Феномен человека вчера и завтра

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 26

ГЛАВА 2

ДУХОВНЫЕ РЫЦАРИ

§1 ПОД ЧЕРНЫМ ЗНАМЕНЕМ СТРАХА

Из истории известно, как религиозно-фанатические настроения использовались для разжигания ненависти к представителям других вероисповеданий, подготовки и развязывания войн, расправы над еретиками и атеистами. Для понимания подобных настроений необходимо учитывать субъективную сторону религиозности. В религиоведении применяется термин “индивидуальная” религиозность: “Под индивидуальной религиозностью следует понимать исторически и классово изменяющийся уровень влияния доктрины, культа и институтов религии на психику, личность, поведение и общественные отношения отдельного индивида” [1]. Именно эта субъективная сторона религии в сочетании с объективными историческими, социальными и культурными условиями позволяет понять, почем}' священная инквизиция, как одно из самых фанатических учреждений католической церкви, была единственной в своем роде и почему ее деятельность была весьма эффективной. Инквизиция возникла в 1232 г. по инициативе папы Григория IX, ее цель состояла в преследовании опасных, по мнению католической церкви, людей - “еретиков”, свободомыслящих, противников папской власти и др. Создание священной инквизиции было продиктовано логикой развития христианской религии и католической церкви, поэтому рассмотрим кратко эту логику развития и ее особенности.

Заслуживает внимания классификация форм индивидуальной религиозности, составленная в зависимости от исторических переломных моментов в христианской религии, которая была предложена польским специалистом А. Папузинским:

- народная, соответствующая эпохе первоначального христианства (от возникновения до уравнения его в правах с другими религиями на основе Миланского эдикта в 313 г. н. э.);

- космически-теократическая (эпоха между Миланским эдиктом и Тридентским собором (1545-1563 гг.);

космически-народная, присущая эпохе между Тридентским собором и II Ватиканским собором (1962-1965 гг.);

• антропоцентристско-индустриальная религиозность, соответствующая современной эпохе [2].

Данная систематизация используется нами потому, что во-первых, она концентрирует в себе содержание религиозных убеждений; во-вторых, обозначает ту социальную группу, тот социальный слой, чьи религиозные убеждения господствуют в обществе в ту или иную эпоху. И, наконец, для нас представляют интерес первые три формы индивидуальной религиозности, ибо в соответствующие им эпохи весьма причудливо переплетались проблемы религиозной терпимости и нетерпимости, а это, в свою очередь, проливает свет на функционирование трибунала священной инквизиции.

О религиозности первоначального христианства можно судить на основании “Нового завета”, древних апокрифов, писаний апологетов церкви, отцов церкви и противников христианства [3]. Для этой формы индивидуальной религиозности характерны вера в единого, личностного бога, развитые формы символического поведения, обостренное чувство общности группы и простые этические принципы несложной доктрины. Надежда на спасение, страх перед быстрой гибелью мира и Страшным Судом, отрицание господствующих общественных отношений, а вместе с тем и всей современности — все это объединяло христиан в одно целое против “Нового Вавилона”. Несомненно, что дух этой религиозности наиболее полно выражен в апокалипсических откровениях Иоанна Богослова. Следует отметить, что тип религиозности данной эпохи характерен для народных движений в средневековом феодальном обществе.

Как уже отмечалось, проблема религиозной терпимости и нетерпимости появилась вместе с монотеистическими религиями Ведь последние претендовали на универсализм и тем самым исключали другие религии. Однако в первоначальную эпоху христианства, прежде чем появилась централизованная церковная организация, существовало множество отдельных религиозных общин. Более того, такие апологеты раннего христианства, как Юстиниан (II век н. э.), пытались согласовать его доктрину с древней философией, особенно с платонизмом. По мнению Юстиниана, Логос, как божественный Разум, воплотился в историческом Иисусе, который обладал тинами, относящимися к одной, абсолютной истине христианства. Поэтому Гераклит, Сократ, Платон, Моисей, Авраам -христиане, ибо они приобщились к истине Логоса. Таким образом понимаемое христианство охватывало даже атеистов: •“Все, кто живет в согласии с Разумом и Логосом, — писал Юстиниан в “Апологии”, - являются христианами, хотя бы были атеистами” [4].

Когда уже существовала проблема ереси, марсельский епископ Сальвиан в V в. н. э. писал в “De gubernatione Dei”: “Они еретики, но об этом не ведают, они таковы в нашем понимании, а не в их собственном; ибо так сильно считают себя католиками, что нас самих трактуют как еретиков; они в нашем понимании являются теми, кем мы являемся по их убеждению. Истина на нашей стороне, но они думают, что она на их стороне; мы чтим бога, а они считают, что их вера окружает его еще большим почитанием; не выполняют они своих обязанностей, а усматривают их в своем способе действия; они безбожны, но верят, что они поистине набожны заблуждаются, но заблуждаются в доброй вере, не через ненависть, а через любовь к богу, считая, что таким образом любят и почитают в совершенстве Господа; нет у них истинной веры, однако убеждены, что их любовь к богу является истинной и совершенной. Только Наивысшему Судье ведомо, как их покарают в день Страшного Суда за ложные убеждения; в ожидании этого момента бог к ним весьма терпим” [5].

Сильвиан, считая компетенцией Бога дело осуждения еретиков, жил в эпоху, когда формировалась позиция нетерпимости со стороны церкви, инспирированная Августином Блаженным, ищущим ее обоснования в “Новом завете”. Начало данной эпохи в развитии христианства хорошо подметил Ф. Энгельс: “С победой христианства... наиболее важной стала прежде всего противоположность между верующими и язычниками, правоверными и еретиками”. Вот почему Августин Блаженный, фактически выполняя социальный заказ церкви, выдвинул принцип “вынуждай, чтобы вошли”, представляющий собой произвольную интерпретацию притчи, содержащейся в Евангелии от Луки (14, 23). В ней господин (отождествляемый с Иисусом) приказывает своему слуге (под ним подразумевается церковь) силой привести гостей (идентифицируемых с еретиками) на пир (понимаемый как церковная община).

Руководствуясь этим принципом, церковь, которая после Миланского эдикта Константина Великого стала его союзницей, силой подавила движение донатистов. Как известно, донатисты, раннехристианское церковное движение, называвшееся по имени карфагенского епископа Доната, возглавившего это течение, противостояли союзу церкви и империи, выступали против централизации ее организационной структуры и выражали интересы сельской бедноты и рабов. Они были сторонниками религиозной строгости, требовали сурового осуждения христиан-отступников, выдававших по приказу римского императора Диоклетиана свои “священные книги” римским чиновникам для сожжения. Церковь расправилась с этим еретическим движением: “Духовная” власть церкви была прежде всего политической властью”. После Миланского эдикта церковь постепенно захватила власть в свои руки, в основном благодаря тому, что ей удалось утвердить в сознании людей идею “вся власть принадлежит партии Бога” [8]. Власть католической церкви в средние века основывалась на теоретическом принципе единства действий: “практическая унификация всего мира, единство органов образования ir централизация органов управления” [9].

Не надо забывать о том, что и культура внесла свой вклад создание атмосферы религиозной нетерпимости и фанатизма средневековой христианской цивилизации. Исследования показывают, что в средневековой культуре существовали две тенденции - Кассиодора Сенатора (ок. 487-578 гг. н. э.), объединившая христианскую традицию и светское знание, и Бенедикта Нурсийского, жившего примерно в то же время: “На протяжении веков они сосуществуют и взаимодействуют. Однако традиция святого Бенедикта отражала позицию неприятия культуры “века сего” определенной частью идеологов первоначального христианства и привела к духовному диктату церкви в средние века. Традиция Кассиодора — к становлению светской культуры” [10].

В начале второго этапа религиозности активную политику в области культуры начинают проводить римские папы, подчиняя ее решению идеологических и социальных задач. Наиболее ярко это проявилось во время правления папы Григория I (590-604 гг. н. э.). В отличие от Кассиодора, этого “последнего римлянина”, основавшего первую средневековую мастерскую письма и соединившего в ее деятельности античные и христианские культурные традиции, Григорий I считал абсолютно неприемлемой доктрину мирного сосуществования различных идеологий. “К чему вся эта тщета мирских знаний, - читаем в его “Диалогах о жизни италийских отцов и о бессмертии души”, - какую пользу могут принести нам разъяснения грамматиков, которые способны скорее развратить нас, нежели наставить на путь истины? Чем могут помочь нам умствования философов Пифагора, Сократа, Платона и Аристотеля? Что дадут песни нечестивых поэтов — Гомера, Вергилия, Менандра - читающим их? Какую пользу, спрашиваю, принесут христианской семье Саллюстий, Геродот, Ливии, историки-язычники? Могут ли Гракх, Лисий, Демосфен и Туллий соперничать своим ораторским искусством с чистым и ясным учением Христа? В чем полезны нам причудливые измышления Флакка, Солина, Варрона, Плавта, Цицерона?” Такого рода нетерпимость в области культуры, существенным элементом которой является религия Христа, способствовала росту нетерпимости к инакомыслящим единоверцам и впоследствии послужила одним из оснований для создания священной инквизиции.

В средние века росли доходы и владения церкви, усиливалось ее могущество. На Западе в условиях-отсутствия стабильной централизованной власти она накопила значительные богатства, которые были оставлены ей королями варварских государств, возникших на территории Западной Римской империи [12]. Католическая церковь представляла собой идеологическую форм) внеэкономического принуждения, составлявшего существенную черту классовых отношений в феодальном обществе [13]. Религиозная идеология поставлена на службу идее Бога, гарантировавшего незыблемость существующего социального порядка, представляющего собой часть космического, природного порядка.

Для второго этапа религиозности - космически-теократического - существенным является различие между “ученой верой” и “верой народа”. Перед нами своеобразный парадокс средневековой культуры, порожденный встречей, пересечением народной культуры с культурой “ученых”, образованных людей, взаимодействием фольклорных традиций с официальной церковной доктриной” [14]. В связи с этим возникает вопрос: каким способом осуществлялась связь между этими “верами”, что обусловливало их “пересечение”, взаимодействие? Исследования показывают, что общими для космическо-теократической религиозности чертами являются легитимностъ, аграрность и нетерпимость [15].

Действительно, в 382 году, после принятия императором Феодосием I указа о закрытии всех языческих храмов, римский народ, а также германские и славянские племена принимали христианство путем крещения вождей и дружин. Христианизация вождей была тождественна христианизации племен и народов в соответствии с давно господствующим принципом “cuis regio, eius religio” (каков король, такова и религия). Согласно этому правовому принципу христианином становился член племени или народа, чей владыка принял эту религию. Поскольку христианство было государственной религией, постольку повиновение светскому и духовному владыке влекло за собой его легитимнзацию.

Христианская теология представляет собой целостную систему представлений о Вселенной, о природе. В соответствии с ее принципами Бог сотворил Вселенную, выступает гарантом ее существования и конца, по его воле ангенты перемещают на своде небесные тела, он служит причиной необычайных явлений. В народном воображении он был той силой, которая посылала дожди или засуху, мороз или тепло, моровые поветрия, громы и молнии. В представлениях ученых теологов и простых людей Бог был повелителем природы - космической силой, от которой зависит благополучие пли голод, т.е. урожай. Поэтому аграрность является общей чертой, космическо-теократи ческой религиозности.

Религиозная универсальность, основанная на юридическом и аграрном характере индивидуальной религиозности, в регионе своего существования не могла быть терпимой ни к религиозной индифферентности, ни к инаковерию. Согласно существовавшим понятиям, неконформпстское поведение нарушало порядок природы — угрожало общественной стабильности и ритмам природы, влекло за собой катастрофические последствия. “Если кто-то не принимал веру, - пишет С. Тюрбанский, - тот не умещался в существующем общественном устройстве. Толпа устраивала над ним самосуд; власти, защищая его перед самоволием плохо сдерживаемой совести, ставили перед судом” [16]. Связь, существующая между церковью, государством и людьми, приводила к тому, что каждый, кто хотел жить в обществе, должен был быть одновременно и христианином. Вот почему третьей чертой является нетерпимость.

И, наконец, после Тридентского собора начался триумф космическо-народной религиозности. Ей присущи: аграрность - религиозные обряды и празднества зависят от ритмов природы; культурный характер, ибо религия является интегральным элементом народной культуры; социальный контроль, означающий, что религию как центр народной культуры поддерживали и защищали специальные институты; магическое миропонимание, которое переплеталось с религиозными верованиями (вера в злых и добрых духов и т.д.); групповая солидарность в соблюдении религиозных норм; формализм и ритуализм; признание важной роли культа и религиозных символов; деление локальной общины на служителей церкви и мирян, каждые из них играют свои социальные роли, имеют специальные права и обязанности; религиозный фанатизм, обусловленный культурным характером народной религиозности, фатализм [17].

Тип космическо-народной религиозности получил четкую характеристику в работе польского ученого Т. Плужанского “Защита обыденного разума”: “При несомненной пассивности, умственной необразованности католических масс могут удивить громадная животворность религиозных чувств, привязанность традиции, иногда до суеверия, рвение в исполнении религиозных, литургических и нелитургических, практик. Это порождает своеобразный религиозный динамизм, трудно управляемый даже священниками, спонтанный, часто фанатический, иногда агрессивный” [18]. В тоже время вполне понятно, что доминирующая в западном обществе космическо-народная религиозность не повлекла за собой полного разрушения космическо-теократической религиозности, ибо последняя была распространена среди богословов и части представителей привилегированных классов и слоев. Для нас существенно то, что и в “ученой”, и в народной религии имеются такие общие черты, как фанатизм и агрессивная нетерпимость. И если учесть, что для римско-католической церкви характерны консерватизм, инстинкт самосохранения и осуждение всего угрожающего ее позициям, то понятно, почему священная инквизиция возникла только в западной христианской цивилизации.

Христианство в феодальном обществе Западной Европы выполняло функцию идеологического интегратора, что привело к консолидации его организации - римско-католической церкви. Она представляла собой строго иерархически центраизованную систему во главе с римским папой и стремилась к главенству в “христианском” мире. Более того, римскокато-пическая церковь от имени бога пыталась добиться также “интернационализации” своей власти - пробиться на Восток, хотя и потерпела в этом поражение [19]. В остальном же она продемонстрировала необыкновенную живучесть: успешно находила выход из ситуаций, которые грозили ей гибелью. Здесь достаточно вспомнить ее успешную борьбу с многочисленными сектами, имевшими свои истоки и опору в массовых общественных движениях, таких как катары, вальденсы, монтанисты, флагелланты, немецкие и фландрские мистики XIV в., гуситы, наконец, движения эпохи Реформации. И одним из эффективных орудий достижения победы в этой борьбе выступала священная инквизиция, вскормленная в атмосфере религиозного фанатизма и представлявшая собой фанатическое учреждение.

И напротив, терпимость всегда была “мертвым” понятием в римско-католической церкви, культивировавшей на протяжении своей длительной истории жестокий фанатизм и агрессивную нетерпимость. В этом нет ничего неожиданного, так как речь шла о защите ее интересов. Для “еретиков” священная инквизиция была карающим огненным мечом, удивительным образом сочетая истребительную деятельность с теорией божественной любви. Религиозная нетерпимость была присуща миллионам невежественных людей, живших во времена христианской цивилизации. Однако “невежественные” не означает “глупые”. Во сто крат опаснее религиозной фанатической глупости и невежественности умная нетерпимость, вооруженная к тому же и средствами принуждения. Римско-католическая церковь отнюдь не была сборищем глупых людей и именно поэтому ее влияние было таким длительным и эффективным.

Теперь перейдем к рассмотрению функционирования страшной и разветвленной организации - священной инквизиции. она контролировала практически все сферы деятельности миллионов людей, использовала различные методы социотехнического, в том числе и тайного, управления обществом, а также способы проникновения в самые скрытые уголки человеческой души.

Еще раз подчеркнем, что предметом нашего рассмотрения служит деятельность именно машины священной инквизиции, иначе можно запутаться в еще не законченном споре об инквизиции [20]. Дело в том, что существуют различные взгляды на саму инквизицию, ее хронологические рамки. Если под инквизицией понимать осуждение и преследование господствующей церковью инакомыслящих, то она возникла вместе с появлением христианской церкви: “Начало инквизиции другой форме и под другим названием) совпадает с начал” самой христианской церкви. И точно так же неправилы хронологическое ограничение инквизиции средними века Она существует до настоящего времени. В составе учреждений папской администрации в Риме до сих пор имеется “Святая Служба Инквизиции” (имеется в виду конгрегация связанной канцелярии. — В.П.). Если в данный момент церковь не подвергает своих врагов суду, пыткам, сожжению, то это объясняется исключительно тем, что светская власть не подчиняется требованию церкви проводить в жизнь постановления ее судов” [21].

Если же инквизицию понимать в более узком смысле - к деятельность особых трибуналов католической церкви, П] следовавших еретиков, то она возникла в ХП-ХШ вв. и : кончила свое существование в первой половине XIX в. Во всяком случае несомненно одно: к концу XIII в. Западная Европа, находившаяся под влиянием католической церкви, была покрыта сетью инквизиционных трибуналов. Их деятельность, замечает знаменитый историк инквизиции Г.Ч. Ли, была непрерывна, подобно действию законов природы, что отнимало у еретиков надежду выиграть время и скрыться в одной из европейских стран: “Еретик жил как бы на вулкане, который во всякое время мог начать извержение и поглотить его... В глазах людей папская инквизиция была всеведущей, всемогущей и вездесущей” [22]. В ту эпоху она выступала в качестве международной полиции, внушая в силу своей

В эту эпоху она выступала в качестве международной полиции, внушая в силу своей таинственности и сверхъестественной бдительности мистический ужас.

По мнению российского ученого И.Р. Григулевича, история католической церкви настолько запутана, что весьма трудно установить твердые рамки деятельности инквизиции и не всегда можно разграничить инквизиторскую деятельность епископа и священных трибуналов [23]. Он вполне справедливо отмечает, что инквизиции были присущи разнообразные методы и формы деятельности - от пыток в застенках и аутодафе в средние века до анафем, отлучений и Индекса запрещенных книг в новое и новейшее время [24]. Нас интересует деятельность священной, папской инквизиции, как системы, которая в разрешении поставленной перед нею задачи была гораздо эффективнее, чем епископская инквизиция [25].

Священная инквизиция, как система, включала в себя следующие элементы: суд, обвинение, следствие, допрос, пытки, приговор, аутодафе и костер. Как же была устроена эта страшная в своем жестоком фанатизме дьявольская машина? «Устройство инквизиции, - пишет американский ученый Г.Ч. Ли, - было настолько же просто, насколько целесообразно в достижении цели. Она не стремилась поражать умы своим внешним блеском, она парализовала их террором. Она оставила светским прелатам богатые одежды, величественную пышность богослужения, блестящие процессии и длинный ряд служителей. Инквизитор носил скромную рясу своего ордена; в город он входил или один, или сопровождаемый несколькими вооруженными слугами, которые составляли его личную стражу и были исполнителями его приказаний. Главной ареной его деятельности были стены святого трибунала, откуда он рассылал свои приказы и распоряжался судьбою целых народов, окруженный молчанием и таинственностью, в тысячу раз более внушительными, чем внешнее великолепие епископов» [27].

Так как римский папа был наместником Бога на земле, то он выступал и в качестве верховного главы инквизиции; последний подчинялся папству и служил интересам католической церкви. Да и сама инквизиция, как система, была создана по инициативе папы Луция III и его союзника германского императора Фридриха I, которые в 1184 г. представили Венскому собору декрет. Согласно ему епископам предписывалось назначать комиссаров для деятельности в заражении ересью областях. Принятый собором декрет положил нача.1 инквизиции. В 1198 г. папа Иннокентий III назначил апостольских легатов, которые таким образом и стали первыми папскими инквизиторами, а IV Латеранский собор в 1215 поручил суд над еретиками епископам или их уполномоченным. И хотя назначение на должности инквизиторов зависело от непосредственного начальства, в юридическом отношении они напрямую подчинялись папству. Кроме того, святой трибунал как чрезвычайный суд не подчинялся ни папским легатам, ни генералам орденов.

Инквизиторы обладали неограниченными правами: «Ужасная власть, предоставленная, таким образом, инквизитору, становилась еще более грозной благодаря растяжимости понятия «преступление, выражавшееся в противодействии инквизиции»; это преступление было плохо квалифицировано, но преследовалось оно с неослабной энергией» [28]. Аппарат инквизиторов состоял из их заместителей, уполномоченных, которые в других городах данного округа проводили работу с еретиками, экспертов-юристов из монахов, формулировавших обвинения и приговоры в соответствии с гражданским законодательством, нотариусов и понятых, придававших следствию видимость законности и беспристрастия, прокуроров как обвинителей, врачей, следивших, чтобы обвиняемый не умер прежде времени от пыток, палачей.

В своей деятельности этот аппарат опирался на более многочисленный вспомогательный аппарат, так называемых «родственников» инквизиции, в который входили тайные доносчики, тюремщики, слуги и пр. Тайные доносчики или соглядатаи вербовались в самых различных слоях общества, их можно было обнаружить в королевской свите, среди художников и поэтов, торговцев и военных, дворян и простолюдинов, аристократов и почтенных горожан. Они уговаривал! осужденных публично покаяться, исповедаться, примирит с церковью, сопровождали еретиков на костер, помогали его зажечь, подбрасывая хворост. Все служители инквизиции, включая и «родственников», носили оружие, не подлежали светскому и духовному суду, любые попытки помешать их деятельности квалифицировались как ересь, что порождало у них чувство полной безнаказанности. Понятно, что попасть в руки инквизиции было величайшим несчастьем как для верного католика, так и для еретика. Любое неподчинение инквизиции могло привести виновника на костер.

Вторым элементом системы священной инквизиции является обвинение. Прежде чем искоренить вероотступников, их нужно выявить. И если в самом начале их ничего не стоило обнаружить, ибо они открыто высказывали свои взгляды и выступали против официальной церкви (катары, вальденсы и др.), то после массовых кровавых расправ над альбигойцами они стали скрывать свои подлинные убеждения и соблюдать католические обряды. Поэтому, для того чтобы привлечь кого-нибудь к ответственности, нужны были основания. Таковым в делах веры выступало обвинение в ереси, в сочувствии или помощи вероотступникам.

Обвинения добывались следующим образом. Например, в некую область, зараженную ересью, приезжал инквизитор и на торжественном богослужении в его честь выступал с проповедью, в которой требовал в течение десяти дней выдать всех еретиков. Тот, кто отказывался от сотрудничества с инквизицией, подвергался автоматическому отлучению от церкви, так как обязанность преследовать еретиков возлагалась на всех, начиная от императора и заканчивая последним крестьянином. «Не только монархам и должностным лицам, -пишет С.Г. Лозинский, — но всем христианам вообще внушалось, что их главная обязанность — способствовать уничтожению ереси. Мирных граждан заставляли без всякого зазрения совести доносить на еретиков властям. Узы крови не служили оправданием тому, кто скрывал еретика: сын должен был доносить на отца; муж являлся виноватым, если не выдавал своей жены на ужасную смерть. Преступная принадлежность к ереси уничтожала все узы, соединяющие людей: детям внушали, что они должны покидать своих родителей, если последние не являются истинными католиками» [29]. Тот же, кто откликался на призыв инквизитора и в установленный срок доносил на еретика, получал награду в виде индульгенции сроком на три года.

Существенно здесь то, что инквизитор лично получал от доносчиков информацию, при этом сохраняя в тайне его имя. Это вносило немалый вклад в создание атмосферы страха, неуверенности и террора, что, в свою очередь, порождало новые волны доносов, зачастую безосновательных и вымышленных. Одни «исповедовались» перед инквизитором, чтобы оградить себя от обвинений в ереси, другие таким образом сводили счеты со своими противниками, третьи доносили в стремлении получить часть имущества выданного ими еретика. Следует отметить, что в инквизицию поступало немало и анонимных доносов, которые тоже принимались во внимание.

Кроме этих источников информации, существовал еще один, вполне легально питавший «делами» ненасытное чрево священной инквизиции, а именно: произведения искусства, философские, политические трактаты и иные труды, в которых имелись «крамольные» мысли и идеи. Достаточным основанием для привлечения к судебной ответственности авторов этих произведений считалось их отступление от канонов католической ортодоксии. Этих авторов преследовали, арестовывали, пытали, карали и зачастую сжигали, достаточно вспомнить судьбу Джордано Бруно.

В итоге неутолимой деятельности священной инквизиции, как подчеркивает Г.Ч. Ли, «всякое разоблачение влекло за собой новые, пока... вся страна не покрывалась невидимой сетью... многочисленные конфискации, бывшие следствием этой системы, также играли здесь видную роль» [29]. Однажды включенная, инквизиционная машина постоянно требовала новых жертв, чтобы оправдывать свое существование. Поэтому нет ничего удивительного в том, что она не довольствовалась делами, заведенными на подлинных еретиков, но и фабриковала мнимые, проверить которые было практически невозможно.

Третьим элементом инквизиционной системы является следствие, основой которого служили: донос, показания подследственного, выдвинутые против третьего лица. Сначала инквизитор, используя такие документы, открывал предварительное следствие. Он проводил допрос свидетелей относительно обвинения, собирал дополнительные сведения о преступной деятельности подозреваемого и его высказываниях, делал запрос другим инквизиционным трибуналам для выяснения дополнительных улик. Собранный материал подвергался экспертизе квалификаторов, в результате которой принималось решение о том, следует или нет предъявлять подозреваемому обвинение в ереси. На основе положительного мнения квалификаторов инквизитор отдавал приказ об аресте. В секретной тюрьме инквизиции арестованный находился в полной изоляции от внешнего мира, в сырой и темной каморке, часто закованный в кандалы. Смерть обвиняемого или умопомешательство не приостанавливали следствия: «Даже в могиле нельзя было скрыться. Не обращали внимания, что грешник предстал уже перед судом Всевышнего; вера должна быть отомщена его осуждением, и религиозное чувство верных должно быть удовлетворено его наказанием» [31].

Для ареста чаще всего достаточно было подозрения, т.е. ничем не доказанного обвинения в ереси, основанного на догадках, косвенных уликах типа случайного общения с еретиком, проживания с ним в одном доме и пр. Лица, подозреваемые в мимолетных отношениях с еретиками, арестовывались и иногда годами находились в тюрьме.

Доказательством для инквизиторов служил донос, считавшийся почти мистическим актом провидения. Церковь видела в каждом верующем потенциального еретика, ибо христианский монотеизм допускал существование дьявола, пытающегося совратить с истинного пути каждого верующего. Вот почему следствие инквизиции усматривало в доносчике оракула, изрекающего истину, правда, его донос можно было также считать наущением дьявола, однако тогда инквизиция лишилась бы жертв. Цель следствия состояла не в проверке доноса, а в получении признания у обвиняемого в инкриминируемом ему преступлении, последующего за этим раскаяния и примирения с церковью.

В достижении этой цели широко использовались улики, поставляемые не только доносчиками, но и лжесвидетелями — осведомителями на службе инквизиции, убийцами, ворами и другими уголовными элементами, чьи показания не принимались во внимание даже в светских судах средневековья. Против обвиняемого использовались свидетельства его жены, детей, братьев, сестер, отца, матери и прочих родственников, а также слуг. Существенно то, что инквизиция скрывала от обвиняемых и всех других заинтересованных лиц имена доносчиков и свидетелей, а такие полные тексты их показаний. В противном случае ее деятельность оказалась бы неэффективной, сама себя изжила бы, да и тогда ее не стоило бы создавать.

Допрос представляет собою четвертый элемент инквизиционной системы, его процедура подчинена тому, чтобы добиться от обвиняемого признания, а следовательно и отречения от ереси и примирения с церковью. Центральным звеном судебной процедуры инквизиционного трибунала являлось вымогательство признания. Такой прием, по замечанию Ли, «оказывал огромное и печальное влияние на всю юридическую систем}' центральной Европы в течение целых пяти столетий» [32]. Подготовка к допросу проводилась весьма тщательно, чтобы можно было найти слабое место в личности обвиняемого, сломить его тем самым и подчинить воле инквизитора. В связи с этим вполне справедливо отмечает И.Р. Григулевич, что инквизитор отнюдь не стремился отправить еретика на костер, ибо ему необходимо было превратить еретика из «слуги дьявола» в «раба божьего» [33]. Для совершения этого превращения на деле, чтобы избежать козней лукавого, обвиняемый должен был представить доказательства своего искреннего раскаяния виде выдачи своих единоверцев, их сообщников и друзей.

В одном из «пособий» для инквизиторов приводится следующий примерный текст клятвенного обещания раскаявшегося еретика: «Я клянусь и обещаю до тех пор, пока смогу это делать, преследовать, раскрывать, разоблачать, способствовать аресту и доставке инквизиторам еретиков любой осужденной секты, в частности такой-то, из «верующих», сочувствующих, пособников и защитников, а также всех тех, о которых я знаю или думаю, что они скрылись и проповедуют ересь, их тайных посланцев, в любое время и всякий раз, когда обнаружу их» [34].

Для того, чтобы добиться признания, инквизиторами была выработана хитроумно и коварно построенная схема допроса, однако результаты далеко не всегда оказывались успешными. В этих случаях применялись другие испытанные средства -фальсификация фактов, обман, запугивание, направленные на подавление психики жертвы, на формирование чувства обреченности. К обвиняемому в узилище подсаживали специально подготовленных провокаторов, которые пытались получить у него новые улики или убедить его сознаться. Если это не удавалось, то для этой цели привлекались жена и дети, чьи слезы и уговоры могли повлиять на обвиняемого. «После угроз, - отмечает Г.Ч. Ли, - прибегали к ласкам. Заключенного выводили из смрадной тюрьмы и помещали в удобной комнате, где его хорошо кормили и где с ним обращались с видимой добротой в расчете, что его решимость ослабнет, колеблясь между надеждой и отчаянием» [35].

В арсенале средств инквизиции было множество и других средств подавления психики обвиняемого. Одним из них являлось воздействие временем, когда между первым Допросом и окончательным решением могло пройти пять, Десять, а то и тридцать лет, - ведь инквизиции некуда было торопиться, она могла ждать. В результате длительной пытки временем человек, как правило, сдавался. Инквизиторы использовали сценарий ложного суда с вынесением смертного приговора в расчете, что подсудимый заговорит. Они могли перевести обвиняемого, как это практиковалось в Венеции, в камеру, где стены были подвижными и ежедневно сближались на вершок, угрожая неминуемо раздавить узника, пли в камеру, постепенно заливаемую водой. Узника могли морить голодом, мучить жаждой, держать в сыром, темном и зловонном подземелье, где крысы и насекомые превращали жизнь в адское существование. «Суровая тюрьма и тяжелая жизнь» - именно этот принцип осуществлялся в тюрьмах инквизиции.

Пятым элементом инквизиционной системы являются пытки, которые применялись к тем, кто не сознался в преступлениях против веры, действительных или вымышленных, и к тем, кто сознался, но еще не выдал соучастников и не отрекся от «греховных заблуждений»-, не примирившись тем самым с церковью. Когда инквизиторам не удавалось уговорами, угрозами и хитростью сломить свою жертву, они использовали различные методы насилия, исходя из положения, что «муки просвещают разум» [36]. Апологеты средневековой инквизиции оправдывали это тем, что сама человеческая жизнь представляла собою муку, наказанье божье за первородный грех Адама и Евы, следовательно, истязание бренного тела во имя спасения души считалось актом милосердия по отношению к еретикам.

Применяемые инквизицией методы дознания во всем католическом мире вызывали ужас и возмущение. Поэтому церковь, учитывая это, ввела «гарантии справедливости». Например, Вселенский собор во Венне (1311 г.) постановил, что пытки подлежат санкции епископа, однако на практике епископы находились в тесном контакте с инквизицией. Таким образом, это постановление повисало в воздухе и не облегчало участи жертвы «священного» трибунала. В других документах подчеркивалось, что пытки должны быть «умеренными» и применяться к обвиняемому только один раз. Однако богословская казуистика и молчаливое согласие папы давали возможность обходить такого рода ограничения. Инквизиторы сами решали, что понимать под «умеренной» и однократной пыткой. При необходимости объявляли ее «незаконченной», «прерванной» и «возобновляли» до тех пор, пока человек не давал необходимых им показаний, а иногда палачи убеждались в том, что его невозможно сломить.

Если еретик был примирен с церковью, и, отбыв наказание, на свободе говорил, что его принудили к раскаянию при помощи различного рода истязаний, то его могли вновь объявить еретиком и отлучить от церкви с последующим сожжением на костре. Перед тем как передать обвиняемого палачу, инквизитор зачитывал ему «предупреждение», в котором объяснялась необходимость применения пыток. Затем его знакомили с инструментами - своеобразная процедура запугивания, психологическая подготовка к предстоящим испытаниям. Инквизиторы во время пыток обращались к жертвам, не повышая голоса и не оскорбляя; палачи же призывали их к покаянию, смирению, благоразумию, примирению с церковью, обещая взамен всепрощение и вечное спасение.

В арсенал инструментов палача входили дыба, кобыла, плети, щипцы и пр., часто применялась пытка водой, жаждой, голодом. После этих истязаний врач был обязан залечить раны, чтобы еретик на костер всходил невредимым. Для того, чтобы спастись, человек должен был сначала признать себя виновным, а затем выдать действительных или мнимых сообщников, только тогда ему разрешали отречься от ереси и примириться с церковью. Если он все это делал охотно, то обычно отделывался легким наказанием. В случае же, когда инквизиторы добивались признания только после длительных пыток, его ждала более жестокая кара.

Приговор выступал шестым элементом системы инквизиции и зависел от результатов следствия. Церковь, ссылаясь на Библию и церковные авторитеты - Августина Блаженного, Бернарда Клервоского, Фому Аквинского и других, старалась оправдать духовные и телесные кары. Так, Фома Аквинский устанавливает следующие правила в обращении с еретиками: во-первых, им не следует оказывать никакого снисхождения, во-вторых, церковь в своем милосердии дважды обращается к ним с увещеваниями, если они и после этого продолжают упорствовать, то должны быть выданы светской власти и казнены. В этом якобы проявляется бесконечное милосердие церкви, так как измена вере, от которой зависит жизнь души, гораздо большее преступление, чем, например, чеканка фальшивых монет.

Однако церковь в своем милосердии всегда готова принять с распростертыми объятиями еретика, много раз изменившего вере, наложить на него покаяние, чтобы дать ему возможность обрести вечную жизнь, но кротость к одним не должна исключать строгости к другим. Так, каждый вероотступник, кающийся в своих заблуждениях и отрекающийся от них в первый раз, должен быть подвергнут покаянию; но если он снова впадет в ересь, то хотя на него и можно наложить покаяние, чтобы спасти его душу, он, тем не менее, должен быть казнен. «Такова политика церкви, -подчеркивает писатель С.Г. Лозинский, — и этой политике церковь следовала всегда, притом самым неуклонным образом» [37].

К каким же наказаниям присуждал своих «подопечных» трибунал инквизиции? В первую очередь, к епитимьям - от «легких» до «унизительных», затем к тюремному заключению, обычному или строгому, к галерам и, наконец, к отлучению от церкви и передаче осужденного светским властям для сожжения на костре. Следует отметить, что в подавляющем большинстве случаев эти виды наказаний сопровождались бичеванием осужденных и конфискацией их имущества. Понятно, почему массовые аресты еретиков, проходившие с изъятием их имущества, быстро превратили в начале XIII в. цветущие экономические районы типа Южной Франции в руины.

«Конечно, - отмечает Г.Ч. Ли, - было бы несправедливо говорить, что скупость и жажда к грабежу были главными двигателями, но нельзя отрицать, что эти низкие страсти играли видную роль... Все, занимавшиеся преследованием, всегда имели в виду материальную выгоду. Не заинтересованная материально, инквизиция не пережила бы первой вспышки фанатизма, породившего ее; она могла бы существовать в течение одного поколения, а затем исчезла бы и зародилась снова с возрождением ереси; и катаризм, против которого не было бы систематического и долгого преследования, мог избегнуть полного уничтожения. Но в силу законов о конфискации еретики сами сделались виновниками своего падения. Алчность и фанатизм подали друг другу руку в течение целого столетия были сильными двигателями жестокого, непрерывного и неумолимого преследования, которое выполнило свои планы и прекратилось только за отсутствием жертв» [38]. Приговор «священного» трибунала считался окончательным и обжалованию не подлежал. И хотя на протяжении своей многовековой истории священная инквизиция имела взлеты и падения, она всегда фанатично преследовала инакомыслящих.

И, наконец, последний элемент системы инквизиции — это аутодафе и костер. Вероотступников, упорствующих в своих заблуждениях, отказывающихся признать своп ошибки и примириться с церковью, еретиков-рецидивистов, осужденных заочно и затем пойманных, инквизиция отлучала от церкви и «отпускала на волю». Иначе говоря, церковь отрекалась от них и тем самым подписывала им смертный приговор. Обретенная таким образом «воля» обрекала осужденного не только на позорную смерть на костре, но и на вечную муку в «ином» мире. Имеются многочисленные описания того, как совершалась казнь, превратившаяся в повсеместно соблюдавшийся инквизицией ритуал.

Обычно казнь назначалась на праздничный день. Население призывалось присутствовать на ней. Уклонение от такого приглашения, как и проявление симпатии или жалости к жертве, могло навлечь подозрение в ереси, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Костру предшествовало аутодафе, устраиваемое на празднично убранной центральной площади города, где в присутствии церковных и светских властей и народа совершалось торжественное богослужение, а затем оглашался приговор инквизиции. Аутодафе венчалось экзекуциями: одних осужденных облекали в санбенито и шутовские колпаки, других стегали плетьми, третьих стражники и монахи волокли на так называемую «жаровню».

«Жаровня» располагалась на соседней площади, куда вслед за смертниками переходили церковная и светская знать и рядовые граждане. Здесь накануне сооружался эшафот со столбом в центре, к которому привязывали осужденного; завозились дрова и хворост, ими обкладывали эшафот. Сопровождавшие смертников монахи и «родственники» пытались в эту последнюю минуту вырвать у своих жертв отречение. О желании раскаяться осужденный мог дать понять только знаком, так как, опасаясь с его стороны агитации в пользу ереси, ему затыкали кляпом рот. Когда зажигался костер, особо уважаемым гражданам предоставлялось право подбрасывать в огонь хворост, чем они преумножали перед церковью свои добродетели.

Хотя палачи старались устроить костер так, чтобы человек сгорел дотла, это не всегда получалось. В таких случаях обуглившиеся останки рвались палачами на мелкие части, кости дробились, и это ужасное месиво повторно предавалось огню. Затем тщательно собирался пепел и выбрасывался в реку. Подобной процедурой инквизиторы пытались лишить еретиков возможности заручиться останками своих мучеников и поклоняться им.

Если осужденный умирал до казни, то сжигали его труп. Этой процедуре подвергались и останки тех, кто был осужден посмертно. В испанской и португальской инквизициях было принято сжигать на костре куклы, изображавшие осужденных. Такой символической казни подвергались осужденные на пожизненное заключение, а также бежавшие из тюрем или от преследовании инквизиции. Костер использовался и для другой цели - уничтожения сочинений вероотступников, иноверцев и неугодных церкви писателей [39].

Такова система священной инквизиции, которая фактически выполняла функции международной тайной политической полиции и тем самым служила эффективным орудием в борьбе папства за достижение мирового господства. И если широко известны внешние проявления деятельности священной инквизиции (пытки, казни), то гораздо меньше сведений о ее тайной информационной деятельности. Инквизиция, во-первых использовала тайных информаторов - доносчиков из аз точных социальных кругов, их сеть пронизывала буквально все общество. Во-вторых, применяла типично полицейские методы обработки информации. При этом сопоставлялись данные как минимум двух независимых друг от друга источников, что привело к созданию «полицейской» картотеки.

Священная инквизиция - это яркий пример церковной касты, состоящей из клириков или духовных лиц, владеющих грамотой в эпоху средневековья, т.е. представителей интеллигенции. К ней вполне применима мысль русского ученого М. Рейснера о том, что «на кастовом примере мы знакомимся с типичным положением монопольной и привилегированной интеллигенции, защищенной от всякой критики и конкуренции и почерпающей источники своего существования именно из такого привилегированного положения» [40]. Здесь четко обрисован кастовый принцип монополии идеологической работы, который проявляется при благоприятных условиях. К ним относились и условия феодального общества Западной Европы. Глубокая техническая отсталость крестьян, варварские привычки завоевателей-феодалов в социально-психологическом плане обусловили стремление католического духовенства, унаследовавшего значительные сокровища западной и восточной культур, создать касту. «Единая церковь и единая вера - таков был принцип, который обеспечил церкви и треть всех обработанных земель, и десятину, и лепту святого Петра, и свой суд, и папское самодержавие и, наконец, торжество святой инквизиции» [41]. Клирик-интеллигент, как тип, представляет собой скрытую движущую пружину государственной власти и политики в феодальной сеньории или монархии.

Изучая деятельность священной инквизиции, исследователи сталкиваются с историческим парадоксом: основанная в средние века, она получает расцвет в эпоху Возрождения. Так, чехословацкий исследователь А. Грегорова указывает, что в конце XV в., в эпоху Возрождения наступает один из самых постыдных периодов в истории римского католицизма (а позднее и протестантизма) - период преследования колдунов и ведьм. На основе христианского учения о дьяволе и под давлением суровых социальных условий возникли суеверия, приписывающие все зло деятельности колдунов и ведьм. Эти суеверия сразу были использованы в своих целях церковью, так как она увидела в них средство укрепления своей власти.

Не случайно, в 1487 г. вышла книга «Молот ведьм», написанная инквизиторами Я. Шпренгером и Г. Инститорисом, в которой обосновывалось право инквизиции преследовать и убивать заподозренных в ведовстве. Авторы «Молота ведьм» заявляли, что «ведьмы» «не простые еретики, а отступницы, которые не только отрекаются от веры, но отдаются и телом и душою демонам, а также присягают им на верность. Поэтому, если даже они раскаиваются и обращаются к вере, они не заточаются в пожизненную тюрьму, а предаются смерти». По своей сути эта книге на протяжении веков служила для инквизиторов руководством в их кровавой деятельности. По предположениям историков, общее число жертв «охоты на ведьм» исчисляется в десять-двенадцать миллионов человек [45], несмотря на то, что наиболее жестокие гонения прекратились в конце XVII в., даже в XIX в. «колдуны» и ведьмы» гибли на кострах.

Польский автор М. Комар считает, что охота на ведьм, безудержный террор и коллективные психозы, жестокость и моральное ничтожество, страдания и обычное скотство являются продуктами Ренессанса, что они не противостоят тогдашним великим достижениям духа и мысли человека, а связаны с ними, являются их неотъемлемой частью, выражают аутентичные стремления и потребности человека [46]. Отсюда вполне логично следует, что никакого парадокса истории нет в том, что преемники Иннокентия VIII, при участии которых достигла своей изумительной глубины и проницательности мысль Ренессанса, Александр VI, Юлий II и Лев X, всей мощью церкви поддержали идею охоты на ведьм и сделали все для превращения этой идеи в действие. В эпоху Возрождения человек становился мерой всех вещей. В таких условиях зло, до тех пор приписываемое Сатане (богу темноты, подземного мира, ночи), должно принять человеческий облик, получить земное измерение, стать рациональным, подчиниться нормам знающего разума, согласно которым мир представляет собой тайну, но для ее раскрытия достаточно иметь соответствующую технологию. Идея о господстве в мире тайной враждебной ассоциации основывалась на двух моментах: неповторимом великолепии человека, ставшего при помощи Сатаны тем, кем он есть, и возможности преобразования мира руками и разумом человека. В этом смысле охота на ведьм представляла собой отнюдь не плату за расцвет ренессансного гуманизма, а становилась только одним из важнейших элементов выгоды.

Ведьма и еретик выступали в качестве объективного врага - рациональной конструкции, созданной католической церковью в качестве средства, необходимого для функционирования авторитарных политических структур. Известно, каким образом информация о существовании заговоров ведьм, находящихся в союзе с дьяволом, использовалась в оперативных целях светскими властями и инквизицией. Однако значимость конструкции «объективный враг» нельзя понять, не учитывая эмоции, если ее содержанием, сущностью является смещение страстной веры с приземленным интересом, добродетельной богобоязненности с жаждой разрушения, потребности в свободе со стремлением к рабству, высокой морали с цинизмом. «Объективный враг» представляет собою рациональное творение, которое воздействует на человека как на Целостное образование. Но в поведении индивида и тем более групп невозможно четко выделить разумное и скрытое, таинственное. Не надо забывать, что подсознание человека занимает значительную часть сферы психики, что в нем концентрируется бессознательное общества. Рациональная конструкция «объективный враг» была компонентом религиозно-поэтической идеологии и одновременно органически входила в целостное мировоззрение, удовлетворяющее потребность в поисках смысла жизни. Вот почему эта конструкция соответствовала исторически сформированным потребностям человека и ее смогли использовать в своих целях светские власти и священная инквизиция, особенно испанская инквизиция, начало которой положила деятельность Торквемады.

Разумеется, инквизиция существовала в Испании и до Торквеиады - великого инквизитора Испании; здесь имеется в виду преобразованная им инквизиция конце XV в. [47] Существует предание, что дьявол долго раздумывал, пока после многочисленных примерок и взвешиваний всех «за» и «против» не выбрал доминиканца Торквемаду и вселился в него на несколько десятилетий. Это произошло в 1482 г., когда монах Торквемада был назначен заместителем Великого Инквизитора, а год спустя - Великим Инквизитором Испании.

Дела Великого Инквизитора определяются числом жертв, казненных или заключенных «во имя Бога». На основе документов, уцелевших до наших дней, установлено, что в его эпоху (1482-1498 гг.) сожжено живыми около 16200 человек, символическому сожжению подверглось — 6840, заключено в темницы - 100000 и около 200000 подверглись иным различным наказаниям. Сюда следует прибавить уничтоженных без суда и следствия и погибших во время великого изгнания евреев из Испании. Всего же в Испании в то время насчитывалось около восьми миллионов человек [48]. Следует отметить, что этому числу репрессированных соответствовал и количественный состав аппарата, подчиненного Великому Инквизитору, а именно: только доминиканцев в 45 провинциях Испании насчитывалось 150000 человек и 20000 фамильяров (членов тайной полиции инквизиции), не считая Германдады (тайной политической полиции, подчиняющейся королю и Великому Инквизитору) и королевской армии.

Деятельность Торквемады нельзя объяснить только религиозным фанатизмом. Он создал организацию, хладнокровно планирующую все акции и умеющую вызывать людей осуждение казненных или преследуемых, ибо провозглашалось спасение души ценой уничтожения тела. Мощным импульсом деятельности Великого Инквизитора была власти» [49]. И он добился колоссальной политической власти в Испании, недаром его называли монархом королей.

Над прикрытием религиозного фанатизма испанская инквизиция - Супрема с центром в Триане развязала кровавый террор, целью которого было достижение мирового господства. Именно для этого и была создана за короткое время уникальная система преследований, в которой жестокость и нетерпимость стали способами управления обществом. Испанская инквизиция, представляя собой ошеломляющее орудие тирании, не имеет аналога в истории.

Торквемада хотел избавиться от евреев, мавров и всех чужих, им владела идея Испании, населенной только людьми «чистой крови» Если средневековые алхимики пытались получить золото, вмешиваясь в неизвестные им тайны материи, то в Испании стремились воплотить в жизнь воззрение, согласно которому можно создать совершенно нового человека, манипулируя его психикой и свободой. Вполне сознательно культивировалось различие между «испанцами» и «европейцами». Ведь с момента выхода на сцену истории Торквемады Испания отделилась от континента глубоким морем ужаса и тайны.

Насилие, попирая все божественные и человеческие законы, само стало законом, охватывающим всю жизнь испанца от колыбели до гроба. Такова была воля Супремы. Непокорные же исчезали из дома, с улицы, с товарищеской встречи, умирали при таинственных обстоятельствах. Щупальца Супремы охватили всю страну, ее всеобъемлющий мозг бодрствовал днем и ночью. В испанской инквизиции под ересью понимали свободную человеческую мысль, занятую поисками цели жизни человека, путей к мудрости и знанию вне религии. Ересью называли античные идеалы жизни, самостоятельное мышление, не признающее ни запретов, ни разрешений, позволяющее свободно развиваться естественным склонностям, темпераментам, талантам, греческому духу и гению. Испания в силу своих специфических особенностей (закаленность в жестоких войнах с| маврами, еврейский интеллектуализм, сильное влияние религии и т.д.) служит идеальным местом для проведения эксперимента по созданию нового человека и абсолютного) сплочения народа вокруг веры.

Система тотального террора была продумана весьма тщательно. Впервые в Европе была создана картотека тайных актов судопроизводства, в которых были занесены все данные о том или ином человеке. И здесь вроде бы парадокс комнаты Супремы забиты документами тайной картотеки, в то же время их и нет, что позволяло играть судьбами людей. Дело в том, что с исчезновением человека уничтожались и акты дела, причины обвинения и действий инквизиционного трибунала. Существенное место в системе Супремы занимали физические, психологические средства воздействия на обвиняемых, целью которых было физическое духовное подавление узника. В застенках Супремы применялись такие пытки, как корделес, агуа, бурро и гаруча. Корделес - подтягивание на шнурах, способы здесь применялись от примитивных — до изощренных; агуа (удушение) пытка падавшими каплями воды, приводящими узника безумию. Бурро - железный или деревянный осел, на котором привязанного узника мучили, вытягивая все члены мышцы, жилы, кости. Гаруча - ломанье костей и придавливание узника каменными плитами, из-под которых видны только ноги и голова. Еще более устрашающими были пытки неопределенностью (иногда человек проводил 20 лет тюрьме, не зная, что с ним будет завтра), когда человек тысячи раз умирает и тысячи раз переживает свою жизнь как поражение. Торквемада считал, что человек должен мы лить так, как нужно правящей элите, однако этого не достигнешь эдиктами, для этого необходимо наполнить его чувством страха и неопределенности [50].

В отделах испанской инквизиции с размахом разрабатывались не только планы уничтожения врагов веры, врагов идеи врагов Супремы, в них занимались также проблемами завоевания Европы, нейтрализации влияния новой, ренессанса европейской философии и писателей-гуманистов. Последнее по мнению Торквемады, жизненно необходимо для осуществления его притязаний на господство над Европой, что позволит испанской короне захватить ее рынки и торговлю, а затем весь мир.

Blog

Феномен человека вчера и завтра