Н. А. Римского-корсакова в. М. Пивоев философия и психология политики учебное пособие

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7

Мифы пропаганды

В западной социологии есть довольно точные и откровенные определения понятия "пропаганда": "Пропаганда - это контролируемое распространение сознательно искаженных представлений с целью побудить людей к действиям, отвечающим заранее намеченным целям заинтересованных групп". Или такое: "Пропа-

72

ганда - это создатель иллюзий, играющий на эмоциях", "искусство оказывания влияния, искусство манипулирования" (135, 55). Одна из лучших работ, анализирующих механизмы манипулирования общественным сознанием, написана Г. Шиллером, профессором факультета средств массовой информации университета Калифорнии (158). В ней он анализирует характер и метода политической пропаганды, имеющей целью манипулировать сознанием читателей, зрителей и слушателей, формировать их социальную пассивность (не этим ли занимается сегодня первый канал центрального телевидения под руководством Кравченко?). Для этого созданы и поддерживаются пять основных мифов: миф об индивидуализме и личном выборе, миф о нейтралитете, миф о неизменной природе человека, миф об отсутствии социальных конфликтов и миф о плюрализме средств массовой информации.

Первый миф направлен на поддержание иллюзий о полной личной свободе читателя и слушателя, которые якобы руководствуются во всех своих делах только личным интересом и вправе сделать любой выбор. Второй миф создает иллюзию о нейтралитете, незаинтересованности средств массовой информации, создает видимость объективности подачи информации. Часто это достигается изложением различных точек зрения, даже противоречащих друг другу, без комментариев. Третий миф опирается на фаталистическое представление об объективных законах жизни общества и человека, однотипности характера поведения человека, неизменной его природе, поскольку, как известно, "каждый судит других по себе", - этот принцип и поддерживается в сознании человека. Четвертый миф направлен на затушевывание социально-классовых противоречий и конфликтов, переключение внимания на другие, более частные проблема. И последний миф создает видимость многогранности политической жизни, отражающей интересы различных социальных групп, равного доступа к средствам массовой информации разных политических сил.

Не все из этих мифов работают в информационной сфере нашего общества. Так многие газеты и центральное телевидение затушевывают остроту социальных коллизий, оправдываясь желанием "не подливать масла в огонь" конфликтов, а то и совсем

73

замалчивают некоторые события. В нашей печати принцип оперативности до недавнего времени отодвигался на второй план по сравнению с принципом "проверяемости" (не смешивать с достоверностью) фактов, под которым понимали на практике необходимость согласовывать с заинтересованным ведомством подготовленную к публикации информацию и публиковать лишь с его согласия. Чаще всего таким заинтересованным ведомством выступал партийный орган, стремящийся создать видимость благополучия, не вскрывать и устранять недостатки, а гасить и замазывать конфликты и проблемы. И хотя недавно принят Закон СССР о печати, отменяющий цензуру, ностальгия по ней еще живет в душах многих руководителей, соблазняя на цензурные рейды против не в меру острых органов массовой информации (справедливости ради следует отметить, что и на Западе, хотя политическая цензура отменена давно, существуют различные каналы и методы контроля за средствами массовой информации теми, кто владеет ими или имеет возможность влиять на их существование через рекламу и т. п. средства).

Одним из наиболее стойких принципов, который характерен для нашей политической пропаганды - это максимализм эмоциональных оценок. Если уж хвалить, тан с применением эпитетов "гениальный", "исторический", "выдающийся", а критиковать, так - "злобный", "преступный", "враг перестройки" и т.п., причем не утруждая себя аргументами. Многие вновь созданные газеты и журналы стремятся не только не затушевывать социально-политические противоречия, но, напротив, изо всех сил стараются разжечь эти конфликты, раздувают пламя, которое может охватить все общество.

Но вернемся к выводам Г.Шиллера. Он считает, что буржуазная пропаганда пользуется двумя основными методами для манипулирования сознанием общества через средства массовой информации. Это, во-первых, ф р а г м е н т а р и з а ц и я информационного потока. Это, конечно, не значит, что полностью отсутствует анализ и подробный комментарий. Но программы строятся так, что аналитические передачи адресованы специалистам, а обычная информация, повторяемая многократно, представляет собой пеструю мозаику фантов, понять которую невоз-

74

можно неподготовленному слушателю и зрителю. Во-вторых, это м г н о в е н н о с т ь д о с т а в - к и и н ф о р м а ц и и, что включает в себя элементы домысла, недостоверности, возможность искажения фактов, которые могут быть потом опровергнуты, но цель фальсификации легко достигается, поскольку первичная информация всегда оставляет более глубокий след.

Методология дезинформация мифологизации этим не исчерпывается. Свой вклад в этот опыт внесла и советская печать. Чтобы исказить картину, необязательно извращать факты, достаточно их профильтровать или замалчивать. Правда, это легко достижимо лишь при условии монопольного диктата, контроля за средствами массовой информации. Или процитируем изречение "кремлевского города": "Систематическое повторение так называемых "общеизвестных" истин, терпеливое их разъяснение является одним из лучших средств марксистского "воспитания этих товарищей (не усвоивших марксизма. - В.П.)" (128, 26). Но об этом гораздо раньше и откровеннее говорили фашистские идеологи, внушавшие, что тысячекратно повторенная ложь становятся правдой. А вот какие инструкции давал своим пропагандистам Гитлер, рассказывая о об опыте настраивания немецкого народа на милитаристский лад: "Во-первых, - говорил он,- это постепенная подготовка немецкого народа. Обстоятельства вынудили меня десятилетиями говорить почти исключительно о мире. Только продолжая подчеркивать волю немцев к миру и мирные намерения, я смог шаг за шагом дать немецкому народу... вооружение, которое стало необходимой предпосылкой для следующего шага. Само собой разумеется, что такая десятилетиями проводившаяся пропаганда мира имеет и свои сомнительные стороны: она слишком легко может привести к тому, что в сознании масс укрепится представление о том, что нынешний режим пронизан решимостью и волей при всех обстоятельствах сохранить мир. Это привело бы не только к неправильной оценке целей данной системы... Я был вынужден годами говорить только о мире. Теперь немецкому народу необходимо постепенно психологически перестроится, нужно постепенно разъяснять ему, что есть вещи, которых нельзя достичь мирными

75

средствами, они должны быть достигнуты средствами насилия. Но для этого нужно не пропагандировать насилие вообще, а так освещать народу определенные внешнеполитические события, чтобы внутренний голос народа сам постепенно заговорил о необходимости насилия. Следовательно, нужно так освещать определенные события, чтобы в сознании народа постепенно складывалось убеждение: если препятствия нельзя устранить мирно, их нужно устранить силой, но терпеть их больше невозможно. Эта работа потребовала месяцев, она была планомерно начата, планомерно продолжалась в усиливалась. Многие не поняли ев смысла; многие придерживались мнения, что все это несколько преувеличено. Это те сверхутонченные интеллектуалы, которые не имеют представления о том, как нужно готовить народ к тому, чтобы он стоял несгибаемо даже при сверкании молний и грохоте грома" (8, 100-101).

Известный историк М. Гефтер говорит: "Сталин умер вчера". Но в известном смысле можно оказать, что Сталин не умер. Он, к сожалению, живет в вас. В одних больше, в других меньше. Живет в нас негативный опыт, страх - наследие прошедшей эпохи. Можно назвать это синдромом Сталина, ооциально-психоло-гический феномен феодально-рабской психологии сталинского времени. Проявляется он в обычаях и традициях угодливости и чинопочитания по отношению к чиновникам всех рангов. Потому что да от них зависим, а они от нас нет. И управы на них пока нет. Вот и сгибаем мы привычно головы и улыбаемся подобострастно перед начальством, не в силах преодолеть этот синдром рабской покорности, терпим любое хамство в их стороны, полагая, что им можно. Но и мы по отношению к своим подчиненным позволяем себе распоясаться, привычно ожидая ж от них рабской покорности. Может быть, читатель скажет, что это преувеличение, что это все в прошлом?! Если бы!

Профессор М.А.Киссель сравнивал отношение к человеку в эпоху Ивана Грозного и в XX веке. Царь мог измываться над "трудящимся и нетрудовым элементом", по выражению Кисселя, как ему заблагорассудится, потому что ему было "положено" - он же царь. Аналогичное отношение к злодеяниям Сталина некоторых современных его защитников иначе как рецидивом феодаль-

76

ной психологии не назовешь. Вспомним, что писал в прошлом вене М.Е.Салтыков-Щедрин: "Я - русский литератор и потону имею две рабские привычки: во-первых, писать иносказательно и, во-вторых, трепетать. Привычке писать иносказательно я обязав дореформенному цензурному ведомству. Оно до такой степени терзало русскую литературу, как будто поклялось стереть ее о лица земли. Но литература упорствовала в желании жить и потому прибегала к обманным средствам. Она и сама переполнилась рабьим духом и заразила тем же духом читателей. С одной стороны, появились аллегории, искусства читать между строками. Создавалась особая, рабская манера писать, которая может быть названа езоповскою, - манера, обнаружившая замечательную изворотливость в изобретении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств" (113, 15(2), 185-186). Вот этот синдром Сталина, проявление рабской психологии и живет в нас как наследие прошедшей эпохи. Помните, как А.П.Чехов писал, что ему приходилось по капле выдавливать из себя раба. Думается, что для нас это сегодня - самая актуальная задача.

Интересную попытку анализа современной политической мифологии в духе В.Парето представлена Д.Давыдовым и М.Розиным на страницах газеты "Советская культуре" (43). Авторы считают, что "миф, подобный современному политическому мифу, появляется там, где нужно влияние, где нужно поднять людей на активные действия. Миф не выдумывается сознательно с этой целью, но интуитивно выстраивается по вполне определенным законам. Миф - целенаправлен, каждая его честь имеет особую функцию. Образно говоря, он создан "коллективным бессознательным" народа как обоснование его стремлений, его желаний и его ненависти". При этом миф опирается на три постулата: I) "гонимые", 2) "враг", 3) "на краю". Первые два постулата имеют целью обосновать разведение общества на две полярные группы. Одна является "гонимой", жертвой несправедливости. Другая группа объявляется причиной всех бед и несчастий, причем "враг" характеризуется как "тайный", "хитроумный", "всепроникающий" и наделенный потенциалом "абсолютного зла". Третий постулат обосновывает невозможность компромисса этих

77

полярных сил и необходимость неотложных решительных действий, ибо "завтра будет поздно?

Авторы справедливо считают, что подобного рода мифологические конструкции очень удобны, благодаря их простоте и однозначности. В таком мире легко ориентироваться, распознавать "друзей" и "врагов". "Необходимой почвой для возникновения таких мифов,- пишут Давыдов и Розин, - является общая напряженная ситуация в стране, когда легко поверить в гонимых, врагов и катастрофу и когда хочется верить". Эту почву и подогревает третий постулат мифологического сознания.

В данной статье обнаруживаются характерные черты современного мифологического сознания. Подобного рода мифология бывает тесно связана и опирается на национально-психологические черта того или иного народа, и особенно эта связь очевидна с традициями биполяризации нравственного мира у русского народа на абсолютное добро и абсолютное зло, "Святую Русь" и "Геенну огненную". Очень хорошо об этом пишет Л.Н.Гумилев: "Никто не пошит всего, что -в жизни видел. Это невозможно, не нужно и даже вредно, так как в поле зрения наблюдателя попадаются объекты важные и мелкие, приятные и досадные, воспринятые правильно или искаженно, сохранившиеся полно или отрывочно. Все это неизбежно мешает построить адекватную картину происходившего и оставляет после процесса воспоминания только впечатление, а отнюдь не знание.

Но это еще не самая большая беда. Наблюдатель всегда видит реальные веща - феномены, но не соотношения между ними; он наблюдает элементы систем, а не системные связи, которые, как известно, составляют основу любого феномена, особенно при быстром его изменении. Таи мы считаем горы вечными, потому что геологические процессы относительно человеческой жизни идут медленно, а жизнь насекомых эфемерной, но в обоих случаях мы не правы. Любая системная целостность развивается во времени, и нет ничего неизменного, хотя личная память фиксирует только моменты, создавая аберрацию их стабильности. А это создает заведомую ошибку. Значит, только помнить мало. Надо еще думать!

Но бывает хуже: запоминается не наблюденный факт, а его

78

ошибочное восприятие. Иными словами: не то, что было, а то, что показалось. И нет способов проверки, кроме одного: приемов исторической критики. Это скорее антипамять, однако она дает неплохие результаты, помогая отделить достоверную информацию от сомнительной и заведомо ложной. В древности искусством проверки не обладали - аутентичный текст принимали на веру. Так и родились мифы об Атлантиде, Шамбале, амазонках; морских змеях и, как ни странно, о народах нашей страны.

Беды, порождаемые мифами, то есть предвзятыми мнениями и переходящими ошибками, неисчислимы. Одна из главных заслуг Науки - в ее способности вскрывать застарелые предубеждения, никогда не доказанные и как будто не требующие доказательств. Это значит, что Наука уничтожает ошибки Памяти, а когда она не в силах это осуществить, то торжествует Ложь и течет кровь" (40, 218). Правда, Л. Н. Гумилев миф понимает несколько узко, однако его точка зрения заслуживает внимания и размышления. Интересные мысли высказывает Г.Х.Шенкао, анализируя функции мифа в современном западном сознании: "Основными способами сотворения такой формы квазимифов являются; I) введение традиционных мифологических сюжетов в ткань социально-философской теории; 2) мифологическая интерпретация истории; 3) упрощение великих произведений искусства до уровня комиксов; 4) внедрение в религиозные проповеди злободневных мирских тем и теорий; 5) отождествление местных мифов с национализмом; 6) толкование человеческой природы как неизменной; 7) противопоставление духовной культуры Востока и Запада. Квазимиф, таким образом служит средством социальной ориентации, угодной буржуазии, является формой буржуазной политической пропаганды. Политико-практическая направленность и опасность квазимифа заключается в том, что он социально организует и интегрирует массы, т.е. он полифункционален" (155, 20-21). Однако и эта позиция грешит некоторой односторонностью, обнаруживая лишь негативный потенциал мифологического сознания.

Часто в печати фиксируется удручающий, по мнению авторов процесс смены одних мифов другими: "Так, на смену мифу

79

о счастливых, непогрешимых десятилетиях Советской власти, о ее постоянных всемирно-исторических победах явился миф о некоем черном провале, зиянии, даре, поглотившей баз смысла, без славы судьбы миллионов людей, саму российскую истории. На смену мифу о сказочном дружном расцвете советских социалистических наций и самой первой, старшей из них - русской пришел миф о духовной и всяческой деградации русского народа, о злонамеренной, истребительной акции против него, начатой авантюристами инородцами еще в 1917 году, если не раньше... Вместо обожествленного Ленина, самого человечного из -людей, нам предлагают теперь Ленина-тирана, изверга человеческого рода» ответственного к тому же за все, что случилось после него, даже за фальшивую любовь к нему его мнимого "верного ученика" (44). При этом высказывается наивное упование, что наступит время, когда можно будет освободиться от всех мифов, достичь полной правды. Это всего лишь еще одна иллюзия, мечта рационального сознания, следствие гносеологического фетишизма или гностицизма, абсолютизации монизма в общественном сознании.

Нужно избавиться от неверного представления, будто миф и мифология есть однозначно негативные явления в общественном сознании, что миф всегда несет только врозь и бедствия. Есть мифы темные и светлые, есть мифы, возвышающие человека и народ, но есть мифы, натравливающие один народ на другой, мифы человеконенавистнические, злые, поэтому разные мифы зазывают в себе, естественно, разное отношение. Но самое главное - в чьи руки попадает тот или иной миф и каким целям он служит. Поэтому в той мере, в какой это возможно, человечество должно регулировать функционирование иррациональных мифологических компонентов общественного сознания, обеспечивать повышение уровня духовности человека и человечества. Как справедливо писал А.В.Гулыга, "от мифа уйти нельзя, да и незачем к этому стремится. Миф может стать опасным, если наполнен враждебным человеку содержанием я бесконтрольно господствует над сознанием. Миф выигрывает, подчиняясь мудрости, сливаясь с ней, он приближает мудрость к жизни, к действию — во имя человека, для его блага" (38, 174).

80

Таким образом, можно подытожить - для чего нужен политический миф:

- миф является способом освоения действительности;

- миф создает иллюзию единства народа с властью, поскольку они объединены в мифе единой целью и движением к ней;

- миф не допускает критической рефлексии, значит обеспечивает прочность и незыблемость идеологии и политических структур;

- миф служит духовно-психологической опорой политическому режиму, позволяющей манипулировать сознанием масс;

- миф играет роль смысла истории для социальной группы, общества или этноса на определенном этапе история, может играть роль смысла жизни для индивида, входящего в эту общность;

- миф служит приводным ремнем, побуждающим к действию ради навязываемых целей;

- миф создает обнадеживающую картину мира, примиряя человека и массы с "временными трудностями" и бедствиями, является убежищем от иррациональных страхов, незримых социальных опасностей и врагов.

81

психология толпы

"Страх, не менее могущественный, чем гордость, производит то же действие: он создает призраки, населяет ими кладбища, в сумраке леса представляет эти призраки глазам испуганного путника, овладевает всеми способностями его души, не оставив ни одной свободной, чтобы увидеть нелепость причин столь напрасного страха" (К.А.Гельвеции).

В конце прошлого века в книге "Психология народов и масс" Г.Лебон писал: "В настоящее время великие идеи, которыми жили наши предки, стали расшатываться; они потеряли всякую прочность, и вследствие этого глубоко поколебались также и все учреждения, опирающиеся на эти идеи. В то время, как каши древние верования колеблются и исчезают, старинные столпы общества рушатся друг за другом,- могущество масс представляет единственную силу, которой ничего не угрожает, и значение которой все увеличивается. Наступающая эпоха будет поистине эпохой масс". Особенно большое значение массам придавали классики марксизма-ленинизма. Вот что писал, например, В.И.Ленин: "Политику в серьезном смысле слова могут делать только массы, а масса беспартийная и не идущая за крепкой партией есть масса распыленная, бессознательная, не способная к выдержке и превращающаяся в игрушку ловких политиканов, которая являются всегда "вовремя" из господствующих классов для использования "подходящих случаев" (75, 24, 66). Что же такое "масса" и как реализуется ее возрастающее значение? Можно ли ею управлять?

Человек и масса

В структуру самосознания личности входит представление

82

о своеобразном психологическом суверенитете. Каждый человек имеет право на сохранение в сокрытости от чужих глаз самых сокровенных чувств и мыслей, которыми он может поделиться только с самым близким, надежным другом или подругой, доверенным человеком. Он посчитает недопустимой бестактностью любые действия чужих, посторонних людей, направленные на предание гласности этих интимных и сокровенных уголков души человека, на вмешательство в частную жизнь. Такое нередко происходит, если в чужие руки попадают письма или личный дневник. Но в понятие психологического суверенитета входит также некоторое пространство, в которое нельзя входить без согласия человека (примерно на расстояние вытянутой руки), ибо пребывание в этом пространстве может рассматриваться как "близость". Приближение к себе есть знак особого доверия, если же человеку не доверяют, то его не подпустят к себе, опасаясь возможных действий, могущих принести ущерб. Э.Канетти, австрийский писатель, называет это чувство "страхом перед касанием". Однако единственное место, где человек как бы отключает свой психологический суверенитет - это масса, под которой здесь понимается любое скопление людей. Правда, и здесь, прежде, чем включиться в массу, он оценивает эмоциональный потенциал массы. Если это враждебная к нему масса, тс он постарается избегнуть встречи с нею и остережется входить в нее. Доверие и здесь является условием снятая страха перед касанием.

Поскольку в массе все равны, то, входя в массу, человек передоверяет ей заботу о своей безопасности, защите суверенитета, прав и свобод. У массы коллективный суверенитет, потому что в массе нет индивидов, они сливаются в единое целое, действуют заодно. "Это единственная ситуация, - пишет Канет-ти,- когда страх преобразуется в нечто противоположное. Тесная масса, где одно тело прижато к другому, плотна также и в своем духовном строении, ибо человеку неважно даже, кто на него "давит", так как человек включен в массу и прикосновение его уже не страшит. Здесь все равны друг другу. Никакие различия не принимаются во внимание, даже различия полов. Тот, кто ко мне прижимается, таков же, как я сам. Я ощущаю его

83

так же, как самого себя. Все оказывается как будто происходящим внутри единого тела" (57). Канетти полагает, что человека в массу гонит страх. Сплачиваясь в толпу, растворяясь в ней, человек чувствует себя в большей безопасности.

Масса людей собирается случайно или созывается, организуется преднамеренно. Различаются открытая и закрытая массы. Открытая масса стремится расти, потому что к ней притягивает ориентировочный рефлекс, любопытство, и растет она до тех пор, пока не исчерпывается причина, вызвавшая сбор людей, тогда масса распадается. Закрытая масса ведет себя иначе. Ее величина определяется размерами пространства, где масса собирается, а также регламентируется принимаемыми этой массой нормами, правилами. Закрытая масса имеет постоянно созываемое, периодически повторяемое существование. Основные свойства массы, по определению Канетти, следующие: I) масса хочет постоянно расти; 2) внутри массы господствует равенство; 3) масса любит плотность; 4) массе нужно направление (57, 405-406).

Канетти различает также медленную и быструю массу, имея в виду темп и ритм деятельности и движения. Думается, не менее важно различать массу "холодную", "теплую" и "горячую". Это различение связано с эмоциональным состоянием, настроением массы. Холодная масса - это группа людей, большая или маленькая, спокойно или даже равнодушно обсуждающая какие-то вопросы, не испытывая к ним своего большого интереса, равнодушно созерцающая какой-то объект, поскольку событие не затрагивает их непосредственно. Более типично поведение "теплой" массы, выражающей сопереживание, сочувствие происшествию. Можно представить себе массовый праздник, карнавал, где всеобщее веселье, шутки, розыгрыши создают атмосферу свободную и демократическую. И, наконец, "горячая" масса - это толпа, взбудораженная каким-то известием, разогретая каким-то сильным эмоциональным порывом, гневом, возмущением, яростью, ненавистью.

84

Толпа и вождь

Масса людей при некоторых условиях может превращаться в толпу. Как мы уже отмечали, это быстрая, обычно открытая (реже закрытая) масса, заряженная некоторой сильной эмоцией и достигшая состояния "горячей" массы. Широко известно такое явление массового сознания и поведения как паника (см.: 126, 293-298). Само слово произошло от имени древнегреческого бога Пана, который мог, разгневавшись, наслать безумие на стадо овец или коз и погнать их в пропасть. Подобное явление возникает в массе в результате получения неожиданного известия, эмоционального взаимозаражения в условиях дефицита информации по животрепещущим вопросам. Например, крики "пожар" в кинотеатре. Что такое толпа?

В работах социологов и психологов конца XIX века Г.Лебона, Г.Тарда, З.Фрейда, С. Сигеле и других описаны характерные черты толпы, зараженной и возбужденной сильным аффектом, эмоциональным потенциалом. С.Сигеле определяет толпу тая: "...Толпа представляет из себя человеческий агрегат, разнородный по преимуществу, так как она составлена из индивидов обоего пола, всех возрастов, классов, социальных состояний, всех степеней нравственности и культуры, и по преимуществу же неорганический, так как ока образуется без предварительного соглашения, произвольно, неожиданно" (118, 17). Одна из интересных и непонятных особенностей толп - это ее внезапная организация, хотя как будто бы не было никакого предварительного стремления у общей цели» Коллективное сознание толпы Сигеле называет "душой толпы" (118, 23).

По характеру доминирующего поведения различают четыре вида толпы: I) случайную(любопытные, собравшиеся поглазеть на какое-либо происшествие); 2) экспрессивную (масса, сплоченная сильной эмоциональной реакцией); 3) конвенциональную (болельщики на стадионе); 4) действующую (среди которых можно выделить толпу, охваченную бунтом, агрессивными настроениями, поисками спасения или экстатическую) (см.: 126, 289-290).

По наблюдению Лебона, толпа может быть жестокой, но

85

она в то же время альтруистична. Отдельный человек монет быть альтруистом или эгоистом, но толпа обычно руководствуется идеями высшего и общего блага (см.: 73, 53).

Несколько иначе трактует эту черту толпы Сигеле: "Толпа - это субстрат, в котором микроб зла развивается очень легко, тогда как микроб добра умирает почти всегда, не найдя подходящих условий жизни" (118, 42). Пытаясь понять причины этого, он пишет далее: "Злоба - качество более активное, чем добродушие, ибо класс злых состоит из тех, кто желает нанести другим вред, тогда как класс добрых составляют люди, не желающие другим зла (люди пассивные) и затем, вообще, такие, которые не только никогда не причинили другим зла, но которые желают делать добро и делают его, но легко понять, что пассивная доброта не может влиять на толпу и руководить ею: эти отрицательные качества делают пассивно добрых людей слепыми орудиями тех, кто сумеет одержать верх.

Что же касается до активно добрых, то их влияние встречает массу затруднений, так как если они попытаются вмешаться, реагировать против влияния злых, если они захотят восстановить спокойствие, то очень часто наткнутся на превратное толкование своих мыслей, на обвинения в трусости или в чем-нибудь еще более худшем" (118, 46).

Теория "подражания-внушения", развитая Г. Тар-дом, помогает понять, что же происходит с человеком в толпе. Сигеле писал, что толпу, изначально состоявшую из порядочных людей, развращают хулиганы и подонки, которые примешиваются к толпе и толкают ее на преступные действия (118, 65). Анализируя причины внушения я заражения, наиболее ярко проявляющиеся в толпе и превращающие ее в единое целое, Сигеле ссылается на книгу Эспинаса "Социальная жизнь животных". Один вид возбужденного какой-то эмоцией животного оказывает заражающее влияние на других животных этого вида, это заражение происходит инстинктивно (118, 36-37).

Существует психологический закон, утверждает Сигеле, согласно которому "интенсивность душевного движения возрастает прямо пропорционально числу лиц, разделяющих это движение в одно и то же время и в одном и том же месте (118, 53). Поэ-

86

тому, по словам Лебона, "...индивид в толпе приобретает, благодаря только численности, сознание непреодолимой силы, и это сознание позволяет ему поддаться таким инстинктам, которым он никогда не дает волю, когда он бывает один. В толпе же он тем менее склонен обуздывать свои инстинкты, что толпа анонимна и поэтому не несет на себе ответственности. Чувство ответственности, сдерживающее всегда отдельных индивидов, совершенно исчезает в толпе" (71, 168). Особенно если толпа состоит из людей, находящихся в состоянии алкогольного опьянения, которое, как известно, снимает социальные тормоза и снижает чувство ответственности за свои действия. Об этом говорил в своих устных рассказах известный кинорежиссер М.Ромм: "В отдельности пчела представляет собой совсем иное существо, чем пчелиная семья: пчелиная семья мудра, а единая пчела - глупа как пробка. А у человека иной раз получается наоборот. В отдельности человек интересен и умен, а в толпе появляется огромная многоголовая свинья или огромное многоголовое животное, зверь".

Продолжим мысль Лебона: становясь частью толпы, человек как бы спускается на несколько ступеней вниз по лестнице цивилизации. Сам по себе он может быть культурным человеком, в толпе он - варвар, некое инстинктивное существо. Он легко проявляет склонность к произволу, буйству, свирепости, но одновременно и к энтузиазму, и героизму, как это свойственно первобытному человеку (см.: 71, 170). Эмоциональная напряженность приводит к блокированию нормативно-контролирующих функций сознания, и человек переходит на инстинктивные программы поведения. Как писал З.Фрейд, толпа легко поддается внушению, она легковерна, не способна к самокритике, невероятное обычно для нее не существует. Она мыслит воображаемыми картинами, логика которых сравнима с логикой сновидений (что мы назвали аксиологикой), которая "не замечает* противоречий. Чувства толпы очень просты и сильны, поэтому она не знает ни сомнений, ни колебаний. Толпа немедленно переходит к самым решительным действиям, "высказанное подозрение превращается у нее тотчас в неопровержимую истину, зародыш антипатии - в дикую ненависть" (143, 107). Однако Сигеле, они-

87

раясь на опыт гипноза, считает, что внушение может заставить человека в толпе совершать не любые действия, но лишь те, которые не встречают со стороны человека сильного сопротивления, обусловленного его опытом, его нравственными принципами (см.: 118, 94).

Поскольку толпа тяготеет к крайностям, то она возбуждается только чрезмерными стимулами. Тот, кто хочет влиять на нее, не должен стремится к логической обоснованности своих аргументов; ему необходимо изображать самые яркие картины, преувеличивать их и повторять все время одно и то же (см.: 143, 107). Это интуитивно чувствовал Сталин, который свои выступления и статьи всегда писал предельно просто, доступно и понятно для людей с невысоким интеллектуальным развитием. Ленин часто в своих выступлениях в разных вариантах повторял одну и ту же мысль, стремясь сделать ее более доходчивой. "Так как масса не сомневается в истинности или ложности своих аргументов и имеет при этом сознание своей силы, то она столь же нетерпима, как и доверчива к авторитету. Она уважает силу и мало поддается воздействию доброты, означающей для нее лишь своего рода слабость. Она требует от своих героев силы и даже насилия. Она хочет, чтобы ею владели, чтобы ее подавляли. Она хочет бояться своего властелина. Будучи в основе чрезвычайно консервативна, она питает глубокое отвращение ко всем новшествам и успехам - и безграничное благоговение перед традициями" (143, 107).

На толпу производят огромное впечатление некоторые слова, символизирующие общие ценности, вроде "правды", "справедливости" или некоторые имена, ставшие символами каких-то национальных или социальных движений, добродетелей и надежд. Толпе не нужна истина, она требует иллюзий (см.: 143, 108). У толпа сильна жажда, потребность повиноваться вождю, вожаку, который должен сам горячо верить в некую идею и зажигать этой верой массы, должен обладать сильной волей, передающейся от него безвольной толпе. Такие требования предъявлялись в свое время к шаману. Он должен был уметь управлять толпой. Как пишет В.Бейлис, функции колдуна - "не только в р а з р е ш е н и и конфликтной ситуации (которая сама по себе

88

сложилась без его участия), но и в создании конфликта (когда таковой необходим для изживания воинственных настроений)" (II, 580-582).

Коль скоро толпа руководствуется иррациональными импульсами, то взывать к разуму толпы - малоэффективный способ ее образумить. Не благоразумие, а высшие идеалы - вот что ведет толпу. Жертвенность во имя высшей цели. Толпе нужен идеал и вера в него, но эту веру нужно зажечь. Если созрели соответствующие условия, то вдохновенный оратор сыграет роль спички, которая воспламенит толпу огнем фанатичной веры. Толпа может поддерживать самые реакционные, одиозные режимы, тиранов и диктаторов, если они сумели ей понравиться, угодить толпе (см.: 73, 150). Чтобы воздействовать на толпу, нужно уметь влиять на ее чувства, особенно чувства бессознательные, и никогда не обращаться к разуму (см.: 73, 148).

Сигеле приводит случай, происшедший в Париже во время холеры 1832 г.: "...Двое неблагоразумных пустились бежать, преследуемые тысячами взбешенных людей, обвинявших их в том, что они дали детям отравленную тартинку. Оба преследуемые второпях бросились на гауптвахту, где и укрылись; но караульная в одно мгновение была окружена толпой; посыпались угрозы, и никто тогда не был бы в силах остановить убийство двух несчастных, если бы полицейскому комиссару Жакмену и старому гражданскому чиновнику Генрики, находившемуся там, не пришла в голову счастливая мысль разделить между собой тартинку и съесть ее на глазах всей толпы. Это присутствие духа возбудило тотчас же в толпе смех, взамен ярости. Так мало подчас нужно, чтобы довести ее до бешенства, или... успокоить" (118, 75).

Фрейд, ссылаясь на Мак-Доугала, характеризует толпу в целом: "она чрезвычайно возбудима, импульсивна, страстна, непостоянна, непоследовательна, нерешительна и при этом очень легко переходит к крайностям; ей доступны только более грубые страсти и более простые чувствования; она чрезвычайно внушаема, легкомысленна в своих рассуждениях, стремительна в своих мнениях, восприимчива только к простейшим и несовершеннейшим выводам и аргументам. Ее легко направлять и устрашать,

89

у нее нет сознания виновности, самоуважения и чувства ответственности, но она готова перейти от сознания своей силы ко всяким преступлениям, которых мы можем ожидать лишь от абсолютной и безответственной силы. Итак, она ведет себя скорее как невоспитанный ребенок или как страстный, вырвавшийся на свободу дикарь в чуждой ему ситуации; в худших случаях поведение массы похоже всего на поведение стада диких зверей, чем на толпу людей" (143, 109-110).

Если пытаться свести все эти характеристики вместе, то можно сделать такие выводы. Толпа имеет следующие социально-психологические черты: анонимность; подчинение индивида единому целому; безответственность и иллюзия безнаказанности; иллюзия силы; заразительность оценок и их упрощение до примитива; снижение уровня культуры индивида в толпе; догматизм и нетерпимость; фанатизм и экстремизм; склонность к мифотворчеству; доверчивость; несамокритичность, склонность к лести в свой адрес; готовность подчиняться вожаку, угадавшему настроение толпы, сумевшему овладеть ею, понравиться; благородство, альтруизм, деяния во благо общества, но и легкая возможность подмены идеалов.

Blog

Н. А. Римского-корсакова в. М. Пивоев философия и психология политики учебное пособие