В 62 Бус-Троянь-Русь. Николаев: Издательство "Яслав", 2007. 224 с

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

Сказал сие Боян, и о походах, воспетых им в прежния времена, князей Святослава, Ярослава и Ольга сим кончил: "Тяжело быть голове без плеч; худо и телу без головы, а Русской земле без Игоря". Светит Солнце на небе: Игорь-князь уже в Русской земле. Поют девицы на Дунае; раздаются голоса их чрез море до Киева. Игорь едет по Боричеву к пресвятой Богородице Пирогощей. Радость в народе, веселье в городах. Воспета песнь князьям старым, а потом молодым. Пета слава Игорю Святославичу, богатырю Всеволоду и Владимиру Игоревичу. Да здравствуют князи и их дружина, поборая за християн на воинство неверных! Слава князьям и дружине!

Илья Муромец и соловей-разбойник

(Былины. Современник, М. 1986 г.)

Из того ли-то из города из Муромля, Из того села да с Карачирова, Выезжал удаленькой дородний добрый молодец, Он стоял заутрену во Муромли,

А й к обеденке поспеть хотел он в стольнёй Киев-град, Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову. У того ли города Чернигова Нагнано-то силушки черньш-черно, А й черным-черно, как черна ворона; Так пехотою никто тут не прохаживат, На добром кони никто тут не проеаживат, Птица черной ворон не пролетыват, Серый зверь да не прорыскиват. А подъехал как ко силушке великоёй, Он как стал-то ату силу великую, Стал конем топтать да стал копьём колоть, А й побил он эту силу всю великую. Ён подъехал-то под славный под Чернигов-град, Выходили мужички да тут черниговски И отворяли-то ворота во Чернигов-град, А й зовут его в Чернигов воеводою.

Говорит-то им Илья да таковы слова:

- Ай же мужички да вы черниговски! Я не иду к вам во Чернигов воеводою. Укажите мне дорожку прямоезжую, Прямоезжую да в столышй Киев-град.-

Говорили мужички ему черниговски:

- Ты удаленькой дородний добрый молодец, Ай ты славныя богатырь святорусьскии! Прямоезжая дорожка заколодела, Заколодела дорожка, замуравела,

А й по той ли по дорожке прямоезжою Да й пехотою никто да не прохаживал, На добром кони никто да не проезживал: Как у той ли-то у грязи-то у черноей, Да у той ли у березы у покляпыя, Да у той ли речки у Смородины, У того креста у Левонидова, Сиди Соловей-разбойник во сыром дубу, Сиди Соловей-разбойник Одихмантьев сын, А то свищет Соловей да по-соловьему, Ён крычит злодей-разбойник по-звериному, И от него ли-то от посвисту соловьяго, И от него ли-то от покрику звериного,

То все травушки-муравы уплетаются,

Все лазуревы цветочки отсыпаются,

Темны лесушки к земли вси приклоняются, А что есть людей, то вси мертвы лежат. Прямоезжею дороженькой пятьсот есть верст,

А й окольноёй дорожкой цела тысяща. Он спустил добра коня да й богатырского, Он поехал-то дорожкой пряморзжею. Его добрый конь да богатырский С горы на гору стал перескакивать, С холмы на холму рдал перемахивать, Мелки реченки, озерка промеж ног спущал. Подъезжает он ко речке ко Смородинки, Да ко тоей он ко грязи он ко черноей, Да ко тою ко березы ко покляпыя, К тому славному кресту ко Левонидову. Засвистал-то Соловей да й по-соловьему, Закричал злодей-разбойник по-звериному, Так все травушки-муравы уплеталися, Да й лазуревы цветочки отсыпалися, Темны лесушки к земле вси приклонилися, Его доброй конь да богатырский А он на корзни да потыкается; А й как старый-от казак да Илья Муромец Берет плеточку шелковую в белу руку, А он бил коня а по крутым ребрам; Говорил-то он, Илья, да таковы слова: - Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок! Али ты итти не хошь, али нести не мошь? Что ты на корзни, собака, потыкаешься? Не слыхал ли посвисту соловьяго, Не слыхал ли покрику звериного, Не видал ли ты ударов богатырскиих? -

А й тут старыя казак да Илья Муромец Да берет-то он свой тугой лук розрывчатыи,

Во свои берет во белы он во ручушки,

Ён тетивочку шелковенку натягивал,

А он стрелочку каленую накладывал,

То он стрелил в того Соловья-разбойника,

Ему выбил право око со косичею.

Ён спустил-то Соловья да на сыру землю,

Пристянул его ко правому ко стремечки булатнему,

Ён повез его по славну по чисту полю,

Мимо гнездышко повез да Соловьиное.

Во том гнездышке да Соловьиноем

А случилось быть да и три дочери,

А и три дочери его любимыих;

Больша дочка эта смотрит во окошечко косявчато,

Говорит ёна да таковы слова:

- Едет-то наш батюшка чистым полем, А сидит-то на добром кони,

Да везёт ён мужичищо-деревенщину, Да у правого стремени прикована.-

Поглядела его друга дочь любимая, Говорила-то она да таковы слова:

- Едет батюшко роздольицем чистым полем Да й везет он мужичища-деревенщину,

Да й ко правому ко стремени прикована.-

Поглядела его меньша дочь любимая, Говорила-то она да таковы слова:

- Едет мужичищо-деревенщина,

Да й сидит, мужик, он на добром кони, Да й везет-то наша батюшка у стремени, У булатняго у стремени прикована. Ему выбито-то право око со косичею.- Говорила-то й она да таковы слова:

- Ай же мужевья наши любимый! Вы берите-тко рогатины звериный,

Да бежите-тко в роздольице чисто поле, Да вы бейте мужичища-деревенщину.-

Эти мужевья да их любимый, Зятевья-то есть да Соловьиный, Похватали как рогатины звериный, Да и бежали-то они да й во чисто поле Ко тому ли к мужичищу-деревенщине, Да хотят убить-то мужичища-деревенщину. Говорит им Соловей-разбойник Одихмантьев сын:

- Ай же зятевья мои любимый, Побросайте-тко рогатины звериный, Вы зовите мужика да деревенщину, В своё гнездышко зовите Соловьиное, Да кормите его ествушкой сахарною, Да вы пойте его питьицем медвяныим, Да й дарите ему дары драгоценные.-

Эты зятевья да Соловьиный Побросали-то рогатины звериный А й зовут-то мужика да й деревенщину Во то гнездышко да Соловьиное. Да й мужик-от деревенщина не слушатся, А он едет-то по славному чисту полю, Прямоезжею дорожкой в стольнёй Киев-град. Ен приехал-то во славный стольнёй Киев-град А ко славному ко князю на широкой двор. А й Владымир-князь он вышел со божьей церквы, Он пришол в полату белокаменну, Во столовую свою во горенку, Оны сели есть да пить да хлеба кушати, Хлеба кушати да пообедати. А й тут старыя казак да Илья Муромец Становил коня да посеред двора, А Сам идет он во полаты белокаменны, Проходил он во столовую во горенку, На пяту он дверь-ту поразмахивак, Крест-от клал ён по писаному, Вел поклоны по-учёному,

На все на три, на четыре да сторонки низко кланялся, Самому князю Владымиру в особину, Еще всим его князьям он подколенныим.

Тут Владымир-князь стал молодца выспрашивать:

- Ты скажи-тко, ты откудешной,

дородний добрый молодец, Тобе как-то молодца да именем зовут, Звеличают удалаго по отечеству? -

Говорил-то старыя казак да Ильк Муромец:

- Есть я с славнаго из города из Муромля, Из того села да с Карачирова,

Есть я старыя козак да Илья Муромёц, Илья Муромец да сын Иванович! -

Говорит ему Владымир таковы слова:

- Ай же старыя казак да Илья Муромец, Да й давно ли ты повыехал из Муромля И которою дороженкой ты ехал в стольнёй Киев-град? - Говорил Илья он таковы слова:

- Ай ты славныя Владымир стольнё-киевской! Я стоял заутрену христовскую во Муромли, А й к обеденки поспеть хотел я в стольнёй Киев-град. То моя дорожка призамешкалась; А я ехал-то дорожкой прямоезжею, Прямоезжею дороженкой я ехал мимо-то Чернигов-град, Ехал мимо эту грязь да мимо черную, Мимо славну реченку Смородину, Мимо славную березу-то покляпую, Мимо славный ехал Левонидов крест,- Говорил ему Владымир таковы слова:

- Ай же мужичищо-деревенщина, Во глазах мужик да подлыгаешься1, Во глазах мужик да насмехаешься! Как у славнаго у города Чернигова Нагнано тут силы много-множество, То пехотою никто да не прохаживал,

И на добром коне никто да не проезживал, Туды серый зверь да не прорыскивал, Птица черный ворон не пролетывал; А й у той ли-то у грязи-то у черноей, Да у славноёй у речки у Смородины, А й у той ли у березы у покляпою, У того креста у Леванидова, Соловей сидит разбойник Одихмантьев сын, То как свищет Соловей да по-соловьему, Как кричит злодей-разбойник по-звериному, То все травушки-муравы уплетаются, А лазуревы цветки прочь отсыпаются, Темны лесушки к земли вси приклоняются, А что есть людей, то вси мертво лежат,- Говорил ему Илья да таковы слова:

- Ты Владымир-князь да стольнё-киевской! Соловей-розбойник на твоем двори, ему выбито ведь право око со косичею, Й он ко стремени булатнему прикованной,- То Владымир князь-от стольнё-киевской Он скорешенько ставал да на резвы ножки, Кунью шубоньку накинул на одно плечко, То он шапочку соболью на одно ушко,

Он выходит-то на свой-то на широкий двор

Посмотреть на Соловья-разбойника.

Говорил-то ведь Владымир-князь да таковы слова:

- Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему, Закрычи-тко, собака, по-звериному.-

Говорил-то Соловей ему разбойник / Одихмантьев сын:

- Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю, А не вас-то я хочу да и послушати,

Я обедал-то у старого казака Ильи Муромца, Да его хочу-то я послушати.-

Говорил-то как Владымир-князь

да стольнё-киевский:

- Ай же старыя казак ты, Илья Муромец! Прикажи-тко засвистать ты Соловью

да й по-соловьему, Прикажи-тко закрычать да по-звериному.- Говорил Илья да таковы слова:

- Ай же Соловей-разбойник Одихмантьев сын! Засвищи-тко ты во полсвисту соловьяго, Закрычи-тко ты во полкрыку зверинаго.-

Говорил-то ему Соловей-разбойник

Одихмантьев сын:

- Ай же старая казак ты, Илья Муромец! Мои раночки кровавы запечатались, Да не ходят-то мои уста сахарный, Не могу я засвистать да й по-соловьему, Закрычать-то не могу я по-звериному. А й вели-тко князю ты Владымиру Налить чару мни да зелена вина, Я повыпью-то как чару зелена вина, Мои раночки кровавы порозойдутся, Да й уста мои сахарни поросходятся, Да тогда я засвищу да по-соловьему, Да тогда я закрычу да по-звериному,

- Говорил Илья-тот князю он Владымиру:

- Ты Владымир-князь да стольнё-киевской! Ты поди в свою столовую во горенку, Наливай-ко чару зелена вина,

Ты не малую стопу да полтора ведра, Подноси-тко к Соловью к разбойнику.-

То Владымир-князь да стольнё-киевской Он скоренько шол в столову свою горенку, Наливал он чару зелена вина,

Да не малу он стопу да полтора ведра,

Розводил медами он стоялыма,

Приносил-то ён ко Соловью-розбойнику.

Соловей-розбойник Одихмантьев сын

Принял чарочку от князя он одной ручкой,

Выпил чарочку-ту Соловей одным духом,

Засвистал как Соловей тут по-соловьему,

Закрычал разбойник по-звериному,

Маковки на теремах покривились,

А околенки во теремах рассыпались

От него, от посвисту соловьяго,

А что есть-то людюшок, так вси мертвы лежат;

А Владымир князь-от стольнё-киевской

Куньей шубонькой он укрывается.

А й тут старой-от казак да Илья Муромец

Он скорешенько садился на добра коня,

А й он вез-то Соловья да во чисто поле,

Й он срубил ему да буйну голову.

Говорил Илья да таковы слова:

- Тоби полно-тко свистать да по-соловьему,

Тоби полно-тко крычать да по-звериному,

Тоби полно-тко слезить да отцей-матерей,

Тоби полно-тко вдовить да жен молодыих,

Тоби полно-тко спущать-то сиротать

да малых детушок.- А тут Соловью ему и славу поют,

А й славу поют ему век по веку.

К ДЕМЕТРЕ

Из гомеровых гимнов

(О происхождении богов. Советская Рсиия, М., 1990 г.)

Пышноволосую петь начинаю Деметру-богиню С дочерью тонколодыжной, которую тайно похитил Аидоней, с изволенья пространно гремящего Зевса. Не было матери с ней, златосерпой Деметры, в то время. В сонме подруг полногрудых, рожденных седым Океаном, Дева играла на мягком лугу и цветы собирала, Ирисы, розы срывая, фиалки, шафран, гиацинты, Также нарциссы,- цветок, из себя порожденный Землею, По наущению Зевса, царю Полидекту в угоду, Чтоб цветколицую деву прельстить - цветок благовонный, Ярко блистающий, диво на вид для богов и для смертных. Сотня цветочных головок от корня его поднималась, Благоуханью его и вверху все широкое небо, Вся и земля улыбалась, и горько-соленое море. Руки к прекрасной утехе в восторге она протянула И уж сорвать собиралась, как вдруг раскололась широко Почва Нисийской равнины, и прянул на конях бессмертных Гостеприимец-владыка, сын Кроноса многоименный. Деву насильно схватив, он ее в золотой колеснице Быстро помчал. Завопила пронзительным голосом дева, Милого клича отца, высочайшего Зевса-Кроиида. Но не услышал призыва ее ни один из бессмертных, И ни один из людей, ни одна из подруг пышноруких. Слышала только из темной пещеры Персеева дочерь, Нежная духом Геката, с блестящей повязкою дева.

Слышал и Гелиос-царь, Гиперионов сын лучезарный,

Как призывала богиня Кронида-отца. Но далеко

В многомолитвенном храме отец пребывал в это время,

От земнородных людей принимая прекрасные жертвы.

Деву же, против желанья ее, наущением Зевса,

Прочь от земли на бессмертных конях увлекал ее дядя,

Гостеприимец-властитель, сын Кроноса многоименный.

Все же, покамест земля и богатое звездами небо,

И многорыбное, сильно текущее море, и солнце

С глаз не исчезли у девы,- надежды она не теряла

Добрую матерь увидеть и племя богов вековечных:

В горькой печали надежда ей все еще тешила душу...

Ахнули тяжко от вопля бессмертного темные бездны моря и горные главы. И вопль этот мать услыхала. Горе безмерное остро пронзило смущенное сердце. Разодрала на бессмертных она волосах покрывало, Сбросила с плеч сине-черный свой плащ и на поиски девы Быстро вперед устремилась по суше и влажному морю, Как легкокрылая птица. Но правды поведать никто ей Не захотел ни из вечных богов, ни из

смертнорожденных, И ни одна к ней из птиц не явилась с правдивою

вестью.

Девять скиталася дней непрерывно Део пречеетная,** С факелом в каждой руке обходя всю широкую землю, ""И не вкусила ни разу амвросии с нектаром сладким, Кожи нетленной своей не омыла ни разу водою. Но лишь десятая в небе забрезжила светлая Эос, Встретилась скорбной богине Геката, державшая светоч,- Вествуя матери, слово сказала и так говорила:

"Пышноцарящая, добропогодная матерь Деметра! Кто из небесных богов или смертных людей дерзновенно Персефонею похитил и милый твой дух опечалил? Голос ее я слыхала, однако не видела глазом, Кто похититель ее. По совести все говорю я..."

Так говорила Геката. И ей не ответила речью Реи прекрасноволосой дочь, но вперед устремилась С факелом в каждой руке в сопутствии девы Гекаты. К Гелию обе пришли, пред конями его они стали, И взговорила к богов и людей соглядатаю матерь: "Гелиос! Сжалься над видом моим, если словом иль

делом Я хоть когда-нибудь сердце и душу тебе утешала. Дева, дитя мое, отпрыск желанный, прекрасная видом,- Слышала я сквозь пустынный эфир ее громкие вопли, Словно бы как от насилья, однако не видела глазом. Ты из священного смотришь эфира своими лучами, Все озаряешь ты сверху - широкую землю и море. Если ты милую дочь мою вщдел, скажи мне всю правду. Кто из бессмертных богов иль, быть может, из

смертнорожденных, Быстро схватив ее, силой похитил от матери тайно".

Так говорила. В ответ же ей сын Гиперионов молвил:

"Реи прекрасноволосая дочь, о царица Деметра! Все я поведаю. Чту я тебя глубоко и о деве Тонко лодыжнои печалюсь совместно с тобой. Не иной кто В том из бессмертных виновник, как Зевс, облаков

собиратель. Брату Аиду назвать твою дочерь цветущей супругой Зевс разрешил, и ее он, вопящую громко, схвативши, В сумрак туманный под землю увлек на конях быстроногих. Но прекрати, о богиня, великий свой плач. Понапрасну Гневом безмерным себя не терзай. Недостойным ужели Зятем себе почитаешь властителя Аидонея, Единокровного брата родного? Притом же и чести Он удостоен немалой, как натрое братья делились. С теми живет он, над кем ему властвовать жребий достался".

Так отвечав, на коней закричал он. И быстрые кони, Как легкокрылые птицы, помчали вперед колесницу. Ей же еще тяжелей и ужасней печаль ее стала, Гневом исполнилось сердце на тучегонителя Зевса. Сонма богов избегая, Олимп населяющих светлый, Долго она по людским городам и полям плодоносным Всюду блуждала, свой вид изменив. И никто благодатной Ни из мужей не узнал, ни из жен, подпоясанных низко, Прежде чем в дом не пришла она храброго духом Келея (Был в это время царем благовонного он Элевсина). Сердцем печалуясь милым, богиня близ самой дороги У Парфенейского села колодца, где граждане воду Черпают,- села в тени под оливковым деревом, образ Древней старухи приняв, для которой давно уже чужды Венколюбивой дары Афродиты и деторожденье. Няни такие бывают у царских детей или также

Ключницы, в гулко звучащих домах занятые хозяйством.

Дочери там элевсинца Келея ее увидали.

Шли за водою они легкочерпною, чтобы, сосуды Медные ею наполнив, в родительский дом воротиться.

Четверо, словно богини, цветущие девичьим цветом, Каллидика, Демо миловидная, и Клейсидика,

И Каллифоя (меж всеми другими была она старшей).

И не узнали: увидеть богов нелегко человеку.

Остановились вблизи и крылатое молвили слово:

"Кто ты из древнерожденных людей и откуда, старушка? Что ты сидишь здесь одна, вдалеке от жилищ, и не входишь В город? Немало там женщин нашла б ты в тенистых

чертогах В возрасте том же, в каком и сама ты, равно и моложе. Все бы любовь проявили к тебе на словах и на деле".

Так говорили. Ответила им пречестная богиня:

"Милые детки! Кто б ни были вы между жен малосильных, Здравствуйте! Все расскажу я. Ведь было бы мне непристойно гнусной неправдою вам на вопросы на ваши ответить. Доя мне имя: такое дала мне почтенная матерь. Ныне из Крита сюда по хребту широчайшему моря Я прибыла не по воле своей. Но, помимо желанья, Силой меня захватили разбойники. Вскоре пристали На быстроходном они корабле к Форикосу, где все мы, Женщины, на берег вышли, равно и разбойники сами. Близ корабельных причалов они там устроили ужин. Сердце ж мое не к еде, услаждающей душу, стремилось. Тайно от всех я пустилась бежать через черную сушу И от хозяев надменных ушла, чтобы, в рабство продавши Взятую даром меня, барышей бы на мне не нажили; Так вот, блуждая, сюда наконец я пришла и не знаю, Что это здесь за земля, что за люди ее населяют. Дай вам великие боги Олимпа законных супругов, Дай вам и деток они, по желанью родителей ваших, Вы же, о девы, меня пожалейте, во мне благосклонно, Милые детки, примите участье и в дом помогите Мужа попасть и жены, чтоб могла я для них со стараньем Делать работу, какая найдется для женщины старой. Я и за новорожденным ходить хорошо бы сумела, Нянча его на руках; присмотрела б в дому за хозяйством; Стлала б хозяевам ложа в искусно устроенных спальнях И обучать рукодельям могла бы служительниц-женщин".

Тотчас ответила ей Каллидика, не знавшая мужа Дева, из всех дочерей Кёлеевых лучшая видом:

"Бабушка! Как ни горюй человек, все же волей-неволей Сносит он божьи дары, ибо много сильнее нас боги. Все я подробно тебе расскажу и мужей перечислю, Кто здесь у нас обладает великою силой почета, Кто выдается в народе и кто многомудрым советом И справедливым судом охраняет у города стены. Встретишь у нас хитроумного ты Триптолема, Диокла,** Долиха и Поликсена, и знатного родом Евмолпа,** Также отца моего, знаменитого храбростью духа. Дома у всех их обширным хозяйством заведуют жены: Вряд ли из них изо всех хоть одна, после первого ж взгляда, Видом твоим пренебрегши, твое предложенье отвергнет. Все тебя примут охотно: богине ты видом подобна. Если желаешь, то здесь подожди нас. Домой воротившись, Все подпоясанной низко Метанире, матери нашей, Мы по порядку расскажем. Быть может, к себе она примет В дом наш тебя, и к другим обращаться тебе не придется. Сын у нее многомилый в чертоге, устроенном прочно, Позднорожденный растет, горячо и издавно желанный. Если б его ты вскормила и юности мальчик достиг бы,- Право, любую из жен слабосильных, тебя увидавших, Зависть взяла бы: такую награду бы ты получила".

Так говорила. Она головою кивнула. И девы Воду в блестящих сосудах назад понесли величаво. Прибыли быстро в великий отцовский дворец и поспешно Матери все сообщили, что видели, что услыхали. Тотчас велела им мать поскорей за безмерную плату К ней чужестранку призвать. Как олени иль юные телки Прыгают по лугу в пору весеннюю, сытые кормом, Так понеслись по дороге ущелистой девы, руками Тщательно складки держа прелестных одежд: развевались Волосы их над плечами, подобные цвету шафрана. Возле дороги богиню нашли они, там же, где прежде С нею расстались. К чертогам отца повели ее девы. Сердцем печалуясь милым, богиня за девами следом Шла, с головы на лицо опустив покрывало, и пеплос Черный вокруг ее ног развевался, божественно легких. Быстро жилища достигли любимого Зевсом Келея И через портик пошли. У столба, подпиравшего крышу Прочным устоем, сидела почтенная мать их, царица, Мальчика, отпрыск недавний, держа у груди. Подбежали Дочери к ней. А богиня взошла на порог и достала До потолка головой и сияньем весь вход озарила. Благоговенье и бледный испуг охватили царицу. С кресла она поднялась и его уступила богине. Не пожелала, однако, присесть на блестящее кресло Пышнодарящая, добропогодная матерь Деметра, Но молчаливо стояла, прекрасные очи потупив. Пестрый тогда ей придвинула стул многоумная Ямба, Сверху овечьим руном серебристым покрывши сиденье. Села богиня, держа пред лицом покрывало руками. Долго без звука на стуле сидела, печалуясь сердцем, И никого не старалась порадовать словом иль делом, Но без улыбки сидела, еды и питья не касаясь, Мучаясь тяжкой тоскою по дочери с поясом низким. *Бойким тогда балагурством и острыми шутками стала много разумная Ямба богиню смешить пречестную: Тут улыбнулась она, засмеялась и стала веселой. Милой с тех нор навсегда ей осталась и в таинствах Ямба. Кубок царица меж тем протянула богине, наполнив сладким вином. Отказалась она. Не годится, сказала. Красное пить ей вино. Попросила, чтоб дали воды ей, Ячной мукой для питья замесивши и нежным полеем. Та, приготовивши смесь, подала, как велела богиня. Выпила чашу Део с этих пор стал напиток обрядным. И говорить начала ей Метанира с поясом пышным:

Blog

В 62 Бус-Троянь-Русь. Николаев: Издательство "Яслав", 2007. 224 с