Материалы 3-й региональной научной конференции, посвященной 780-летию крещения карелов (16–17 октября 2007 года, г. Петрозаводск)

Вид материалаДокументы
«относите ли вы себя к какому-либо вероисповеданию? если да, то к какому именно?»
«посещаете ли вы религиозные службы? если да, то как часто?»
«крещены ли вы?»
«ходите ли вы к причастию?
О жизни и задачах православных приходов
Осмысление пути в иной мир в свете
Н. К.) гонят И к теням приобщиться к себе за реку
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   36

«ОТНОСИТЕ ЛИ ВЫ СЕБЯ К КАКОМУ-ЛИБО ВЕРОИСПОВЕДАНИЮ? ЕСЛИ ДА, ТО К КАКОМУ ИМЕННО?»

Варианты ответа

1991

1994

2001

2004

2007

Православие

31

38

50

57

56

Ислам

1

2

4

4

3

Католицизм

-*

<1

<1

<1

<1

Протестантизм

-*

<1

<1

<1

<1

Иудаизм

-*

<1

<1

<1

<1

Другая религия

1

<1

2

1

1

Не считаю себя верующим человеком

61

58

37

32

33

Затруднились ответить

6

1

7

6

6

*- вариант ответа отсутствовал.

Таблица показывает, что большинство россиян являются православными, хотя надо признать, что нормы православной обрядности еще не стали органичными для многих россиян.

«ПОСЕЩАЕТЕ ЛИ ВЫ РЕЛИГИОЗНЫЕ СЛУЖБЫ? ЕСЛИ ДА, ТО КАК ЧАСТО?»

Варианты ответа

1991

1996

2001

2004

2007

Не посещаю

67

60

63

60

59

Один раз в неделю

1

3

2

2

2

Один раз в месяц

4

4

3

4

4

Несколько раз в году

10

17

17

19

19

Раз в год и реже

8

16

15

15

16


«КРЕЩЕНЫ ЛИ ВЫ?»

Варианты ответа

1989

2001

2004

2007

Да

65

75

76

76

Нет

31

21

21

20

Затруднились ответить/нет ответа

4

4

3

4


«ХОДИТЕ ЛИ ВЫ К ПРИЧАСТИЮ?

ЕСЛИ ДА, ТО КАК ЧАСТО?»

Варианты ответа

1991

2001

2004

2007

Раз в неделю

1

1

<1

<1

Раз в месяц

1

1

1

1

Несколько раз в год

5

5

8

6

Раз в год и реже

7

9

10

10

Не причащаюсь

86

84

80

83


Эти цифры заставляют задуматься: насколько прочными являются сегодня религиозные убеждения у россиян и жителей Карелии?

В Республике Карелия по результатам социологического исследования, проведенного нами в Карелии в 2006 г. из 808 опрошенных 667 (82,5%) назвали себя православными, 13 ― мусульманами, 16 ― католиками, 5 ― протестантами, 3 ― иудеями, 1 ― буддистом. Остальные отказались отнести себя к какому-либо вероисповеданию.

У нас сложились традиции толерантного отношения к потребностям и правам людей на свободу совести и вероисповедания. Так, 79,8% опрошенных заявили, что они не сталкивались с фактами нарушения этих прав. 4,3% сталкивались, но не пытались отстоять нарушенные права. 1,9% заявили, что им чаще удавалось отстоять свои права, напротив, 1,2% высказались, что им чаще не удавалось добиться результата. 0,9% высказали полный пессимизм в этом вопросе. Остальные не смогли сказать ничего определенного об этом.





право-славие

ис-лам

иуда-изм

буд-

дизм

протес-

тантизм

като-лицизм

Защищен

394

3

1

1

1

8

Пожалуй защищен

119

3







2

6

Трудно сказать

98

3







1

2

Пожалуй не защищен

21

1

1




1




Совсем не защищен

16

3

1










Всего

648

13

3

1

5

16


Ведущую роль в развитии духовной культуры нашего общества в течение столетий играла православная религия, и карельский регион в течение столетий являлся хранителем культурных традиций и православно-российского духовного потенциала. Православные монастыри на Севере всегда служили оплотом и источником духовного очищения и совершенствования общества. Сейчас идет процесс восстановления монастырей, их уже в Карелии. Растет их авторитет и популярность.

Православная церковь обладает большим потенциалом духовной энергии, которая может быть направлена на решение задач национального строительства. Об этом говорил Н. А. Бердяев, выделяя следующие важнейшие особенности православия:

1) приверженность традиции (тогда как католичество выше ценит авторитет, а протестантизм — личную веру);

2) внутреннее духовное единство, а не внешняя организация (как у католицизма);

3) опора на восточных учителей Церкви;

4) иррационально-мистический онтологизм и литургичность;

5) имманентность Духа Святого миру, «пневматическая теология»;

6) свободное единение и соборность;

7) понимание Церкви как мистического тела Христова;

8) космичность и идея обожения человека и всего тварного мира (отсюда доминанта Пасхи);

9) эсхатологичность.

Согласно основам социальной концепции Русской православной церкви основными областями сотрудничества органов власти Республики Карелия и Церкви могут быть:

— миротворческая деятельность во взаимоотношениях между людьми, народами и государствами;

— забота о сохранении нравственности в обществе;

— духовное, культурное, нравственное и патриотическое образование и воспитание;

— дела милосердия и благотворительности, развитие совместных социальных программ;

— охрана, восстановление и развитие исторического и культурного наследия, включая заботу об охране памятников истории и культуры;

— духовная поддержка воинам и сотрудникам правоохранительных учреждений, их духовно-нравственное воспитание;

— профилактика правонарушений, попечение о лицах, находящихся в местах лишения свободы;

— содействие здравоохранению в создании гармонии тела и души;

— творческая деятельность и развитие духовной культуры;

— воспитание толерантности средствами массовой информации;

— деятельность по сохранению окружающей среды;

— развитие института семьи, забота о материнстве и детстве;

— утверждение нравственных основ и культуры в экономической деятельности;

— противодействие деятельности псевдорелигиозных структур, представляющих опасность для личности и общества6.

Таким образом, православие в современных условиях может стать фундаментом для формирования национальной идеи для России, ведущим фактором духовного сплочения всех славянских этносов и других народов в интересах превращения нашей Родины в лучшую в мире страну, духовного совершенствования и нравственного очищения в духе православных идеалов. Однако реализация этой идеи возможна лишь в союзе с другими конфессиями, потому что духовное единство не может строиться на подавлении инакомыслия. Речь также не идет о соединении церкви и государства: «Всякая теократия, — писал. Г. Федотов, — таит в себе опасность насилия над совестью меньшинства. Раздельное, хотя и дружеское сосуществование церкви и государства является лучшим решением д л я с е г о д н я ш н е г о д н я. Но, оглядываясь в прошлое, нельзя не признать, что в пределах восточно-православного мира Новгород нашел лучшее разрешение вечно волнующего вопроса об отношениях между государством и церковью»7.

Мне представляется, что новый вариант национальной идеи для России может быть сегодня таким: духовное спасение мира.


протоиерей Лев Большаков


О ЖИЗНИ И ЗАДАЧАХ ПРАВОСЛАВНЫХ ПРИХОДОВ

В КАРЕЛИИ СЕГОДНЯ


Жизнь Православной Церкви на протяжении не только одного — двух поколений, но и многих веков удивительно цельна и, можно сказать, однородна. Применительно к Церкви допустимо говорить не только об историческом ее пути и, соответственно с этим, — об изменчивых явлениях ее жизни, но и об актуальности во все времена самой сущности ее природы, выраженной в таинствах Церкви. Не временное «бывание», а само бытие нигде не явлено так, как в Церкви. Наступает «полнота времен» по словам апостола Павла (Гал, 4,4), когда начинается наше усыновление Богу, это и есть сверхвременная жизнь Церкви.

Под этим углом зрения только и следует рассматривать Церковь в ее исторических обстоятельствах, даже самых частных. Вне таинственного контекста Церковь перестает быть Телом Христа и становится просто религиозной организацией наравне с другими общественными институтами.

Таким образом, желая описать или изучить церковную общину (ту или иную поместную Церковь или один приход), мы должны обнаружить во внутренней ее жизни соответствие той таинственной полноте, о которой свидетельствует вся история Церкви от апостольских общин до жизни таких приходов нашего времени, как община о. Алексея Мечева на Маросейке. Понятно, что не требовать от кого-то исполнения идеала должны мы, тем более, что совершенные примеры даны нам, как правило, в опыте мученическом, но должны требовать от себя самих стремления к истинному образу церковной общины, заведомого предпочтения собственно церковного, а не иного (обмирщенного) смысла и образа жизни. Это одна необходимая сторона вопроса о существовании православной церковной общины в любые времена, в частности и сегодня.

Другая, столь же необходимая сторона этого вопроса — конкретные общественные условия: государственные и политические, хозяйственные и идеологические, в которых находится Церковь, разделяя судьбу своего народа. Здесь надо заметить, как отражаются в церковной жизни все особенности общественной нравственности, как влияют на нее экономические и культурные ориентиры внецерковного мира.

Есть и третья сторона в вопросе о жизни Церкви, это — ее миссия, обращенность к внешнему миру не как к инородному и чужому, но как миру людей, за каждого из которых распялся Христос. Не свидетельствовать о Нем не может ни одна церковная община, не только согласно Евангелию, но и просто по своему Уставу.

Обратимся к жизни наших приходов сегодня, как она сложилась за последние пятнадцать лет.

Возвращаясь к первому тезису, — о мистической природе церковной жизни, выраженной в Литургии как центральном событии Церкви, прежде всего, заметим, что событие это имеет своим условием совершенное единодушие собравшихся (подчеркну: не просто присутствующих, но сознательно собравшихся). Более того, объединенных любовью друг ко другу и к Богу. Этот вопрос, насущный для Церкви, никак не открыт вниманию людей внешних, но, чтобы перейти к обсуждению роли Православия во внешней, общественной жизни, нельзя не обратить внимания на то, что является важнейшим условием существования Церкви как таковой: на сознательность ее членов. Ведь, в конечном счете действенность Церкви во внешнем мире зависит от конкретных ее представителей, от полноценности внутрицерковной жизни.

Если в современном обществе все менее ощутимыми являются такие добродетели, как служение, верность, целомудрие, воздержанность, трудолюбие, жертвенность, мирный дух и скромность, то каким усилием, из какого источника можно вызвать к жизни эти свойства человека, чем оправдать их в глазах наших современников? Эти качества человека как образа Божия не просто забываются, но прямо отрицаются цивилизацией потребления. Только возвращение человека к своему Первообразу, сознательное, волевое усилие восстанавливают истинное достоинство человеческой личности. «Человек становится человеком, когда участвует в жизни Бога», — утверждает православное богословие, и эта истина становится все более очевидной.

Воцерковление – вхождение в таинство Церкви, это и есть приобщение к жизни Бога. Когда в 1980 — 1990-е гг. стал заметен интерес к Церкви, и многие крестились, можно было скептически реагировать так: это мода, верующих среди них единицы. Удивительно, однако, другое: не редки именно искренно верующие, открытые для просвещения. Отметим, что само крещение иначе именуется таинством просвещения.

Быть постоянным и даже активным прихожанином и быть человеком, реально просвещенным, т. е. обновленным в таинстве, — не одно и то же. Иногда возникают сомнения в безусловной необходимости научения церковных людей, дескать — само участие (а вернее было бы сказать «присутствие») на богослужении меняет человека. Опыт доказывает, что это не так.

С одной стороны, большое значение имеет то внутреннее задание, с которым человек входит в церковную жизнь, испытывает ли он потребность в обновлении своей жизни, образа мысли и духовного склада, возникает ли живой интерес к учению Церкви. Именно эти признаки отличали христиан изначально, недаром они называли себя учениками, и Мария Магдалина, узнав воскресшего Иисуса, воскликнула: «Учитель!», хотя Он был для нее и Исцелителем, и Защитником, и Богом. Бескорыстный и настойчивый интерес ко Христу и Церкви, то стремление, которое достойно назвать именно любовью, к счастью встречается, и был бы заметнее, если бы мы внимательнее отзывались на это естественное стремление новообращенных верующих и помогли бы им действительно стать учениками Христа. Однако, остается обычным крещение совершенно неподготовленных и даже просто неверующих людей. Необходимость подготовки не однажды декларировалась церковно-началием, но практика остается прежней.

С другой стороны, самым обыденным примером является суеверие и духовная темнота в людях, казалось бы, церковных. Тут заметно отсутствие потребности в ученичестве, скорее наоборот: готовность поучать, указывать на авторитет обычая, очень часто — не от церковного знания, а от невежества.

Оглядываясь на то, как складывалась церковная жизнь в российских приходах в начале 1990-х годов, обратим внимание на то, что этому предшествовало: страшно малое число церковных приходов, и Карелия в этом — самый яркий пример, очень ограниченная активность священнослужителей и большинства верующих. Если и в новозаветные времена Сам Христос мог сказать: «жатвы много, а делателей мало», то что говорить о временах тотального подавления Церкви. Между тем, религиозное чувство неистребимо, и оно выливается в какие угодно суеверия, если не находит здоровой пищи и руководства. Отсюда — превращение подлинной церковной традиции в обрядоверие, которое настойчиво передается людьми, «опытными в незнании», и легко укореняется в сознании новообращенных.

Беда здесь даже не в запретах и гонениях со стороны властей предержащих, ведь начало церковной истории — это годы не просто запретов, но мученичества и исповедничества. Чего не было в те времена, так это христиан, безразличных к учению Церкви. В истории нового времени сложилось иначе: обрядность удовлетворяла потребность «церковных масс», а духовное просвещение все более становилось чуждым и даже враждебным секулярному обществу. Не это ли явилось причиной всех революций, общий признак которых — отрицание и даже ненависть к Церкви? Таким образом, с уходом коммунистической идеологии освобожденная от притеснения Церковь осталась с очень ограниченной, но все же существующей практикой обряда и почти исчезнувшей традицией учительства.

Почти, но не вовсе! Тот опыт духовной жажды, который заставлял приобщаться к церковной книжности и собирал в братские общины в 1970 — 1980 гг., не прошел безрезультатно. Многое из того, что сделано и делается теперь в деле церковного просвещения и служения, подготовлено теми усилиями. Однако, недостаточно развит и распространен был тот опыт, он принадлежал тем или иным конкретным людям определенного поколения, но не мог стать систематической практикой.

Глубокое и систематическое просвещение церковных людей остается важнейшей задачей.

У нас в Карелии, где традиция была прервана почти совершенно, это особенно актуально. На этой земле был некогда свой уклад жизни, в том числе и церковной. В некоторых местах крепко держалось язычество, но не прекращалось и подвижническое служение многих священников. Как, например, о. Иоанна Лядинского, настоятеля Кондопожского прихода до его ареста в 1932 году. Он собирал церковную библиотеку, а значит, чтением люди могли просвещаться и тогда, когда не было церковной школы.

О нем вспоминают оставшиеся в живых прихожане тех лет как об очень любимом, особенно детьми. Некоторые мальчики хотели ему подражать даже во внешнем поведении, и это несмотря на трудности советских лет, ведь церковная преемственность еще не разрушилась, а духовный наставник оставался рядом.

Служба Великим постом 1932 года оказалась последней в Успенской церкви, храм был закрыт, о. Иоанн арестован и расстрелян в 1938 г. Поминальный список священников кондопожского района, погибших в эти годы (конечно, не полный), занимает страницу. Этот пример — один из многих. Всем хорошо известно, как менялось население Карелии из-за переселения ссыльных или завербованных на лесозаготовки и стройки. По прошествии шестидесяти лет после закрытия храма в Кондопоге, когда церковная жизнь там возобновилась, пришлось слышать множество свидетельств об изгнанничестве переселенцев, о потерянных духовных связях у местных жителей.

В таких обстоятельствах само собой сохраняться и передаваться может только суеверие. Свято место пусто не бывает, и если некому сеять доброе и истинное, то вырастают плевелы, а так как для магизма и суеверий нет специальных заведений, то за этим идут прямо в церковь. Очень типичный пример: «Как можно квартиру очистить?» — звонят мне по телефону. Спрашиваю, чтобы навести человека на понимание того, чего же он, в самом деле, хочет: «Что значит — очистить?». Отвечает: «Ну, я же знаю, попы ходят по домам и снимают негатив». Объяснять по телефону разницу между магией и церковной молитвой бесполезно, да и не слушают. Обрядоверие не стоит на месте, и сегодня, когда многие запреты сняты, и псевдо-религиозные предрассудки могут выражать себя свободно, оно обрастает новыми формами, чему способствует не только отсутствие церковного просвещения, но и присутствие активной пропаганды оккультизма, язычества и суеверий в массовой «культуре». Иной раз можно задаться вопросом, нужна ли свобода вообще и свобода вероисповедания в частности, ведь в этих условиях рождаются такие антидуховные монстры.

Ответить следует категорически: свобода действий — не помеха для просвещения, было бы только не лень работать. Если и в условиях, прямо враждебных Церкви, мы могли полюбить Евангелие, православное Предание и богословие, то в пору массового невежества и духовной безвкусицы, которая не стыдится себя рекламировать и насаждать, тем более необходимо помочь людям, которые способны сознательно жить Церковью.

«Иисус Христос всегда и во веки Тот же», а потому, как полторы тысячи, пятьсот или двадцать лет тому назад, так и теперь учительская миссия Церкви неизменна и одинаково актуальна. Конечно, раньше, чем учить народы, следует учить тех, кто уже посредством крещения принят в церковную ограду.

Во многих российских приходах научение вере и воспитание людей в духе истинной церковной культуры совершается и приносит добрые плоды. Практика кондопожской общины убеждает, что востребована не только воскресная школа для детей, но и для взрослых, причем приходится по-разному вести занятия с людьми молодыми и более или менее подготовленными, и — с пожилыми, без какого-либо образования.

Без усилий такого рода, без последовательного просвещения церковных людей, они никакого положительного влияния на нравственную и общественную жизнь оказать не смогут.

Теперь несколько слов о том, как складывается внешняя, практическая жизнь церковного прихода. За 17 лет количество приходов увеличилось почти в двадцать раз. Конечно, во многих пробудился искренний энтузиазм, но оказалось, что назваться приходом — это не главное. Надо построить храм (или отремонтировать старый, что еще труднее). Построить не на что, поэтому встает проблема поиска помещения. И вот, с этого момента церковная община вступает в хозяйственные, административные, соседские (иногда — не добрососедские) отношения. Всегда возникает надежда на спонсорство, но оказывается, что времена-то хоть и рыночные, но русское купечество с его благочестием, готовностью всюду строить храмы, осталось в прошлом, и в подавляющем большинстве случаев местная церковная община состоятельного покровителя не приобретает.

Если в таких условиях серьезно верующие люди сами мобилизуются, то трудности — это еще не беда, даже наоборот: в самом начале происходит укрепление взаимного доверия между членами общины друг с другом и со священником, больше радости переживается от главного, т. е. от совместной молитвы и таинства, а затем постепенно устраивается и материальная сторона церковной жизни (храм и прочее хозяйство).

В этой связи могу рассказать о близких мне примерах – в селе Янишполе, в деревне Новинка. Очень поучительный опыт в Шуйском приходе о. Геннадия Кузькина, в приходах северной Карелии.

Вместе с тем хозяйственные хлопоты могут и ослабить церковную жизнь. Хотя бы тем, что они ложатся на плечи священника, а помощники редки. Вообще, если назвать главную трудность в устроении церковного прихода, то это, полагаю, везде одно — кадры, т. е. люди, занятые в общем деле. Участие ли это в службе, строительство ли храма или дровяного сарая, — всегда нехватка. И все-таки лучше самим осилить трудности, принимая при этом помощь любого жертвователя, но не предоставлять главную заботу спонсору и настоятелю в ожидании, что желаемое в конце концов явится готовым. Кажется, что для истинно верующих людей не может быть более сильного стимула к согласному и терпеливому труду, чем желание создать приход и обеспечить в нем полноценную церковную жизнь. Вот, где может быть преодолено потребительство и пассивность — самые тяжелые недуги современного человека.

О взаимодействии Церкви с обществом, государством, школой, массовой культурой и т. д. вполне открыто могут судить все, это взаимодействие обсуждается часто и даже слишком. Слишком не потому, что есть какие-то запретные темы, а потому, что обсуждение это, как правило, поверхностно, и часто — без взаимопонимания и уважения.

В Карелии, насколько я могу судить, в этом отношении обстановка значительно более здоровая, чем бывает в иных местах, преобладает взаимная корректность. Недостает только заинтересованности во взаимодействии. Впрочем, лучше воздержаться от какой-либо инициативы, чем поступать поспешно, без действительной готовности принести пользу.

Вообще, участие Церкви в жизни общества может и должно быть значительно более глубоким и содержательным, чем просто присутствие в тех или иных социальных институтах — в образовательных, властных, партийных или других.

Как о примере очень плодотворного взаимодействия Церкви и государственных органов укажу на работу, а вернее сказать — служение Социального отдела нашей епархии. Специально учрежденный Фонд (он называется «Утешение») позволяет организовать эту деятельность.

В Кондопожском приходе работа с детьми (летние и зимние лагеря, например) осуществляется при систематической поддержке Фонда «Утешение», а кроме того, мы часто встречаемся с активистами Социального отдела, иногда работаем вместе, и познакомился я с ними задолго до того, как Социальный отдел и Фонд официально организовались. Поэтому я с большой радостью, что представилась такая возможность, могу рассказать о том, в чем вижу основную причину или источник результативности этой работы.

Началось с того, что молодым людям, которые пришли в Церковь, как многие тогда к 2000-му году приходили по какой-то духовной интуиции, стало, что называется, уютно в Александро-Невском соборе. Их здесь приняли. И это — первое основание для дальнейшего развития каждого из этих молодых людей и их содружества в целом.

Им было хорошо быть в Церкви вместе. Как водится, клирос стал первой ступенью их церковного служения, а уличные дети, которые всегда приходят в храм, сами собой оказались объектом внимания этой нововоцерковленной молодежи. Местом сбора была церковная сторожка. В такой ситуации остается только дождаться своего дома, чтобы началось организованное служение. Зародившаяся таким образом община приняла в свой круг и новых людей, которым именно такой образ служения открыл путь в Церковь. Конечно, очень большое поле деятельности, от которого уже нельзя отойти (ведь на их попечении дети) нагружает иногда сверх меры, первоначального молодого энтузиазма не хватило бы на это, но появился опыт, сложилась организация, а главное — еще более, чем прежде, стало ясно: причина, по которой они здесь служат и источник душевных сил для этого служения один — Церковь.

Я привел один из примеров того, как православные люди могут понести труд, особенно необходимый и тяжелый в современной общественной ситуации.

Можно было бы рассказать о служении других общин, но важно подчеркнуть, что вместе с той пользой, что добросовестно исполняется некая социальная работа, обнаруживается и другая, не меньшая польза: в обществе появляются люди, верные истинным духовным и нравственным ценностям. В таком свидетельстве о достоинстве человека наше общество нуждается еще больше, чем в поддержке его социальных программ.

Если бы увещаниями, запугиванием или, наоборот, увлечением, можно было восстановить нравственность, то это давно было бы достигнуто. Однако, не указанием на добро, а исполнением его, что не бывает без труда и даже жертвы, что-то меняется среди людей.

Сколько нужно праведников, чтобы устоял мир? Один Бог знает. Вспомним, как об этом пререкался с Ним Авраам.

Пусть не праведников в высокой степени, но людей, не теряющих достоинства и веры, воспитывает Церковь. В этом и состоит ее миссия, а значит, нет такого церковного прихода, который бы существовал просто сам для себя; в каждом из них чья-то личность преображается и кому-то послужит в мире.


Н. А. Криничная


ОСМЫСЛЕНИЕ ПУТИ В ИНОЙ МИР В СВЕТЕ

ХРИСТИАНСКОЙ ДОКТРИНЫ ВОЗДАЯНИЯ

(по материалам легенд об обмираниях)


Мотив преодоления пути, ведущего в загробный мир, в русских народных легендах содержит ценностную характеристику, обусловленную человеческими добродетелями и прегрешениями. Это устойчивый компонент в структуре легенд об обмирании и посещении «того света». Данный цикл нарративов отчетливо вырисовывается в системе народной мифологической прозы. Его «ядро», по сути, определяется одним «бродячим» сюжетом, имеющим многочисленные варианты и версии. В подобных легендах повествуется о том, как простому смертному еще при жизни удается попасть в загробный мир, совершить по нему своего рода странствие, а по возвращении поведать людям об увиденном там с назидательной целью — воспользоваться оставшимся сроком жизни для спасения души. Структура этих текстов легко расчленяется на составляющие мотивы, каждый из которых, варьируясь, может занять в том или ином нарративе превалирующее либо периферийное положение, а то и вовсе отсутствовать.

Этот сюжет, помимо устной, имеет и рукописную форму бытования. В таком случае связанные с ним тексты подчас приобретают в народе статус сакральных откровений. Данный сюжет пульсирует и в памятниках литературы. Так, в «Книге Еноха» «тот свет» посещает на 365 году жизни библейский патриарх Енох, прадед Ноя (Быт. 5. 21—24). Согласно другим апокрифам, в ином мире при жизни удается побывать пророку Исайе, апостолу Павлу и другим праведникам. Аналогичный мотив присутствует и в агиографической традиции, например, в Житии святого преподобного Александра Свирского, где посещения загробного мира удостаивается «некто по имени Даниил»: он был «муж благоговейный, имевший страх Божий и украшенный добродетелями, так как милостив был к бедным, служил утешением для печальных, являлся защитником обиженных, давал в своем доме пристанище странникам, и всем всегда с готовностью оказывал в нуждах требуемую помощь»1. Сходные коллизии обнаруживаются в Житиях святого преподобного Василия Нового, святого преподобного Симеона Дивногорца, святого Андрея Юродивого.

Интересующий нас сюжет известен в различных этнокультурных традициях. В одном типологическом ряду с русскими народными легендами об обмирании и посещении загробного мира оказываются средневековые европейские «видения», которые сложились в самостоятельный литературный жанр, имеющий фольклорные истоки. Как справедливо отмечает А. Я. Гуревич, «рассказы о “загробных хождениях” были широко распространены; в немалой мере они опирались на древние верования и мифы, на культ предков и народные представления о смерти и устройстве потустороннего мира»2. Добавим к сказанному, что подобный сюжет соотносится с мифами о шаманских посещениях загробного мира и — позднее — с путешествиями на «тот свет» эпических и сказочных героев. В народных легендах этот сюжет христианизируется.

Обычным способом попадания в загробный мир, согласно народным верованиям, равно как и церковному учению, служит, естественно, смерть. Посредством ее разрываются узы, которыми душа человека при его жизни была связана с телом. Теперь, постепенно высвобождаясь, она обретает автономное существование вплоть до переселения в иной мир. Однако в рассматриваемых легендах смерть, посредством которой душа совершает путешествие на пути к загробному миру, оказывается не окончательной, а временной. В силу различных причин она откладывается на неопределенный либо, наоборот, вполне определенный срок. Как выясняется, по сути, это даже не смерть, а лишь обмирание, характеризуемое как «пороговое» состояние между жизнью и смертью, в котором человек пребывает в течение кратковременного периода. Такое состояние имеет разные градации: от едва ли не полного отождествления с настоящей смертью до большего или меньшего сохранения признаков жизни.

Начало «перехода» обмершего (-ей) в иной мир нередко маркируется явлением проводника, принадлежащего к сфере высшей реальности3. Проводник остается невидимым для окружающих. Аналог подобным представлениям можно обнаружить еще в античной традиции:

…Смертным увидеть не можно

Бога, когда, приходя к ним, он хочет остаться невидим.

Гомер. Одиссея. Х. 573—574.

Что касается обмершей, то она, как бы уже войдя в континуум пришельца «оттуда», видит провожатого — и тот велит ей встать. Для выражения этого повеления используется варьирующаяся семантическая формула: «Пойдем, дочь, со мной»; «Пойдем, пойдем... не бойся, иди, иди за мной»4.

В рукописной «Повести о душеполезном видении» формула-приглашение включает в себя и мотивировку, объясняющую возможность перехода: «Ты теперь уже не в теле, то поиде за мною»5. Обмершая подчиняется своеобразному магическому заклинанию и встает даже в том случае, когда она тяжело больна и при обычных обстоятельствах никоим образом не смогла б этого сделать: «…подошел такой юноша и говорит: “Встань, Антонина!” Она говорит: “Я крепко больная, не хожу”. Он ей: “Подай руку!” И когда она ему руку подала, поднялась. Встала на ноги, и вышли они»6. По некоторым вариантам, прежде чем увести ее, проводник исполняет определенный обряд: он благословляет обмершую кадилом, поет молитву (по рукописным нарративам: «творяше молитву»). Находясь в состоянии полужизни-полусмерти, испытывая непреодолимое чувство страха («я ж боюся»), женщина подчиняется (и не может не подчиниться!) воле таинственного пришельца «оттуда». Проводник ведет обмершую в инобытие за руку; если же проводников двое, то один из них берет ее за правую, а другой за левую руку либо ведут ее под руки. Впрочем, в некоторых легендах обмершая идет за своим спутником следом (возможно, след в след): «…он вперед, а я — за ним…»7. Кстати, символика обоюдной соотнесенности провожатого и ведòмого обнаруживается уже в поэме Данте «Божественная Комедия», где Вергилий при входе в загробный мир дает Данте руку — и тот идет за ним по кругам Ада «вслед», «по следу» (III, 19; XXIII. 3, 148). И рука, и нога (след) осмысляются в народных верованиях как одно из средоточий жизненной силы, или души, и потому играют в нарративной традиции знаковую роль8. Обычно обмерший (-ая) не ощущает ни малейшей телесной тяжести и, чувствуя в себе несказанную легкость, идет со своим проводником будто по воздуху.

Существует и иная версия рассматриваемого мотива. Переживающий (-ая) лиминальное состояние подчас добирается до загробного мира и вовсе без проводника. Например, самостоятельно находят туда путь старцы. В легенде, повествующей об умершей Федоре, святой Григорий преподобный, охваченный смертной тоской, встает «утречком» и направляется в лес. Казалось бы, случайно попавшаяся там «тропочка» приводит его к райским вратам9. В другой легенде обмерший самостоятельно преодолевает путь в загробный мир через пещеру (гору), такую узкую, что пройти там человеку невозможно. И тем не менее пребывающий в состоянии «перехода» (а точнее, его душа: тело остается в земном мире) пробирается через это отверстие. Подобное представление о пещере реконструируется по археологическим материалам некоторых регионов (например, Восточной Сибири) для эпохи неолита-бронзы.

И еще одна версия представлена в легендах «визионерского» плана: проводник сопровождает обмершего, встретив его уже на пути к иному миру или даже в самом конце его. В этой версии, по сути, в рамках одного нарратива совмещены наличие и отсутствие проводника, что, в частности, имеет место и в Житии святого преподобного Александра Свирского: «…внезапно предстали предо мною (т. е. перед Даниилом. — Н. К.) двое светоносных юношей, лица их сияли подобно солнцу и одеяние на них было как бы золотое, блиставшее чудным светом с отливом разных цветов, и сказали они мне: “Человече, что, стоя зде, печалуешися?”»10.

Переходным пространством, где проводник встречает своего подопечного, чаще всего оказывается лес, который осмысляется в фольклоре одновременно и как преграда, и как путь в загробное царство.

Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу!

Так горек он, что смерть едва ль не слаще.

Данте. Божественная Комедия: Ад. I. 4—7.

Семантика образа дремучего, темного, мрачного леса раскрыта, в частности, В. Я. Проппом на материале русской волшебной сказки: «лес окружает иное царство, дорога в иной мир ведет сквозь лес»11. Подобные представления соотносятся с данными славянских языков. Так, в сербском языке лес/лиес означает «гроб», а леш – «мертвый человек»12. В качестве промежуточного локуса, где обмерший (-ая) обретает проводника, нередко предстает и чистое поле: «Раз умерла девушка. Вот приходит она в чистое поле. Является старичок (это был сам Бог) и за руку повел ее к себе»13. Вариант: в видении ямщика Петра Денисова (в 1662 г.) проводники в виде двух светлых ангелов явились ему «на великом поле». Это может произойти и в некоем пространстве, не заселенном людьми и осмысляемом в мифосознании как край света14. В агиографической литературе встреча обмершего со своим проводником происходит на «довольно обширном и светлом месте». Как повествуется в словенской легенде, на последней ступени лестницы, ведущей из пещеры на «тот свет», поджидает обмершего некий человек и предлагает свои услуги в качестве проводника.

Независимо от того, на каком этапе пути присоединяется к обмершему или обмершей проводник и появляется ли он вообще, направляющиеся на «тот свет» встречают водную преграду: «Была обмерши Фёкла какая-то. И вот она, эдакая Фёкла, значит, идтить ей надо через реку (курсив мой. — Н. К.)»15. В этой легенде в очередной раз реализовались универсальные представления о том, что миры, находящиеся между собой в единстве и взаимодействии, отделены друг от друга рекой, озером, морем, океаном, морем-океаном, рекой Океаном. Классический пример подобного мировосприятия содержится в античной традиции:

Души, тени умерших, меня от ворот его (Аида. — Н. К.) гонят

И к теням приобщиться к себе за реку (курсив мой. — Н. К.) не пускают.

Гомер. Илиада. XXIII. 72—73.

Представления о реке-границе, о реке-пути в иной мир соответствуют древнему погребальному ритуалу. По логике этого «переходного» обряда умерший доставляется на «тот свет» на ладье.

Если в русской легенде в качестве преграды, традиционно отделяющей мир живых от мира мертвых, изображена река, то в византийской легенде, вошедшей, например, в состав «Повести о житии и деяниях Филарета Милостивого», адекватной границей служит огненная река16. Именно огненная река устойчиво фигурирует и в русских духовных стихах, где этот образ чрезвычайно полисемантичен:

Течет… река огненная

От востоку солнца до запада,

Пламя пышет от земли до небеси17.

Трансформация водной преграды в огненную, а по сути, в адскую, реку обусловлена идеей загробного воздаяния (вознаграждения за добродетель и наказания за грехи), сформировавшейся в свете христианского вероучения и получившей соответствующую интерпретацию.

Согласно древним представлениям, отчасти сохранившимся и в русских легендах, преодоление водной преграды означает переход в загробный мир. Возможность — невозможность такого перехода обусловлена главным образом соблюдением — несоблюдением предусмотренных ритуалом правил коммуникаций с иным миром:

«О! Погреби ты меня, да войду я в обитель Аида!»

Гомер. Илиада. XXIII. 71.

По сравнению с древней традицией некоторым изменениям подвергается и изображение переправы на «тот свет». В античной мифологии, как известно, на реке, разделяющей — соединяющей миры, предусматривался перевоз:

Лодочник этот — Харон; перевозит он лишь погребенных.

На берег мрачный нельзя переплыть через шумные волны …

Вергилий. Энеида. VI. 326—327.

В рассматриваемых же легендах, равно как и в духовных стихах, коллизия: «Ох, как нам через реку иттить?» — решается в рамках оппозиции «праведный — грешный», причем независимо от того, огненная или просто река преграждает путь обмершему. Впрочем, для выражения этой идеи нередко используются средства, сложившиеся еще в дохристианской традиции. Перейти на ту сторону можно по мосту, метафорическими заменами которого являются шнур, нить. Такой мост, как и лестница, ведущая на небеса или под землю, либо тропа, пролегающая в лесу, соединяет мир живых и мир мертвых, бытие и инобытие, время и Вечность. Переход по мосту, лестнице, стезе символизирует степень духовной готовности обмершего приобщиться к сокровенным тайнам мироздания и постичь непостижимое, насколько это возможно человеческому сознанию. В русской легенде «только по ниточке» предстоит перебраться на противоположную сторону «эдакой Фёкле». Как повествуется в византийской легенде, по мосту, такому узкому, что вряд ли возможно по нему пройти, собирается преодолеть огненно-водную преграду родич Филарета Милостивого. В духовных стихах умершим суждено переправиться через огненную реку, на которой нет «ни плотов, ни бродов пиряходов».

По свидетельству русской легенды, обмершая видит, что не всякий в состоянии выдержать такое испытание: многие «так и барыхмаются, так и барыхмаются» в реке. Аналогичная картина в византийском нарративе: в огненных водах обмерший родственник Филарета Милостивого видел множество нагих людей, терпящих муки, слышал скрежет зубов. В русских духовных стихах грешники, которым не удалось перебраться через преграду, с обожженными телесами, с опаленными волосами падают в огненную реку.

В момент, когда обмершего одолевают сомнения, ему на помощь приходит покровительствующий святой. В рассматриваемой русской легенде это, например, «Ягорий», т.е. Георгий Победоносец, в свое время принявший мученическую смерть и теперь пребывающий в Царстве Божием: «А за рекой Ягорий кричит: “Становись, — говорит, — перейдешь и по ниточке. Ты когда-то мне молилась”, — говорит. Эдакой Ягорий кричит. Вот она будто встала и перешла по ниточке»18. Подобный мотив сопоставим с эпизодом византийской легенды: старец-праведник (это был сам Филарет Милостивый), протянув руку своему обмершему родственнику, зовет его к себе: «Попробуй только — я тебе помогу» — и тот, несмотря на страх, благополучно переправляется по узкому мосту, перекинутому через огненную реку19. Аналог данному мотиву легенд обнаруживается в духовных стихах: здесь через огненную реку переводит праведных архангел Михаил. Впрочем, покровительствуемые Богом и святыми, праведные и сами переправляются через огненную реку будто по мосту или «на воздуси». Иногда в мост превращается вещь, пожертвованная в храм. По легенде, некая обмершая подошла к реке, и провожатые велят ей перейти на другую сторону. Женщина не решается: «А как я могу перейти?» Вдруг «грох!» — и «оттуль» раскинули половник, который она некогда подарила «в церкву». И обмершая прошла по этому половнику, как по мосту. Из сказанного следует, что ни одно (пусть даже самое малое благодеяние) не останется «там» не замеченным. Основываясь на этих фактах, можно утверждать, что в народно-христианской традиции переход через водную, и особенно огненно-водную, преграду стал интерпретироваться не только как пересечение границы между мирами, но и как испытание праведности.

На протяжении всего развития рассматриваемого сюжета образ реки будет появляться неоднократно и в разных значениях. Река, как уже говорилось, осмысляется прежде всего в качестве преграды на пути следования в инобытие и границы между мирами. В различных фольклорных произведениях это путь в царство мертвых. В легендах же и духовных стихах, на которых в большей степени сказалась христианизация, река — путь к престолу Божиему, где душа преставляется к Господу, и путь к месту ее будущей жизни. Реке принадлежит также роль разделяющей не только миры, но и подчас рай и ад, которые в легендах имеют разную локализацию. Огненная река изображается и как место мучений грешников. Возможно, что в этом локусе есть и некоторые признаки чистилища, где, согласно учению католической церкви, очищаются в огне от земной скверны грешные души, причем это происходит в промежутке между смертью и днем Страшного Суда.

Представление о чистилище возникло в первые века христианства на латинском Западе. Впервые эту идею в качестве предположения высказал бл. Августин. «Цезарий из Арля принял это предположение как догмат, а папа Григорий Великий распространил такое учение во всей Западной Церкви. Подробно оно было разработано и развито Фомой Аквинским, окончательно принято Флорентийским собором 1439 г. и подтверждено Тридентским собором». Православной церковью идея чистилища полностью отвергается20, что влечет за собой некоторое расхождение в развитии сюжета «визионерского типа» в русских легендах по сравнению с западноевропейскими латинскими «видениями».

Вместе с тем подобная река символизирует и посмертный частный суд или один из его этапов — и потому не каждая душа в состоянии перейти через нее. Следует подчеркнуть, что различные значения данного мифического топоса могут совмещаться в одном и том же образе, что привносит в его семантику некоторую неопределенность. Река, которую обмершая встретила на своем пути, — пример подобного полисемантического образа.

В любом случае обмершие преодолевают препятствие: напомним, загробный мир может открыться лишь праведным, которые избираются самим Богом, либо по молитвам праведных. К тому же они оказываются ведòмыми своими провожатыми — посланцами «оттуда» и зачастую являются лишь сторонними наблюдателями столь драматической картины «перехода». Во всяком случае, для визионеров их судный день пока не наступил: «Ты не совсем еще пришла сюда».

При горизонтальной модели вселенной «тот свет» локализуется где-то на краю земли. Согласно вертикальной модели мироздания, он помещается на небесах (вариант: под землей). По сравнению с первой эта версия менее представлена в поздней фольклорной традиции хотя бы потому, что она в большей степени соотносится с «домонотеистическими верованиями народов мира об уходе душ покойников с дымом погребального костра на небеса»21, в основном утраченными в религиозных представлениях славянских народов вместе с отрицанием прежних форм похоронного ритуала. В таком случае проводник, как повествуется в одной из легенд, ведет обмершую к высокой горе, называемой рассказчиком Вселенской, чтобы попасть на «тот свет». Вскарабкаться на нее можно лишь с помощью накопленных в течение всей жизни ногтей22, что обусловлено соответствующими деталями похоронной обрядности: в гроб клали ногти покойного, остриженные при жизни. Такая коллизия согласуется с представлениями о локализации рая на небе. Согласно русской рукописной традиции, проводник в этом случае ведет обмершую к лестнице, «прямой, высокой, до небес»23. Из всех известных нам материалов этот мотив наиболее полно представлен в болгарской легенде: «Однажды она (бабушка) заснула и увидела во сне высокую лестницу. Стала подниматься по ней. А с обеих сторон лестницы была сплошная тьма. Когда женщина поднялась на самый верх, вдруг появился яркий свет и перед ней явился св. Спас. Он сказал, что это рай…»24. В аналогичной русской легенде подобная лестница модифицируется: это самолет, стоящий на некоем поле. Проводник («такый юноша») вместе с обмершей («на работы ехали… стукнулась она и потеряла сознание») сели в самолет. Они «поднялись в воздух и прилетели в Ерусалим-город, который вечно на небесах стоит. Так там ворота открыты и гробы плывут туды»25.

Характерно, что подобные представления нашли свое выражение и в материальной культуре русского народа. Так, в различных локальных традициях многократно зафиксирован обычай выпекать на Вознесение «лесенки» («лестнички», «лествицы», «лестовки», «вознесенки») — изделия из теста в виде лестницы с семью перекладинами, символизирующими семь небес. Их пекли для того, чтобы Христу, по верованиям крестьян, легче было вознестись на небо, осуществляя тем самым всякий раз акт репрезентации Вознесения Господня. «Лесенки» в этот день использовались и как атрибут гадания. Освятив их в церкви, крестьяне бросали «лесенки» с колокольни на землю. При этом гадали, на какое из семи небес суждено попасть гадающему. Если же «лесенка» оставалась целой, это означало прямой путь на небо. Если же разбивалась на мелкие куски, значит, гадающий — большой грешник, и путь на небо для него закрыт26. Рубежом между мирами и путем в инобытие здесь служит уже не водная, а воздушная стихия. Дальнейшее действие разворачивается уже в сфере высшей реальности27.

Таким образом, в осмыслении пути в иной мир, проявившемся в русских народных легендах, наши предки, по образному выражению Ф.И. Буслаева, «нашли примирение просвещенной христианской мысли с народным поэтическим творчеством»28. Это примирение, как нам представляется, обусловлено прежде всего общностью целей: сохранить нравственно-этический и религиозный опыт наших предков, освященный традицией и передающийся от поколения к поколению. И сегодня духовным ориентиром остается Слово Христа, изреченное в прощальной беседе со своими учениками: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Иоанн. 14. 6).