Феномен человека вчера и завтра

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 26

ГЛАВА 3

«ВСЯ ВЛАСТЬ ПРИНАДЛЕЖИТ ПАРТИИ БОГА»

§I ФАТАЛЬНЫЕ ЗВЕЗДЫ

Современный мир полон противоречий, в нем происходит столкновение интересов и потребностей различных социальных групп, стран, которые для достижения своих идеологических и политических целей используют религию. Советский философ М.П. Мчедлов пишет в связи с этим: «Можно даже не преувеличивая, сказать, что без учета религиозного фактора трудно понять подоплеку ряда политических действий, наблюдаемых сегодня в тех или иных странах, регионах, да и в мировой политике» [1]. В политической действительности XX в. этому можно найти немало подтверждений. Достаточно отметить периодически возникающие острые социально-политические коллизии в Латинской Америке, Северной Ирландии, Индии и других регионах мира или военное столкновение между Ираном и Ираком, где четко просматриваются религиозные мотивы.

Из истории известно, что в прошлом такие явления наблюдались в более массовых масштабах (например, как уже отмечалось, Реформация, представляющая собой массовое антикатолическое движение в Европе XVI в.).Все принимавшие в движении Реформации силы - бюргерство, часть дворянства, недовольные диктатом римско-католической церкви и ее богатством, крестьянство, интеллигенция - выступали с определенными политическими требованиями под флагом религии, Заслуживает внимания оценка, данная К. Марксом английской буржуазной революции XVII в., выступающей под идеологическим знаменем пуританизма, требующего очищения церкви Англии и Шотландии от католицизма. Он отмечал, что «Кром» вель и английский народ воспользовались для своей буржуазной революции языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого Завета. Когда же действительная цель была достигнута, когда буржуазное преобразование английского общества совершилось, Локк вытеснил пророка Аввакума» [2]. Здесь образно выявлена тенденция, которая проявилась в аналогичных условиях и во многих странах: восходящая и уже победившая буржуазия нуждается в светских идеологических концепциях для того, чтобы обосновать свои идеалы и социальные ценности. Однако дальнейшее развитие буржуазного общества вызывает усиление старых противоречий и появление новых, не является исключением и японская буржуазия XX в., хотя здесь имеются свои особенности, связанные с культурными традициями страны.

Перейдем к рассмотрению проблемы своеобразия религиозного фанатизма в функционировании японского общества. При этом следует учитывать несколько обстоятельств.

Во-первых, на Западе широко распространено неверное понимание необычайной веротерпимости японцев. Но их веротерпимость является односторонней - не вера не противостоит тем чуждым религиям, которые не вступают в противоречия с местными религиозными традициями, но не приемлет религиозных доктрин, приходящих в столкновение с существующими религиозными традициями. Российские ученые В.А. Пронников и И.Д. Ладанов отмечают в связи с этим: «Все это говорит не о слабой, а по-особому выраженной религиозности японцев. Регулятивная функция религии в Японии ничуть не слабее, а, может быть, даже сильнее, чем на Западе» [3]. Таким образом, широко подкрепляемый официальными опросами взгляд на якобы нерелигиозность или религиозную индифферентность японцев является довольно упрощенным и неточным.

Во-вторых, необходимо считаться с тем, что японская культура складывалась в значительной степени под влиянием буддизма, к тому же она впитала в себя достижения великих культур Азии. Действительно, Азия едина; Гималаи, которые делят на две части азиатский мир, только подчеркивают связь таких мощных цивилизаций, как китайская и индийская. Арабская культура с ее рыцарством, персидская поэзия, китайская этика, индийское мышление — все говорит о единственном древнем азиатском мире, жизнь которого весьма пестра и разнообразна в различных регионах и который не знает четких и резких границ. Так, ислам можно описать как конфуцианство в военном облачении, в виде конного войска; тогда как буддизм, великий океан идеализма, в который стекают подобно рекам все системы восточного азиатского мышления, отнюдь не окрашен только в чистые воды великого Ганга; сюда следует добавить и монгольские народы, внесшие в эту мировую религию новый символизм, новую организацию и новые силы в ревностном служении наполнить сокровищницу веры [4]. Уникальный, сохранившийся на протяжении веков суверенитет сделал Японию сокровищницей азиатского мышления и культуры. Утонченные достижения индийского искусства во многом были разрушены гуннами, фанатическим иконоборчеством мусульман и бессознательным вандализмом торгашеских европейцев, считает японский ученый Какузо Окакура. По его мнению, «Япония - музей азиатских цивилизаций; и даже больше, чем музей» [5]. Такой тезис имеет под собой определенные основания — достаточно вспомнить японские храмы в Нара, в которых богато представлены произведения искусства Индии и культуры Китая эпохи Тан.

В-третьих, нельзя сбрасывать со счетов и то, что для японцев характерна «исключительно сильно выраженная традиционность» [б]. А это значит, что нормативные функции народных поверий, великолепно совмещенных с положениями основных восточных религий (конфуцианством, буддизмом и др.) еще долго будут играть свою роль в жизнедеятельности японской нации. Упомянутый выше Какузо Окакура отмечает роль традиций японской культуры в современной жизни: «Поэзия Ямато и музыка Бугаку, которые отражают идеал Тан при режиме аристократии Фудзивары, являются источником вдохновения и наслаждения в наши дни, подобно мрачному двэн-буддизму и танцам Но, которые были продуктом просвещения Суп. Это значит, что Япония сохраняет истинно азиатскую душу, хотя она и «вплетает» ее в современные силы» [7].

Все эти обстоятельства необходимо учитывать в ходе анализа своеобразия фанатизма в двэн-буддийской версии, существующей на протяжении ряда веков в Японии. Эта страна во многих отношениях уникальна и удивительна, насыщена контрастами в духовной жизни. С одной стороны, изумительная вежливость, более искренняя и менее церемонная, чем в Китае; с другой, острый меч самурая, смелость, отвага и готовность к самопожертвованию, что может быть сравнимо только со слепым фанатизмом воинов ислама. Редкое трудолюбие сочетается с обостренным чувством чести и глубокой преданности императору, сюзерену, учителю или главе процветающей фирмы. Необычное даже для изысканного Востока чувство прекрасного, сочетающего скромность и простоту, лаконизм и прелестное изящество одежды, убранства, интерьера. Умение отрешиться от суеты повседневности и найти душевный покой в созерцании прекрасной природы, моделируемой в миниатюре крохотным двориком с камнями, мхом, ручейком и карликовыми деревьями [8]. И наконец, поразительная способность заимствовать и усваивать, перенимать и развивать достижения других народов и культур, сохраняя при этом свое, национальное, своеобразное, японское.

Особо сильное влияние на культуру Японии оказали индийская и китайская цивилизации. Она впитала и переработала в соответствии со своими потребностями традиции индуизма, конфуцианства, даосизма, буддизма, придав им свои, неповторимые черты. Исследователи отмечают огромное воздействие дзэн-буддизма, как чисто японского явления в отличие от китайского чань-буддизма, на формирование японского национального характера, в том числе и на своеобразие феномена религиозного фанатизма. Российский востоковед Л.С. Васильев пишет: «Фанатизм и готовность к самопожертвованию, воспитывавшиеся в самураях дзэн-буддизмом, отличались от фанатизма воинов ислама, которые шли на смерть во имя веры, ожидая вознаграждения на том свете. Ни в синтоизме, ни в буддизме концепции вечного блаженства на том свете не существовало. И вообще духовная ориентация японской культуры, как и китайской, оказавшей на нее в этом смысле немалое влияние, была посюсторонней. Не о загробном блаженстве и посмертной жизни, а о достойной смерти и высоком месте в памяти живых мечтали шедшие на смерть самураи» [9]. Такое отношение к смерти, как естественному концу, выработанное философией фатализма, накладывает отпечаток своеобразия на религиозный фанатизм, придавая ему этический смысл.

В эпоху феодализма во многих европейских и азиатских государствах существовали сословия и касты профессиональных воинов, одной из которых является и самурайство, которое сформулировало свой кодекс этики - бусидо. Этот кодекс представляет собой синтез представлений различных систем, в особенности синто, конфуцианства, дзэн-буддизма; из конфуцианства были восприняты требования «верности долгу», послушания своему господину и морального совершенствования. Большое влияние на формирование бусидо оказала махаянистская версия буддизма, исповедуемая сектой буддизма «дзэн». Ее духовные упражнения способствовали достижению душевного равновесия.

Самурайский кодекс бусидо - «путь воина» - оказал сильное воздействие на повседневную мораль японцев. Вначале кодекс был предназначен исключительно для господствующего класса (самураев, буси). Со временем, однако, самураи начали деклассироваться и инфильтроваться в буржуазный слой, наряду с этим процессом буржуа и даже крестьяне начали перенимать некоторые понятия самурайской «чести» как образец для подражания. Низшие слои всегда подражают высшим — такова закономерность развития общественной психологии. В связи с тем, что на формирование самурайского кодекса, а также на психологию поведения японцев, на этические принципы взаимоотношений между ними оказали влияние синтоизм, буддизм и конфуцианство, то рассмотрим их суть.

Синто — путь богов. Это древняя японская религия, и хотя ее истоки до сих пор не установлены, все исследователи единодушны в том, что она возникла и развилась в Японии независимо от Китая. Синто представляет собой род древней мифологии, ибо в раннем, добуддийском синтоизме речь идет о сверхъестественном мире - мире богов и духов (ками), которые издревле почитались японцами. Известно, что его истоки восходят к глубокой древности и включают в себя все присущие первобытным народам формы верований и культов — тотемизм, анимизм, магию, культ мертвых, вождей и т.д. Подобно другим народам, древние японцы одухотворяли все окружающие их явления природы и с благоговением относились к посредникам между посюсторонним миром и миром духов и богов - магам, колдунам и шаманам. И только позже под влиянием буддизма первобытные синтоистские шаманы стали жрецами, которые совершали ритуалы в честь различных богов и духов в специально для этого сооружавшихся храмах. «Практическая же цель и смысл синтоизма состоит в утверждении собственной древней истории Японии и божественного происхождения японского народа: согласно синто, считается, что микадо (император) — потомок духов неба, а каждый японец — потомок духов второго разряда — ками» [9]. В представлении японца ками есть бог, дух, предок, герой. В самом мире существуют мириады ками, и после смерти человек станет одним из них. Особенность синтоизма заключается в том, что в нем нет представления о «центральной власти» всевышнего, а главное в нем - это культ предков и поклонение природе. Священной книгой синтоизма является «Кодзики» («Записки древности», 712г.). Выдающийся советский ученый-востоковед Н.И. Конрад пишет о «Кодзики», что в ней содержится в чистом виде исконно японский национальный дух: «Кодзики» — ключ... к самой Японии, к самим японцам. Через «Кодзики» мы познаем и «век богов»... через нее же мы, как нельзя лучше, приближаемся к «подлинно японскому» и в современной Японии» [10]. В этой книге в неразрывной связи находятся идеи кровного племенного единства и политической власти: «Отражение первой — в расширении племени во времени: в отношении к прошлому, в соединении с рождением вообще всех вещей; во включении всего инородного в состав племени, в подчинении ему, в протягивании генеалогической линии по главным представителям — богам, вождям, царям - как проявление единства племени. Отражение второй — в представлении политической власти как выполнения богами, вождями, царями воли высших богов» [11].

Синтоизм сыграл существенную роль в формировании японского видения мира вещей, природы и их взаимоотношения. В его основе находится пять концепций. Первая утверждает, что мир появился сам по себе, он регулирует себя сам, а не при помощи верховного существа, как в христианстве или исламе. Вторая характеризует силу жизни: начало сексу положили боги. Поэтому в сознании японцев нет связи между сексом и моральной виной: все, что естественно, то не безобразно. Иное дело «не чистое», которое при помощи ритуалов может быть очищено. Эта концепция способствовала развитию у японцев склонности к адаптации, к восприятию всего чужого, что пропущено японской традицией. В третьей концепции речь идет о единстве природы и истории, о неделимости мира на живое и неживое, так как во всех явлениях природы и в человеке живет ками. В силу того, что ками живут в посюстороннем мире, отпадает необходимость искать спасения в «ином», потустороннем мире. Четвертая концепция подчеркивает многобожие, ибо сам синто возник из местных культов природы, поклонения местным, родовым и племенным богам, что исключало любое единобожие. В начале VIII в. при императорском дворе был создан специальный департамент по делам синто, а в X в, составлен список богов синто, согласно которому пантеон синто насчитывал 3132 бога, позже их число значительно возросло. И, наконец, пятая концепция утверждает, что боги синто, ками, породили не людей вообще, а только японцев. Таким образом, в сознании японца с детских лет укореняется представление о принадлежности синто, что регулирует поведение, так как камн интимно связаны лишь с японской нацией, и нелепым выглядит исповедание синто представителями другой нации. Вместе с тем синто отнюдь не мешает японцам исповедовать любую другую религию [12]. Если подсчитать, сколько японцев относятся к отдельным конфессиям, то получится цифра, превышающая численность населения.

Как уже отмечалось, сильное влияние на синтоизм оказал буддизм, который регулировал его развитие в эпоху сёгуната (XII - XIX вв.). Сёгунат выделят средства на строительство храмов и восстановление древних празднеств; он поддерживал труды по интерпретации древнеяпонских книг, и хотя это не относилось непосредственно к синтоизму, имело для него важные последствия. Вначале эта интерпретация идет в духе буддийско-синтоистского синкретизма, но постепенно при дворе сегунов начинает доминировать конфуцианская интерпретация.

Получивший богатое философское объяснение, синтоизм приобрел своеобразный вес и мог претендовать на самостоятельную мировоззренческую систему. Этому способствовал Ренессанс в Японии XVII в. В это время священники привозили из Китая редкие сочинения китайских классиков, книги по философии буддизма и конфуцианства, подвергавшиеся критическому анализу и комментированию. Были извлечены из тысячелетнего забвенья древние японские выдающиеся сочинения «Кодзики» и «Нихонги» («Анналы Японии»), излагавшие древнюю японскую мифологию, аналогично тому, как греческие классики пересказывали легенды и мифы Средиземноморья. Сам правитель Японии, Иэзясу Токугава, подобно флорентийским Медичи, в конце своей жизни стал собирать древние рукописи и поощрял их изучение. Вот почему «Кодзики» и «Нихонги» были переизданы (1644 г.), изучены и прокомментированы представителями новой школы литературных критиков и историков - Камо Мабути, Мотоори Норинаги и др. Эти ученые приложили немало сил, чтобы оживить национальный культ синто, тот же Мотоори подготовил «Кодзикп-дэн» («Комментарий к Кодзпки») из 44 томов, в которых на современном языке и в соответствии с новыми временами разъяснялась философия и мифология этих древних произведений [13]. Некоторые конфуцианцы считали даже возможным изложить синтоизм на концептуальном языке китайской философии.

Однако только в XVIII в. исследования древнеяпонской литературы привели некоторых ученых к осознанию того, что и без чужеземных влияний и интерпретаций синтоизм представляет собой единую, самодостаточную целостность. Появляется лозунг «возвращения к древности» (фукко) в ее чистом виде, к эпохе, свободной еще от китайских наслоений, что положило начало также «возрождению синто» (фукко-синто) [ 14]. Первым крупным лидером этого движения был Камо Мабуци (1697-1769), который занялся в основном интерпретацией старых молитв норито. Расцвет}' движения сильно способствовав деятельность Мотоори Норинаги, пытавшегося реконструировать «Кодзики». Еще более фанатичным последователем движения фукко оказался его ученик Хирата Ат-сутане, чья пропагандистская деятельность вызвала недовольство правительственных чиновников.

Дальнейшая история фукко-синто показывает, что оно не столько укрепило синтоизм, сколько способствовало усилению японского национализма. Несмотря на глубокие исследования и комментарии «эпохи богов», ранние боги теряли у фукко-синтоистов значимость в пользу центрального понятия «божественность императорского дома и самого императора». Наконец, в XX веке боги вообще отойдут на такой далекий план, что синтоизм превратится в микадоизм или тенноизм (микадо=тенно=император), принимая формы церемониала почитания императора и империи. Естественно, что синтоизм внес свой вклад в формирование кодекса бусидо и в национальный японский характер, способствуя тем самым своеобразному функционированию религиозного фанатизма.

Буддизм. Эта религия, как известно, проникла в Японию еще до нашей эры. Однако решительное влияние на психологию японцев она стала оказывать только с V-VI вв., когда в Японию стали прибывать буддистские монахи, а вместе с ними и священные буддистские книги, написанные на китайском языке. И хотя среди историков нет до сих пор единого мнения в объяснении причин успешного проникновения буддизма в японское общество [15], почти полуторатысячелетняя его история, своеобразный ренессанс после второй мировой войны (в виде так называемых «новых религий») свидетельствуют о том, что буддизм нашел в этой стране благодатную почву. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что Хэйанский период (VIII и XII вв.) - это золотой век классической японской государственности и культуры, в становлении которых буддизм сыграл существенную роль. Достаточно отметить, что буддизм явился теоретической основой управления государством и именно в Японии в полной мере воплотился принцип «сэйкё-итти» ~ единства политики и религии. В эпоху Хэйан буддистская церковь представляла собой организацию феодального типа, обладающую мощным экономическим потенциалом и сильным идеологическим влиянием. Буддистская секта (объединение) Тэндай, своеобразное государство в Государстве, в течение нескольких столетий выступала в качестве официальной, в ее рамках была разработана доктрина теократического государства [16]. Сам буддизм состоял из сложного комплекса подсистем доктрин и догм, т.е. школ, каждая из которых удовлетворяла потребности адептов этой религии в данный момент. И, наконец, высокая степень его адаптивности объясняется способностью к синтезу с местными верованиями. В данном случае уже в Хэйанскую эпоху сложилась синкретическая религия «рёбуспнто». Буддизм взаимодействовал с конфуцианством и даосизмом, что также оказало влияние на складывание традиционной японской культуры.

После 1185 г. господствующие позиции в государстве заняло сословие самураев. Император и его двор перестали играть политическую роль в жизни страны. Фактическая власть принадлежала сегуну, ставка которого находилась в Камакуре. Большая часть эпохи Камакура заполнена гражданскими войнами, которые в конце XVI в. привели к созданию централизованного государства Тоётоми Сидаёси — этим «японским Иваном Грозным» [17]. Каста самураев, или буси, приносит свой образ жизни, что влечет изменения в духовной атмосфере общества: крупные секты Тендан и другие отодвигаются на (задний план, а на первое место выходят новые реформаторские движения, среди которых почетное место принадлежит секте дзэн.

Именно она внесла наибольший вклад в великое духовное возрождение Японии и тем самым оказала серьезное влияние на формирование национальной психологии. В условиях междоусобных войн феодалов центральная власть нуждалась в идеологии и практической системе самодисциплины. Доктрина дзэн с ее целенаправленными ритуалами и тренировочными упражнениями и отвечала этой потребности. Учение и практика дзэн принципиально отличались от известных тогда японскому буддизму способов влияния на разум. Порывая с древними сектами, отбрасывая прежде всего их ритуализм и схоластику, секта дзэн носила реформаторский характер. Целью пропагандируемой ею медитации был возврат к первоначальному постижению самого Будды при помощи самостоятельного стремления к достижению просветления (сатори).

Действительно, согласно буддизму человеческое существование есть цепь циклов индивидуального рождения, смерти и возрождения, обрывающаяся при достижении состояния нирваны. Это - подлинный мир в отличие от сансары (иллюзорного чувственного, материального мира), это мир безвременья:

«Ежели рожденье разрушить, Прекратится старость, с ней и смерть. Только уничтожь возникновенье, — И рожденью вместе с ним конец» [18].

К такому выводу пришел принц Гаутама, размышляя над причинами старости, болезни и смерти. Стремясь их избежать, он, согласно легенде, сумел достичь состояния нирваны - вечности, отсутствия суетного бытия. В соответствии с классическими канонами буддизма достичь нирваны можно только в состоянии просветления, такой стадии, на которой всякий «знает все» [19].

Для этого необходимо отбросить сакральные формулы и веру в спасителя и сосредоточить все усилия на непосредственном созерцании подлинной природы действительности. Сато-рн достигается посредством тихой медитации и абстрактного созерцания. При этом не формулируются принципы, не проводится никаких рассуждений, не используются письменные источники и проповеди. Любые ритуалы только мешают созерцанию, ибо мысль Будды должна быть передана непосредственно адепту. Учение дзэн основано на советах, Например, какие должны быть темы для медитации (коаны - головоломки, разрушающие привычные стереотипы мышления, типа «кто слышал хлопок одной ладони») или какой должна быть позиция при медитации (в основном дзадзэн, т.е. практика дзэн в положении сидя) и как упражнять ум, чтобы достичь благословенного состояния покоя и пустоты сознания, которое может вобрать в себя всю вселенную?

Для того, чтобы достичь состояния просветления, приверженцы дзэн должны были подчиниться суровой, почти фанатичной духовной н физической дисциплине. В ней особое значение придается медитации (дзадзэн) и углублению в проблемы, не решаемые посредством разума (коаны), причем последнее как бы подрывало доверие к интеллекту. Именно в дзэн наиболее остро проявляется различие между позициями буддизма и христианства. Насколько просветление могло в определенном смысле быть эквивалентом «внезапного откровения» в средневековом христианстве, настолько оно имело личный характер в дзэн [20]. Просветление не требовало от индивида осуществления какой-либо божественной миссии в мире, оно давало ему возможность существования без желаний и без привязанности к земной жизни. Именно этот момент оказался особенно привлекательным для японской военной аристократии - самурайства. Ведь духовная дисциплина, культивируемая в дзэн, формировала человека, знающего себя и рассчитывающего только на себя.

Секта дзэн положила начало новой волне конфуцианского влияния на Японию. В XII в. в Китае конфуцианство оживает в школе Чжу Си, на учение которого оказали воздействие как даосизм, так и буддизм. Дзэн же импортирует в Японию философию Чжу Си. Ее метафизический характер здесь не нашел большого отклика, зато конфуцианская этика, подчеркивающая обязанности подданного, сформировала идеал человека в виде буси - рыцаря, который руководствуется неписаным моральным кодексом бусидо [21]. Попытки кодификации 6усидо предпринимаются только в XII в. в силу влияния синтоизма; они выделяют основную феодальную добродетель верности вассала сеньору.

Именно дзэн, где мистической основой существования школы является почитание ее патриархов, передавших следующим поколениям свое учение, получило признание самураев. Они |мало интересовались созерцанием, однако их очень привлекали моральные принципы, вытекающие из отношений иерархической зависимости между членами феодального общества. Практика созерцания (медитации) позволяла человеку возвыситься над индивидуальной смертью, что имело немаловажное значение для самураев, ориентирующихся на особый культ, этикет смерти [22]. Действительно, одним из фундаментальных принципов кодекса бусидо является личная незаинтересованность самурая: «Для развития мужества, честности н преклонения перед учителем вплоть до самопожертвования от ученика требуется полнейшая незаинтересованность и отречение. Строго говоря, смысл нашей жизни определяется нашей способностью безоговорочно пожертвовать ею ради того, что выше ее» [23]. Выше жизни самурай считал благо своей родины, сохранение и процветание государства.

Смерть ради нравственного долга определяет смысл жизни в традиционной японской культуре с ее дзэн-буддийстским отношением к миру и человеку. Согласно дзэновскому воззрению на мир, жизнь человека является суетной и быстротечной. Человеческое бытие бренно, колесо времени вращается неумолимо, обрекая человека на муки и не оставляя никакой надежды:

«Все мимолетно, и цветы мукугэ

один лишь день цветут. Увы, зачем

не думали о том, что жизнь мелькнет

мгновенной искрой, высеченной камнем,

возможность упустили мы познать

Учение, зовущее к добру,

а ведь его так трудно в мире встретить.

О том не помышляли мы, и право –

достойна сожаленья наша участь!» [24].

Из дзэновской концепции непостоянства всего существующего, эфемерности и призрачности жизни следует, что все кратковременное тесно связано с понятием прекрасного. Недолговечное текущее мгновение (цветение вишни и опадание ее лепестков, испарение капель росы после восхода солнца с поверхности листа и т.д.) отливалось в особую эстетическую форму. В соответствии с этим жизнь человека тем прекраснее, чем она короче и ярче прожита. Для японца мир явлений выступает абсолютом, т.е. при таком мировосприятии «конечной реальностью» является «здесь и теперь». Иными словами, время для японского мышления всегда есть «теперь», что эквивалентно «вечности», поэтому понятно утверждение японского специалиста в области дзэн-буддизма Д. Судзуки, что «дзэн не знает времени и поэтому для дзэн не существуют ни начало, ни конец мира» [25].

Сильное влияние концепции времени в дзэновской модификации видно в литературе (стихи, короткие поэмы и т.д.), драме (Но, баллада-драма), живописи (монохромная, портрет), архитектуре (храмы, бумажные окна, чайные домики), прикладном искусстве (чайная церемония, искусство аранжировки цветов — икебана и морибана, искусство комбинирования ароматов, каллиграфия и пр.) и в воспитании японца, особенно путем приобщения его к боевым искусствам (дзюдо, каратэ-до и т.д.). Функции сохранения н передачи традиционной культуры последующим поколениям выполняют так называемые иэмото - люди, прекрасно владеющие тем или иным традиционным искусством и имеющие непререкаемый авторитет в возглавляемой ими школе [26]. И так как многие виды традиционного искусства пропитаны религиозным духом и мистицизмом, то занятия ими приобщали человека к чему-то иррациональном), божественному.

Система иэмото представляет и в наши дни весьма эффективный аппарат идеологического воздействия на японцев, способствующий формированию у них национализма и шовинизма. Поскольку занятие японскими традиционными искусствами считается средством совершенствования личности, постольку хоть каким-то видом его занимается почти каждый японец. В силу того, что степеней овладения мастерством весьма много, обучение может продолжаться всю жизнь. Отдельные школы насчитывают до 2-3 млн. человек, они похожи на церковные приходы, а их главы, иэмото, — на религиозных пастырей, которые ориентируются на консервативные политические круга [27]. Можно сказать, что религиозный фанатизм, культивируемый некогда системой упражнений дзэн и преобразуемый в этическую форму, в XX в. умело трансформируется в националистический фанатизм.

Конфуцианство. Оно также занимало важное место в фундаменте этической и религиозной жизни японского общества. С начала своего существования в Японии конфуцианство находилось в поле зрения буддизма, его расцвет здесь начинается в XVII в. Именно в это время происходило, его освобождение из-под контроля буддийского духовенства и обретение им независимости, что было вызвано потребностями развития общества. Дело в том, что тогда осуществлялось преобразование страны воюющих феодалов в единое, современное государство. В период правления сеёгуна Иэясу Токугавы - период формирующегося нового облика японской идентичности - были заложены основы для последующего превращения Японии в мощную державу [28]. Политика сёгуната была направлена на постепенную разрядку внутренней напряженности, создаваемую прежде всего крестьянскими бунтами и амбициями вельмож Сложная экономическая стратегия, правовые шаги, изменение многовековых стереотипов мышления, необходимость утверждать в жизни воинственные стремления самураев путем изменения эстетического вкуса, превращающего грозных, бряцающих мечами самураев и их сеньоров, даймё, в писателей, художников и поэтов, - все это требовало поиска нужных теоретических концепций в религии и философии. Буддизм, синто и конфуцианство внесли свой вклад в создание новых концепций, которые и были использованы военным правительством, бакуфу. По существу Иэясу Токугава совершил, на первый взгляд, невозможное: подавил нацеленную на экспансию энергию профессионалов смерти, превратив их в надзирателей и распределителей результатов производства материальных благ, а простых самураев - в философов меча.

Японские конфуцианцы и их покровители были в определенном смысле пионерами - творцами нового мира, для которого необходимо было новое мировоззрение. Такие правители, как Тоётоми Хидэёси и Иэясу Токугава, позитивно относились к конфуцианству. Они осознавали, что используя религиозный фанатизм, подогревавший смелость и храбрость самураев, можно действенно регулировать социальные процессы путем централизованной власти [29]. Эти правители и их современники считали, что миром можно управлять. Такая позиция явилась одним из стимулов интеллектуальной борьбы с буддизмом и его мистическим отношением к жизни. Конфуцианство отвечало умонастроениям эпохи Токугавы, предложив новую философию жизни и новую космологию. Согласно его концепции, во вселенной имеется разумная причина, которая, воздействуя на материю, творит мир человека и вещей. Причина и порядок существуют также в структуре общества, необходимо их только понять, причем этот порядок носит моральный характер. Конфуцианский подход к миру предполагал единство мысли и действия, философии и политической системы [30]. Постижение основных принципов дает знание, позволяющее человеку проникнуть в суть морального порядка и тем самым сформировать морального человека. Управление должно было в принципе создавать людям условия для его достижения.

Конфуцианство распространялось одновременно с новым социальным и политическим порядком бакуфу. Первые правители эпохи Токугавы стояли перед необходимостью создать стабильную ситуацию в стране, пресечь военные восстания, а конфуцианцы утверждали, что им известен рецепт решения таких проблем. Переход от феодальной раздробленности к сильному централизованному государству требовал новых и универсальных правовых положений, выработки новых законов. Так как сегун и даймё в это время обладали более широкими полномочиями, нежели их предшественники, то им нужно было иметь в своем распоряжении совершенные принципы законодательства и четкие обоснования функционирования их власти.

Значение конфуцианства для режима Токугава состояло в том, что оно предложило новую теорию управления и новое видение гармоничного общества. Предложенный идеал социального порядка имел форму естественной иерархии классов, в которой каждый индивид занимал определенное место. В результате происходила дифференциация и кодификация эталонов поведения каждого из классов. Ктассовая структура эпохи Токугава выражается формулой «си — но — ко - сё», т.е. «самураи - крестьяне — ремесленники — купцы». Положение самурая можно характеризовать поговоркой: «Среди цветов -вишня, среди людей - самурай». Земледелие, согласно конфуцианской этике, считалось благородным занятием. В целом социальная пирамида японского общества представляется следующим образом:

• кугэ - придворная аристократия, которая была лишена политической власти;

• самураи — опора токугавского режима;

• крестьяне - основной источник получения средств, производители риса - всеобщего денежного эквивалента;

• ремесленники;

купцы, считавшиеся презренными;

нищие;

парии, которые выполняли самые грязные и постыдные работы (выработка кожи, уборка нечистот и пр.).

Переход из одного сословия в другое практически был исключен, кроме случаев усыновления [31].

Следует отметить, что конфуцианство не сводилось только к философии социального контроля. Оно постулировало существование морального порядка, стоящего над властителями. На сегуна и даймё была наложена обязанность править так, чтобы обеспечить народу благополучие. Власть могла быть абсолютной в принципе, однако основанной на чувстве ответственности и гуманном отношении к подданным. Самурай мог почитать традиции меча, но должен был вести себя как ученый-чиновник. В эпоху Токугава в Японии стали использовать китайский иероглиф для обозначения человека высшей культуры как эквивалент слова самурай. Учение Конфуция подходило и светским правителям, и практичным подданным, так как «оно было учением абсолютно гуманным, исключительно интеллектуальным и приспособленным для общественных нужд» [32]. В этом плане Конфуций стоит в одном ряду с Сократом, Аристотелем, Эпикуром и Сенекой.

Хотя расцвет конфуцианства был, несомненно, важной вехой развития мысли в эпох) Токугава, не следует думать, что на нем замыкалась вся интеллектуальная жизнь того времени. Буддизм и синтоизм также играли значительную роль в политической жизни страны. Токугавское общество опиралось по сути на эта три системы в весьма сложной, необычайно практичной комбинации. Для властей буддизм и далее оставался средством повсеместного контроля, более того, он выполнял функции священной инквизиции по отношению к христианству. Ведь буддистские храмы всех сект процветали в качестве государственных учреждений, и поэтому токугавский сегуна ввел систему «тераука» - «гарантия, даваемая храмом», которая была использована в XVII в. как одно из средств священной инквизиции для обнаружения тайных христиан и членов других запрещенных сект и учений [33], Основой системы тераука служила обязанность регистрировать каждого новорожденного, а затем и каждую семью в местном храме, что обеспечивало надзор за поведением подданных. Более того, с 1670 г. каждый поступающий на службу обязан был представить свидетельство соответствующего храма о религиозной безупречности.

Установление священной инквизиции вызвано тем, что христианство представляло опасность для сёгуната своим учением о существовании более высокого авторитета, чем авторитет властителей Японии, причем под этой религиозной завесой фактически началась европейская колонизация. Искоренение христианства хорошо описано в романах современного японского писателя Сюсаку Эндо «Молчание» и «Самураи»: всех подозреваемых заставляли попирать ногами и плевать на распятие или изображения Иисуса Христа либо Девы Марии. Кто упорствовал, того подвергали пыткам, чтобы заставить отречься. Для этого применяли такие жестокие меры, как «водяной крест» - жертву привязывали к кресту, поставленному на берег)' моря с таким расчетом, чтобы прилив доходил до головы; особо изуверская пытка «ямой», где несчастного подвешивали связанного вниз головой, подрезав при этом уши; человека окунали периодически головой в горячий сернистый источник; «сожжение», во время которого дрова раскладывали поодаль от приговоренных к казни, так что они как бы поджаривались на медленном огне [34]. В результате деятельности священной инквизиции на протяжении столетия из 300000 христиан остались немногочисленные «лампады веры» в подпольных крохотных общинах.

В целом буддизм и синто удоатетворяли основные религиозные потребности рядового японца и представителей высших сословий, синто и конфуцианство формировали представления японцев о политическом порядке, наряду с этим буддизм представлял собой психологическую систему норм, конфуцианство занималось морально-этической регуляцией поведения людей в обществе [35]. Буддизм, синто и конфуцианство придали квазирелигиозный характер административной власти раннетокугавского периода, внесли значительный вклад в культурное возрождение Японии, результаты которого проявляются и в XX в.

Эти религиозные системы, особенно дзэн-буддизм, своими нормами и принципами во многом определили кодекс самурайской чести, выработали у самураев фанатизм и готовность к самопожертвованию, что оказало громадное влияние на японский национальный характер и внесло свой вклад в развитие национализма, шовинизма и расизма. Достаточно указать на государственный синтоизм, который в качестве чрезвычайно реакционной и весьма влиятельной доктрины агрессивного национализма эффективно использовал «религиозный фанатизм нации» [36] в целях подготовки к будущей войне. Американский специалист по проблемам религии Р. Бэллон так охарактеризовал его: «Модели агрессивного национализма, созданные в фашистской Италии и нацистской Германии, были бледной имитацией японской модели, поскольку они не давали возможности достигнуть тотальной индоктринации, к которой стремились и которой достигли японцы» [37].

В основе государственного синтоизма лежит мистическая идея «духа Ямато», провозглашенная еще Мотоори Норина-гой и входящая в качестве одной из фундаментальных идей в бусидо. Именно в среде правых националистов и ультранационалистов империалистической Японии родилась идея паназиатизма - «Азия для азиатов», которая в дальнейшем развивалась в экспансионистскую идею создания «Великой восточноазиатской сферы сопроцветания» [38]. В итоге официальная доктрина империи об особой миссии японской нации, которая должна вести «священную» войну с целью распространить на весь мир «божественную волю Аматэрасу и августейшие добродетели императора» [39], позволила втянуть японский народ в ряд войн, в том числе и во вторую мировую, закончившуюся поражением Японии.

В формировании национального фанатизма просматривается и роль дзэн-буддизма, внедрившего в сознание последователей бусидо равнодушие к смерти, и конфуцианства, закрепившего в кодексе бусидо «верность долгу». В конце второй мировой войны это ярко проявилось в драматической истории камикадзе. Так японское командование назвало молодых солдат-смертников, действия которых должны были переломить ход войны в пользу Японии. В самом начале это были пилоты-охотники за американскими авианосцами, а затем «люди-лодки», «люди-мины», «люди-танки» и т.д. К концу войны в японских вооруженных силах действовали сотни отрядов камикадзе, некоторые из них насчитывали более тысячи бойцов. Их идейным вдохновителем и основателем был адмирал Ониси, сформировавший осенью 1944 г. на Филиппинах эскадрилью «камикадзе». Ее четыре подразделения носили имена, взятые из поэмы средневекового поэта-самурая Норинага Мотоори. Адмирал Ониси подчеркивал, что любой член этих отрядов представлял себя «богом без земных желаний» [40].

Возникновение таких подразделений вполне закономерно, оно подготовлено морально-этической системой бусидо и пропагандой идеи умереть за Японию, за императора. Не случайно непременным атрибутом камикадзе был самурайский меч, а на голове - белая повязка, такая же, как и у саггураев, идущих в бой. В националистическом угаре они, не раздумывая, бросались в бой, несший им неминуемую смерть. Исследования Института математической статистики Японии по проблеме «национальный характер» свидетельствуют о том, что дух бусидо продолжает жить в сознании японцев [41].

Значимость религиозно-культурных традиций проявляется и в создании оптимальной для новой капиталистической Японии .соцнально-психологической структуры. Так, японский экономист Милю Морисима, отвечая на вопрос: «Почему именно в Японии наиболее развит капитализм?»-, указывает на роль конфуцианства в этом процессе [42]. По его мнению, японский капитализм - это конфуцианский капитализм, его становление и развитие связано с националистическим и милитаристским оттенком конфуцианства в его японской версии. После окончания двухсотлетней изоляции, перед угрозой со стороны Запада интеллигенция, воспитанная в духе японско-конфуцианской этики, сумела сплотить страну и создать сильное современное правительство: «Именно благодаря национапьной форме конфуцианства Япония, с ее классовыми и региональными противоречиями, за сравнительно короткий срок, примерно за 20 лет, легко объединилась в нацию» [43] . Наличие объединяющего нацию государства является одним из условий функционирования современного капитализма западного образца.

Второе условие — это существование демократического общества, что в Японии было трудно обеспечить. Выше уже отмечалось, что конфуцианство кодифицировало групповую этику и разделение обязанностей между представителями различных классов и сословий, закрепляющие и сохраняющие иерархический характер общества. В связи с этим была создана капиталистическая экономика, в основе которой лежат служебная иерархия, пожизненный труд, верность работников своим компаниям и акционерная система, вполне адекватные характеру японского конфуцианства [44]. В японской версии конфуцианства господствовала ориентация на предельное напряжение способностей, старание и повседневный тяжелый труд (для свободного владения азбуками катакана и хирагана, пероглификой все эти качества были обязательны). Это служит оптимальной основой для воспитания творческой активности, энергии и «даже предприимчивости» [45], столь необходимой для функционирования капитализма Именно высоко ценимые конфуцианской этикой культура физического и умственного труда, культ знаний и способностей сыграли немалую роль в успехах экономического развития Японии, а также в достижениях четверки «малых драконов» - Южной Кореи, Тайваня, Гонконга и Сингапура.

Японцы в полной мере используют колоссальный духовный и культурный потенциал, накопленный на протяжении многовековой истории религиозными системами синто, буддизма и неоконфуцианства, для нового прорыва в своем развитии, который усматривается на стыке технологии и культуры. Один из ведущих исследователей научно-технического прогресса Масанорн Морнтани так характеризует связь технологии и культуры: «Японцы, с одной стороны, любят импортные товары, а с другой, ценят свою традиционную культуру. Кимоно, татами, сёдзи, котацу, японская национальная живопись, традиционная кухня, счеты «соробан», национальные виды спорта - сумо, дзюдо, кэндо, стрельба из лука, переносные буддийские алтари, народные праздники, песни н пляски - все это кажется перед угрозой исчезновения, но все продолжает жить. Технология, развивающаяся в той или иной стране, - это одно из проявлений ее культуры, и по мере того, как идет переход от предметов первой необходимости к предметам, связанным с миром чувств, свойства изделий будут испытывать все более глубокое воздействие национальной культуры» [46]. В Японии технология уже соприкоснулась с миром культуры, в том числе и с миром человеческих эмоций.

Технология будет способствовать производству изделий, несущих на себе отпечаток национальной самобытности, что, в свою очередь, может быть использовано через мир человеческих эмоций для формирования в сознании японского населения идей национализма и национальной исключительности [47]. В данном случае технология может использоваться и уже используется для оживления древнего и средневекового религиозного фанатизма уже в новой, превращенной форме национального шовинизма, превосходства японской нации над другими нациями мира.

Blog

Феномен человека вчера и завтра