Эра милосердия

Вид материала

Документы

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20

Так вот, в случае, если обстановка в Заднестровье дестабилизируется, вы будете вынуждены ввести туда войска, - продолжал Настасе, - но они у вас не очень хорошо подготовлены…
Да, да, - бормотал Снегур, - да, да…
А ведь рядом с вами есть братское государство, я говорю о Румынии, конечно, которое с готовностью поможет вам в сохранении территориально целостности. Вы понимаете, о чем я?
Да, да…
А взамен мы потребуем сущий пустяк. Прекратите, наконец, болтовню о том, как вы скучаете без матери-Румынии, и объединитесь с нами. Место губернатора мы вам гарантируем.
Да, да…
Разумеется, все привилегии, все должности, весь аппарат, все это будет сохранено. Пусть ваши чиновники не боятся. Мы не станем сажать сюда своих людей. Зачем? Ведь вы, молдаване, - давайте уж говорить на чистоту, - лучше всего присматриваете за своим народом для очередных хозяев. Поймите, нам это нужно не потому, что Румынии не хватает вашей жалкой территории. Нас просто не примут в ЕС, если мы не уладим территориальные споры с соседями. А уладить с вами споры мы можем только одним образом – присоединить вашу жалкую территорию. Конечно, не потому, что она нам нужна. Впрочем, я повторяюсь…

Снегур что-то забурчал, после чего прокашлялся, и сказал:

Насколько я понимаю, вы предлагаете нам формальное воссоединение, воссоединение для галочки, а власть в Молдавии какая была, такая и останется?
Совершенно верно, - обрадовался Настасе, - я рад, что мы с вами друг друга понимаем с полуслова.
Необходимо подумать, - забурчал Снегур, - ведь ситуация в Заднестровье не настолько серьезная, чтобы туда вводить войка, и по…
А вы введите войска, - мягко сказал Настасе, - и она станет серьезной…

Пресс-секретарь оторвал ухо от подслушивающего отверстия, и выругался.

Это же надо, какие скоты! – сказал он советникам.
На Молдавию зарятся! – воскликнул Скачук.
Тише, вы. Говорил вам, доиграемся мы с этой выдуманной историей!
Надо же было как-то развлекать старика!
Вот и доразвлекались. Кстати, он сейчас где?
Читает газеты. Специально для него пятьдесят экземпляров разных изданий придумали. Но тише. Очередная запись сейчас заканчивается.

Скачук и Балан заглянули в комнату. Снегур договорил что-то, поднял руку, и махнул ею. Настасе с ужасом вскочил из-за стола. Рука Снегура медленно отломилась и повисла. На месте разлома торчали схемы и провода. Балан и Скачук понимающе переглянулись, и бесшумно ринулись в комнату.

Господин президент, - наклонился Настасе над куклой, что с вами?!
Гэть, - сказал советник Скачук, опустив на голову румына стул, - раззудись, плечо!
Размахнись, рука! – поддержал советника Балан, опуская на голову уже упавшего румына цветочный горшок. – Гэть!
Не везет этой пальме, - рассмеялся Скачук, пиная ногами Настасе, - вас еще в дворце не было, когда здесь советники подрались. Кто-то из них ее вырвал из горшка этого, и давай остальных дубасить.
Смешно, - сказал Балан, вынимая из кармана целлофановый кулек, - а, между тем, оставлять Настасе в живых нам никак нельзя.
В этом я с вами согласен, - вздохнул Скачук, - придется убрать. А как оправдываться будем?
А зачем нам оправдываться? – удивился Балан. Сообщим, мол, что в Заднестровье прослышали о тайной миссии Настасе, да и подослали убийц.
Шум поднимется.
А мы их заверим, что через полгода сделаем все, как предлагал Настасе. Только чтоб шума не было.
Думаете, согласятся? – спросил Скачук, деловито надевая кулек на голову румыну.
Конечно, обтягивал резинку вокруг кулька на горле Балан. – Что им какой-то Настасе, если через полгода у них Бесарабия будет.
Так мы что, - поразился Ткачук, - и в самом деле воссоединяемся?
А я откуда знаю? – огрызнулся Балан, держа руки начавшего было дергаться Настасе. – Вот полгода пройдут, там и посмотрим.

Наконец, с премьером Румынии было покончено. Навсегда успокоившись, он лежал на полу у куклы президента, и под целлофаном видно было, как меняется его лицо. Дородный господин премьер-министр становился все больше похож на того молодого, голодного и грустного человека, что приехал в Кишинев менять столовый набор на еду.

Смерть всех меняет, - глянув на Настасе, сказал Скачук, - жалко мужика, а что делать?

Балан расхохотался.

Живут себе молдаване в Заднестровье, - объяснил он недоумевающему Скачуку, - такие же, как и везде в Молдавии. И ни сном ни духом не ведают, что из-за них тут такие фокусы вытворяются.
А чего они, - насупился Ткачук, - мятежничают?
Вы чего? – холодно спросил Балан. – С ума уже сошли? Мы же все выдумали. Выдумали, чтобы президента от жизни отвлечь.
Ну, - неуверенно сказал Скачук, - дыма без огня не бывает…
Не будьте дураком, - бросил Балан, - давайте лучше тело в ковер закатаем.

Некоторое время советник с пресс-секретарем выбирали ковер. Решено было, в знак особого почтения и уважения, закатать тело Настасе в лучший ковер, подаренный когда-то Снегуру персидским шахом. Через несколько минут скатанный ковер с телом румына внутри валялся у входа.

Кстати, - спросил Скачук, - отчего это рука у куклы отвалилась? Мастер же обещал, что все надежно. Мы же ему платиновые нити для креплений привезли.

Балан тоже заинтересовался, и некоторое время изучал куклу. Подобрал руку, пощупал. Вздохнул. Объяснил:

Платину он украл. А руки прикрепил жевательной резинкой.

ХХХХХХХХХХХХ

Танки вошли в село на полном ходу. В брызгах перьев кур, не успевших убежать из под гусениц, в свете послеполуденного солнца, машины выглядели эффектно и устрашающе.

Выходи из машины, - закричал лейтенант владельцу старенького «Москвича», с испугом наблюдавшему за танковой колонной, - быстрее, пошевеливайся.

Ничего не понимающий сельчанин вышел из машины, но на всякий случай нахмурился и попрощался с жизнью. Какое-то чутье подсказывало ему, что встреча с людьми на танках не предвещает никогда и никому ничего хорошего. Так оно и случилось.

Сливай бензин, отдавай документы, деньги, - велел лейтенант, - и проваливай.
Горючее у вас кончилось? – глупо спросил селянин.
Ага, - засмеялся офицер, - и ты нам своими десятью литрами очень поможешь. Я сказал, сливай бензин на землю!

Владелец автомобиля подчинился: тем более, что в руках у танкиста зловеще поблескивал пистолет.

А вдруг он, - кивнул на водителя лейтенант сгрудившимся за его спиной танкистам, - вражеский разведчик? Сейчас вот мы уедем, а он сразу помчит к своим хозяевам, предупредить о нашем внезапном нападении?
Что вы, - растерялся сельчанин, - что вы. Какой разведчик, какое нападение?
Вот, - удовлетворенно кивнул лейтенант, - уже вопросы задает, важной информацией интересуется, сука!
Какие вопросы? Какая информация? – жалобно спрашивал водитель «Москвича». – Что вы, добрые люди. Я ведь здешний, из Кондрицы я. Кого угодно спросите, вам про меня все расскажут, вы только хорошо попросите.
Мы, олух царя небесного, - выстрелил несколько раз в «Москвич» лейтенант, - просить не будем. Если понадобится, ты нам все без утайки и без просьб расскажешь.
Конечно, конечно, - подобострастно закивал напуганный сельчанин, - все, что угодно добрым господам.
Пока нам угодно, чтобы ты заткнулся.

Мужчина охотно выполнил приказ, и замолчал. Лейтенант отобрал у него бумажник, ключи, и обручальное кольцо.

Стой смирно, урод, - велел он, - не на танцульках. Кем послан, откуда едешь.
Здешний я, - трясся мужичок, - местный.
До Заднестровья далеко? – умышленно задал вопрос танкист.
Близко, - закивал мужичок, - ой, близко. Прямо по дороге поедете, и через час будете. А, простите, вам туда зачем?
Воевать будем. Бить их будем, насмерть и беспощадно. Усек, старик?
Конечно, конечно, как ту не усечешь, - обрадовался старик, - ну, а сами-то кишиневские будете?
Да, - подобрел лейтенант, - ну, и как тебе это?
Что, - не понял старик, - мне?
Ну, это. То, что мы Заднестровье насмерть бить будем. Насмерть и беспощадно.
Ну… это. Как его. Хорошо.
Ого, - хохотнул офицер, - значит, поддержит нас местное население! Есть, значит, конфликт!
Как не поддержать? Есть, конечно, конфликт этот, - старик заговорил часто, потому что очень радовался тому, что его до сих пор еще не убили, - Сколько себя помню, вечно так: то они к нам на танцы придут, девок щупать, то мы к ним. То наши парни козу с того берега уведут, то они у нас корову сопрут. Не жизнь, а сплошной конфликт!
А про мятеж, - спросил танкист, - который они готовят, ты слышал?
А мятеж это как? – удивился старик. – Всех, что ли, коров у нас спереть, или девок до самого Кишинева защупать.
Мятеж, старик, - торжественно сказал лейтенант, - это вооруженное сопротивление законному правительству с последующим отмежеванием территории от всеми признанного государства и объявление этой территории независимым анклавом.
Ая-яй, - покачал головой ничего не понявший старик, - вот ведь скотство – то какое! Езжайте, езжайте, сынки, в Заднестровье. Покажите им, почем фунт лиха.

Офицер улыбнулся, и вдруг ударил старика по спине. Тот упал. Лейтенант, которого учили допрашивать пленных, резко сменяя обращение, наступил крестьянину на горло, и закричал:

Лежать, где лежишь, сука! Кем послан, откуда едешь!
Местный я, - заплакал старик, - тутошний.
А номера, - зашипел лейтенант, - на машине-то твоей не простые, а тираспольские…
Да, - не стал спорить крестьянин, - а что ж тут такого?
Какой же ты тогда местный?
Так ведь машина-то на зятя моего зарегистрирована, - попытался оправдаться старик, - а он в Тирасполе прописан.
Налицо, - довольно улыбнулся лейтенант, - целая разведгруппировка.
Чего? – удивился крестьянин.
Заткнись, сука! Что в багажнике?
Масло, на продажу, в Кишинев везу.
Масло? Это на вашем, вражеском языке, так динамит называется?
Что вы, - лежа замахал руками водитель, отчего стал похож на смешную рыбу, - масло настоящее. Откройте, попробуйте.

Танкисты открыли багажник. Там и вправду было несколько небольших бочонков с маслом. Солдатики начали весело поедать масло, кусая его, как мороженое. Танкистам было очень хорошо. Они знали, что не только война все списывает, но и приказы командира. Пока все это: командир и война, им нравилось.

Что ж ты, дурень, - давясь, спросил один из солдат, - наверху столько соли насыпал. Руки у тебя, что ли, из задницы растут?
Оставь, - вступился за крестьянина другой солдат, - в селах так всегда делают, чтоб масло не испортилось. Ты что, городской, что ли?!
Нет, сельский я. Просто у нас табачное село, скотины мы не держим.

Крестьянин горько следил за исчезновением масла, но старался улыбаться. Лишь бы и вправду не пристрелили, молился он, лишь бы жить, жить, а масло я еще сделаю. Офицер, не снимая сапога с горла старика, тоже думал. Отпустить – нажалуется, пристрелить – лучший выход. Но ведь старик-то и впрямь на шпиона не похож. А вдруг? Чем черт не шутит. Чем ближе колонна подъезжала к Днестру, тем сильнее лейтенант нервничал. Баб, славы и денег ему хотелось все так же, но как-то отчетливее стала проступать мысль: а ведь и убить могут. Единственная надежда: что никакого мятежа за рекой нет. тогда оторвемся на славу. Но, чтоб они не успели приготовиться к вторжению, пусть даже впопыхах, но приготовиться, нельзя допустить, чтобы их кто-нибудь предупредил.

Надо прострелить старику ноги: до Днестра он тогда за год не доползет. Но ведь у людей в его возрасте очень хрупкие кости. Наверняка, года четыре лечиться будет. Зато живым. Значит, в ноги, решился лейтенант.

Потом подумал, пожалел сельчанина, и пристрелил его.

Эта война, - сказал чумазый танкист, кусавший масло, – мне все больше нравится.

Лейтенант мрачно следил за тем, кок солдаты доели масло, после чего скомандовал:

Пожрали? А теперь по танкам, солдаты. Ужинать вы будете после войны.

ХХХХХХХХХХХ

ХХХХХХХХХХХХ

Я хочу, - Алина говорила, не открывая глаз, - чтобы ты был ногой, а я чулком.
Это как? – Костика в истоме тоже не открывал глаз.
Так, - объяснила Алина, - чтобы ты вечно натягивал меня на себя, медленно разворачивая.
Любишь, когда тебя унижают?
Теперь да.

Костика приподнялся на локте, и весело посмотрел на свою только что обретенную любовницу.

Ну, - улыбаясь, спросил он, - и что же мы теперь будем делать, Алина?
Вернемся в Кишинев, - не открывая глаз, медленно говорила Алина, и верила себе, - будем жить вместе. Если, конечно, ты захочешь. Я сделаю все, что ты захочешь. Как захочешь. Сколько захочешь, когда захочешь. Владей мной.
Я, - ласково поцеловал Костика девушку в лоб, - всего лишь бывший заключенный. У меня ничего нет.
Плевать, - холодно сказала Алина, - и открыла глаза. Мне от тебя ничего не нужно. Кроме тебя. Знаю, что звучит это глупо, знаю, что все так говорят, особенно, когда девушке немного лет, и она, глупая, думает, что именно этот-то мужчина и будет ее единственным и последним, ну, и первым, если повезло, конечно. Но у нас с тобой все по-другому.
У всех все по-другому, - сказал Костика.
Какой ты умный, съязвила Алина. – А ведь что такое жизнь, толком-то и не знаешь. Всю ведь жизнь свою недолгую ты в тюрьме провел.
А что такое жизнь? – пожал плечами Костика. – Только то, что мы про нее выдумаем.
Ты говоришь, как поэт, - одобрительно улыбнулась Алина. – Я же говорила, что запишу тебя в Союз писателей. У меня там связи.
Ты с кем-нибудь там, - неприятно удивился Костика своему тону, - переспала?
Не твое дело, - усмехнулась Алина, - с кем я спала до тебя. Запомни, что теперь я не смогу спать ни с кем, кроме тебя. Вот это-то важно. Остальное пусть тебя не тревожит. Погладь меня еще раз там. Так. О, да. Еще. Жизнь… Нежнее… Так вот, жизнь, Костика, это только секс и смерть.
Ты, - убрал руку от промежности Алины Костика, - опять начинаешь говорить, как старая дева из фильмов про женские школы.
Где ты такие видел? – спросила Алина.
Нам в колонии раз в неделю кино показывали, - объяснил Костика, - всякие фильмы бывали.
Разве я не права? – обиженно спросила Алина. – Про секс и смерть?
Я, - вздохнул Костика, - за полчаса до встречи с тобой убил тридцать двух односельчан. Это к вопросу о смерти. У нас был чудесный секс. Это к вопросу о сексе. И я не могу поехать с тобой в Кишинев, потому что убил три десятка человек с лишним. Это к вопросу о том, что мы будем делать дальше.
Ух, ты! – перевернулась на живот Алина. – А как ты их убил?!
Кого как, - нехотя пояснил Костика, - одного утопил, многих пристрелил, кого-то пришлось сапой по голове ударить.
А за что? – возбуждалась Алина.
Старая история, - мрачно сказал Костика. – Кто старое помянет, тому, как говорится, глаз вон.
Ты мстил? – Алина становилась все влажнее.
Что-то вроде этого, - покачал головой Костика, - старая, очень старая обида. Вот я с ними и поквитался.
А может, - сунула его руку себе между ног снова Алина, - ты маньяк?
Это как? – удивился недалекий Костика.
Маньяк, - не вдаваясь в подробности, пояснила Алина, - это как Чикатилло. Тот, кто убил кучу народа.
Ну, - пожал плечами Костика, - тогда да, я маньяк.
Тогда тебя надо, - часто дыша, царапала грудь Костики Алина, - сдать в полицию.
Сдавай, - грустно согласился Костика, - все равно этим все рано или поздно кончится.
И тогда тебя, - мурлыкала Алина, елозя по пальцам парня, - посадят в тюрьму опять.
Посадят, - печально согласился Костика.
В камеру, - тянула Алина, - но уже не для малолетних преступников, а для взрослых бандитов.
Точно, - поежился Костика.
И они тебя, - кончала уже второй раз Алина, - изнасилуют.
Ну, - задумался Костика, - все может быть.
В задницу! – восторженно зашипела Алина. – Изнасилуют прямо в задницу!
Ну, да, - недоумевал Костика, - А куда же еще меня насиловать?

Алина вынула вытащила руку Костики, бывшую меж ее ляжек, и, пристально глядя в глаза, облизала каждый палец. Потом, не отводя взгляда, поднялась, отошла, встала на четвереньки, и возбужденно сказала прерывающимся голосом:

Трахни меня в зад, мой Чикатилло!

ХХХХХХХХХХХ

Танкисты выезжали из села в яростном молчании. Больше всех был разозлен лейтенант.

Недаром говорят, - прокричал он водителю, сгорбившемуся у рычага, - что дыма без огня не бывает. Эти проклятые, долбанные заднестровцы первыми на нас напали!
У меня, - признался водитель, - будто камень с плеч упал! Слава Богу, что я вас послушался, мой лейтенант. А ведь до последнего не верил.
Я тоже не верил! – зарычал лейтенант. – Но раз уж они оказали нам такую услугу, и первыми пошли на провокацию! Что ж, наша месть будет справедлива. А все президент, дай ему бог здоровья.
Да, - прокричал водитель, - президент наш голова. Он, можно сказать, эту заднестровскую заварушку предвидел.
Слава президенту! – заорал в наушники лейтенант.
Слава!!! – поддержали его остальные танкисты.

После того, как они расстреляли водителя «Москвича» (уж больно тот смахивал на шпиона из Заднестровья, да и номера на машине были заднестровские) танкисты были очень удивлены отсутствием на улице других людей. В селе было пусто!

Странно, - сказал лейтенант, осторожно оглядываясь, - уж не засада ли это?
А может, они нас испугались? – предположил кто-то из танкистов. – Мы, все-таки, человека тут расстреляли. Из местных…
Какой он местный? Какой человек?! Так, шпион. Из Заднестровья. Поделом ему. А местные наоборот, должны были радоваться нашему приезду. Народ ведь армию любит.
Да уж, непонятно как-то…
Давайте поищем языка! – предложил водитель.

Танкисты рассыпались по селу, после чего лейтенанту, обосновавшемуся в подвале одного из домов (было объявлено, что это штаб-квартира) стали приносить странные новости.

Во дворе дома лежит расстрелянный из ружья человек. Судя по ранам, ружье охотничье, - докладывал один солдат.
У колодца лежит мужчина, голова которого разбита сапой, - тревожно докладывал второй танкист.
У самого края села, - докладывал следующий солдат, - найден старик, которого утопили, сунув голову в ведро с водой. Зрелище было преотвратное, мой лейтенант.
В доме, куда я зашел, лежит труп.
В моем доме – два трупа…
Старик мертвый, - докладывал очередной танкист, после чего добавлял, - застрелен из охотничьего ружья. Разрешите хлебнуть, мой лейтенант?!

Лейтенант разрешал. Вина в подвале было много. А найти «языка» все не удавалось. Наконец, танкистам удалось найти в одном из домов какого-то мальчонку. Судя по всему, у мальчика было умственное расстройство. Но военные решили, что мальчик просто до чертиков напуган тем, что произошло в селе. Что же в нем произошло?!

Кто сделал все это? – горько спросил мальчика лейтенант. – Кто расстрелял половину села, малыш?
Аа-аэ, - промычал мальчик, - дяди.

Подросток, - действительно ограниченный Ион Муравски, - жил в селе с бабушкой. Из-за отсталости в развитии его не брали в школу. Развитие его замедлилось потому, что папа Иона приходился родным братом его маме, которую папа изнасиловал после того, как выжал много молодого вина, и слишком много его попробовал. Но Ион этого не знал. Ион очень радовался, когда его нашли дяди в каких-то смешных шапках. А что было в селе, он не знал, потому что бабушка закрыла его в подвале еще неделю назад за то, что Ион разбил тарелку. Когда по селу пронесся, как вихрь, Костика с ружьем, бабушка испугалась, и очень быстро убежала. А про внука забыла. Но Ион этого не знал. Он просто сидел в подвале, писал в углу, плакал, собирал козявки на ощупь, и боялся темноты. Хорошо, что пришли дяди, и вывели его туда, где светло. Хорошо, что пришли дяди.

Дяди, - радостно подтвердил мальчик предположение лейтенанта, - много дядей.
Во что они были одеты, малыш? – лейтенант едва сдерживал слезы. – одежда? Как выглядели?
Дяди, в шапках, - образованно закричал мальчуган, - и показал на шлем танкиста. Шапки.
Значит, - сдерживая гнев и горечь, сказал лейтенант, - они были одеты, как мы. Такие у них были шапки?
Да, да. Такая. Шапка! – радовался мальчик.
Их было много?
Много, много. Много дядей в шапках.
Значит, это они всех убили в селе?
Да, дяди, - твердо сказал мальчик, - дяди пришли.

Лейтенант потрепал мальчонку по голове, велел накормить, и закурил.

Неслыханно. Твари из Заднестровья ворвались в мирное молдавское село, и всех здесь поубивали. Наглые скоты. Без предупреждения. Просто так, взяли, и напали. И кого убили? Несчастных, мирных жителей! Значит, приказ президента был правильный! Значит, действительно надо защитить наш народ от этих проклятых ублюдков! Лейтенант выругался. Потом повернулся к солдатам, и сказал:

Blog

Эра милосердия