмет его свободу и распорядится ею в его интересах. Однако, сильная власть, как правило, пользуется полученной ею свободой в ущерб интересам человека. Удовлетворяя ближние интересы, она не дает ему возможности удовлетворять более высокие потребности, потому что паразитирует на полученном доверии, как об этом писал Л.Н.Толстой. Кроме того, в случае возникновения противоречия между условиями сохранения свободы человека и условиями существования власти власть будет всегда стремится разрешать в свою пользу и в ущерб свободе человека.

По словам З.М.Какабадзе, "в отличие от инертно-индифферентной вещи, человек всегда заинтересован (в широком смысле олова) собой и окружающим миром. Но что значит быть заинтересованным? Быть заинтересованным собой и окружающим миром, это значит чувствовать недостаточность того, что и как есть, и стремится к тому, чтобы было то и так, чего и как нет, т.е. это значит стремиться в каком-то смысле и в какой-то мере произвести изменения в самом себе и в окружающем мире: я заинтересован знать что-либо, т.е. мне недостает этого знания, я не имею этого определенного знания и стремлюсь приобрести его" (55, 9). Путь к свободе - это полоса препятствий, преодолевая которые можно выйти от относительной свободы к оптимальной. Абсолютная свобода, как известно, недостижима и ре-

III

ально не существует. Освободившись от принуждения материально-физиологических факторов, человек обнаруживает факторы социального принуждения. Так, прежде чем решиться на преступление, человек "нуждается в нейтрализации собственной совести с помощью самообмана. Самообман составляет как бы "визу на въезд в мир преступлений" (55, 24).

Свобода - это выбор, это бытие на основе выбора. Высшим критерием выбора является "этическое долженствование", нравственный долг перед человечеством (см.: 55, 28-29). Это, конечно не значит, что человек как индивид должен забывать себя, полностью подчиняясь долгу. Человек раздирается противоречивой устремленностью "к отъединению от остального бытия и, вместе с тем, к объединению с ним". В этом заключается фундаментальная трудность бытия и выбора, которая, как было уже сказано, порождает потребность в самообмане по поводу свободы и несвободы, "по поводу объективной значимости собственного бытия" (55, 30).

Биологическая природа требует повторения, стабильного ритма функций, регулярного удовлетворения потребностей. Человеческая природа через устремление к свободе пытается преодолеть объективно-природное бытие, совершить "прыжок от этого бытия к расширению спектра способов удовлетворения потребностей. Совершая этот прыжок, человек утрачивает опору на объективное бытие, здесь кроется вторая причина боязни свободы. "Человек боится несвободы и "мини-свободы" - страх перед смертью л беспокоящее чувство скуки свидетельствуют об этом: смерть грозит превратить нас а инертно-индифферентную материю, лишенную свободы, и мы, боясь смерти, боимся лишения свободы. Никогда не угасающий в нас призыв жизни есть призыв к самодвижению, к свободе. В виде скуки нас беспокоит наша бездеятельность, т.е. сведение нашей свободы к минимуму, ее нереалиэованность" (55, 27).

Свобода требует деятельности, реализации заинтересованности через творчество нового, преодоление простой повторяемости, установленной природой. Использование свободы для расширения и усиления возможности свободно-творческого бытия, - в этом, по мысли Какабадзе, и заключается "этическое должен-

112

ствование, объективная значимость и ценность, конечный смысл человеческого бытия" (55, 35). Поэтому, можно сказать, продолжает он, что "свобода есть выражение стремления к приобщению к бесконечности" и человек есть "постоянно преодолеваемая ограниченность и конечность в пользу безграничности и бесконечности" (55, 45-47). Таким образом, свобода есть необходимое условия самореализации и подлитого бытия человека.

Blog

Н. А. Римского-корсакова в. М. Пивоев философия и психология политики учебное пособие