Geum.ru

Министерство сельского хозяйства РФ фгоу впо «Самарская государственная сельскохозяйственная академия»

Вид материалаДокументы
2.4. Сужение горизонтов бытия и кризис среднего возраста
2.5. Бытие к смерти как иллюзорное бытие
2.6. Экзистенциальное резюме: абсурдность старости
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   40

2.4. Сужение горизонтов бытия и кризис среднего возраста



Кант определил Бога как необходимое существо, обладающее высшей степенью реальных свойств, «которая только может быть вообще присуща вещи»36. Например, животное движется, а растение нет; следовательно, животное обладает большей степенью реальности, нежели растение; аналогичным образом степень реальности человека выше степени реальности животного, потому что человек мыслит, а животное нет. Увеличивая поле своих возможностей, мы, тем самым, расширяем горизонт своего бытия, что естественным образом уводит нас от смерти.

Ситуация, однако, начинает меняться, когда некая возможность, неоднократно ранее реализовавшаяся в действительности посредством повторения, становится вдруг принципиально нереализуемой, переходя в разряд чистого воспоминания. Иначе говоря, человек впервые сталкивается с уменьшением степени своего бытия, причем, масштабом изменения впервые выступает не внешнее, то есть мир, а сам экзистирующий индивид. Он более не может существовать по старому, и бытие его резко меняет свое направление, подобно тому, как свободно летящий камень резко отскакивает, столкнувшись с достаточно серьезным препятствием.

Здесь возможна и другая аналогия. Камень, брошенный вертикально вверх, постепенно утрачивает свой изначальный импульс, перманентно замедляя движение, пока, наконец, не застынет неподвижно в верхней точке, чтобы затем начать ускоренно-обвальное падение вниз. Так и в человеческой жизни первая же трансформация повторяемого в неповторимое и, соответственно, обратимого в необратимое, резко меняет вектор экзистенции, придавая ей характер бытия к смерти.

На наш взгляд, чтобы быть к смерти реально, а не метафорически, необходимо постоянно бытийствовать в модусе «умирания как». Например, в один прекрасный момент человек понимает, что он умер как спортсмен, как ученый, как мужчина, как гражданин, как солдат. Последнее, впрочем, двусмысленно, поскольку бытие солдата реально только тогда, когда оно есть бытие к смерти. В этом смысле оно аномально и трагично, подобное противопотоку в общем потоке к полноте жизни. Вместе с тем трудно рассуждать об умирании как ребенок, как студент, как начинающий литератор, поскольку соответствующие экзистенциальные роли предполагают естественный переход к большей степени бытия. Следовательно, здесь нет и не может быть бытия к смерти.

2.5. Бытие к смерти как иллюзорное бытие



Именно в этой точке мы и подходим к кульминационному пункту исследования. По мысли Хайдеггера, «как брошенное бытие-в-мире присутствие всегда уже вверено своей смерти. Сущее к своей смерти, оно умирает фактично, причем постоянно, пока не пришло к своему уходу из жизни. Присутствие умирает фактично, значит, вместе с тем, что оно в своем бытии к смерти уже так или так решилось. Обыденное падающее уклонение от нее есть несобственное бытие к смерти»37. В то же время «собственное бытие к смерти не может уклоняться от наиболее своей, безотносительной возможности, в этом бегстве ее скрывать и перетолковывать для понятливости людей»38.

Почему люди продолжают уклоняться от смерти, даже когда вектор их бытия неотвратимо увлекает их в противоположном направлении? Парадоксально, но люди продолжают жить, потому что не реализовали еще всего многообразия своих потенциальных возможностей. Следует констатировать, что элементы деструкции и конструкции присутствуют в бытии к смерти одномоментно и с необходимостью; не будь первых, оно не было бы «к смерти», не будь вторых, оно не было бы бытием.

И в бытии к смерти люди продолжают как-то жить, то есть реализуют некие новые возможности. Но подобного рода бытие иллюзорно, поскольку возможности эти вторичны; именно в силу вторичности они не были реализованы ранее, будучи отвергнутыми в пользу более важного, сложного и первоочередного. Развертываясь в целом, то есть исторически, бытие человека свертывается фактично, так что в каждый последующий момент он суммарно обладает меньшей степенью бытия, нежели в предыдущий. В конечном счете, индивид приходит к полной деструкции, к пародии на самого себя. Такова плата за экзистенциальную полноту существования.

Бытие к смерти, по существу, представляет собой разложение заживо, жизнь после того, как высшая точка жизни уже пройдена. Подобная форма бытия внутренне противоречива, следовательно, нелогична и абсурдна. Тем меньше оснований рассматривать ее в качестве единственно возможной формы человеческого бытия вообще. И, пожалуй, Ницше был по большому счету прав, когда утверждал, что «в известном состоянии неприлично продолжать жить. Прозябание в трусливой зависимости от врачей и искусственных мер, после того как потерян смысл жизни, право на жизнь, должно было вызывать глубокое презрение общества»39.

2.6. Экзистенциальное резюме: абсурдность старости



Последняя абсурдность человеческого бытия заключается в том, что культурные стандарты бытия всегда определяются генетически первичным, старым, следовательно, уже умирающим и неспособным к подлинному бытию. Отсюда известная проблема отцов и детей, обессмертившая в свое время имя И.С. Тургенева40. «Старость боится смерти»41, а молодость нет, хотя это и представляется полным абсурдом. Старец оптимистичен и осторожен, поскольку его жизнь уже сыграна и ему не будет предоставлен новый шанс заново отыграть ее. Отсюда консерватизм, боязнь перемен, желание сохранить существующее положение вещей, по существу давно проигранное.

Парадоксальным образом способность жить предполагает жертвенность, сознательный отказ от жизни, если таковая не достойна человека. Но жертвенность и революционность – удел молодых, которые одни только способны к самоубийственному сверх-усилию. В этом смысле современные западные цивилизации танатологичны; заживо разлагаясь в тотальном самоудовлетворении и массовом потреблении, они отравляют последние остатки жизни на планете, которая становится тесной для перманентно увеличивающейся человеческой биомассы.

Общество, где преобладают люди старшего возраста, естественным образом становится биологически старым, постепенно теряя импульс к развитию. Но, доминируя геополитически, подобные стареющие общества стремятся навязать естественную для них идеологию остальной части человечества, для которой она неестественна, подобно тому, как неестественно помещение ребенка или юноши в дом престарелых.

В этом смысле вполне логичным выражением духа современной западной цивилизации является концепция Фукуямы о конце истории42, понимаемом в том смысле, что уже все достигнуто, поэтому пенсионному человечеству остается только тихо наслаждаться жизнью, пожиная плоды прошлых исторических успехов. Еще дальше простирается мысль Бьюкенена, который рассуждает о грядущей смерти Запада43. Действительно, о чем еще думать в старости как не о фактическом завершении экзистирования и неотвратимо грядущей кончине?

Как когда-то сказал Гегель, «философия есть время, постигнутое в мысли»44. Отсюда и «бытие к смерти» Хайдеггера, поскольку кроме смерти Западу нечего предложить человечеству. Правда, маленькому человеку трудно уяснить логическую связь между «бытием к смерти» и «демократическими ценностями». Последнее, однако, вполне очевидно, поскольку современная западная демократия – это финальный маразм стареющей коллективной западной души, когда перманентное бессилие и разложение становится образом жизни, идеологически отраженным западной политической мыслью.

Так или иначе, «бытие к смерти» постепенно превращается в глобальный философский проект, двусмысленный по своей онтологической сути. С одной стороны, западный человек обозревает свою безрадостную экзистенциальную перспективу, пытаясь нейтрализовать возможные угрозы своему уютному и комфортному, но неотвратимо угасающему существованию, даже такие откровенно маразматические как гипотетическая возможность апокалиптического падения на Землю астероида или иранский ядерный удар по Европе. С другой стороны, экзистенциальные угрозы подспудно культивируются, как возможные сценарии конца, отстраненно-теоретическое рассмотрение которых создает ощущение присутствия на собственных похоронах.

Именно к анализу экзистентного веса наиболее впечатляющих из подобных сценариев мы сейчас намерены обратиться.