Н. Г. Хайруллина доктор исторических наук, профессор

Вид материала

На перекрестке традиций мировой культуры
Проблема контекста интерпретации
Универсалия Мирового города
Жанр «нового романа»
Проблема описания национального характера
Испанский характер
Ненец как интуитивно-логический экстраверт
Мнение поселкового населения Ямало-Ненецкого автономного округа
Черты характера
Мнение поселкового населения Ямальского района из числа
Черты характера
Иберийская перспектива

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15

§ 2. «Молчащий» А.П. Неркаги в иберийской перспективе

На перекрестке традиций мировой культуры

Произведение писательницы А.П. Неркаги «Молчащий» (1996 г.) рассматривается как одно из самых оригинальных произведений «северной литературы». Известная исследовательница творчества писателей Севера Н.В. Цымбалистенко находит в нем «элементы утопии и антиутопии, философской притчи и публицистики, моралистического эссе и футуристического прогноза, скрепленные воедино с помощью библейской символики, мифологических и фольклорных образов и мотивов, продуманной метафорики и литературных реминисценций, фантазии и визионерства»^¹⁰².

По оценке исследовательницы, повесть А. Неркаги пронизана множеством ассоциаций и реминисценций, архетипами, сюжетами и образами мировой культуры. Параллели усматриваются с такими текстами как:

– Библия,

– «Божественная комедия» А. Данте,

– «Роза мира» Д. Андреева,

– «Сто лет одиночества» Г. Гарсиа Маркеса

– «Пятница, или Лимбы Тихого океана» М. Турнье,

– «Посторонний» А. Камю,

– «Повелитель мух» У. Голдинга,

– «1984 год» Дж. Оруэлла.

134

В целом притча А. Неркаги «Молчащий» представляется Н.В. Цымбалистенко этапным, знаковым произведением, значение которого — в преодолении литературой народов Севера провинциализма, национальной замкнутости, региональной проблематики, в выходе на широкие просторы мировой культуры и литературы к более сложному и неоднозначному пониманию феномена Человека^¹⁰³.

Проблема контекста интерпретации

Из проведенного Н.В. Цымбалистенко анализа, правда, не вполне ясно, в чем выражается это «более сложное и неоднозначное понимание» человека. Согласиться, пожалуй, можно с тем, что сложность произведения такова, что адекватно интерпретировано оно может быть не столько в контексте традиционной духовной культуры ненцев и реалий их современного быта, сколько с позиций универсалий мировой культуры. Действительно, за исключением нескольких практически не связанных с основной сюжетной линией публицистических эскапад и ремарок повесть не имеет этнического колорита. И только с большим трудом на основе сложной и трудно доказуемой реконструкции можно показать, что представленный в повести личный духовный опыт А.П. Неркаги, выражает определенные линии развития маргинальных групп этносоциальной общности ненцев.

Другое дело, что выражение этого опыта художественными средствами, разработанными в вершинных произведениях мировой литературы, позволяет взглянуть на Ямальскую ситуацию с глобальных позиций, усмотреть те перспективы ее развития, которые не вполне заметны на уровне провинциального переживания региональных проблем. Решающее значение при этом имеет контекст интерпретации, выбор исходной точки зрения, определяющей герменевтическую перспективу.

Искомая точка зрения обнаруживается в известной мере случайно, посредством обозрения герменевтического опыта, нахождения ключа к тексту, «отмыкающего» не столько то, что действительно хотел сказать автор, сколько дискурс бытия, органоном которого автор стал. В этой связи представляется важным зафиксированное самой А.П. Неркаги применение сюрреалистической техники автоматического письма. Это указание на то, что высказанное — это фрейдовские оговорки, прорывы коллективного

135

бессознательного, которое подлежит расшифровке. Поэтому собственно о том, что написано в произведении, разумнее целомудренно молчать — это содержание глубоко личное и не обсуждаемо, хотя бы потому, что оно могло найти выражение и в других образах^¹⁰⁴. Но чтение произведения производит глубокий душевный переворот, превращает заинтересовавшегося читателя в другого человека. И тенденции этого духовного сдвига могут стать предметом критического анализа.

Универсалия Мирового города

Центральный образом повести является Скопище, который воспроизводит, очевидно, культурную универсалию Мирового города. Содержание этой универсалии О. Шпенглер формулировал следующим образом: «Переход от культуры к цивилизации протекает в античности в IV столетии, на Западе в XIX. С этого момента ареной больших духовных решений становится не “вся страна”, как это было во время орфического движения и реформации, когда, собственно, каждая деревня играла свою роль, а три или четыре мировых города, которые всосали в себя все содержание истории и по отношению к которым вся остальная страна культуры нисходит на положение провинции, имеющей своим исключительным назначением питать эти мировые города остатками своего высшего человеческого материала. Мировой город и провинция — этими основными понятиями всякой цивилизации открывается совершенно новая проблема формы истории, которую мы сейчас переживаем, не имея вместе с тем никакого представления о значении этой проблемы. Вместо мира — город, одна точка, в которой сосредоточивается вся жизнь обширных стран, в то время как все остальное увядает; вместо богатого формами, сросшегося с землей народа — новый кочевник, паразит, житель большого города, человек абсолютно лишенный традиций, растворяющийся в бесформенной массе, человек фактов, без религии, интеллигентный, бесплодный, исполненный глубокого отвращения к крестьянству (и к его высшей форме — провинциальному дворянству), следовательно, огромный шаг к неорганическому, к концу, — что значит все это?»^¹⁰⁵. Вавилон, Рим, Венеция, Париж, Лондон, Нью-Йорк, Москва — далеко не полный перечень «мировых» городов.

В религиозно-мифологическом сознании вчерашних кочевников и земледельцев город амбивалентен: проклятый, падший и

136

развращенный, город над бездной и город-бездна, ожидающий небесных кар («Вавилон»), и город преображенный и прославленный, новый град, спустившийся с неба на землю («Небесный Иерусалим»). Образ города, сравниваемого или отождествляемого с женскими персонажем, представляет собой частный, специализированный вариант более общего и архаичного образа Матери-3емли как женской ипостаси Первочеловека^¹⁰⁶. Таким первочеловеком является Молчащий, а Скопище — это грешный город, «великая блудница», над которую падают казни, смерть и плач и голод, огонь.

Жанр «нового романа»

Обратившись к перечисленным выше произведениям в поиске литературных ассоциаций к «Молчащему», за исключением Библии мы нигде их не находим. Из известной нам романистики наиболее близким к «Молчащему» по форме и содержанию представляется «Макбара» испанского писателя Х. Гойтисоло^¹⁰⁷.

Его творчество принадлежит к направлению французского «нового романа», сложившегося в конце 1940-х — начале 1960-х годов и противопоставившего свои произведения социально-критическому, с разветвленным сюжетом и множеством персонажей, роману ссылка скрыта типа (Н. Саррот, А. Роб-Грийе, М. Бютор, К. Симон, К. Мориак и др.). Новый роман наследовал европейскому сюрреализму с его техникой автоматизма, культивирует бессознательное и доводит до предельного выражения ссылка скрыта ссылка скрыта с его мозаикой мыслей, восприятий, подчёркнуто бесстрастным описанием предметов внешнего мира. В произведениях этого направления раскрывается духовная предыстория героя, глубины сознания предстают как «магма», не оформленная реальным жизненным опытом^¹⁰⁸.

Любопытно, что сравнивая два наиболее значительных произведения писателей Ямала XX века — роман И. Истомина «Живун» и притчу А. Неркаги «Молчащий», Н.В. Цымбалистенко как раз выделяет те черты, по которым французский «новый роман» противостоит роману бальзаковского типа. Так, она отмечает, что роман И. Истомина написан в реалистической манере, в стиле социального критицизма, конфликты и персонажи поданы в традициях психологической прозы XIX – XX веков. Для романа характерны четко обозначение времени действия, линейное развитие сюжета, дос-

137

таточно стройная композиция, включающая в себя авторский рассказ о событиях, описания природы, диалоги персонажей, раскрывающие их нравственно-психологические качества, социально-политические позиции. А повесть-притча А. Неркаги представляет собой амальгаму из мифологических, библейских и фольклорных образов и мотивов, где переплетается публицистика и морализаторство, социально-политический критицизм и христианское всепрощение. Архитектоника притчи следует прихотливому потоку сознания автора. «Произведение А. Неркаги вообще трудно идентифицировать в жанровом отношении. Совершенно очевидно, что это не повесть и не роман в их традиционном понимании. Для повести — слишком концептуально, для романа — слишком абстрактно и фрагментарно, в нем нет ни человеческих характеров, ни связного сюжета»^¹⁰⁹, — заключает Н.В. Цымбалистенко. Если учесть упоминавшееся выше использование А.П. Неркаги сюрреалистической техники автоматического письма, то отнесение ее произведения к жанру «нового романа» представляется обоснованным.

«Макбара»

Перейдем теперь к содержательному сопоставлению «Макбары» (1980 г.) и «Молчащего» (1996 г.). К сожалению, «Макбара» переведена в отрывках, вследствие чего это сопоставление будет заведомо неполным, но, как мне кажется, достаточным для выделения паралеллизмов.

Переведенные фрагменты романа начинаются фрагментом «Пришелец неизвестно откуда», где дается экспозиция появления героя: «вначале был крик : испуг, тревога, переполох или просто-напросто боль? : постоянная, неутихающая, острая, невыносимая : призрак, дух, монстр, пришелец неизвестно откуда? : так или иначе, его вторжение возмутило всеобщий покой, нарушило ритм городской жизни, гармонию звуков оркестра и голосов пышно разряженных актеров и статистов : кошмарное видение : нахальный и грубый вызов : невиданная дерзость : полное отрицание существующего порядка : перст, нацеленный в знак обвинения на веселый и беспечный город, средоточие жизни европейского потребительского общества : пришелец не поднимал глаз, не подавал голоса, с сатанински гордым видом не протягивал руку за подаянием : в этом не было надобности : он просто шел, погру-

138

женный в свои мысли, не обращая никакого внимания на то, что одним своим видом сеет вокруг ужас : словно болезнетворный вирус, проникший в организм города и поражающий все на своем зловещем пути : черные босые ноги, нечувствительные к осеннему холоду : заношенные до дыр, обтрепанные штаны с бахромой чуть пониже колен : пальто, будто снятое с огородного пугала, из-под отогнутых лацканов выглядывает голая грудь : задумавшись, шагает по бульвару среди толпы шел сквозь толпу неторопливо, никого не толкая : его жуткий вид сам по себе прокладывал ему дорогу»^¹¹⁰.

Эти образы сразу напоминают появление одетого с помойки Молчащего. Прежде всего, это облик монстра, чудовища, зверя: «на лицах прохожих вдруг появляется выражение беспокойства, отвращения, омерзения, вокруг него образуется пустота, эффектный ореол страха : диковинное животное, не поддающееся классификации, прискорбный плод неудачного сочетания звезд : подальше от него, чтоб не заразил нас своим дыханием, прикроем рот и нос стерильно чистыми платочками : надо позвонить в городскую санитарную службу : появление этого человека — угроза здоровью граждан : он всех перезаразит»^¹¹¹. Как и у Молчащего, у него изуродовано лицо (обрезаны нос и уши).

Пришелец не подает голоса или, как кажется, изъясняется путем звукоподражания и нечленораздельных выкриков. Он противопоставляет себя скопищу Парижа, которое озабочено благополучием, потреблением, привлекательностью, эксгибиционизмом, добровольным уходом из жизни, искусственным оплодотворением. Все это будет уничтожено Огнем:

– «как будто глаза мои мечут огонь, языки испепеляющего пламени : позади не остается ничего, все мертво : пожар, настоящий пожар : горят витрины магазинов, лавки, автомашины, дома со всеми их обитателями : искореженное железо, кости, развалины, выжженная земля!»^¹¹²;

– «огня бы, да, огня, облить бензином всё : лица, одежды, улыбки, щелкнуть зажигалкой, чиркнуть спичкой, полыхнуть пламенем из моих глаз, уничтожить, потоки фосфора, крики, люди-факелы»^¹¹³;

– «огня бы сюда, огня, облить бензином все — лица, одежды, улыбки, — щелкнуть зажигалкой, чиркнуть спичкой или полыхнуть огнем из глаз, все что угодно, кругом разрушение, потоки фосфора, крики, люди-факелы»^¹¹⁴.

139

Скопийцам Парижа противостоят его собственные «кроты»: «Нельзя отрицать и такой факт : есть отдельные пятна, портящие общую картину : это обособленные группки упрямцев, неспособных воспринять наши идеи и воспользоваться преимуществами нашей несравненной системы потребления : группки, нарочно оставшиеся невовлеченными в маль-стрём товарного обмена, сообщества сомнительных субъектов, упрямо цепляющихся за изжившие себя нормы жизни, давно отметенные стремительным прогрессом общества : паразитирующие группки, остаточный продукт социального метаболизма : воинствующая неприспособленность этих людей к обществу благоденствия иногда позволяет кое-кому выдавать темные личности, забившиеся в свои норы, за борцов, якобы выражающих таким способом неприятие существующего порядка : радиотелекомпания Пи-Би-Ньюс засняла их для вас на кинопленку на глубине сто метров под землей, и вы их увидите в уникальной программе под названием “Путешествие к центру Земли”! : примитивное, но устойчивое сообщество кротов, не приемлющее наших принципов трудолюбия и производительного труда и создавшее в вечной тьме катакомб атавистическую, ахроническую и атемпоральную социальную структуру, эти троглодиты предпочли свету — тьму, чистоте — грязь, общению с людьми — общение с крысами»^¹¹⁵.

Последняя серия оппозиций сходна с теми, которые имеются в «Молчащем»: «Скопище наверху, Молчащий внизу. Раз все противопоставлено друг другу: день — ночи, рождение — смерти, любовь — ненависти, добро — злу, Скопище враждовало с Молчащим»^¹¹⁶.

«Кроты» обитают в городской клоаке среди отбросов и нечистот, добывают пропитание, копаясь в мусорных баках. «Эти типы забрались под землю по тем же причинам, что и пещерные люди четвертичного периода, чтоб укрыться от холода и выжить, не платя при этом за квартиру владельцу дома!»^¹¹⁷. В канализации живут как кроты, так и, предположительно, Пришелец (но в его жилище, как у Молчащего, чистота и порядок).

В этом местопребывании видят миф о пещере, возврате к зародышевому состоянию, бессознательное стремление к выгребной яме. Один из персонажей книги — эксперт — рассуждает: «во-первых, он ушел из мира людей, чтобы укрыться в гостеприимном, добром и щедром, можно сказать, материнском чреве, во-вторых, отверг пугающий образ себя самого, отражение которого

140

он видел в глазах окружающих, и с помощью темноты избавился от изначального страха, какой испытывает ребенок перед зеркалом, и, наконец, он переориентировал свой слух, лишив себя в прямом и переносном смысле ушей, открытых шумам, возбуждениям и угнетающим воздействиям внешнего мира, ему достаточно слышать успокаивающее, баюкающее, ласкающее слух урчание материнского чрева, то есть, я хочу сказать, подводя итог своему выступлению, что он стремился возвратиться в зародышевое состояние!»^¹¹⁸

Но утраченный Эдем — это кочевая жизнь:

– «я родился и рос легким, подвижным, с детства мечтал об эдеме, ты шагал по бескрайней пустыне, бродил свободный меж песчаных холмов : кочевая пастушья жизнь, долгие переходы, сказки и легенды у огня очага, начало и основа его восприятия мира»^¹¹⁹;

– «вспомни свое нищее, голодное детство, когда ты носился по пастбищу, вольному и изобильному, мать твердила, что будешь ты самым сильным, самым красивым, тебя все будут любить»^¹²⁰;

– «я родился свободным и счастливым, пас овец, тень от деревьев была для меня обещанием, символом блаженства, ожидающего меня в эдеме, я бродил с девушками и парнями, мы укрывались в дюнах и любили друг друга»^¹²¹;

– «стану хозяином своей жалкой судьбы, умчусь от смерти, как олень : вперед и вперед, никогда не оглядываясь, новые племена, новые пастбища»^¹²².

Завершается «Макбара» описанием переживания утопии идеальной кочевой жизни: «мир без государств и правителей, свободное общение людей и обращение товаров, общественная территория, пастбище, где действует лишь центробежная сила : отменены собственность и неравенство, нерушимые пространственные границы владений, привилегии возраста и пола, глупое накопительство : признана неограниченная свобода, как у цыган, запросто нарушающих любые границы : царит дух поисков и приключений. земля стала как море, по которому можно плыть, распевая песню рыбака : да здравствует гостеприимство бродяг, да здравствует главная площадь, франко-порт свободной купли-продажи и свободных дискуссий, свободного обмена мыслями кочевники в океане или рыбаки среди песков : пальмовые рощи в центре пустыни — островки зелени в охряном море, тронутом легкой зыбью барханов : воткнутые в землю шесты напоминают мачты : маленькие караваны — флотилии в боевом строю у пустыни много обще-

141

го с океаном : открытое пространство, одиночество, безмолвие, движение волн и барханов, безмерная первозданная свобода, идеальная чистота и ясность. игра изменчивых стихий : всеобщая зависимость от ветра и дождя, солнца и луны, от звезд и бурь осторожность, веками накопленный опыт в борьбе с коварными причудами погоды, предательскими капризами неба острое чувство ориентации в пространстве, ряды светил — точно строки, которые надо прочесть, лишь дар прорицателя поможет найти желанный берег или золотоносную жилу движение, мужество, неуверенность, сплочение перед лицом опасности, выносливость, умение сдерживать порывы, теплое, братское гостеприимство»^¹²³.

Несомненное сходство художественных миров, персонажами которых являются Молчащий и Пришелец, позволяет поставить вопрос об общности переживаний писателей. Близость, параллелизм духовного опыта А. Неркаги и Х. Гойтисоло свидетельствуют, на мой взгляд, о характерном единстве восприятия действительности ненцами и испанцами.

Проблема описания национального характера

В россиеведении принято по разным параметрам сближать Испанию и Россию. Но эти сближения, как правило, не распространяются на национальные характеры. Одно из сравнений, которое встретилось, противопоставляет испанский и русский характер по следующему основанию: «В России полагаются на «авось», а здесь все время слышишь «маньяна, маньяна», то есть завтра, завтра»^¹²⁴. На языке соционики, указанное различие выражает слабую, эпизодически включаемую интуицию времени у испанцев и такую же слабую интуицию возможностей у русских.

Н.Г. Хайруллина и Н.Г. Долгушин отмечали, что «самый “неуловимый феномен” этничности — национальный характер. Тем не менее, существуют некоторые доминанты национального характера, которые относительно стабильны для большинства представителей одной этнической общности»^¹²⁵. Предприняв попытку представить образ типичного ненца по оценкам респондентов, опрошенных в Ямальском районе в 2003 и 2004 годах, они получили данные, согласно которым можно утверждать, что респонденты относительно единодушны в выделении такого качества как гостеприимство^¹²⁶. Поскольку это одна из важнейших ценностей

142

традиционной культуры, то интерпретировать это качество как этномаркирующее представляется затруднительным.

Проблема эмпирического изучения национального характера состоит, на мой взгляд, в том, что необходимо использовать некоторую теоретическую обоснованную типологию характеров, опирающуюся на относительно надежный инструмент их фиксации. Этнопсихология сегодня крайне редко имеет дело с психологией характеров. Поэтому эпизодически встречающиеся попытки описать характер ненцев на базе общепсихологического инструментария не дают надежных результатов.

Так, несмотря на использование ряда методик, Ю. Очхикидзе описание характера ненцев дает по данным фольклора и личным наблюдениям. Так, она подмечает, что в своих легендах ненцы не любят рассказывать о поражениях: герои всегда побеждают, даже если им для этого приходится восстать из мёртвых. В мифах ненцы одолевают противников, но самый главный враг (сердце, голова, седьмая часть сердца, искра из головы) неизменно остаётся жив и обещает напоследок когда-нибудь вернуться и отомстить. По ее мнению, ненцам свойственны аккуратность, старательность, немногословность, сдержанность, самостоятельность, дружеское отношение к себе, согласие с самим собой, одобрение своих планов и желаний, эмоциональное, безусловное принятие себя таким, каков ты есть. С другой стороны, ненцам присущи закрытость, неспособность или нежелание осознавать и выдавать значимую информацию о себе^¹²⁷.

Наиболее разработанным направлением сегодня в психологии характера является соционика. В ее рамках сформировалось специализированная область исследований этнических характеров — этносоционика^¹²⁸, разработки которой нашли отражение в этнопсихологии^¹²⁹. Этносоционика не занималась типированием «ненцев», но испанский характер с позиций соционической классификации характеров определяет однозначно — интуитивно-логический экстраверт («Дон-Кихот»).

Испанский характер

Классический испанский характер в самосознании олицетворяется фигурой Дон-Кихота. Конкретные черты этого характера, отмечаемые наблюдателями у испанцев, корреспондируют как характеру литературного героя, так и параметрам характера интуитивно-

143

логического экстраверта. Приведем несколько описаний испанского характера.

Из «Этнопсихологического словаря»:

«Своеобразно отношение испанцев к труду и любой работе. У них сформировалось устойчивое предубеждение к напряженной трудовой деятельности, основывающееся на представлениях о ее несовместимости с благородством и достоинством человека. Нужно также при этом помнить и о присущей испанцам склонности авантюристическим способам достижения богатства приобретения материальных благ, которая закрепилась во времена покорения и колонизации Америки. Дух искательства, приключений стал неотъемлемой чертой национального сознания испанцев.

…Важнейшими национально-психологическими особенностями испанцев являются непредусмотрительность отсутствие у них привычки к долгосрочному планированию действий и перспективному прогнозированию развития происходящих событий. Непредусмотрительность гармонично сочетается с неприхотливостью испанцев, их безразличием к материальным условиям своего существования, а также с эмоционально-волевым динамизмом, быстрой сменой объектов внимания и деятельности, спонтанностью решений, принимаемых под влиянием сиюминутных настроений. Непредусмотрительность испанцев дополняется их консерватизмом, выражающимся в стремлении сохранить без изменения существующее положение дел, в настороженном отношении к нововведениям, в приверженности к старым традициям, устоявшимся принципам жизни и деятельности.

Для испанцев свойственна непродолжительность волевых усилий, обусловленная быстрой сменой эмоциональных состояний, реактивным переходом внимания с одного объекта на другой, что особенно ярко проявляется в их трудовой деятельности. В то же время это не означает, что представители испанской нации не способны прилагать длительные усилия ради достижения целей, представляющих для них большой интерес. В области межличностных отношений характерная для испанцев непродолжительность волевых усилий в сочетании с другими качествами находит свое выражение в их личной необязательности.

Для испанца в повседневной жизни не характерны чрезмерная эмоциональность и впечатлительность. Вместе с тем в определенных ситуациях он эмоционален до предела, и тогда в полной мере проявляется его природная темпераментность. Однако всплеск

144

эмоций затухает столь же быстро, как и возникает. Процесс протекания эмоциональных состояний и переживаний у испанцев носит пикообразный характер, что гармонирует с непродолжительностью их волевых усилий и сочетается с азартностью.

Испанцам присущ и ярко выраженный индивидуализм, главным содержанием которого является не абсолютизация позиции одного человека в противовес другим и всему обществу в целом, а постоянное стремление показать себя личностью с большой буквы, непременное подчеркивание своей значимости и индивидуального достоинства. В целом можно говорить о недостаточном чувстве коллективизма испанцев и их обостренном самолюбии. Все это приводит к тому, что в отношениях между собой они зачастую испытывают зависть, если ощущают чье-либо превосходство. К проявлениям индивидуализма следует относить и определенное недоверие испанцев друг к другу. Такой стиль их межличностного взаимодействия в то же время резко контрастирует с отношением к иностранцам, при общении с которыми они проявляют истинное дружелюбие и образцовое гостеприимство».

Английская журналиста Д. Лоней обращает внимание на следующие черты:

«Понять испанца можно, но для этого необходимо усвоить, что превыше всего он ставит собственное удовольствие. Все, что такового не приносит, для испанца не существует. Энергия так и хлещет у испанца через край, но хватает ее только на то, чтобы найти что-то новенькое и интересное. Временами эта страсть к удовольствию приобретает самодовлеющее значение.

Они то и дело меняют свое мнение. Ни о какой организованности не может идти и речи. Единственное, что можно сказать об испанцах, так это то, что они непредсказуемы. Если будете в Испании, забудьте о старинной поговорке. “В Испании веди себя, как испанец”, ибо испанцы и сами не знают, как они себя поведут в следующую минуту.

“Индивидуализм” лежит в основе испанского характера и не позволяет им жертвовать даже малой толикой собственного удовольствия ради общего дела. Отсюда — отсутствие каких-либо угрызений совести, нетерпимость к критике и страсть к беспардонным нравоучениям»^¹³⁰.

«Хотя страсть к наживе и не является характерной чертой испанца, огромный дом, роскошная машина и драгоценности важны для него, но, прежде всего, потому, что это интересно. Его совер-

145

шенно не волнует, что делает со своим богатством сосед, если таковое у него имеется. Испанцы не рвутся к деньгам, как на севере Европы. Они ищут счастье в самих себе и в природе — в солнце и в природной размеренности.

Если испанец и захочет кому-то “показаться”, то просто начнет шуметь, предпочтительнее вечером или ночью, дабы все знали, что он жив. Тишина и покой выводят их из себя, и потому на испанском не говорят, на испанском кричат.

Счастье для испанца намного важнее денег. Не знающий забот пастух, бредущий за стадом и вдыхающий свежий воздух деревни, — фигура для испанцев намного более привлекательная, нежели богатый промышленник, у которого не остается времени для того, чтобы “десфрутар ла вида” (наслаждаться жизнью), и тратящий огромные деньги на дорогие лекарства от язвы желудка»^¹³¹.

«Нужно сразу оговориться: испанцев мало волнует, что другие думают о них. Испанцы — народ шумный, которым и дела нет до других. Они вечно опаздывают или просто не являются на встречи, которые они же сами и назначают, и не спят, если не считать послеобеденной сиесты. А хуже всего то, что на все жалобы других они лишь пожимают плечами»^¹³².

Н. Кузнецов отмечает:

– бесконечные «маньяна» (завтра), из-за которых решение многих простых дел растягивается годы;

– неистребимый индивидуализм испанцев, превращающий принятие любого коллективного решения в длительный и бесплодный процесс высказывания мнений, в котором важен не обмен мнениями, а именно высказывания собственного взгляда без малейшего внимания к чужой позиции; дело доводится до конца только тогда, когда интерес к нему пропадает и кто-то из спорщиков решает все единолично, по-своему;

– знаменитую, прямо-таки фантастическую, необязательность (“Мало ли что я обещал”)!, обусловленную тем, что здесь просто принято обещать в данный момент то, чего тебе в данный момент желают, и не надо потом цепляться к словам;

– эти люди живут на своей земле так, как им нравится, а если кому-то это не пришлось по душе, тот может сматывать манатки»^¹³³.

Н. Кузнецов сообщает также, что все испанцы считаются виталистами, не слишком верят, что человек — кузнец своей судьбы. Они больше полагаются на существование некой, как бы плавающей,

146

жизненной энергии, которая является людям свыше. Поэтому они убеждены, что жить надо не зыбким будущим, а реальным настоящим, любить жизнь сегодня во всех ее сегодняшних проявлениях.

Несмотря на то, что высказанные суждения отражают, прежде всего, личную точку зрения их авторов, которая не всегда может совпадать с истинным положением дел, все-таки доля истины в них, очевидно, есть.

Ненец как интуитивно-логический экстраверт

Указание на витализм корреспондирует факту влиятельности в Испании философии жизни — рациовитализма — развивавшегося М. де Унамуно и Х. Ортега-и-Гассетом. С точки зрения решения задачи типирования этнического характера ненцев это важно, поскольку ранее нами было показано, что по содержанию своих представлений этнофилософия ненцев может быть определена как оригинальный вариант философии жизни^¹³⁴. Этот вывод был сделан на основе анализа творчества Л.В. Лапцуя. Думается, такая оценка может быть распространена и на творчество А.П. Неркаги, которое по своей тональности наиболее близко мировосприятию М. де Унамуно. Он пережил сходные жизненные обстоятельства, и опыт этого переживания выразил в литературно-философских эссе «Трагическое чувство жизни» и «Агония христианства».

Неверие ненцев, что человек — кузнец своей судьбы, отмечается практически всеми наблюдателями, удивлявшихся отказу ненцев помогать утопающим, замерзающим и пр.^¹³⁵ В связи с этим представлялось бы интересным провести углубленное этнопсихологическое исследование поведения ненцев в критических жизненных обстоятельствах, складывающихся для его ближайшего окружения.

Некоторые из черт национального испанского характера, безусловно, присущи ненцам. Прежде всего это относится к индивидуализму. А.В. Головнев, например, указывает: «Динамизм общественным отношениям придает высокий уровень индивидуальной активности, граничащей с настойчивыми, иногда конфликтными, проявлениями персональных амбиций. Ненцы говорят: “У нас рога большие, они нам жить мешают”, сравнивая себя с бегущими в одной упряжке, но вечно бодающимися оленями. Подчеркнутый индивидуализм и конкуренция в оленеводстве, торговле, социальном престиже уживаются с жесткими общественными установками»^¹³⁶.

147

Можно было бы привести еще множество примеров, иллюстрирующих сходство этнических характеров испанцев и ненцев. Важно подчеркнуть, что сходство обусловлено типологической идентичностью этих характеров: типичный испанец и ненец — это интуитивно-логический экстраверт с его сильнейшей интуицией возможностей, болезненной этикой отношений, суггестивностью по сенсорике ощущений, ролевой волевой сенсорикой (гипертрофированной вследствие комплекса сверхадаптации) и пр.

Болезненная этика отношений интуитивно-логического экстраверта проявляющаяся, в частности, в нежелании (избегании) копаться как в чужих душах, так и в своей душе, выражается в периодических духовно-нравственных кризисах. Н.В. Цымбалистенко, например, «не вполне понятно резкое неприятие автором интеллигенции. Как бы ни складывались личные отношения писательницы с образованной частью своего народа, это все же не повод к огульному ее осуждению»^¹³⁷.

Напомним, что А.П. Неркаги пишет «Скопищ, которые можно назвать жилище червей, много. Их рождению скопийцы обязаны своей лучшей половине — интеллигенции. Их слепота, трусость, их чисто мышиная философия (вода, если разольётся, разрушит чужую, соседнюю норку, но никак не мою) привели к нынешнему состоянию нации, обезобразив её до неузнаваемости»^¹³⁸. Эта критическая оценка роли национальной интеллигенции, как известно по истории русской интеллигенции, является оборотной стороной ее обоготворения.

В 1930-е гг. считалось, как отмечает Г.П. Харючи, что интеллигенция должна была занять ведущие позиции в различных сферах общества, осуществить функции управления в национальных регионах^¹³⁹. И далее она сообщает интересный факт: «В начале 1980-х годов в Ямало-Ненецком автономном округе среди национальной интеллигенции дискутировался вопрос о ее роли относительно интересов своего народа: представляет ли она их или предает. Высказывалась такая точка зрения, что национальная интеллигенция перестала идентифицировать себя с какой-либо национальной группой, к которой она относится по происхождению, и поддерживает государственную политику в отношении своего народа. В какой-то мере это было справедливо»^¹⁴⁰. Заметим, что по отношению к русской интеллигенции так вопрос никогда не ставился: представляет ли она интересы народа или предает их. Мотив предательства чрезвычайно характерен для «Дон-Кихота» в силу его нежелания быть «душеведом».

148

Достоинства и недостатки этого типа характера выражены как в фигурах испанских конкистадоров и Дон-Кихота, так и в личностях Платона, Маркса, Бакунина, Эйнштейна. Ненцы представляют для России исключительно ценный человеческий потенциал, так как известные слабости русского характера могут быть компенсированы только этническими достоинствами других ее народов.

«Простодушные» ненцы

Вывод о принадлежности ненцев к типу интуитивно-логических экстравертов может быть сделан на основании различных источников, в т. ч. исходя из данных массовых опросов. В рамках анкетного опроса поселкового населения из числа коренных малочисленных народов Севера Ямало-Ненецкого автономного округа вопрос о чертах этнического характера также задавался респондентам (табл. 56).

Таблица 56

Мнение поселкового населения Ямало-Ненецкого автономного округа

из числа коренных малочисленных народов Севера

о чертах характера, присущих…, в %

Черты характера	Моему народу		Русским
Черты характера	Ненцы	Ханты	Ненцы	Ханты
Ум	59,4	56,8	68,9	50,1
Сообразительность, смекалка	55,7	57,9	60,4	42,7
Расчетливость	22,8	28,9	67,5	54,3
Хитрость	20,6	26,3	57,3	51,4
Простодушие	64,1	34,2	21,7	13,6
Лень	22,6	10,5	22,1	5,7
Трудолюбие	83,0	68,4	57,3	60,0
Предприимчивость	11,1	13,8	57,6	40,7
Хозяйственность, рачительность	61,1	45,2	52,9	31,3
Скупость	5,1	5,3	33,4	31,4
Бескорыстие	33,0	22,5	14,2	7,9
Дружелюбие, общительность	75,0	73,7	51,7	42,9
Доброта, отзывчивость	76,7	53,2	36,0	34,3
Веселость, жизнерадостность	43,5	30,4	54,3	38,7
Честность, правдивость	60,9	46,3	21,3	14,4
Надежность, верность слову и обещаниям	49,7	34,2	19,9	24,2
Дисциплинированность, организованность	19,7	22,3	45,3	31,5
Смелость, храбрость, мужество	48,7	54,8	23,8	22,4
Драчливость, заносчивость	17,0	13,2	22,2	5,7
Упрямство	29,5	28,9	24,8	11,4

149

Собирательный образ русских, как они представляются большинству респондентов, включает следующие черты: «ум», «расчетливость», «сообразительность, смекалка», «трудолюбие», «хитрость», «предприимчивость», «веселость, жизнерадостность», «дружелюбие, общительность». Представленный набор, за исключением последних двух качеств, репрезентирует тот психотип, который довольно далек от классического русского характера. Поселковые ненцы Ямальского района (они составляли 93% респондентов в 2006 г. и 97% респондентов в 2007 г.) устойчиво в русских видели такие качества как «ум», «расчетливость», «хитрость», «предприимчивость» (см. табл. 57). Думается, в данном случае мы сталкиваемся с эффектом этносоциального отбора, действие которого привлекает в северные регионы субдоминантные психотипы русского населения^¹⁴¹.

Таблица 57

Мнение поселкового населения Ямальского района из числа

коренных малочисленных народов Севера о чертах характера,

присущих ненцам и русским, в %

Черты характера	Ненцам		Русским
Черты характера	2006 г.	2007 г.	2006 г.	2007 г.
Ум	43,0	58,0	54,0	87,0
Сообразительность, смекалка	39,0	61,0	47,0	52,0
Расчетливость	20,0	29,0	70,0	82,0
Хитрость	19,0	23,0	54,0	60,0
Простодушие	77,0	65,0	16,0	28,0
Лень	33,0	20,0	20,0	12,0
Трудолюбие	70,0	87,0	49,0	55,0
Предприимчивость	9,0	10,0	69,0	67,0
Хозяйственность, рачительность	46,0	74,0	49,0	53,0
Скупость	6,0	6,0	30,0	35,0
Бескорыстие	44,0	51,0	10,0	3,0
Дружелюбие, общительность	61,0	67,0	41,0	55,0
Доброта, отзывчивость	69,0	74,0	24,0	33,0
Веселость, жизнерадостность	29,0	45,0	41,0	45,0
Честность, правдивость	56,0	42,0	17,0	22,0
Надежность, верность слову и обещаниям	46,0	23,0	20,0	13,0
Дисциплинированность, организованность	7,0	7,0	37,0	52,0
Смелость, храбрость, мужество	40,0	38,0	20,0	30,0
Драчливость, заносчивость	16,0	17,0	21,0	15,0
Упрямство	23,0	51,0	17,0	32,0

Какими же на фоне русского населения выглядят коренные народы Севера?

Ненцы видят свой народ обладающим такими качествами как «трудолюбие», «доброта, отзывчивость», «дружелюбие, общитель-

150

ность», «простодушие», «хозяйственность, рачительность», «честность, правдивость», «ум», «сообразительность, смекалка». Поселковые ненцы Ямальского района устойчиво отмечали в своем народе только два качества: «доброту, отзывчивость» и «простодушие».

Если исходить из предположения о сходстве испанского и ненецкого характера как характера интуитивно-логического экстраверта, то «доброту, отзывчивость», проявляющуюся в дон-кихотском ролевом стремлении бросаться на защиту слабых, следует воспринимать в единстве с таким качеством как полнейшая необязательность. При опросе коренного населения поселков в Ямальском районе в 2006 г. 40% респондентов указали на то, что ненцам присущи надежность, верность слову и обещаниям. При опросе 2007 г. эта доля снизилась до 23%, что выглядит статистически более надежной цифрой, к тому же практически совпадающей с долей респондентов, указывающих на наличие такого качества у русских.

«Простодушие» ненцев есть индикатор слабой, даже болевой этики отношений. Показательно, что в опросе 2006 г. на простодушие своего народа указали 64,1% респондентов-ненцев, тогда как из респондентов-хантов это качество отметили 34,2%, т. е. почти вдвое меньше. Это различие выглядит не случайным, если исходить из типизации характера ханты как этико-сенсорного интроверта (соционические маркеры: «Драйзер», «Стоик», «Хранитель»). Сильная этика отношений позволяет ханты успешно разбираться в людях, в их отношениях.

«Сильные» ханты

Второй по силе психической функцией в характере этико-сенсорного интроверта является волевая сенсорика. По данным опроса, присутствие у своего народа такого качества как «Смелость, храбрость, мужество» отметили 54,8% респондентов-хантов. У интуитивно-логического экстраверта волевая сенсорика — функция ролевая^¹⁴², более слабая. Соответственно «смелость, храбрость, мужество» у своего народа отметили несколько меньше респондентов-ненцев (48,7%). По Ямальскому району эта цифра снижается примерно до 40%. У русских наличие этого качества отмечает примерно пятая часть коренного населения, т. е. вдвое меньшая доля. Следовательно, у того психотипа русского населе-

151

ния, с которым сталкиваются коренные народы, волевая сенсорика выражена еще слабее.

Таким образом, результаты массового опроса содержат данные, подтверждающие выдвинутые предположения об особенностях этнического характера ненцев и ханты. Взаимоотношения между характерами интуитивно-логического экстраверта и этико-сенсорного интроверта соционика описывает как конфликтные: партнеры привлекают друг друга на дистанции, но при тесном длительном общении появляется раздражение друг другом по мелочам. Взаимодействие является эффективным в агрессивной окружающей среде, трансформируясь из конфликтного в отношения «жесткого обучения». Такое обучение, думается, имело место, когда ханты осваивали тундровое оленеводство, а ненцы перенимали у них художественно-эстетическую культуру.

При анализе этнического характера важным является учет гендерного аспекта. Как правило, базисной (модальной) личностью для идентификации этнического характера является этнофор-мужчина. Наиболее распространенный в этнической общности психотип этнофора-женщины обычно является дуальным по отношению к мужскому: если русский мужчина — этико-интуитивный интроверт («Есенин», «Лирик»), то русская женщина — сенсорно-логический экстраверт («Жуков», «Маршал»). По крайне мере русская литература отобразила такое распределение характеров по полам. Обратное соотношение принято считать желательным, но в действительности оно встречается реже.

Поэтому характер ненок должен существенно отличаться от характера ненцев. Обратим внимание, что в характере испанцев отмечался консерватизм, настороженное отношение к нововведениям, приверженность к старым традициям, устоявшимся принципам жизни и деятельности. У испанцев эти качества большей частью представлены у женщин, выступающих хранителями традиций. Столь же строгое отношение к бытовым обычаям и традициям наблюдается у ненок. В то же время принятие женщинами каких-либо новаций означает включение их в ядро традиционной культуры и необратимость культурных сдвигов.

Иберийская перспектива

Иберийская перспектива анализа этнопсихологии ненцев дает возможность обсудить вопрос об основных направлениях приме-

152

нения «испанской модели» развития применительно к Ямало-Ненецкому автономному округу. Ограничимся здесь указанием на два очевидных обстоятельства.

1. Для испанской культуры большое значение имело развитие драматургии и театра. Развитие национальной ненецкой литературы также начиналось с драматических произведений^¹⁴³. В этом контексте вызывает удивление отсутствие в автономном округе профессиональных театров. Думается, для развития самосознания регионального сообщества большое значение имело бы создание окружного театра, работающего по модели «кочующего» (или «гастролирующего») театра.

2. Ключевой проблемой Испании является регионализм, выражающийся в относительной культурно-языковой обособленности провинций, защищающих свою автономию. Похожая ситуация наблюдается и в Ямало-Ненецком автономном округе в силу слабой транспортной связи районов, городов и поселков. Культурное разнообразие было усилено включением в состав округа Красноселькупского и Шурышкарского районов, формированием национальных общин и землячеств в период промышленного освоения территории. Констатируя, что на протяжении столетий реальностью региона оставались полиморфизм и многоукладность, И.В. Побережников предлагает использовать модель анклавно-конгломеративного типа развития^¹⁴⁴. Конгломератные общества характеризуются длительным сосуществованием и устойчивым воспроизводством пластов разнородных моделеобразующих элементов и основанных на них отношении: данные пласты образуют внутри обрамляющего общества-конгломерата жизнеспособные анклавы^¹⁴⁵. По-видимому, при достаточной конструктивной проработке и адаптации либо испанская модель региональной автономизации либо модель анклавно-конгломеративного развития могли бы стать инструментом самоорганизации регионального сообщества.

3. В формировании современной модели развития Испании большую роль сыграл согласительный процесс между различными партиями и общественными движениями (т. н. «Пакты Монкло»). В рамках этого процесса все заинтересованные стороны имели возможность изложить свое мнение о настоящем и будущем Испании. Актуальность подобного процесса очевидна и для Ямальского сообщества, многие субъекты которого на протяжении многих лет остаются «невыслушанными» и «неуслышанными». Необходимо инициировать Ямальский процесс как рефлексивно-ком-

153

муникативную форму согласования и разрешения региональных противоречий.

Blog

Н. Г. Хайруллина доктор исторических наук, профессор