Название: Хроноворот моей памяти

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Название воркшопа, 141.03kb.
• Классный час приглашаются папы, дедушки. На доске оформлена выставка «Герои в моей, 86.75kb.
• Светлой памяти моего друга, моей жены, посвящаю эту вещь, последнюю, над которою, 790.87kb.
• Доклад на тему «История моей семьи», 44.14kb.
• Оптимизация подсистемы памяти ядра ос linux для вк эльбрус-3s с поддержкой numa, 72.52kb.
• Краткое содержание Общее представление о памяти. Понятие о памяти. Значение памяти, 621.95kb.
• 1. Общие представления о памяти. Круг явлений памяти, 754.68kb.
• Название мероприятия, 48.25kb.
• Жди меня. Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины, 16.21kb.
• Название Спецификация, технические характеристики, 574.12kb.

23А.
Название: Хроноворот моей памяти
Автор: Tasha911
Беты: Jenny, Keoh, Хвосторога, Mallin
Жанр: драма, фантастика, приключения
Пейринг: ГП/СС
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет "Гарри Поттера" принадлежат Дж.К. Роулинг. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Предупреждение: AU, ООС. Многочисленные смерти и реинкарнации персонажей, осознанное искажение автором легенд. Не слишком цензурная брань. Сомнительное, но все же согласие.
Саммари: Сложно одну жизнь прожить без сожалений, а девять? И что если это не предел?
Примечание: Фик написан на конкурс "Хроноворот" на "Астрономической башне".
Номинация: Авторский фик
Скачать фик одним файлом можно здесь.

 

 

Рука медленно скользит по призрачному экрану, и одна страница моего личного дела сменяется другой. Подушечки пальцев быстро пересыхают, но девушка вряд ли лизнет их, как бывало раньше. Какая из прожитых жизней обогатила меня этим воспоминанием? Не первая… Точно не та, первая. Кажется, тогда она очень трепетно относилась к книгам. На электронные носители это чувство, похоже, не распространяется. Да, я вспомнил теперь со всей ясностью, когда именно она при мне облизывала пальцы. Это было второе рождение. Воспоминания тогда настигли меня вместе с письмом из Хогвартса. К тому моменту, когда судьба столкнула меня с ней, я уже перестал чему-либо удивляться. Спросил по привычке: "Мисс Грейнджер?". Она лишь изумленно взглянула и сказала, что я ее с кем-то перепутал. Это не было разочарованием, я уже понял, что одинок в своем наказании. Я ответил, что обознался, она кивнула и, лизнув палец, внесла мой заказ в электронный блокнот, а через положенное время принесла тарелку с куриными крылышками и кружку пива. Интересно, сейчас эта судья Инквизиции, затянутая в военную форму Союза, сможет вспомнить, что такое "пиво", или ей нужно будет открыть файл с историческими данными, чтобы посмотреть значение незнакомого слова?

– Дэвид Морстон, известный также как Северус Снейп. Странный выбор псевдонима. – Она вообще ничего не смыслит в выборе, что же до по-настоящему странного желания оставаться собой.… В нем я сам пока не до конца разобрался. – Тридцать семь задержаний. – Удивление. Она смотрит на меня как на привидение. – Тридцать семь приговоров и тридцать семь побегов.

– Я не люблю умирать, судья Аманда Питерсон. – С равнодушием разглядываю золотые нашивки на ее алой форме. Цветам она не изменила.

И правда, зачем? Для меня смерть все равно никогда ничего не меняла. От жизни к жизни мир становился все дерьмовее и дерьмовее, и было уже неважно, кто именно проклял меня этой памятью – я сам или какие-то жестокие божества… Главное – что однажды эта планета будет уничтожена. Не какими-то газами в атмосфере, не глобальным потеплением, а противостоянием людей с теми, кого они называют демонами или нелюдями. Тогда останется только пустота, в которой новая жизнь уже не сможет возродиться. Звездная пыль.… В ней растворится даже такое никчемное существо, как Северус Снейп, и в этот миг, наконец, порвется та цепь воспоминаний, на которую я посажен.

– В вашем случае приговор очевиден, и мы не станем тратить лишнее время на формальности.

Это больно. Страх людей, интересы которых она представляет, тоже очень болезненный, я даже сочувствую им, хотя именно мои кости пробивают надежные титановые штифты. Они тонкие. Если их вынуть – можно будет двигаться, но медленно и осторожно. Какая ирония… Осужденный должен дойти до места казни, но при этом желательно, чтобы он не отличался повышенной резвостью. Запястья, локти, плечи, лодыжки, колени и бедра. Я кукла, только вместо шарниров мастер зачем-то вставил иголки. Страх? Ну да, еще в первой своей жизни я понял, что именно он делает людей садистами.

– Как вам будет угодно. – Улыбаюсь, она вздрагивает. Для нее такая реакция непривычна.

Не удивляйся слишком сильно, девочка. В первый раз я тоже орал, проклиная палача, который сверлил мои кости. Нет, сначала сжимал зубы так, что они едва не превратились в крошево, а потом все же закричал. Все кричат, наверное, от неожиданности. Но зачем мне объяснять ей, что к боли можно привыкнуть? Что ощущения от этого приятнее не становятся, но, по крайней мере, отсутствует удивление, потому что ты точно знаешь: и это тоже можно пережить. Так пропадает желание кричать.

Голос девушки равнодушен, когда она произносит приговор. Слишком много слов, каждое из которых я знаю наизусть и мог бы продекламировать куда более артистично. Интересно, как давно она знает, что она такая же, как мы? Демоны и нелюди – десяткам эта девочка рассказывала, как именно исчезнет их магия. Она спит ночами? Как часто вздрагивает от страха, думая о том, что однажды не удержит эту силу в себе, и она вырвется из-под контроля? Она осознает, что придет день, когда ей самой кто-то сухим и равнодушным голосом скажет: ты обречена? Или ей нравится гнать от себя эти мысли, давить тлеющую в сердце искру тяжелыми форменными ботинками? Она не справится. Никто не справляется. Я черный кот, который доживает свою девятую жизнь, очень хочется надеяться, что последнюю, но веры в это мало. Прошло около тысячи лет с того момента, когда, возродившись первый раз, я вскоре вспомнил все, что происходило в моей прошлой жизни. Наверное, это делает меня в некотором роде экспертом. Пять раз я встречал разные вариации Гермионы Грейнджер. Эти девушки были веселыми и озлобленными, счастливо смеялись или могли выругаться так, что краснели стоящие рядом мужчины. Только одно их всех объединяло – они всегда оставались настоящими ведьмами. Душу не перекроить в угоду обстоятельствам. Я знаю, сам не раз пробовал.

– …утилизировать.

Господи, слово-то какое подобрали! Мне каждый раз хочется смеяться во все горло, когда я его слышу. Мало того, что нас выкинули на свалку жизни, так еще и стремятся переработать. Я знаю, во что. Видел волшебников, которые оказались менее удачливы, – печальное зрелище. Мы честнее, потому что просто убиваем магглов. Она называет дату исполнения приговора. На третьи сутки после оглашения. Лучше, чем ничего. Я знаю, что такое "ничего". Однажды их адская машина не была занята, и мне сказали "немедленно". Тогда при побеге мне пришлось прикончить десяток охранников, а я так и не научился лишать жизни с равнодушием, просто потому, что так надо.

Мужчина-палач мне не знаком. Я, наверное, давно свихнулся, если бы меня окружали только знакомые, уже изученные души и лица. Он подносит к каждому из стержней, которые удерживают меня в кресле, машину, похожую на цилиндр. Она медленно вытягивает их. Выглядит это отвратительно, словно толстый червяк пожирает своих же детей. Ощущения лучше вообще не оценивать. Девушка смотрит с любопытством. В прошлых жизнях Гермиона Грейнджер определенно нравилась мне куда больше. Что-то заставляет скривиться. Надеюсь, это ирония, а не судорога. Легкое движение рукой, чтобы оценить ее подвижность, и я тут же получаю удар электрошоком от второго палача, который во время оглашения приговора стоял за моей спиной. Поторопился. Надо было подождать с оценкой собственных ощущений. От полученного разряда сердце пропускает пару ударов, мысли путаются, челюсти сводит, и меня начинает тошнить. Сколько дней я не ел? Не помню. Медленно дышу ртом, откинув голову на жесткую спинку пыточного кресла, пытаясь вернуть себе хоть какое-то подобие контроля над телом, и не смотрю, как освобождают мою вторую руку.

Едва вынут шестой штифт, как безвольные окровавленные запястья уже обхватывают тяжелые кандалы. В сплав металлов добавлены прах дракона и слезы вейл. Надежная вещь. Правильно, воевать с такими, как мы, можно только не менее демоническими методами. Они много знают о нас. Мы сами позволили им узнать все это. Не я лично, разумеется, но от этого как-то не легче. Неважно, кто первым выкрикнул: "Давайте дружить с магглами!". Главное – что все, кто этот призыв услышал, не забросали тут же безумца камнями.

Девушка из прошлых жизней подносит большой палец к крошечному экрану между тяжелыми браслетами. Противный писк – и металл впивается в плоть, но он холодный, и это даже приятно. Палач повторяет процедуру еще шесть раз, и тот, кто стоит за спиной, дергает меня за плечо, помогая встать на ноги. Когда-то я считал, что кресло для допросов в Визенгамоте – вещь совершенно негуманная. Что ж, мои взгляды претерпели существенные изменения.

– Хорошо хоть на кол вы пока не сажаете.

Тот, кто удерживает меня на ногах, намеренно давит пальцами на рану, а может, просто меняет захват, чтобы было удобнее резко развернуть меня и ударить в челюсть, наказывая за дерзость. Некоторые из них еще любят бить руками. Меня это не удивляет. Для определенных складов ума очень важно не только причинить боль, но и почувствовать, что именно ты ее причиняешь. Стараюсь расслабиться, чтобы голова ушла в сторону при ударе. Вправлять челюсть менее болезненно, чем лечить перелом.

От очередной травмы меня спасает то, что девушка-судья смеется. Пытаюсь понять, над чем именно. Ей кажется забавным, что в такой момент жизни я переживаю за собственную задницу? Впрочем, ее веселье прекращается довольно быстро, и она сухо, по-деловому замечает:

– Ну почему же? Вампиров сажаем.

А в Англии еще не перевелись вампиры? Для меня это откровение. Я, кажется, уже в прошлой жизни ни одного не встречал. Аманда… Мне очень хочется думать, что передо мной стоит именно Аманда, но я не могу. Это какая-то особенность мышления. Я помню их теми, из прошлого. Как бы я ни старался, мне никогда не удается до конца принять их новыми. Однажды я пытался. Кажется, это было в третьей жизни. Почти два года я провел бок о бок со смелым, решительным, добрым и в меру словоохотливым парнем, который когда-то был моим студентом Драко Малфоем. Он оказался во всех отношениях приятным человеком, но я никак не мог избавиться от "взгляда из прошлого", подсознательно ища в нем слабости и червоточины, в результате чего наше приятное партнерство распалось. Моя память напоминает хроноворот, который все время отбрасывает меня назад. Все мои попытки добиться чего-то в настоящем проваливаются одна за другой. Хотя нет, я лгу сам себе, даже не пытаясь добиться перемен. Мне бы просто дождаться того часа, когда все, наконец, закончится. Я чувствую, что уже скоро. Эта планета с каждым днем все больше напоминает мне обглоданный скелет. Волдеморт когда-то мечтал о войне с магглами… Интересно, как бы он отреагировал, узнав, что мы терпим поражение? Ни разу за минувшие восемь жизней я не встречал его, так что спросить не довелось. Похоже, с разделением души он все же немного переборщил. Судьба никому не дает шанса жить вечно, в ее духе скорее покарать чем-то вроде бессмертной памяти.

– Уведите.

Двери в серую комнату с неуютным металлическим креслом, прикрученным к полу, и монитором, похожим на стекло восьмиугольной формы, установленным на конструкцию, напоминающую треногу, открываются со скрипом. Механизм заедает, и тот, кто держит меня за плечо, вынужден пройти вперед и резко дернуть одну из створок. Интересно, магглы понимают, что разрушают не только наш, но и свой мир?

Я оглядываюсь. Девушка стоит и с интересом изучает уже новое личное дело. На меня из-за ее спины смотрят зеленые глаза на худом изможденном лице. Растрепанные темные волосы лишь подчеркивают прозрачную бледность кожи и тени под глазами. Я чувствую привкус желчи во рту. Можно было предугадать, что скоро это случится, потому что случается каждую гребаную жизнь. От этого прошлого я бегу, но оно настигает меня. Снова и снова… Рок, напоминание, а ведь я даже не понимаю, о чем именно. Гарри Поттер есть в каждом круге ада. Почему судьба так щедра на что-то мучительное и ненужное? Я не всегда успевал сбежать, едва заметив его в толпе. Иногда мне приходилось с деланным равнодушием пройти мимо, задев его плечом, и лишь потом увеличить скорость шагов, пока они не сорвутся на бег. Как же я хотел освободиться именно от него … Получалось. Всегда получалось. Но была новая жизнь – и очередная встреча. Она запоминалась, как ничто другое, отравляя до самого дна мое и без того мучительное существование. Я не хотел, чтобы он появлялся, но всегда знал, что он снова придет.

 

***

Мне даже не нужно поднимать глаза на дверь, чтобы понять, кого именно только что втолкнули в камеру. Может, однажды судьбе наскучит издеваться над магом по имени Северус Снейп, но определенно не в этот день. Шаркающие шаги – так мог бы передвигаться старик. Наверное, у него это первый раз. Впервые всегда больнее. Я знаю всего шесть магов, которым удалось сбежать из застенков Инквизиции Союза, и только одному безумцу везло, или не везло, это зависит от того, как посмотреть на ситуацию, тридцать семь раз. Так что в этом вопросе я тоже считаю себя кем-то вроде эксперта.

Стонет, садясь на прикрученную к стене кушетку из какого-то искусственного материала. Я открываю глаза и тут же проклинаю себя за это.

– Простите, – хрипло, словно от криков он сорвал голос. На скуле свежий кровоподтек, на шее – след от электрошока, и, кажется, у него выбито плечо. Точно первый раз. Здесь быстро учат правила и стараются лишний раз не нарываться на неприятности. – Я вас разбудил?

Разумеется, на его лице нет ни тени узнавания. Хоть тут судьба обошлась без лишней жестокости. Похож… Так похож на того, первого, что у меня сбивается дыханье. Я отчего-то всегда их узнаю, как бы ни менялся цвет волос, глаз, кожи… Они словно все помечены, но сейчас срабатывает даже не мое чутье. Сходство дивное, неправильное какое-то сходство. Нос, скулы, растрепанные волосы, рваная линия ресниц… Я все это слишком хорошо помню. И мне совершенно не хочется это вспоминать. Снова опускаю веки. Пусть он лучше на самом деле считает, что в этом проклятом месте можно спать. Лишь бы не смотрел так… Непривычно. С сочувствием, как на товарища по несчастью. Ничего не хочу знать о таких его взглядах. Не нужны они мне, и никогда нужны не были.

Хорошо, что не говорит ничего, принимая мое равнодушие как должное. Устраивается на койке, старается не стонать, наверняка кусая губы. Он всегда был к ним беспощаден, когда пытался скрыть боль. О чем я думаю? Мне нужно рассуждать о том, как сказывается наличие соседа по камере на моем плане побега. Вот так беспредметно. Он просто лишний человек. Я смогу снова уйти от тех воспоминаний. Получалось же восемь раз, и в девятый все пройдет как надо. Держаться подальше от Гарри Поттера теперь тоже является моей способностью.

Одна жизнь рядом с человеком по имени Альбус Дамблдор не проходит ни для кого даром. Я умею выживать, а это все, что сейчас нужно. Не потому, что я боюсь смерти, в моем случае она все равно ничего не меняет, просто каждая новая жизнь – это целый ряд привычек и еще один раз пережитый ужас воскрешения памяти. Это не то, что мне нравится повторять снова и снова, поэтому за очередным перерождением после второй жизни, законченной рано, глупо, а главное – самостоятельно, – я уже не гонюсь. Слишком хорошо помню – в моем случае этот побег лишен смысла. Можно только жить и стремиться за каждый отпущенный мне год или день разрушать этот мир, надеясь, что вместе с ним я однажды уничтожу и себя.

Сопит. Меня раздражает его сопение, но тут, похоже, ничего не поделаешь. Судя по звукам, "лишний человек в моей камере" сильно простужен. Я не заметил, чтобы у него был сломан нос, так что, возможно, объяснение его хриплому голосу и этому чертовому сопению, наконец, нашлось. В камере холодно. Я люблю холод, он меня отрезвляет, позволяет сконцентрироваться, но тут у всех людей происходит по-разному. Ему бы сейчас не помешало согреться или, по крайней мере, потратить немного сил на самоисцеление. Наручники не мешают применению магии, они только подавляют ее, оставляя сущие крохи, но даже их достаточно, чтобы многое суметь предпринять. Я мысленно назначил свой побег на второй день заключения. В первый и третий за мной будут следить особенно пристально.

Камер наблюдения нет, значит, девушка, когда-то бывшая Гермионой Грейнджер, приказала снять их, вычитав в моем личном деле, что однажды я проломил такой штукой голову одному из инквизиторов. Камера была небольшой, но если с силой левитировать ее, ударив точно в височную кость… Так что об отсутствии такой слежки можно даже немного пожалеть. Я прислушиваюсь к своим ощущениям. Насчет подслушивающих устройств я не слишком уверен, хотя научился чувствовать такие вещи. На всякий случай говорю достаточно громко:

– Сейчас я уйду отсюда.

Поттер вздрагивает. Я чувствую его изумленный взгляд, даже не открывая глаз. Но он молчит, и это хорошо – не мешает мне отсчитывать секунды. Когда их проходит шестьдесят, я улыбаюсь. Магглы, оправдывая агрессию против магов, так стремились превратить нас в чудовищ, что сами себе начали верить, а вот глазам своим доверять разучились. Если бы я просчитался насчет камер и "жучков", наряд инквизиторов обыскивал бы помещение спустя десять секунд после моего громкого, но совершенно необоснованного заявления. Похоже, этот новый офис главных карателей Союза пока не достроен и не доукомплектован техническими средствами. Прежний был куда надежнее, но его всего месяц назад взорвал при побеге человек, когда-то носивший имя Люциус Малфой. Не думаю, что во взрыве была такая уж необходимость, просто некоторых даже несколько перерождений не способны избавить от склонности к дешевым эффектам. Я тогда был на континенте, а потому избежал массовых зачисток, мстительно организованных Союзом в "рассаднике заразы", как они нынче именуют Британию. Второй недостаток Малфоя, на мой взгляд, – это то, что он порою ведет себя крайне импульсивно, не всегда просчитывая наперед последствия своих акций. Впрочем, у магов шестьдесят лет не было вообще никого, кто оказался бы достаточно безумен, чтобы возглавить Сопротивление, а в такой ситуации даже человек, первые воспоминания о котором связаны у меня с ухоженными волосами, намеренно витиеватыми фразами и холодными жестокими глазами потомственного манипулятора, может стать для отчаявшихся настоящим подарком. У него была и третья слабость. Я помню, каким беспомощным и больным от тревоги становился Люциус, когда что-то угрожало близким ему людям. Впрочем, с этим пороком он, кажется, справился. Последние две жизни я наблюдал, как этот человек отгораживается от мира, почти упиваясь собственным одиночеством, всячески подчеркивая его словами и поступками. За себя самого он страшиться не умел.

– Вы что-то сказали?

Значит, все-таки не выдержал. Жаль. Хотелось отмолчаться и проклясть Малфоя за его действия, которые нанесли серьезный урон Инквизиции, из-за чего теперь я должен говорить и что-то предпринимать по поводу так нервирующего меня сопения.

– Лягте на спину и расслабьтесь настолько, насколько сможете. Сначала нужно забыть о боли. Почувствовать внутри себя тепло. Будет немного похоже на удар тока, который вы недавно получили, но это ощущение покажется скорее даже приятным, согревающим. Разрешите ему полностью завладеть вашим телом. Первые покалывания возникнут в кончиках пальцев рук и ног и начнут медленно стремиться к шее. Позвольте им это, только теперь уже вспомнив, где у вас болит. Каждый раз, когда крошечные теплые иголки внутри достигнут этого места, мысленно прикажите им немного задержаться, пока не почувствуете облегчение, а потом пустите их дальше. Если у вас получится эта процедура, то к ее концу вы потеряете сознание от перерасхода сил. – Был еще один побочный эффект, но о нем я предпочел умолчать. Любая возможность обсуждения чего-то личного или интимного с Поттером вызывала у меня острое чувство отторжения. – Очнувшись, почувствуете себя намного лучше.

Жаль, что больше нет школы, в которой таких вот юных остолопов чему-то учат. Сколько ему лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Может, больше, но трудно точнее определить возраст, когда он выглядит таким худым и изможденным. Сейчас он мог бы быть вполне состоявшимся волшебником. Мог бы, но не стал. Он сам и подобные ему планомерно уничтожали мир, за который так долго боролись. Разрушали его своей незащищенностью и верой в добро, жизнь за жизнью проживали так, словно не научились, не сумели утратить чистоту и наивность. Проклятые "Поттеры"… Проклятые.

– А смысл? – Я открываю глаза. Наверное, от неожиданности. Серый потолок и вмонтированные в него треугольники тусклых ламп. В картинке нет ничего неожиданного, и на мгновение кажется, что слух обманул. Но нет, я чувствую себя не так плохо, чтобы страдать такого рода галлюцинациями. Неужели этот мальчишка наделен смирением? В нем нет сил для борьбы? Душа, от познания которой я предпочел устраниться, пережив несколько перерождений, утратила свою веру и правду? Больше ей не гореть на передовой, и она предпочитает тлеть где-то на задворках извечных войн? – Лучше сдохнуть здесь, от ран, чем…

Снова улыбаюсь, но уже от раздражения. Ну, естественно, как можно было так наивно предполагать, что такие, как он, способны меняться?

– Не лучше. Проще.

Злость вспыхивает так ярко, что я тут же укоряю себя за нее. За восемь прожитых жизней можно было хотя бы заставить себя позабыть, как сильно этот мальчишка меня бесит. Чем именно? Уже не знаю, точнее, догадываюсь, но это не добавляет моим чувствам ясности. Сначала я злился, потому что попытка его спасти стоила жизни Лили – бесценной для меня души. Ее существование в тогда еще единственно знакомом мире заставляло наслаждаться уже самим фактом того, что она есть где-то рядом. Потом я ненавидел его за собственную беспомощность, за то, что должен погубить, тогда как все, к чему я стремился, это донести ее крест и спасти этого упрямого, слишком равнодушного к собственной участи мальчишку. Новая злость была совсем иной. Я встречал его после каждого резкого поворота, казалось, бесконечной линии моей судьбы, а Ее я так ни разу и не сумел отыскать снова. Хотел? Очень. До безумия, до одержимости. Первое воскрешение воспоминаний даровало мне надежду. Я жил ею, пока мог... Пока не нашел свою Лили совершенно случайно, давно потерянной, портретом на надгробии, и в той боли, которую я тогда испытал, не было ничего отжившего или потускневшего. Мне не составило труда последовать за ней. Я тогда надеялся, что, возможно, эта память – не проклятье, и мне будет дан еще один шанс.… Его не было, хотя я долго в него верил, пока азарт человека, стремящегося обыграть судьбу, не сменило отчаянье. Я жил. Можно сказать, даже искал тех людей из прошлого. Старался вывести какие-то законы и закономерности. Анализировал, как смерть в том или ином возрасте сказывается на последующем возвращении душ в мир живых. Но все мои теории одна за другой летели к черту. Логики не было. Там, высоко, кто-то просто раз за разом выбрасывал наудачу кости судьбы, и закономерным в этих раскладах было только одно: я не мог найти Лили живой, не в состоянии был догнать, вцепиться в ее руку и удержать, наконец, подле себя. Моя кара? Наверное, пусть так.… Но я далек от смирения. Если кто-то там, наверху, решил, что мучить Северуса Снейпа бесконечными воспоминаниями – это весело, то я вправе бороться с собственной болью. Я в силах уничтожить их. Пусть даже вместе с собой, этой планетой, вселенной, если потребуется! Мне приходилось проигрывать, но я не помню, чтобы доводилось отступаться от борьбы.