Эра милосердия

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20

Это еще что? – удивился Турлев.
А вы почитайте, - посоветовал Балан, - да не бойтесь, смелее. Читайте, хоть это и вредно, как написали в журнале «Космополитэн».

Турлев принялся за чтение.

Да вы вслух читайте, - поощрительно сказал Балан, - я, с текстом, конечно, знаком, но не лишу себя удовольствия послушать его еще раз.
Ну, значит, - начал медленно разбирать слова Турлев, - ведется репортаж с футбольного матча сборных России и Эстонии.10-я минута матча, на поле появляется сборная Эстонии. Счет по-прежнему 0:0. Не понял…
Ну, как же, - объяснил Балан, - это же очень смешно, матч идет, одни ворота пустые, а эти русские никак гола в пустые ворота забить не могут.
А ведь и в самом деле, - расхохотался Турлев, - до чего смешно! А-ха-ха! Это ж надо, какой вы весельчак. Это что, анекдоты?
Ну, не совсем так. У меня бумаги чистой не было, пришлось на распечатанном листке, - кто-то из аппарата дурацкие анекдоты распечатывал, - вам сообщение написать. Да вы читайте, то, что нам нужно, внизу в самом. С самого последнего абзаца и начинайте.
Нет, - признался Тарлев, - я с последнего абзаца читать не могу. У меня тогда голова кружится, и я ничего не понимаю.
Хорошо, - вздохнул Балан, - читайте все по порядку.

Турлев продолжил чтение. Он посмеялся над анекдотом про еврея и украинца, которые ловили колорадского жука на сало и обрезанный член, пикантно посмеялся над историей о прокладках, которые солдаты используют вместо стелек, ну, а когда дошел до анекдота о смерти на кладбище, то вообще едва не умер от смеха. Наконец, Турлев дошел до последнего абзаца. Там было написано:

«Ты не станешь президентом потому, что президентами бывают только живые люди».

Это еще что?! – удивленно вскричал Тарлев, и отставил на подлокотник почти до дна допитый чай.

Потом захрипел, и изошел на полу белой пеной. Балан вздохнул, снял с тела пиджак, вытер пол, и прикрыл голову Турлева. С жалостью отвернулся, и посмотрел в иллюминатор.

Венгрия, - негромко сказал пресс-секретарь отравленному им премьеру, - о, сладкая и странная земля кочевников, о, твои парки и пруды, Будапешт…

Достал мобильный телефон, позвонил в пресс-службу правительства, и попросил начальницу.

Нина, ты? – спросил Балан, после чего усмехнулся, и трагическим голосом произнес, - Записывай скорее срочное сообщение к нации. Сегодня, в 14 ноль-ноль по молдавскому времени, в результате долгой и продолжительной болезни… Записала? Нет, давай лучше, после долгой и продолжительной. Да, да. Вместо «в результате». Оно канцелярией попахивает. Итак, после долгой и продолжительной болезни, скончался премьер-министр Молдавии, Василий Турлев. Да, представь себе. Буквально час назад. Нет, почти не мучался. Попросил всех выйти из салона. Прямо в самолете, да.
Диктуй скорее, - начальница пресс-службы Турлева волновалась, - да быстрее.
Малышка, мы сходим в кино на этой неделе?
Ох, Балан, - хихикнула Нина, - не сейчас же о таких вещах говорить.
Когда же о них говорить, - сдобным голосом сказал Балан, закрыв глаза, и томно прикасаясь к промежности, - если не сегодня? Ведь уже две недели прошло…
Ох, шалун. Ну, диктуй же!
Скрывая, - монотонно говорил Балан, вытаскивая из карманов мертвого Турлева салфетки, зажигалки, пепельницы, и часы, - свою тяжкую болезнь от народа, он до последнего часа, не щадя себя, исполнял трудные обязанности премьер-министра, за короткие годы сумевшего пусть не возродить, но стабилизировать экономику нашей страны… нет, лучше напиши – нашей молодой республики. Это более волнующе. Записала.
Записала.
Ты была такой страстной, Нина. Твоя промежность пылала. Я до сих пор чувствую ее жар, моя дьяволица, - просипел в трубку Балан, который все больше возбуждался.
И чем же ты, - засмеялась симпатичная толстушка Нина, - чувствуешь этот жар, мой укротитель?
О, - выдохнул Балан, - я чувствую его всем телом, но прежде всего, своим мужским естеством.
Как я хочу, - отрывисто сказала Нина, - чтобы ты снова ворвался им в меня, вспорол своим вздыбленным членом мое брюхо, отстегал им мою мокрую, жалкую дырку…
О, да, я жду дня, когда смогу сделать это, когда схвачу твою жаркую задницу, ког…

Послышался кашель. Балан в недоумении глянул на трубку.

Гм, господин Балан. Говорит майор радиотехнической службы СИБ. Просим не занимать секретную линию очень долго.
Ах, да, да. – Открыл глаза Балан, и принял деловитый вид, слыша смущенное хихиканье Нины, - И вот, из-за перегрузок в работе Василий Турлев, до последнего часа сражавшийся за экономику нашей страны… Нет, сейчас уже страны. Нельзя повторяться. Так вот, сражаясь за нее, он погиб, погиб, как в бою. Скончался патриот. Гражданин. Человек, всей душой ненавидевший язвы нашего общества, - коррупцию, и кумовство, - он боролся с ними до своего последнего часа… Записала?
Записала.
Поставь время, и срочно отправляй в печать.

Опустошив пиджак Турлева, Балан закурил, и позвонил советнику по внешней политике.

Скачук? В общем, Турлев умер в самолете.
Да неужели? – встревожился Скачук.
Представьте себе. И так внезапно. Буквально полчаса назад был полон сил, и надежд. Планов.
Каких планов?
Говорил, будто президент выжил из ума. Говорил, будто по Конституции займет его место.
Ох, - расстроился Скачук, - такой молодой и перспективный политик. – А тут, раз, и умер. А я уж было, почти расстроился, но раз у него такие планы были…
Да вы все равно расстроились, - подчеркнул Балан.
Конечно, очень расстроился. Какая потеря… Ну, так я распоряжусь, чтобы вскрытия не делали?
Ага.

Совершив все необходимые звонки, Балан присел на корточки возле премьера, и раскрыл рот покойника. Тот был еще теплый, поэтому Балан не перетрудился. Осторожно обмотав пальцы платком, - Балан был наслышан о каком-то трупном яде, и очень его боялся, - пресс-секретарь аккуратно взял конфетку, развернул ее, и собрался было класть в рот Турлеву. Потом чертыхнулся:

Да она ведь должна быть обсосанной.

Положив конфету, которую он ненавидел, в рот, и подержал. Потом вынул, аккуратно сжал (конфета стала скользкой) и сунул Турлеву в горло. Хлопнул покойника по челюсти. Вроде бы, получалось так, что Турлев подавился леденцом. Оставалось загнать конфету в дыхательные пути. Лезть пальцем совсем уж глубоко в горло турлева Балан не хотел. Поэтому пресс-секретарь подумал, и взял премьер-министра за ноги.

Тяжелый, сволочь, - пропыхтел Балан, и приподнял ноги Турлева, после чего встряхнул тело, - и, раз! И, два!

Голова Турлева ударилась о пол, и конфета вылетела из его рта. Балан яростно выругался, подобрал леденец, и, снова обмотав пальцы платком, сунул конфету в горло Турлева. После этого опять приподнял тело, и начал его встряхивать. Балану казалось, что при удачной встряске леденец попадет именно в дыхательные пути. Увы, ничего не получалось.

Расстроенный Балан присел в головы Турлева, после чего вздохнул, и решился. Открыл рот покойного очень широко, брезгливо зажмурился, быстро запихал леденец куда надо, и вытер руку. Бросился к двери, распахнул ее, и крикнул в салон:

«Бомбонел» подавился конфеткой!

Стюардессы сначала посмеялись удачной игре слов, но после повторного крика минуты через две бросились на помощь. Позже в медлительности и преступной халатности, из-за которой погиб премьер-министр, обвинили именно их.

Когда Балан узнал об этом, то, цинично ухмыльнувшись, бросил:

Все равно это плохая работа.

ХХХХХХХХХХХХ

Очень плохая, - вспомнил о стюардессах Балан, и рассмеялся, - хуже некуда.
Вы о чем? – снова забегал перед ним советник по внешней политике. – Вы начинаете меня беспокоить. Смеетесь без толку, бормочете что-то.
Это свойственно всем гениям, - обидчиво ответил Балан, и добавил, - ну, вот мы и пришли.

Советник и пресс-секретарь стояли перед покосившимся зданием, где в Кишиневе располагается Дом Юного Техника. Вернее, располагался. После того, как в 90-хх ушли проклятые советы, юных техников из здания выгнали, и они расползлись по городу курить анашу, пить водку и убивать редких прохожих. В любом случае, это рынок, - вздыхали представители местных властей, - и дело каждого из нас, чем ему заниматься.

А помещения дома Техника, равно как и прочие культурные учреждения, и заводы, сдали в аренду под торговые офисы и склады. Одно время здесь даже был супермаркет «Фидель», но после того, как его хозяина убили уличные хулиганы (по иронии судьбы, один из убийц занимался в Доме Техника в кружке кораблестроения) помещения снова опустели. Их опять сдали в аренду, и сейчас здание было поделено на сотни кабинетов, складов, офисов, соединенных лишь мрачными пыльными коридорами (ремонт в коридорах делать никто не хотел, они же общие!), по которым бродили торговцы чаем, канцелярскими товарами и косметикой.

Пресс-секретарь и советник президента по внешней политике поднялись на второй этаж, и, еле видя, сумели подобраться к железной двери с необычным звонком. Это был медный колокол, возле которого валялся прикрепленный к двери железной цепью молоток. Балан подобрал молоток, и ударил в колокол восемь раз. Дверь широко распахнулась.

Здравствуй, мой милый друг, - сказал мужчина, ставший в проеме двери, - я ждал тебя восемь лет!

Обнявшись, Балан и незнакомец прошли в кабинет. Советник, опасливо пригнув голову, последовал за ними. Некоторое время владелец помещения, - статный мужчина с аккуратными усиками, ласково глядел на Балана, покачивая головой. Балан умильно щурился в ответ.

Дружище, - нарушил он, наконец, молчание, хозяин, - как же ты безобразно располнел!
А, иди к черту, - беззлобно улыбнулся Балан, - ты все такой же грубиян, Петрика.

Хозяин, оказавшийся Петрикой, бросился заваривать чай, а советник и Балан уселись в старые кресла, с любопытством оглядываясь. В помещении пахло карболкой, и, почему-то, немножко морем. С потолка свешивались сушеные морские водоросли. На массивном столе в центре комнаты лежали просмоленные канаты, на стенах корчились в замысловатых позах умерщвленные, и высушенные, видимо, затем, морские обитатели. Особенно поразила советника по внешней политике морская звезда, в центре которой красной губной помадой были стилизованно изображены женские половые органы.

Сам рисовал! – гордо воскликнул Петрика, поймав взгляд гостя. – Разве не прелесть?
Петрика, - объяснил Балан советнику, - человек-уникум. Учился со мной в школе. У всех нас руки из задницы росли, поэтому мы и подались: кто в журналисты, кто в писатели, кто в менеджеры. А Петрика хорошо соображал, учил физику и математику. Руки у него золотые. А все, что вы видите в кабинете, это его хобби. Петрика болен морем.
О, - закивал Петрика, - я рожден покорителем волн. Ты кальян курить не разучился, Балан?
Что ты, Петрика, - улыбнулся пресс-секретарь, - покурю с удовольствием.
Еще бы, - хохотнул Петрика, - ведь курить будем не табак.
А, простите, чем на жизнь зарабатываете? – поинтересовался советник у хозяина.

Тот почему-то обиделся, и ушел в конец комнаты за чашками.

Петрика, - шепотом объяснил Балан, - свой первый автомат собрал в 14 лет. Причем не «Калашников», а именно свою модель автомата. С тех пор он увлекается созданием моделей и сборкой конструкций разного оружия.
Но ведь это противозаконно! – зашипел советник.
ОН его продает не бандитам, - с достоинством парировал Петрика, - а коллекционерам. Это, во-первых. Во-вторых, он зарабатывает на жизнь вовсе не этим.
Чем же?!
Я, - вмешался в беседу гостей Петрика, и протянул гостям чашки, водружая на стол кальян, - приторговываю травкой. Северные районы Молдавии, как сказал наш премьер-министр, царствие ему небесное, являются обрацом и идеалом для всех нас. И он не ошибся. Травка у меня из Бельц. Высший сорт!

Спустя полчаса атмосфера в кабинете разрядилась. Советник, сняв пиджак, стоял на четвереньках, и почему-то лаял на морскую звезду. Балан, радостно гогоча, пытался ударить советника ногой под зад, но у него не получалось, потому что пресс-секретарь висел на люстре. Петрика, радушно глядя на гостей, был счастлив.

Но, все-таки, - спросил он Балана, когда тот упал с люстры, да так и остался лежать у кресла, - зачем вы пришли? Беда какая?
Хорошо, что ты спросил, - провел рукой по лицу Балан, - а то я совсем забыл.
Что-то у меня голова раскалывается, - пожаловался советник.
Да подите вы, с головой вместе.
Простите, - возразил педантичный советник, - как я могу пойти без головы?
Как всадник, - вздохнул Балан, и сел в кресло, - Майн Рида.
И все-таки? – спросил Петрика.
Видишь ли, наш президент, - сказал Балан, - наш старый олух, совсем с катушек съехал.
Послушайте! – попытался было протестовать советник, но упал под стол.
Так вот, - не обращая ни малейшего внимания на советника, продолжил Балан, - старик настолько ополоумел, что целыми днями несет чушь про каких-то говорящих птиц, золотые дали, и синие близи.
Ну ничего себе, - вежливо присвистнул Петрика, - дела…
Вот-вот. Да не делай вид, что тебе интересно. Ты ж у нас политикой никогда не интересовался. Как фамилия нашего президента, а?!
Ну, э… - замялся Петрика, - Бодюл.
Бодюл, - улыбнулся Балан, - был первый секретарь советской Молдавии. А мы живем в независимой Молдавии. И президент у нас Снегур. В общем, ладно. Съехал он по полной программе. И показать его людям никак нельзя.
Ты, что ли, при нем подрабатываешь? – поинтересовался Петрика.
Ну, да. Вроде как делю душевное заточение. Только хрыч об этом и не подозревает. Я его веселю, как могу. Истории разные придумываю. Недавно вот придумал, что в Заднестровье мятеж какой-то. Старику в радость, он карту разложит, фишки по ней переставляет. Целый день думает, как ему сложную проблему с восточным регионом решить.
А зачем все это?
А затем, что он только об этом думает, и носу из президентского дворца не выказывает. Ну, когда очень уж ему хочется, я ему театрализованные постановки устраивают. В духе: «Чьи это поля? Это поля маркиза Карабаса». Спасаю, так сказать, родину. Кому, как не мне?
Конечно, - посмеялся Петрика, - ты ведь лучше всех в школьном театре играл. Помню, Гамлета сыграл, вся школа восхищалась.
Ага. Спасибо, кстати. А ведь с Ленкой мне это не помогло…
Что, - искренне удивился Петрика, - так и не дала?!
Нет, - взгрустнул Балан, - только майку снять позволила.
Вот ведь сука! – искренне запереживал Петрика. – Ну, ничего, плюнь. Я ее недавно встретил, с базара шла. Старая, некрасивая, руки как у обезьяны: мешки с картошкой оттянули.
Действительно, - с ненавистью сказал Балан, - сука. Вот почему все бабы такие, а? Что ни дрянь, то сука! А ведь как любил, как любил…

Советник президента по внешней политике слабо застонал из-под стола.

Ладно, - вернулся к цели визита Балан, - бог с ней, с Леной. Давай о деле поговорим. Значит, президент-то наш все. Прячем мы его ото всех. А послы всякие, и гости иностранные, все равно ведь повстречаться с ним хотят. А он, наверняка, начнет им чушь нести полную. И что же это будет?
Срамота, - согласился Петрика, - разбирая пистолет-пулемет «Узи» на ощупь, - скандал международный.
Точно. Если б ты знал, Петрика, как я устал. Полтора года уже мучаемся вот так с ним. Чего только делать не приходилось. И парады с актерами устраивать, и школьниц ему водить, и даже как-то, прости меня, Боже, премьер-министра по быстрому на тот свет отправить.
Дело такое, - пожал плечами Петрика, - бывает. А как он вообще, президент?
Да как тебе сказать, - улыбнулся Балан. - Он не умеет шутить, но оказался славным стариком. Вот я через несколько часов он вернусь, и он расскажет мне какую-нибудь историю. Все они сплошь необычные. Не зная этого человека, я бы ни в одну не поверил.
Значит, забавный.
Да, - устало кивнул Балан, и выпил чаю, - а вот сейчас ситуация сложилась особенно тяжелая. Видеть нашего старика хочет не кто-нибудь, а премьер-министр Румынии. А у нас сейчас вся надежда или на румын, или на американцев.
А русские?
Русских мы уже сто раз кидали.
Понятно.
Ну, вот… Президента мы румыну показать не можем, а вот что-то похожее на него – вполне. Вот поэтому я у тебя, дружище.
Это, получается, - задумался Петрика, - мне изображать президента.
Нет, куда тебе, - честно признался Балан, - нет сходства. Изготовь нам фигуру в человеческий рост, чтоб двигалась кое-как, головой, там, качала, рукой помахивала… Чтоб диктофон у нее где-то в заднице был припрятан.
Так ведь голос изо рта должен идти, - удивился Петрика.
Это я образно, - объяснил Балан, - в общем, чтоб фигура в полутьме за человека сошла. На все про все у тебя день. За ценой не постоим. Согласен?

Петрика подумал, после чего, шутя, прицелился в макушку советника, который вылез из под стола. Советник охнул, и упал в обморок. Однокашники рассмеялись, и Петрика сказал:

Вот умный-то ты умный, а дала Ленка тогда – только мне!

ХХХХХХХ

Здравствуйте, президент, - склонился в легком полупоклоне Настасе, - я счастлив видеть вас в добром здравии. Вы прекрасно выглядите…

В кабинете была полутьма, поэтому премьеру Румынии его неискренний комплимент ничего не стоил. Пресс-секретарь поощрительно улыбнулся, и придвинул Настасе стул. Премьер уселся, и выжидающе посмотрел на Снегура. Тот, молчаливый и мрачный, не отводил глаз от окна. Центральный проспект Кишинева, вид на который открывался из окна президента, был странен и задумчив в свете оранжевого уличного фонаря. В Кишиневе, после долгой борьбы золотой осени с непогодой, и отступления первой, начался слякотный декабрь. Накрапывал холодный дождь. Настасе, поначалу решивший взять быстрый темп беседы, расслабился и захандрил. Он ждал, когда президент заговорит. Снегур, качнув рукой к окну, произнес, наконец:

Странно, не правда ли? Молдавия слывет жизнерадостной страной жизнерадостных людей, мой друг. Как это несправедливо. Мы-то с вами знаем, что это неправда. Как говорил ваш соотечественник, как его, Чоран?
Рай для неврастеников, - печально улыбаясь, процитировал Настасе, - Молдавия это провинция, околдовывающая своей какой-то уже невыносимой безнадёжностью. В тамошней столице я провёл в 1936 году две недели и, не будь спиртного, погрузился в размывающую до костей хандру. Фондан охотно цитировал Баковию, поэта молдавской тоски — тоски куда менее утончённой, но и куда более разрушительной, чем так называемый «сплин». Для меня и теперь загадка, как это стольким людям удаётся там не покончить с собой...».
Да, - тихо сказал Снегур, - рай для неврастеников, психоделическое болото… Итак, о чем бы вы хотели послушать в первую очередь, мой друг.
Ваше высокопревосходительство, - начал, собравшись с мыслями, Настасе, - во-первых, я прошу вас прояснить ситуацию с Заднестровьем. Там действительно мятеж?
Народ, - мрачно сказал Снегур, - это все народ. Народ слеп, народ безжалостен. Он словно личинка насекомого, которую заложили в тело животного. Он пожирает государство. Вот в чем предназначение народа. Да, в Заднестровье действительно не очень спокойно. Но мы контролируем ситуацию.
Насколько вы ее контролируете? – вежливо уточнил Настасе.
Народ, - вновь принялся размышлять Снегур, - не видит моих его мук и страданий. Я всего себя отдаю его бедам и переживаниям, и когда становится известно, что еще один ученый покинул страну, еще один старик умер от того, что не получил пенсию за прошлый год, сердце мое разрывается.
О, да, - подавленно пробормотал Настасе, - да, да, конечно.
Я несколько десятков лет своей жизни потратил на то, чтобы наше жалкое, отсталое, несчастное государство было признано мировым сообществом. Чтобы на нас обратили внимание. Чтобы американцы привезли свои передвижные палатки, стали продавать там гамбургеры, кока-колу и показали нам чудеса цивилизации. Я говорю образно, вы же понимаете.
О, разумеется.
Образно, вы же понимаете. Я сделал все, чтобы иностранцы с удовольствием покупали нашу землю и давали нам денег в долг, пусть даже под большие проценты, но все-таки давали. Чтобы превратить наше государство в нейтральную богатую Швейцарию восточной Европы…
О, конечно.

Настасе с жалостью подумал, что старик заговаривается. Президент молчал. Гость воспринял это как разрешение говорить.

Видите ли, - осторожно начал он, - господин президент, я уполномочен передать вам устное, разумеется, никаких бумаг! Послание моего президента. Оно касается того самого Заднестровья. Как вы знаете, нас приняли в НАТО, и мы вот – вот войдем в ЕС.

Настасе осторожно посмотрел на Снегура. В Молдавии не любили слушать об успехах соседей. Но Снегур, вроде бы, был спокоен, только качал, время от времени, головой.

Blog

Эра милосердия