Geum.ru

Название: Хроноворот моей памяти

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   34

– Нет, Северус, я так не хочу. Это будет принуждением, а мне нужен выбор.

Еще через месяц мы снова встретились. Она была еще больше расстроена, но так же непоколебима.

– В новом году меня переводят на станцию телепортации. Я видела у Рэнди извещение. Мне уже семнадцать, они считают, что если я до сих пор не нарастила необходимую магическую силу, то ей у меня никогда уже не появиться.

– Тогда, ради бога, прекрати валять дурака! Телепортироваться из заповедника все равно опасно. Такое перемещение засекут со спутника, а ты будешь слишком ослаблена, чтобы куда-то сбежать до прибытия инквизиторов.

– Если я вам еще потребуюсь, вы придумаете, как нас спасти.

– Ты уверена в этом своем "нас"?

Она покачала головой.

– Совсем не уверена.

– Тогда зачем весь этот цирк? Ты рискуешь не только своей, но и нашими жизнями. Причем ради весьма призрачной надежды…

Тэй меня остановила.

– Прости. Вы пришли ко мне. Вам нужна услуга, а я… Я всегда успею умереть, если мой мир окажется разрушенным – и оказав вам эту услугу, и не оказывая вовсе.

Что ж, план мы придумали. Для Тэй был изготовлен портключ, ради чего я, собственно, и ездил в Европу. Нам хотелось спрятать ее как можно надежнее, ведь восстановление займет у девушки не один год.

– Я бы забрал ее в Хогвартс, но до него еще нужно добраться, – сказал Малфой. – Район вокруг замка так напичкан датчиками, что даже если я отправлю в точку ее прибытия наших людей, способных на совместную аппарацию… Слишком близко к замку перемещаться опасно. Чем меньше у их аналитиков проверенной информации о нашем местонахождении – тем лучше. Мы и так знаем, что они уже определили примерную территорию, на которой он может находиться. В Совете существует проект закона, по которому все магглы с этих земель будут переселены, и нас возьмут в кольцо напичканной сканерами безжизненной зоны, любое появление в которой человека, даже с самыми надежными документами, будет вести к его немедленному уничтожению. Мы окажемся в ловушке. Я знаю, что рано или поздно это все равно случится, но не хочу торопить события. То, что у нас мало времени, – не повод послать к черту всякую осторожность. Договорись с голландцами. Даже если они не хотят лишний раз рисковать, пусть просто примут девочку и спрячут на некоторое время, а я переговорю с Сопротивлением из Восточной Европы. Они ребята отчаянные, смогут переправить Тэй к себе и как следует о ней позаботиться. У них разработана специальная программа для восстановления осуществлявших телепортацию. Что до ее маггла… Не хочется связываться с лишними проблемами, но если без этого никак не обойтись и он окажется на ее стороне, то сможет покинуть заповедник за несколько часов до того, как мы осуществим нужную нам телепортацию. Пусть едет в Лондон. Спрячем его у вервольфов, окажется благонадежным – переправим к Ивон, а она уже найдет способ отослать его в Европу.

Тэй согласилась с нашим планом, ведь других вариантов ни у нас, ни у нее все равно не было. Я поехал на континент и все согласовал. Когда вернулся, мы договорились с Эдмондом, что мне стоит напомнить о себе Инквизиции, чтобы им не пришло в голову, что с поимкой такого опасного преступника они справятся без привлечения своего главного козыря – агента под кодовым именем "Ангел", что соответствовало его внешности, но отнюдь не характеру. Его "Перемещение" было нашей главной задачей. Осуществив его, мы могли больше не бояться за безопасность замка. Всю свою жизнь этот парень не просто работал на магглов, он запоминал и анализировал информацию. Незамеченным внедрялся в их системы и делал заметки, что в нужный момент необходимо будет украсть. Все понимали, что у него есть только одна попытка. Никто не мог отрицать важность этого "Перемещения", и то, что я поставил под угрозу всю операцию ради мальчишки... Такое не прощают, даже самому себе. Можно оправдываться тем, что это уже привычка, что теперь я точно напомнил о себе Инквизиции, но факт остается фактом. Если мы потеряем "Ангела", получится, что сотни людей положили напрасно годы жизни, и причина всему – я. Так стоило ли в чем-то упрекать Тэй?

– Портключ сохранила?

Она кивнула, проверяя какие-то приборы.

– Конечно. Могу вернуть его прямо сейчас.

Я совершил довольно жалкую попытку, точно зная, что мне ее не отговорить. Это стало понятно мне еще тогда, когда она призналась, что "позаботилась" об охране. Но я надеялся. Не знаю, почему. Таким неудачникам, как мы с ней, хоть в чем-то должно везти. Даже если это "что-то" – способность предать собственные чувства.

– Не делай глупостей. Воспользуйся им.

Девушка активировала монитор.

– Не стоит. Инквизиция среагирует очень быстро. Возможно, я сумею разорвать соединение, но ваш телепорт очень старый, и гарантии этому нет. Вы же не хотите, чтобы они немедленно последовали за вами? Проще запустить механизм самоуничтожения машины. Это даст вам минут пять дополнительного времени. Если на самом деле хотите позаботиться о ком-то, то отправьте подальше отсюда ваших спутников.

Мне понравилась ее идея. Очень понравилась. Совесть преступно молчала. Я не находил слов для того, чтобы отговорить эту девушку от самоубийства, и готов был сделать все, чтобы Поттер остался жив, даже отнять у нее последний выбор. Значило ли это, что я совершенно не отдаю себе отчета в том, что к нему чувствую?

 

***

– Возьмите.

Мальчишка сел рядом со мной на землю, протянув самую настоящую глиняную чашку с каким-то отваром. Я почти автоматически взял ее, а потом нахмурился.

– Разве я не велел вам отдыхать? У нас мало времени на восстановление сил.

Он кивнул, глядя на озеро, чуть подернутое ледяной коркой. Искусственный снег валил по-прежнему. Он таял медленнее обычного, и, наверное, со стороны я смотрелся нелепо в "шапке" и с пушистыми "погонами" на плечах, но Поттер отчего-то совсем не улыбался.

– Да, конечно. Эта девушка… Как же ее?.. Ах, да, Тельма. Она спит, а Тэй приготовила вот эту штуку. Вы попробуйте, она вкусная.

Я хмыкнул.

– Значит, ты по-прежнему не считаешь нужным меня слушаться?

Он честно пожал плечами.

– Просто я не знаю, чего вы на самом деле от меня хотите, когда говорите те или иные вещи.

Возможно, он был прав, что отнюдь не заставляло меня признать этот довод. Может быть, я и путался в своих мыслях, но не в указаниях к действию.

– Тебе не приходило в голову, что я хочу неукоснительного исполнения приказов?

Поттер кивнул.

– Приходило. – Он отхлебнул из своей чашки. – Не думайте, пожалуйста, что я не осознаю, что виноват. Я раскаиваюсь во многом из того, что совершил. Просто…

Поттер замолчал, не в силах вот так сходу сформулировать свои мысли, а я решил, что это всего лишь еще одно доказательство, что ничто из того, что происходит, ни для одного из нас не является простым.

– Я не хочу, чтобы ты погиб из-за собственной глупости.

Ну да, я этого не желаю, только никак не могу добавить "снова". Это как-то до неузнаваемости изменит мой мир. Я и так храню в себе слишком много прошлого. Куда уж больше. Не хочу ничего переосмысливать. Не хочу даже думать о том, что тот, кто умер тогда, это был не он, – я…

– А я отказываюсь помогать вам, делать то, что вы считаете нужным сделать для моей безопасности. Ведь все ваши действия направлены на то, чтобы я оказался от вас как можно дальше.

Он тоже не добавил "снова", и я почти благословил тот факт, что у него не было памяти, способной привести его к такой уверенности.

– И о чем это говорит?

Он наморщил нос, сосредоточенно вдыхая горячий пар, поднимавшийся над чашкой с питьем. Я почти готов был выслушать очередное признание в идиотизме, но неожиданно Поттер изрек вполне рациональную мысль:

– Наверное, о том, что у нас ничего не получится.

Чему тут можно было возразить? Это как раз было очевидно с самого начала, но я разозлился. Зачем этот холод, снег из каких-то химикатов и жалкая пародия на чай, о настоящем вкусе которого эти люди даже представления не имеют? Зачем вообще все это… Разговоры с поддельной откровенностью, терпение, игры в благородство и заботу? Ведь все просто: мы оба с самого начала понимали, что ничего не выйдет. Но что тогда болит в груди? Какого черта я разбиваю его новое прошлое на осколки и ласково баюкаю свое старое, отмирающее давно изношенными нервными клетками? Сдалась мне его жизнь? Пусть он губит ее, ему не привыкать, а мне остается только надеяться, что он будет делать это вдалеке от меня.

– Тэй! Выключи ты уже этот чертов снег!

Я встал, отряхнув волосы и плечи.

– Вы даже не хотите это обсуждать?

Поттер так и остался сидеть, глядя на меня поверх чашки. Побитые собаки удавились бы от зависти перед таким взглядом, вот только мне было плевать. Ведь было же?

– Что тут обсуждать? – я посмотрел на него с насмешкой. Я еще умею иронизировать над собственной и чужой глупостью. – Ты все сказал.

Он тоже разозлился.

– Может быть, надеясь, что вы меня переубедите? Скажете, что у всех есть шанс справиться с недопониманием. Что я вам хоть немножечко нравлюсь.

– Я не умею говорить такие глупые речи.

– Ну, так не говорите, просто…

Ну вот, он снова осекся на этом дурацком слове. Так и должно быть. Оно к нам неприменимо.

– Я согласен с тем, что ты сказал. У нас ничего не получится.

Поттер вскочил на ноги.

– Тогда зачем вы пошли за мной? Почему просто не вышвырнули вон, как того хотели? Зачем вы со мной… И потом тоже…

Много вариантов ответа. В очередной раз разбитое сердце, гнев на судьбу, ярость из-за собственной глупости. Я хотел соврать, сказать что-то безобидное, но не смог и поэтому ограничился полуправдой.

– Я не знаю. Я просто, черт возьми, не знаю, зачем! – Все внутри клокотало, но не от злости. Просто сумасшествие какое-то. Буйное помешательство, на "тихое" я оказался, к сожалению, не способен. – Тебе нужны какие-то мотивы? Но у меня их нет. Я был пьян, я давно ни с кем не спал, а ты не особенно сопротивлялся… Но все это не имеет никакого отношения к правде. Я до сих пор толком не понимаю, что тогда на меня нашло.

Он жевал свои губы. Поттер смотрел на меня и жевал эти свои дурацкие губы, которые так запомнились мне на вкус, а потом он сделал совершенно неправильную вещь: улыбнулся.

– Значит, просто так…

– Да.

– Захотелось – и все тут?

– Практически.

Я не понимал, к чему он клонит, а этот идиот уже шагнул ко мне и поцеловал. Меня. Человека, с которым у него ничего никогда не получится. Потом он отстранился и, тихо рассмеявшись, бросился к станции. Мальчишка обернулся уже на ее пороге.

– Беру все свои слова назад. Все будет хорошо. – Я терялся в догадках, с чего вдруг он сделал такие выводы, но он, видимо, решил все прояснить. – Знаете, мама говорила, что если человек не может найти причину своих поступков по отношению к кому-то, и при этом ему просто так хочется этого человека целовать… То он, наверное, немножечко влюблен, просто даже себе пока не может в этом признаться.

Никогда ничего более чудовищного я в своей жизни не слышал. Поттер шагнул за дверь, брошенная мною чашка разлетелась, ударившись об эту световую преграду.

 

***

Любовь… Невозможно даже помыслить, но он, кажется, на нее и не претендовал. Влюбленность? Какое пошлое и поверхностное понятие. Разве можно почти любить? Может, изначально, у этого слова и был прекрасный смысл, но я привык не искать его. Меня устраивало его кастрированное определение. С ним мне было удобно. Влюблен… Что-то неполноценное. Я никогда не был "влюблен" в Лили. Я ее любил. Всем сердцем, каждой клеткой, не было ничего, что бы я не отдал ей, попроси она меня об этом. Все, что угодно: свои мысли, свои амбиции, свою гордость. Ей ничего из этого не было нужно. Моя вина. Я не сумел доказать, не заставил поверить, что она – единственное, что мне на самом деле важно в жизни. Да, черт возьми, это целиком и полностью моя вина, но в одном могу присягнуть – я всегда был верен. Ей, воспоминаниям о ней, никогда никого более мое сердце не любило. Разве такие чувства могут быть половинчатыми, неполными? Я определенно не человек для "влюбленности". Я не могу "немного", я не способен на "чуть-чуть". Иногда я сожалел о таком свойстве своего сердца, но потом всегда казнил себя за эти сожаления. Лучше не чувствовать ничего вовсе, чем отдавать себе отчет, что следуешь за сиюминутной прихотью.

Поттер оскорбил меня. Сам того не желая, он ударил так больно, что я был готов взвыть. Дело не в гордости, не в стремлении верить, что хоть что-то для меня свято. Просто… Он предложил нелепое название тому, что я чувствую, и это сделало меня ущербным в собственных глазах. Что же такое эта влюбленность? Мир полумер? Однажды, очень давно, когда я гостил у Малфоев, Люциус повел меня в свои конюшни, чтобы похвастаться очередным приобретением. Его маленькое, почти маггловское хобби – лошади. Мы смотрели на привезенного ему жеребца: дикий, нечистокровный, он бился в путах и зло фыркал, отвечая на насмешливые взгляды холеных, привыкших к своим стойлам коней. Он был прекрасен, так хорош, что у меня захватывало дух. Его чувства были честными и безудержными. Такими чистыми, такими полными… Он олицетворял собой ту искренность порывов, что я считал истинной добродетелью, стесняясь в этом признаться самому себе. Это были странные эмоции для такого лживого человека, как я, но мое сердце обливалось кровью, когда я смотрел, как ломали этого гордеца в угоду хозяину. День за днем я ходил в конюшню и упивался собственными мучениями, созерцая, как божество превращают в раба. Пока, спокойный и сытый под седлом, он не затрусил по кругу аллюром с потухшим взглядом, а если и взбрыкивал, то это было лишь пародией на тот чистый бешеный норов, что в нем загубили. Что-то роднило меня с тем конем, ведь я… Я сам позволил надеть на себя узду, назначил за свою свободу цену, подставил бок под плеть, а мне так и не заплатили ничем, кроме права на гибель, лишь стреножили, показав, что взбрыкивать теперь смешно и нелепо. Одичать труднее, чем привыкнуть к хозяину. Намного труднее. И я шел обозначенным путем, шел, позволив себе лишь одно – помнить, что такое воля. Помнить о Лили и том бешеном аллюре, которым заходилось при мысли о ней мое сердце. Ее никто не мог отнять у меня, мою память, мою ценность. Это потом стало тяжело, и от жизни к жизни все тяжелее, а тогда… Моя любовь, мое единственное напоминание о человеке, у которого еще не было хозяев. Моя вера, моя воля… Кто бы променял это на какую-то влюбленность? Ощущение легко достижимого счастья сиюминутно. То, что способно сохранить волю в рабе, – вечно.

Влюбленность… Мальчишка не понимал, как это унизительно, как клеймит то, что он счел возможным приписать мне легкую увлеченность совокупностью причин и следствий, что стояли за его спиной. Как будто мне все равно, чьи глаза, лишь бы такие же травянисто-зеленые, как будто мне все равно, кто ими смотрит, лишь бы с нежностью… Не все равно. Не было и не будет. Подделка – это всегда подделка, похоть – не необходимость, не судьба и не рок. Влюбленность? Этакая пошлая иллюзия, пародия на настоящую любовь. Что ж… возможно. Я не говорю, что он прав, я повторюсь – возможно… Тогда, на лестнице, я был абсурден и низок, голоден и банален, пьян и безумен. Все это в совокупности можно притянуть за уши к данному им определению. Хорошо, пусть будет сиюминутная влюбленность. На самом деле прекрасное стечение обстоятельств. Я ненавижу это слово. Я ненавижу все то, что произошло между нами.

Побег… Это только кажется, что последние несколько жизней я только и делал, что за чем-то и от чего-то бегал. На самом деле все совершенно не так. От себя я никогда не мог скрыться. Мы с совестью часто вели долгие беседы на тему, на что я имею право, а на что – нет. Мы приходили к компромиссам, мы позволяли себе слабости вроде того, чтобы избегать Поттеров и никогда, ни при каких обстоятельствах не пожимать руку Сириусу Блэку. Да, иногда совесть меня утешала. Это был ее способ сохранять себе жизнь, чтобы мы могли хоть как-то влачить вместе наше горькое существование.

"Это просто место такое проклятое. Всего лишь место, – шепнула она. – Слова забудутся, их смысл не доживет и до утра. А может, и ты не доживешь, кто знает…"

Я знал. Знал, что место тут… Ни при чем? А может, в чем-то совесть была права? Все дело во внешнем антураже. Слишком похожие деревья, и этот пруд… Озеро? Да какое, к черту, озеро. Лужа. Подернутая хрусталем лужа, на дне которой уже не засверкать рубинам, и снег хрустит как-то неправильно, на нем не оставит следов копыт сияющая лань. Или оставит? Разве надежде не все равно, где жить – в аду или раю?

Я достал палочку. Такой глупый импульсивный жест…

"Колдовать равносильно самоубийству", – равнодушно напомнила совесть.

Со странным азартом я кивнул:

– Пусть.

"И убийству еще как минимум трех человек. – Ну почему она не могла хоть раз промолчать? – Остынь, Северус".

А вот это отчего-то показалось мне отличной идеей. Кто говорит, что героям легко? Кто заблуждается насчет того, что безрассудство – это весело?

Я скинул пальто, за ним на землю полетели пиджак и тонкий свитер. Снимая ботинки и брюки, мне хотелось расхохотаться, но выходила лишь кривая усмешка. Интересно, Лили знала, что я тоже умею быть придурком? Таким же, как ее долбаный Джеймс Поттер, дважды выбранный ею из миллиардов обитателей этой планеты? А что если нет? Может, мне, чтобы получить ее, не хватало именно жизнерадостного идиотизма? Так вот же… Смотрите, я все могу!

Корка льда была слишком тонкой, чтобы сдержать мой натиск, отчаянный бросок с головой в обжигающе холодное безумие. Вода была черной, тело словно грызли крохотные пираньи с сосульками вместо зубов. Но в этой странной агонии, стуча зубами, я был почти счастлив. Мои руки боролись с оцепенением и усталостью. Перестук зубов напоминал какой-то странный победный марш, но, боже, как же хорошо это было… Никаких мыслей, только чистый адреналин и учащенный пульс. В эту секунду я не отказался бы ненадолго вычеркнуть себя из бесконечной череды жизней. До следующего раза.

– Вы спятили!

– Да! – крикнул я и нырнул. Одному Поттеру, что ли, можно? Ну и что, что у меня под ногами не спрятано никакого ценного приза вроде меча Гриффиндора. К черту любые интриги, я отыграл в слишком большом количестве пьес, чтобы понять: реквизит – не самая важная вещь, когда выходишь на сцену жизни. Тут дело в таланте или его отсутствии, а я… Нет, я был отнюдь не бездарен.

Рядом со мной в воду рухнуло, образуя фонтаны брызг, что-то нелепое по имени Гарри. Не успел он сказать, что не умеет плавать, как я уже сам понял это по тому, как он стремительно ушел ко дну, хаотично размахивая руками. И, застонав, поймал его за плечо. Тэй, похоже, решила избавить нас от пневмонии и включила подогрев воды в озере. И чего этот Поттер в него полез? Ведь все было совершенно замечательно, а теперь…

Теперь он, закашлявшись, обвил меня руками и старался не паниковать, пока я не добрался до места, где под ногами уже ощущалось дно. От воды начал подниматься пар. Моя переохлажденная кожа отреагировала болью на резко изменившуюся температуру.

– Тэй, ты хочешь нас сварить?

Не знаю, услышала ли меня девушка или просто в ней проснулось чувство умеренности, но температура воды перестала повышаться. Осторожно я попытался расцепить обнимавшие меня руки. Бесполезно. Поттер держался намертво.

– Что вы пытались сделать? – Он опять закашлялся. Мокрые волосы, дрожь губ и эти его чертовы глаза, такие встревоженные, словно для него я действительно очень много значу.

– Утопиться. – Даже не знаю, солгал я или нет. – А ты?

Поттер чуть улыбнулся своими искусанными губами.

– И я?

Самый безумный разговор в моей жизни. Ни капли смысла в нем не было, но мне это даже нравилось. Настолько нравилось, что я поймал себя на мысли, что, запустив руку под мокрый свитер, медленно поглаживаю чуть выступающие позвонки на спине Поттера.

– Извини, что спросил. Зачем еще может полезть в незнакомый водоем человек, который не умеет плавать?

– Вот именно. – Он улыбнулся. – Либо топиться, либо за… – Мальчишка недолго думал над тем, что сказать. – За чем-то очень важным и нужным.

Мне было тепло. Не знаю, от слов, от воды или меня грело собственное сумасшествие, но это было хорошо. Звучало горячо, убедительно.

– И на что я тебе сдался?

Он поцеловал меня в шею. Не знал, что мне так нравится, когда ее ласкают, чуть прихватывая губами кожу, иногда слегка пощекотав плененный участок языком. Хотелось фыркнуть и улыбнуться. Бросить его куда-то, на глубину, и пускай тонет в одиночку, но, черт возьми, у него был какой-то особенно занятный позвоночник. Мои пальцы никак не могли прекратить его исследовать, медленно спускаясь к ягодицам.

– Думаешь, я скажу, что не знаю?

Горячее дыхание касается уха, моя мочка тоже дивно реагирует, если ее прикусить. Господи, меня ни разу за все мои жизни никто и никогда не кусал за ухо. Все это несвоевременно. Какая-то проклятая тягучая чувственность. От нее немного кружится голова, а кровь предсказуемо приливает к паху.

– Поверь, мне сейчас лучше не думать.

Лучше? Что за бредовая мысль. Для кого? Для чего? К чему приведет моя склонность к размышлениям? Во мне проснется совесть, что плохо скажется на эрекции? Смешно и нелепо, но как же я его хочу. Со всеми этими глупостями, выпирающими позвонками и зелеными глазами, которые смотрят на меня как на что-то особенное. Без дружеского участия или презрения, без злости и отвращения, и, наверное, я понимаю, почему во все времена раскаявшимся прощались грехи. Потому что отречься, вкусив всю сладость порока, куда сложнее, чем просто обходить его стороной. Потому что ты фальшиво беззаботен, потому что расплата наступит не сию секунду, а потом, когда-нибудь потом, и оттого она кажется нестрашной. Если так хорошо сейчас, то какая разница, с чего начнется завтра.