А. С. Андриенко значимые составляющие успешной организации самостоятельной работы студентов неязыкового вуза в процессе изучения дисциплины «иностранный язык для профессиональных целей»

Вид материала

Адъективные парадигмы в семито-хамитских, кавказских, китайско-тибетских и тайских языках в плане генезиса категории имени прила
Adjectival paradigms of the semito-hamitic, caucasian, sino-tibetan, thai languages in light of genesis of the adjective
Относительное именное определение
Библиографический список

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9

О.Н. Иконникова

АДЪЕКТИВНЫЕ ПАРАДИГМЫ В СЕМИТО-ХАМИТСКИХ, КАВКАЗСКИХ, КИТАЙСКО-ТИБЕТСКИХ И ТАЙСКИХ ЯЗЫКАХ В ПЛАНЕ ГЕНЕЗИСА КАТЕГОРИИ ИМЕНИ ПРИЛАГАТЕЛЬНОГО

Целью статьи является анализ адъективных парадигм семито-хамитских, кавказских, китайско-тибетских и тайских языков в плане генезиса категории имени прилагательного. Материал вышеназванных языков доказывает гипотезу автора о генетической связи качественных прилагательных со стативными глаголами, а относительных – с именами существительными.

Cемито-хамитские языки, кавказские языки, китайско-тибетские языки, тайские языки, качественное прилагательное, относительное прилагательное, стативный глагол, имя существительное.

O.N. Ikonnikova

ADJECTIVAL PARADIGMS OF THE SEMITO-HAMITIC, CAUCASIAN, SINO-TIBETAN, THAI LANGUAGES IN LIGHT OF GENESIS OF THE ADJECTIVE

The aim of the article is the analysis of adjectival paradigms of the Semito-Hamitic, Caucasian, Sino-Tibetan, Thai languages in light of genesis of the adjective. The material of the above-mentioned languages proves the author’s hypothesis about the genetic connection between qualitative adjectives and the stative verb and between relative adjectives and the noun.

Semito-Hamitic languages, Caucasian languages, Sino-Tibetan languages, Thai languages, qualitative adjective, relative adjective, stative verb, noun.

В данной статье проводится синхронно-диахронный анализ прилагательных в семито-хамитских, кавказских, китайско-тибетских и тайских языках с тем, чтобы доказать правомерность нашей гипотезы о том, что источником качественных прилагательных является стативный глагол, а относительных – имя существительное. Материал семито-хамитских, кавказских, китайско-тибетских и тайских языков был выбран по той причине, что названные языки демонстрируют архаичные лингвистические черты, которые позволяют реконструировать связь качественного прилагательного со стативным глаголом, а относительного – с именем существительным.

В семитских языках имя прилагательное часто не выделяется как самостоятельная часть речи главным образом из-за слабой представленности адъективных флективных показателей, так как семитские языки используют деривационные модели, типичные для лексем с адъективной семантикой, для образования производных существительных. С другой стороны, в таких языках, как амхарский и ассирийский, качественные прилагательные могут определять не только имя, но и глагол, выполняя функцию обстоятельства и совпадая по форме с наречием. Тем не менее, наличие отдельных адъективных суффиксов, специфические особенности словоизменения, а также синтаксическая позиция определения позволяют исследователям выделять в семитских языках имя прилагательное как отдельную часть речи.

Прилагательные в семитских языках делятся на качественные и относительные. Определения, как правило, следуют за определяемым и согласуются с ним: араб. ؟aduwwun mubinun ‘явный враг’, угар. ؟ilm rbm ‘великие боги’, иврит talmid tov ‘хороший ученик’, ассир. брата ховнанта ‘умная девочка’. Постпозиция прилагательного может свидетельствовать, на наш взгляд, о его предикативном прошлом. Примечательно также, что прилагательные, приведённые в научной литературе, относятся к разряду качественных, что тоже наводит на мысль о предикативном прошлом именно названных прилагательных.

Частотным феноменом аккадского языка является спряжение отглагольных прилагательных. В традиционных описаниях аккадского языка такие формы принято относить к особой глагольной категории – стативу. Стативы обозначают свойства, например: tab ‘он хорош’, rapas ‘он широк’. Они малочувствительны к видовым и временным отношениям: igerrusu ul damik ‘Оракул для него неблагоприятен’ (букв. ‘не хорош’), awilum sar ‘(Этот) человек лжив’ [Коган 2009: 139, 146]. Как видно из вышеприведённых примеров, в них выражены значения разряда качественных прилагательных, что, в свою очередь указывает на их генетическую связь со стативным глаголом.

Что касается относительных прилагательных, то их функцию часто выполняют имена существительные в функции определения. Так, в амхарском языке префикс принадлежности уε- оформляет два существительных, одно из которых (с префиксом) играет роль определения к другому, например: yεkεtεma nowari ‘городской житель’ (kεtεma - город, nowari - житель). С другой стороны, префикс уε- может рассматриваться и как словообразовательный формант, который, присоединяясь к любому имени существительному, образует отымённые прилагательные, которые могут выступать в функции сказуемого: bet ‘дом’ - yεbet ‘домашний’ - yəh ənsəsa yεbet now ‘это животное домашнее’; mεzgiya ‘дверь’ - yεmεzgiya ‘дверной’ - yəh qulf yεmεzgiya now ‘этот замок дверной’ [Титов 1976: 147]. Как показывают примеры, амхарский язык демонстрирует процесс морфологического оформления разряда относительных прилагательных из существительных в определительной функции.

В языке сахо прилагательные грамматически отличаются от имён существительных наличием атрибутивной и предикативной форм. Они различаются по месту в предложении: прилагательное, следующее за существительным, является всегда предикативом, прилагательное перед существительным – определением: faras ado ‘лошадь белая’ (предикатив) – ado faras ‘белая лошадь’ (атрибутив) [Долгопольский 1991: 42]. Примечательно также, что у некоторых прилагательных атрибутивная форма заменяется конструкцией «прилагательное + kin (‘являющийся’): da’ajna-kin akat ‘старая верёвка’ (букв. ‘старой-являющаяся верёвка’); raxis-kin sarena ‘дешёвая одежда’ (букв. ‘дешёвой-являющаяся одежда’). Подобные атрибутивные конструкции, как представляется, вышли из предиката.

В языках сомали и сидамо прилагательных немного. Функции имён прилагательных-определений выполняют в этом языке по большей части формы глагола, типа сом. ballad ‘быть / стать широким’, mad ‘быть / стать пустым’ а также словосочетания моделей типа «имя + leh «имеющий» и «имя + ‘ah «являющийся»: сом. ninka garadka leh ‘чувствительный человек’ (букв. ‘человек, чувствительность имеющий’), сид. aj’ranno manco ‘почтенный человек’ (букв. ‘чтится человек’), где aj’ranno – форма 3-го лица ед.ч. имперфекта глагола ajr ‘быть почтенным’ и где определительная функция глагола выражена просто его позицией перед именем. Немногочисленные прилагательные языка сомали в прошедшем времени имеют особые спрягаемые предикативные формы, возможно, восходящие к сочетанию «прилагательное или причастие + прошедшее время глагола –ah- «быть»: wan wanagsana (<wan wanag san ‘aha) ‘я был хороший’; wu huma ‘он был плохой’ [там же: 42-43].

Учитывая 7 семантических типов прилагательных Р. Диксона, которые присутствуют в языке, каким бы узким ни был в нём класс прилагательных [см. Haspelmath 2001], можно заключить, что именно качественные прилагательные в языке генетически связаны с глаголом, что подтверждается, в частности, их способностью к спряжению в языке сомали.

В нило-хамитском языке туркана значения прилагательных выражаются непереходными стативными глаголами. В отличие от динамических глаголов, стативные глаголы туркана различают только формы прошедшего и не прошедшего времени и не присоединяют видовые маркеры. Как и непереходные глаголы, стативные глаголы принимают такие же личные префиксы, как и непереходные глаголы. Ср.:

a - losi a - jok

1 лицо, ед. ч. – иду (нес. вид) 1 лицо, ед. ч. хороший

‘Я иду’ ‘Я хороший’

[Wetzer 1995: 28]

Тесная связь непереходного динамического глагола и стативного глагола в языке туркана свидетельствует, на наш взгляд, о том, что непереходный динамический глагол является источником образования стативного глагола.

Прилагательные в ливийско-гуанчских языках выделяют на основе критериев синтаксического характера. Прилагательные в функции определения ставятся в постпозиции к определяемому слову и согласуются с ним в роде и числе: каб. akam aməkran ‘большой дом’. [см. Айхенвальд, Милитарев 1991: 213-214, 175, 231]. В коптском языке, в отличие от ливийско-гуанчских языков, прилагательных нет. В роли определений могут выступать определительные предложения, например: henhbeue etha eoou ‘славные дела’ (букв. ‘дела, которые под славой’). Определение, эквивалентное по значению определению, выраженному прилагательным, образуется путём присоединения к определяемому недетерминированного существительного через предлог n-, например: pso nthalassa ‘морской песок’ (thalassa – ‘море’) [Еланская 1991: 319]. Фактически эту модель образования прилагательных с помощью предлога n- можно сравнить с моделью образования относительных прилагательных посредством префикса уε- в амхарском языке (см. выше). Очевидно, что и в коптском языке идёт процесс образования относительных прилагательных таким образом.

Изложенное показывает, что семито-хамитские языки в значительной степени демонстрируют процесс образования разрядов имени прилагательного. В отличие от семитских языков, где категория имени прилагательного является достаточно сформированной частью речи, в кушитских языках, в связи с отсутствием или наличием очень узкого круга прилагательных в большинстве языков, вышеназванная категория переживает этап своего формирования, и, прежде всего, качественного разряда, становлению которого способствует стативный глагол в атрибутивной функции.

Во всех группах иберийско-кавказских языков наличествует имя прилагательное (качественное и в большинстве языков относительное). Характерен полисемантизм частей речи, который проявляется, с одной стороны, в том, что нередко качественное прилагательное остаётся в одной и той же застывшей форме, одновременно служащей и формой соответствующего наречия. Ср. инг. дика саг ‘хороший человек’, дика деш ‘хорошо учится’; с другой стороны, формой относительного прилагательного нередко служит форма родительного падежа существительного: хинал. совети уьлкаь ‘Советская страна’.

В абхазо-адыгских языках с морфологической точки зрения имя и глагол не чётко противопоставлены друг другу, поскольку имеются нейтральные, недифференцированные основы, способные включаться в парадигмы, как имени, так и глагола без специальных деривационных элементов. Так, именные основы без каких-либо основообразующих аффиксов включаются в парадигму статических глаголов, например: адыг. укIал ‘ты молодой’, каб-черк. Wəs’ale-te-me ‘Если бы ты был юношей’ (s’ale – юноша). Внутри класса имён существительные и прилагательные морфологически слабо отграничиваются. Роль относительных прилагательных часто выполняют существительные, занимающие место препозитивного члена в словосочетании, например: адыг. чыр-быщ ун ‘кирпичный дом’ (букв. ‘кирпич – дом’).

Характерной особенностью данной группы языков является порядок расположения компонентов разрядов прилагательного в атрибутивном словосочетании. Качественные прилагательные занимают позицию после существительных, относительные прилагательные обычно стоят перед определяемым словом. Имя прилагательное примыкает при этом к существительному и, как правило, не имеет никакого словообразовательного суффикса. Ср.: абаз. тшы бзи-кI ‘хорошая лошадь’, но айха мгIва ‘железная дорога’ (букв. ‘железо-дорога’); адыг. пшъэмъэ дах ‘красивая девушка’ – дышъэ сыхьат ‘золотые часы’, абх. алим бзиа ‘хороший день’, но акьырмызмə έны ‘кирпичный дом’.

М.А. Кумахов считает, что модель «существительное + качественное прилагательное» восходит к общеадыгскому состоянию. «Тотальное распространение этой модели в западнокавказских языках позволяет сделать вывод об отнесении её к более раннему хронологическому уровню», а именно к западнокавказскому состоянию [Кумахов 1989: 309-310]. Модель «относительное прилагательное + существительное», по мнению учёного, - это новообразование в абхазо-адыгских языках, относящееся к периоду их самостоятельного развития и не идёт глубже общеадыгского или общеабхазского хронологического уровня. При этом модель «главный член – постпозитивное существительное + зависимый член – препозитивное существительное» характерная для всех западнокавказских языков и их диалектов, восходящая к эпохе западнокавказского языкового единства, лежит в основе модели «относительное прилагательное + существительное» [там же: 309-318]. Об этом свидетельствует тот факт, что роль относительных прилагательных по-прежнему выполняют существительные в адыгском и убыхском языках.

Позиционное распределение качественных и относительных прилагательных в именной синтагме, как мы полагаем, связано также и с происхождением этих разрядов. Постпозиция качественного прилагательного говорит о его предикативном глагольном прошлом. Препозиция относительного прилагательного (или существительного), свидетельствует о неоконченном процессе формирования разряда относительных прилагательных в абхазо-адыгских языках из существительных.

Прилагательные в нахских языках дифференцированы как часть речи, обладают грамматическими категориями класса, падежа и числа. Различаются качественные и относительные прилагательные по значению, способам образования и грамматическим категориям. Относительные прилагательные не изменяются по классам. В атрибутивном словосочетании прилагательное предшествует определяемому и согласуется с ним в падеже, числе и грамматическом классе., например: чеч. сан в-оккха-чу ваша-с ‘мой старший брат’ [Дешериев 1979: 194, 207].

Примечателен тот факт, что относительные прилагательные обычно образуются от форм родительного падежа существительных, в частности в ингушском языке. Например, ингуш. топпара кад ‘глиняная чашка’ (букв. ‘глины чашка’). Модель «главный член – постпозитивное существительное + зависимый член – препозитивное существительное в форме родительного падежа» нахских языков сопоставима с моделью «главный член – постпозитивное существительное + зависимый член – препозитивное существительное» в абхазо-адыгских языках, что свидетельствует, на наш взгляд, об именном происхождении относительных прилагательных.

Имя прилагательное представляет собой самостоятельную часть речи в картвельских языках, которая манифестируется двумя разрядами – качественными и относительными прилагательными. Роль последних в грузинском языке выполняет родительный падеж существительных. Основным типом синтаксической связи в атрибутивном словосочетании является примыкание.

Примечательно, что формы сравнительной степени качественных прилагательных в картвельских языках, которые включают префикс и- (сванское хо-) исторически являются глагольными образованиями, использующими личные префиксы. Ср.: сван. хоса – ‘хороший’ при хоса ‘он лучше его’, зiса ‘он лучше тебя’, mica ‘он лучше меня’ [Климов 1979:118]. Данный факт может свидетельствовать о глагольном происхождении качественных прилагательных в картвельских языках.

Категория имени прилагательного более или менее отчётливо выделяется во всех дагестанских языках. Некоторые её особенности позволяют судить о сравнительно позднем формировании данной части речи. К числу таких явлений М.Е. Алексеев относит, во-первых, отсутствие во многих дагестанских языках относительных прилагательных. Роль последних выполняет здесь в большинстве случаев форма генитива соответствующего имени существительного: лезг. цурун квар ‘медный кувшин’, таб. рукьан мучвур ‘железная ложка’. Во-вторых, учёный отмечает, что качественные прилагательные лезгинских языков – также относительно новое явление отглагольного происхождения. Об этом свидетельствуют данные арчинского языка, где качественные прилагательные типа ахъатут ‘длинный’, бейтут ‘старый’, мутут ‘красивый’ и т.п., оказываются по существу причастиями соответствующих стативных глаголов – ахъа ‘быть длинным’, бай ‘быть старым’, му ‘быть красивым’. В рутульском языке также значения гьархыд ‘высокий’, ругъуд ‘круглый’ представляют собой формы причастия совершенного вида от глаголов гьархас ‘быть, стать высоким’, ругъас ‘быть, стать круглым, крутиться’ [Алексеев 1985: 62-63]. Следовательно, материал дагестанских языков наглядно демонстрирует генетическую связь качественного прилагательного с глаголом, а относительного – с существительным.

Вышеприведённые особенности адъективной лексики кавказских языков позволяют сделать вывод о глагольном происхождении качественных прилагательных и именном происхождении относительных прилагательных.

Проблема выделения частей речи в китайско-тибетских и тайских языках является актуальной и по сей день в связи с тем, что они принадлежат к изолирующему типу. В изоляции как синтаксическом приёме Н.В. Солнцева видит такие признаки как невыраженность в формах слов их отношений к другим словам, независимость форм друг от друга и их синтаксическая равноценность [см. Лукин 2010: 193]. В частности, такие факторы, как функциональная мобильность китайского слова, асимметрия языкового значения лексико-семантического и функционально-синтаксического планов, сопутствующая употреблению слова, дают основания отказывать ряду китайских и европейских синологов китайского языка в существовании в нём частей речи. Ср.: weida-de Zhonggo ‘великий Китай’ и Zhongguo-de weida ‘величие Китая’ [см. Шутова 2003: 47-64]. Однако мы принимаем точку зрения тех лингвистов, которые, признавая тезис универсальности частей речи, выделяют их в китайско-тибетских и тайских языках на основе семантико-функциональных критериев, учитывая при этом размытость границ между категориями и частеречную мобильность слова [см. Морев 1991: 102-104; Омельянович 1990: 138; Шутова 1990: 218-231; Don Lee 1986: 253].

Прилагательные в китайско-тибетских и тайских языках по грамматическим признакам составляют подкласс предикативов [Антонян 2006: 10; Янкивер 1987: 41; Морев 1978: 61-63; Морев 1991: 152]. Прилагательные в названных языках обозначают качество не как статическое явление, а как динамическое, как состояние, которое может изменяться, поэтому они способны сочетаться с видо-временными модификаторами из числа приглагольных служебных слов: кит. taj ‘низкий’ – taj tso ‘стал низким’, Тянь яо чан ла ‘дни станут длинными’.

Характерной чертой категории предикатива, в противоположность категории имени, в китайском и дунганском языках является способность самостоятельно, без связки, выступать в роли сказуемого. В подобных конструкциях прилагательное, не оформленное показателями, находится в постпозиции к именной группе. Напр.: дунг. Хур жян ‘Обезьяна хитрая’, кит. тянь чан ‘день длинен’ [Антонян 2006: 10]. В роли сказуемого качественное прилагательное дунганского языка часто оформляется суффиксами глагола. Ср.: тянчи жəдини ‘погода тёплая’, тянчи жəни ‘погода потеплеет’, тянчи жəли ‘погода потеплела’ [Калимов 1968: 479-480]. Следует отметить, что, выделяя 2 разряда прилагательных в дунганском языке – качественные и относительные – А. Калимов пишет, что только качественное прилагательное может употребляться в роли сказуемого [там же]. Этот факт свидетельствует о том, что именно качественный разряд прилагательных связан с предикатом.

В тибетском языке наблюдается недостаточная развитость прилагательных как класса слов при наличии большого числа стативных глаголов, обозначающих качественное состояние субъекта, типа ici ‘быть тяжёлым’, mtho ‘быть высоким’ и др. Морфологически все тибетские прилагательные – дериваты. Производные прилагательные, которые могут употребляться в атрибутивной функции, строятся сочетанием основы стативного глагола со служебными морфемами pa, ba: kha + ba ‘горький’ [Захарьин 1987: 66]. Таким образом, основа стативного глагола сама по себе не может использоваться в атрибутивной функции, и для реализации последней требуются деривационные средства.

В тибето-бирманском языке гаро имя прилагательное как самостоятельная часть речи отсутствует; его замещают стативные глаголы качества, типа dar ‘быть большим’. Однако, в современном гаро лишь некоторые качественные предикаты – с префиксами gi (gip) / git – функционально отличаются от активных глаголов. В частности, в атрибутивных синтагмах указанные предикаты не присоединяют облигаторного маркера «терминальности» и «презентности», а тогда как остальные предикаты качества обязательно сочетаются с ним. Ср. reka+gip bok ‘бумага белая’, но reka+dar+a ‘бумага большая’. В позиции предиката маркер –a обязателен для любого глагола: mande gip bok+a ‘человек бел’, msnde dar+a ‘человек велик’. Таким образом, в гаро формоизменение исторически инактивных глаголов целиком уподобилось таковому активных. Функционирование в атрибутивных синтагмах современного языка «аномальных» предикатов качества с префиксами gi, gip, git может рассматриваться, по Б.А. Захарьину, как признак начавшегося в гаро процесса отделения собственно прилагательных от глагола [там же: 54]. То есть, мы можем заключить, что выделение качественных прилагательных из стативных глаголов в гаро происходит за счёт выполнения ими атрибутивной функции, частичного оформления адъективными префиксами и отсутствия присоединения видовременных показателей.

Специфической чертой тибето-бирманских языков является то, что прилагательное может стоять в препозиции или в постпозиции к существительному: манипури phəzəbə nupi – nupi phəzəbə ‘красивая девушка’ [Karumuri.V.Subbarao 2008: 49]. Ср. в китайском языке определение стоит перед определяемым словом и перемещение его уже изменяет синтаксическую функцию данного слова в предложении: из определения она становится сказуемым: у-цза да – комната большая (сказуемое), но да у-цза большая комната (определение) [Иванов, Поливанов 2007: 108]. Если учесть, что постпозиция зависимого элемента по отношению к главному, как правило, переводит атрибутивную синтагму в предикативную, то вполне закономерно, на наш взгляд, что нефиксированная позиция определяющего по отношению к определяемому в тибето-бирманских языках, является лишним свидетельством того, что качественное прилагательное в функции определения вышло из предиката.

Что касается разряда относительных прилагательных, то таковые отсутствуют в тибето-бирманской группе языков. Так, в бирманском языке признак предмета, указывающий на отношение этого предмета к другому предмету, выражается субстанциональным существительным, выступающим в роли препозитивного определения к другому существительному. Например: бирм. эйн чжэ ‘домашняя курица’ [Омельянович 1990: 140, 144].

В языке лы, как и в других тайских языках, наличествуют только качественные прилагательные, при этом определение всегда находится после определяемого. В зависимости от принадлежности к тому или иному классу слов и от характера выраженного признака Л.Н. Морев подразделяет определения на несколько видов: относительное именное, качественное, или процессное, посессивное, количественное и указательное. Здесь нас интересуют первые два вида.

Качественное или процессное определение выражается глаголом или прилагательным и характеризует определяемое с точки зрения качества предмета или процесса, присущего данному предмету; такое определение вводится или непосредственно, без относительного слова, или при помощи относительного слова an. Например: pop maj ‘новая книга’, , hong-hen an noj ‘маленькая школа’ (букв. школа - относительное слово - маленький).

Относительное именное определение, вследствие отсутствия разряда относительных прилагательных, выражается существительным без служебного соединительного слова и обозначает признак предмета через его отношение к другому предмету, названному в определяемом, а именно характеризует предмет по материалу, по месту нахождения, по времени, по назначению, по содержимому и т.д. Например: co maj ‘деревянный стол’ (букв. ‘стол-дерево’), khep nang ‘кожаные ботинки’ (букв. ‘ботинки-кожа’) [Морев 1978: 78-81]. Такая дистрибуция выражения качественного и относительного определений в языке лы является, по нашему мнению, доказательством генетической связи качественных прилагательных с глаголом, а относительных – с существительным. Термины, употреблённые автором, «относительное, или именное» и «качественное, или процессное» прилагательное подтверждают вышеприведённый тезис.

Таким образом, китайско-тибетские и тайские языки дают нам дополнительный материал, подтверждающий нашу гипотезу о происхождении качественных прилагательных из стативных глаголов глаголов, а относительных – из существительных.

Итак, особенности адъективных парадигм семито-хамитских, кавказских, китайско-тибетских и тайских языков позволяют утверждать, что существует генетическая связь между качественным прилагательным и стативным глаголом, с одной стороны, и относительным прилагательным и именем существительным, с другой. Данный факт, в свою очередь, является доказательством нашей гипотезы о том, что имя прилагательное имеет два истока в диахронии – стативный глагол и имя существительное.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

Айхенвальд А.Я., Милитарев А.Ю. Ливийско-гуанчские языки // Языки Азии и Африки. Т. 4. Афразийские языки. Кн. 2. Кушитские языки. Ливийско-гуанчские языки. Египетский язык. Чадские языки. – М.: Наука, 1991. – С. 148-267.
Алексеев М.Е. Вопросы сравнительно-исторической грамматики лезгинских языков. – М.: Наука, 1985. – 160 с.
Антонян К.В. «Глагольные» категории прилагательного в современном китайском языке // Проблемы типологии и общей лингвистики. Международная конференция, посвящённая 100-летию со дня рождения проф. А.А. Холодовича: Материалы. – СПб.: Нестор-История, 2006. – С. 10-14.
Дешериев Ю.Д. Нахские языки // Языки Азии и Африки. Т.3. – М.: Наука, 1979. – С. 173-219.
Долгопольский А.Б. Кушитские языки. // Языки Азии и Африки. Т. 4. Афразийские языки. Кн. 2. Кушитские языки. Ливийско-гуанчские языки. Египетский язык. Чадские языки. – М.: Наука, 1991. – С. 5-147.
Еланская А.И. Коптский язык. // Языки Азии и Африки. Т. 4. Афразийские языки. Кн. 2. Кушитские языки. Ливийско-гуанчские языки. Египетский язык. Чадские языки. – М.: Наука, 1991. – С. 298-322.
Захарьин Б.А. Типология языков Южной Азии. – М.: Изд-во Москов. гос. ун-та, 1987. – 185 с.
Ивано А.И., Поливанов Е.Д. Грамматика современного китайского языка. – М.: Изд-во ЛКИ, 2007. – 304 с.
Калимов А. Дунганский язык // Языки народов СССР. Т. 5. Монгольские, тунгусо-маньчжурские и палеоазиатские языки. – Л.: Наука, 1968. – С. 475-488.
Климов Г.А. Картвельские языки // Языки Азии и Африки. Т. 3. – М.: Наука, 1979. – С. 102-132.
Коган Л.Е. Семитские языки // Языки мира: Семитские языки. Аккадский язык. Северозападносемитские языки. – М.: Academia, 2009. – С. 5-112.
Кумахов М.А. Сравнительно-историческая грамматика адыгских (черкесских) языков. – М.: Наука, 1989. – 383 с.
Лукин О.В. Части речи в изолирующих языках // Язык. Дискурс. Текст. V Международная конференция, посвящённая юбилею проф. Г.Ф. Гавриловой: Труды и материалы. Ч. 1. – Ростов н/Д: АкадемЛит, 2010. – С. 193-195.
Морев Л.Н. Язык лы. – М.: Наука, 1978. – 100 с.
Морев А.Н. Сопоставительная грамматика тайских языков. – М.: Наука, 1991. – 232 с.
Омельянович Н.В. Части речи в современном бирманском языке // Части речи. Теория и типология. – М.: Наука, 1990. – С. 138-166.
Титов Е.Г. К вопросу о категории имён прилагательных в современном амхарском языке // Семитские языки. Сборник статей. Вып. 3. – М.: Наука, 1976. – С. 146-148.
Шутова Е.И. К проблеме частей речи в китайском языке (относительно влияния грамматических свойств частей речи на формирование синтаксических структур) // Части речи. Теория и типология. – М.: Наука, 1990. – С. 218-233.
Янкивер С.Б. Гуанчжоуский (кантонский) диалект китайского языка. – М.: Наука, 1987. – 108 с.
Don Y. Lee. East Asian Languages and Linguistics. – Bloomington: Eastern Press, 1986. – 339 p.
Haspelmath M. Word Classes and Parts of Speech // International Encyclopedia of the Social and Behavioral Sciences. Amsterdam: Pergamon Press, 2001. – P. 538-545.
Karumuri V. Subbarao. Typological Characteristics of South Asian Languages // Language in South Asia. Cambridge: Cambridge University Press, 2008. – P. 49-64.
Wetzer H. Nouniness and Verbiness. A Typological study of Adjectival Predication. – Nijmegen: Universiteitsdrukkereij Nijmehen, 1995. – 361 p.

Blog