Название: Хроноворот моей памяти
| Вид материала | Документы |
- Название воркшопа, 141.03kb.
- Классный час приглашаются папы, дедушки. На доске оформлена выставка «Герои в моей, 86.75kb.
- Светлой памяти моего друга, моей жены, посвящаю эту вещь, последнюю, над которою, 790.87kb.
- Доклад на тему «История моей семьи», 44.14kb.
- Оптимизация подсистемы памяти ядра ос linux для вк эльбрус-3s с поддержкой numa, 72.52kb.
- Краткое содержание Общее представление о памяти. Понятие о памяти. Значение памяти, 621.95kb.
- 1. Общие представления о памяти. Круг явлений памяти, 754.68kb.
- Название мероприятия, 48.25kb.
- Жди меня. Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины, 16.21kb.
- Название Спецификация, технические характеристики, 574.12kb.
Слишком много слов, которые я не мог не слышать. Слишком много фактов, которые не могли быть догадками человека, пусть даже живущего много веков назад. Пусть память Слизерина была запечатана скульптором в камне, но такое она вместить в себя не могла. Я прожил восемь жизней и маялся девятой. Я видел многое, я постиг и запомнил массу вещей. Я знал мир, в котором маги еще хранили свое прошлое, но даже в нем не существовало и намека на то, что я сейчас слышал. Мне приходилось встречать величайших волшебников своего времени, одержимых тягой к этому месту. Иногда казалось, что они даже сражаются не за мировой порядок, а за право владеть именно этим замком. Я задавался вопросом, в чем причина, что сокрыто в этих стенах, но никогда не получал столь исчерпывающего ответа. Не так ставил вопрос? Нет, дело не в этом. Они сами не понимали, что околдовывает их умы. Ни Дамблдор, ни Волдеморт в своем распоряжении ответа не имели – их просто влекла, пьянила скрытая мощь, подсознательно каждый из них ощущал: кто владеет Хогвартсом – тот правит всем магическим миром.
Я смотрел на странную искру, на человека, которого по привычке называл Невиллом Лонгботтомом. В голове возник только один вопрос, и я задал его:
– Что вы такое?
Он улыбнулся и с сожалением взглянул на потрепанный том.
– Значит, мне не удалось ввести вас в заблуждение ни книгой, ни даже сговором с одним из Основателей? Даже жалко… Несколько подобных вещей пришлось порядочное количество жизней прятать, чтобы иногда был способ пустить пыль в глаза. А уж какой строптивец этот Салазар… Впрочем, ему любопытно было взглянуть, чем все это закончится. Засиделся, знаете ли, на одном месте и за маленькое развлечение готов был подтвердить что угодно. Впрочем, большая часть рассказанного мною – правда, он действительно единственный, кто максимально приблизился к тайнам этого места. Мне даже пришлось в свое время изгнать его отсюда, чтобы не натворил бед. Сейчас он на меня не в обиде, а тогда… Помню, злой был, как сто чертей.
Лонгботтом спрятал книгу обратно в тайник. Я всегда соображал быстро, но такие откровения заставили меня ухмыльнуться.
– Вы же не пытаетесь сказать…
Он пожал плечами.
– Память – странная штука, не так ли? Все те жизни, что мы встречаемся, сколько бы их прожито ни было, вы всегда, глядя на меня, видите только того, первого – неуклюжего мальчишку.
– Не такого уж неуклюжего.
Он ухмыльнулся.
– Спасибо за комплимент. Проживи вы тогда немногим дольше, я бы еще не раз вас удивил. Впрочем, это неважно, не так ли? У меня тоже была первая жизнь, и я по привычке все меряю в ней. Вы, например, никогда не были для меня Северусом Снейпом. Для вас это имя истинно, а для меня оно – пустой звук, всего лишь строчка, вписанная в бесконечную историю. Я даже помню другое, но не стану вам его называть. Оно все равно ничего не будет значить, ведь о той судьбе у вас не сохранилось никаких воспоминаний. Хотите знать, кто я? Перечень имен. Вечный страж замка, если вам так будет угодно. Помните, как много в кабинете директора когда-то было портретов? Я оказался изображен на третьей части из них. Если встречаются какие-то пробелы – ищите меня в списках учителей. Моя судьба вечно связана с этим местом. Не все такие, как мы, цепляются за свое истинное имя. Потом у меня их было столько, что все уже и не вспомню. Но, несмотря на такой легкий склероз, вызванный количеством времени, что было мною прожито, я могу подтвердить, что однажды меня действительно звали Годрик Гриффиндор. В то время мне пришла в голову нелепая мысль, что раз уж это место навсегда останется источником силы, то ее существующие крохи неплохо бы использовать во благо мира волшебников. Из хаоса никогда ничего хорошего рождено не будет, а вот порядок иногда имеет смыл. К тому же в толпе людей со своими стремлениями, желаниями и тайнами было проще спрятать мой маленький секрет. Ведь сколько теорий и слухов возникало по поводу природы этого места за годы его существования. Некоторые даже приписывали самому замку некую разумность. Смешно. Если люди даже камень наделяют собственной волей, то как же далеки они от истины... Меня это устраивало.
Признаюсь, что, когда я задал следующий вопрос, то мой голос предательски хрипел. Это было какое-то детское ощущение трепета, рожденное из старых сказок и легенд.
– Мерлин?
Лонгботтом расхохотался.
– Ох, видели бы вы сейчас свое лицо… – Я нахмурился, и он поспешил извиниться. – Ну, простите – это, правда, выглядело очень забавно. Старик был бы доволен тем трепетом, который его имя способно вызвать даже столько веков спустя. Не хочу вас расстраивать, но тут я сказал полную правду. Печать на полу поглотила большую часть его души, он доживал свой век лишенным магии безумцем, утратившим дарованную нам способность к перерождению. Мы ведь волшебники. Не ангелы, не демоны, но и не люди. У нас никогда не было своих богов и, наверное, оттого мы в этом мире – вечные скитальцы. Самое скверное, что с нами может случиться, – что, исчерпав те силы, которые отпущены нашему духу, мы растворимся в небытии. Как видите, я – определенно, не Мерлин. Берите пониже.
Я пожал плечами, признаюсь, все еще несколько раздосадованный его насмешкой. Невилл, или как там мне теперь нужно было его про себя называть, снова улыбнулся.
– Ладно, наверное, вас ввело в заблуждение то, с каким пафосом я о себе говорил. Но, кажется, догадаться все же можно было. Мерлин поставил печать, но он не тот, кем она может быть однажды снята. Я не требую, чтобы вы звали меня "ваше величество". Достаточно просто – Артур. – Он огляделся. – Знали бы вы как это странно – снова и снова возвращаться к месту своего первого погребения.
– Знаю. Но это все немыслимо – ни в одной из легенд не говорится о том, что великий король был талантливым волшебником.
Кажется, это высказывание снова его рассмешило.
– Моя сестра Моргана была талантливой ведьмой, ее именем до сих пор пугают маленьких детей, а вы полагаете, что при таких родственниках я родился сквибом? Мне кажется, что при полном отсутствии способностей было бы трудно пользоваться волшебным мечом. Впрочем, я могу понять ваши сомнения. Мне довелось стать первым из длинной череды безумцев, что мечтали о мире, в котором маги и магглы смогут сосуществовать. Я старался лишний раз не демонстрировать свою природу, не смущать сердца подданных. Вера в союз людей и волшебников меня погубила. Я взял в жены обычную женщину, надеясь, что наш брак послужит моим целям, но собственная супруга лишь страшилась меня и тех надежд, что я питал. Сейчас я понимаю, что мечты – не то, чем можно прожить достойную жизнь. Мои заблуждения были оплачены смертью, но моя идея, поселенная в умах людей, возрождалась снова и снова, проливая кровь все новых безумцев. Возможно, мое истинное предназначение – в том, чтобы покончить с нею раз и навсегда. Все мы, наделенные памятью, – лишь скитальцы в поисках цели своего существования. Вас никто не отпустит, пока вы не найдете ее. Я знаю, я видел тех, кого прошлое отпускало…
Тот тон, которым он это сказал, был настолько печален, что всколыхнул во мне собственную застаревшую боль. Казалось, последние дни что-то изменили в моей памяти, и эта боль ушла, но осадок остался.
– Я думал, что у меня была цель. Я просто не достиг ее, а теперь уже толком не знаю, к тому ли стремился, чего хочу на самом деле…
Он кивнул.
– Возможно, вы просто выбрали как смысл всего происходящего то, что лежало на поверхности. Я сменил уже десять идей, многого достиг, а иное само отмирало, но я еще здесь, еще помню… Значит, все не то. К такому существованию привыкаешь. Я уже не уверен в том, что хочу, чтобы мое прошлое умерло. Не хочу навсегда себя стереть…
– Это желание жить имеет отношение к Люциусу Малфою?
Мне показалось, в первое мгновение он даже не понял, о ком я говорю, потом вспомнил.
– Ах, это… Его ненависти ко мне, желания победить хватило всего на три перерождения. Потом я воплотил одно из своих стремлений, а он… Он просто перестал помнить, а значит, исполнил свое желание или выполнил долг. Сделало ли это его счастливым? Нет. Не думаю. Хотя… В чем вообще смысл счастья? Теперь он просто живет, каждый раз по-новому. Иногда просто не замечая меня вовсе, иногда мне удается приблизить его к себе, и это всегда усложняет мою очередную жизнь. У него все такой же сложный характер, как я помню, понятия не имею – я в этом виноват или мы такие, какими были созданы при сотворении мира... Каждый считает точкой отсчета свои первые воспоминания. Что было до нас? Что случится после? Я не знаю ответа…
– Ненависть к вам? – я, признаться, не слишком увлекался легендами, но мне было любопытно.
– Хотите знать, из чего выросли отношения, свидетелем которых стали? Это даже для меня все еще тайна. Мир не скучен лишь потому, что в нем до сих пор даже для меня существуют вопросы, на которые невозможно найти ответы. Я убил его, он убил меня. Выросший в ненависти ко всему, что я есть, одержимый ею, он умер на моих руках, но я ненадолго пережил его. Был ли он мне сыном? Эта правда стерлась навсегда вместе с памятью Морганы. В той жизни она так до конца и не заставила меня поверить в ответ, что давала, а потом с нее уже нечего было требовать. Прошлое не поставило на ней свою метку. Все, что было нужно – прожить в той жизни, – она, видимо, прожила, а мы… Его недолго мучила собственная цель. Он стремился стать для меня самым важным человеком, важнее, чем весь мир вокруг нас, важнее, чем магглы и эпохи. Поняв это, я дал ему то, что он хотел, даю до сих пор всякий раз, когда он желает что-то у меня попросить. В той жизни, что положила начало моему пути, он был единственным поистине близким мне существом, но я презрел сам факт его существования. Мой Мордред… Я считал его рождение окутанным ложью, наверное, потому что, будь это правдой, я не смог бы принять ее, он стал бы мне еще более чужд, как плод кровосмесительного противоестественного союза. Когда-то у меня были принципы, стремления, власть, но, кажется, не было сердца. Потребовалась не одна жизнь, чтобы оно появилось, и, наверное, этим я обязан только ему. Он стоил мне гордости и чести, стоил даже самых шатких представлений о морали, но я полюбил его так, как люблю уже много веков. Не отравляю его жизнь собою, но если уж он приходит ко мне… Это мои лучшие дни. Даже сейчас, если тело ничего не способно чувствовать, моя душа в бесконечном рабстве, и она будет в нем, пока это дарит ему покой. Вы можете считать это чувство грешным и отравленным, но судьбы мира волнуют меня лишь до тех пор, пока у меня есть он. Это проклятое чувство, мистер Снейп, с ним жить очень сложно. Смотреть, как он улыбается где-то и с кем-то, не будучи моим, мучит сильнее, чем любая боль. Я – это он. Мы рождены убийцами друг друга, только Мордред прощен судьбою, потому что его вина намного меньше моей. Я не однажды смотрел, как он идет своей дорогой, и сносил это. Только сейчас все не так. Что-то странное с этой жизнью, возможно, потому что она может стать для меня последней.
Взмахом руки он погасил печать. Не просто ту волну силы, что я чувствовал, – исчез сам темный оттиск с пола. Лонгботтом – а у меня все никак не получалось уложить в своей голове ту мысль, что передо мной стоит величайший из древних королей, – провел рукой по лицу, словно отгоняя какие-то мысли.
– Ничто, кроме этого, не имеет отношения к настоящему. Впервые за все эти бесконечные века я разгадал загадку, которую завещал мне мой учитель. Как бы неприглядны и страшны ни были события, что окружали меня каждую новую жизнь. Как бы ни велико было мое желание изменить их, разрушив печать, – ни мое тело, ни мой дух не обладали достаточной силой. В этот раз все по-иному. Возможно, такова судьба, и те решения, что она за нас принимает. Я могу изменить этот мир, я даже знаю, как. То управление магическими потоками, которого мне удалось добиться, позволит мне разрушить печать. Это тело истлеет, а мой дух истощится довольно быстро, но вся мощь Авалона на несколько мгновений окажется под моим контролем. Я знаю, на что ее употребить. Машина на руке Алана… В ней нечто большее, чем то, о чем вслух говорит Мордред: она содержит информацию, которую не в состоянии вместить в себя ни один разум. Каждый маггл, рожденный до того мига, как мы поместили этот аппарат в мой раствор. Огромная база данных, система паспортов, легчайшие намеки на существование фальшивок. Точные координаты любого знания, любого артефакта, источника информации, что магглы о нас имеют, телепорты, гетто… Этот мальчик скопировал глобальную базу Совета. Он украл мозг, которому я в состоянии стереть память. Все будет уничтожено одним ударом. Ни один маггл в мире больше не вспомнит о нас. У них не останется доказательств нашего существования. Я сотру каждое, – он кивнул. – Смогу, но это со всей очевидностью раз и навсегда уничтожит меня. А так хочется верить… На самом деле хочется надеяться на то, что не только магия способна менять к мир к лучшему, но и его обитатели однажды научатся. Впрочем… Это ведь всего лишь мечты. Им не дано стать явью, а значит, существует огромная вероятность, что я погибну совершенно зря. И нового мира тоже не хватит надолго – просто его пожрут другие люди, не наши с вами современники, и войны, которым пока нет названия.
***
Разговор с Лонгботтомом, или как там его, несколько часов не шел у меня из головы. Я бродил в одиночестве по окрестностям замка, потому что сейчас совершенно не готов был кого-либо видеть. Можно ли страшиться того, чего до конца не понимаешь? Наверное, только этого и можно. Существуя, мы мыслим довольно примитивными понятиями, потому что боимся выйти за их рамки. Один раз шагнешь – и черная дыра в душе начинает разрастаться, затягивая тебя в мир совершенно непостижимых вещей. Раз за разом бросая судьбе вызов, я не понимал, насколько ничтожны мои попытки себя ей противопоставить. Нет такой вселенной с именем Северус Снейп. Я – всего лишь песчинка в жерновах, которую рано или поздно что-нибудь перемелет. Найдется и на меня свой рок. Я перестану существовать или просто все забуду, рождаясь снова и снова, буду каждый раз начинать свой путь заново, и это не сложно, даже наоборот, хорошо и просто. Люди поменяют для меня имена, сломается, пойдет трещинами хроноворот моей памяти, и, наконец, появится будущее. Первое… Второе… Третье… Уже не для Северуса Снейпа, а для кого-то еще.
Он не назвал мне имя. Я спросил, но Лонгботтом только покачал головой.
– Зачем? Этот кто-то не имел никакого отношения к тому, кем вы являетесь сейчас. На самом деле страшно знать, что ты был кем-то другим, потому что это слишком тесно связано с пониманием, что однажды ты собой уже не будешь.
Он был прав. Действительно страшно. Пусть я ненавидел порой все то, чем является Северус Снейп, но никем другим я быть пока не умел, и, признаюсь, в глубине моей души существовала уверенность, что я не хочу этому учиться.
– Почему? Зачем именно мне вы все это говорите?
Он пожал плечами.
– Кто-то всегда должен помнить. Если меня не станет… Когда меня не станет, уйдет в прошлое целый пласт знаний, которые так или иначе влияли на формирование новых времен. Что ж, останетесь вы… Это ответственность – ведь именно вам придется все строить заново. Даже не представляете, насколько сложно брать на себя обязанности творца. Ничего нет тяжелее этой ноши.
Я покачал головой.
– Я подхожу для этой работы меньше кого бы то ни было.
Он хмыкнул.
– Ошибаетесь. Я знаю о вас больше, чем вы когда-либо захотите о себе узнать. У меня были для наблюдений века. Вы умеете начинать все заново.
– Я не хочу.
– Знаю. Все по-настоящему боятся перемен, только одни способны принять их, а другие – нет. Вы способны. Вам хватило маленькой, незначительной надежды на лучшее, чтобы похоронить собственное прошлое, а ведь вы даже не заметили, как это произошло.
Черт. У меня было столько вопросов, которые можно было задать древнему королю, а я говорил с ним о какой-то ерунде, такой сущей безделице, как я сам и мои чувства.
– Разве в замке сейчас нет человека, чья память такая же старая, как у меня? – Я наконец признал это. Ведь все начинается с той, первой жизни, которая нарушила привычный ход вещей, и Поттер… Он говорил со мной на языке моих собственных воспоминаний. – Ну же, возложите построение нового мира на плечи своего старого приятеля. Они для этого больше подходят, чем мои.
Лонгботтом рассмеялся.
– Совсем не подходят, и мы оба это знаем. Маггловские священники были правы, говоря, что без страха нет веры. Истинная мудрость рождается, когда человек боится совершить ошибку. Вы уже почти постигли истинную силу бездействия, а он – нет. Ему скоро будет дано забыть, а ваши поиски себя затянутся на долгий срок. Поверьте, я наблюдал за ним все те жизни, что вы так отчаянно друг друга избегали. Мне кажется, я знаю его цель.
– Любопытно, – сказал я с неожиданным для самого себя интересом, но Лонгботтом – дались мне все же эти имена – только покачал головой.
– Однажды он вам скажет, и тогда… Если это все еще будет иметь значение, вспомните мой совет. Когда человек по-настоящему вам дорог, больше чем кто-либо, не тащите его в свое прошлое, но и не отпускайте от себя никуда и никогда. Научитесь проживать с ним каждую последующую жизнь с чистого листа.
Мне отчего-то страстно захотелось, чтобы это гипотетическое будущее началось немедленно и чтобы Гарри уже не смог вернуться в прошлое. Был таким, каким я узнал его в этой жизни, наивным, добрым, непоследовательным и деятельным, но главное – моим. Мы ведь уже неплохо начали менять мир, пусть только для нас двоих, но мне показалось – что-то действительно начало складываться. Я бы пошел с ним дальше. Возможно, через всю эту жизнь, и в следующей… Был шанс, что следующая начнется для меня не с прошлого, не с Лили. А насчет строительства мира... Я бы построил этот мир для нас с ним, и для этого даже не нужно было бы никому умирать.
– Может, вам стоит оставить себе еще немного веры?
Лонгботтом кивнул.
– Может, и стоит. Я, как никто, не тороплюсь в небытие, просто у судьбы на все всегда есть свои планы, и иногда надо суметь вовремя остановиться. Отказать себе в праве на попытку их изменить.
Я не мог понять его. Или все же мог? На самом деле у меня лишь однажды было страстное желание принести себя в жертву. Я сделал бы все, если бы это могло спасти женщину, которая была для меня самой жизнью. О чем думал он? Не знаю, мне казалось, что, несмотря на все его нелестные эпитеты в адрес человечества, старый мудрый Мерлин не сделал ошибки, когда думал о том, на чьи плечи взвалить судьбу магии. Король Артур, Годрик Гриффиндор, Невилл Лонгботтом, и как там еще его звали, любил этот мир и его жителей любовью, которую они совершенно не заслуживали. Впрочем, он и не ждал отдачи, снова и снова принося себя в жертву, оставляя этим неразумным чадам шанс самим решить свою судьбу, а они только и делали, что разочаровывали его. Но, наверное, именно сейчас ему было особенно больно и сложно отказаться от надежды. Расстаться навсегда с кем-то по-настоящему важным для него.
– Не тревожьте Эдмонда понапрасну. Все, что он знает, – это то, что я обнаружил способ с помощью своих способностей выкачать всю магию из этого замка и с ее помощью изменить мир. Его чувство ко мне всегда было эгоистично, и, наверное, поэтому мое к нему немногим отличается. Он очень упрям, и его заботит все, что происходит вокруг. Он хочет изменить положение магов. Люди причинили ему столько боли, что он совершенно не верит в них. Только в силу волшебства и в право на будущее собственного ребенка. Ради этого он готов убить и меня, и себя, как бы ни хотелось ему увидеть это самое завтра, немного побыть счастливым рядом с человеком, который, в отличие от меня, может принести в его жизнь простую и понятную радость. Но я не дам ему ускользнуть. Слишком часто позволял, но ни для меня, ни для него это никогда ничего не меняло. Было только больнее… Я не хочу боли. Он – моя единственная в этом мире зависимость, часть души. Если стирать ее – то полностью.
Я не понимал такую любовь, скверно, но действительно не понимал. Моя жажда обладать Лили не терпела соперничества. Я не умел приносить свои чувства в жертву ее счастью. Я тоже был из тех людей, что своим не делятся. Быть благородным и щедрым – трудная задача, тогда она была мне не по силам, а сейчас… Сейчас я вообще ничего не знаю. Поэтому страшусь возвращаться в свою комнату, несмотря на все мысли о том, что время, оставшееся мне на совершенно новое чувство, нужно потратить с пользой.
Как же я не хочу, чтобы он все вспомнил, так не хочу, что челюсти сводит до боли. Я ведь ничего не знаю о том, как он провел свои восемь жизней. Было ли в них что-то важное? Было ли ему хорошо? Научился ли он за все эти годы прощению? Хочу верить, что да, но знаю, что нет. Есть вещи, которые не прощаются. Я еще помню… Мое падение будет болезненным. Я ведь даже не яму себе вырыл, а пропасть разверз под ногами.
– Такое бесцельное времяпрепровождение на тебя не похоже.
Я обернулся и увидел людей, что спешили к замку с поля. Некоторые из них оглядывались и с тревогой смотрели на Малфоя, который решил ко мне подойти.
– Закончились похороны?
Он кивнул, засовывая в карманы озябшие руки. Интересно, эта его привычка длиннее, чем моя память? Надо спросить у Лонгботтома, всегда ли он так мерз на зимнем ветру или это наживное? Почему меня так беспокоит то, что ему неуютно? Потому что от этого мне самому становится как-то зябко?
– Только что. Жаль, что вы с Солом не появились. Он бы мог что-то сказать. Я никогда не знал, как напутствовать тело, что отправляется в землю, а что до души… Кто знает, что там всех нас ждет. – Я мог бы рассказать, но зачем? Даже если бы Малфой поверил мне – на беду или на счастье, его память недолго хранила бы это знание. – Кстати, твой мальчишка просил позволения прийти, и я ему разрешил. Не знал, что он успел так привязаться к Ионе, парень даже плакал.
– Он вообще привязчивый.
– Я заметил.
– Значит, больше не считаешь его агентом?