Другая повесть о полку Игореве

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20

БОГОМИЛЫ И РУСЬ

Совершенно случайно в моей библиотеке оказалась замечательная статья А. А. Синягина «Два христианства на Руси», написанная в 20-е годы ХХ века и опубликованная в книге его ученика, известного филолога-ирановеда В. И. Абаева. Содержание статьи во многом перекликается с тем, что мы встретили в книге Йордана Табова.

По мнению А. А. Синягина, к началу христианизации Русь находилась под властью норманнов-варягов, исповедовавших культ жестокого и воинственного божества - Перуна. Ничего общего со светлой языческой религией славян он не имел и никакого влияния на покоренную массу не оказывал. Эти правители-варяги, постепенно втягиваясь в торговые отношения с богатым югом, в первую очередь с Византией, превращались не в бродячих воинов, а в полу-купцов, полу-наемников. Они быстро поняли, что нужно последовать примеру Византии и при создании государства дать ему идеологическую опору.

Одним из таких викингов-купцов ученый считал князя Владимира, вначале попытавшегося установить государственный культ нескольких богов с Перуном во главе. Но затея была обречена на неудачу. Завоеватели Руси стали присматриваться к опыту Империи. «Со смешанным чувством восхищения и зависти относились они к ее мощи и величию. Не все понимая, но многое интуитивно предугадывая, они с глубоким интересом наблюдали за ее жизнью». Кроме того, в Киеве уже давно жили христиане-норманны. Византию прельщала возможность влиять на столь большой регион, неисчерпаемый источник сырья. Викингов соблазняла возможность построения церковной иерархии, столь необходимой для государственной жизни. Выгода была взаимной. В результате Русь приняла византийское православие, со всеми родовыми пороками государственной религии. Произошло слияние разгульно-дружинного быта викингов с чиновно-государственно мыслящими священнослужителями».

Как писал Й. Табов, девизом Империи со времен Константина стало: «Единое государство на основе единой церкви!». О том же начинают мечтать варяги, желая упрочить свою власть над захваченной страной. А. А. Синягин считал, что наряду с началом внедрения государственного христианства «деятельно распространяется и второе, апостольское христианство», народное, не сулящее никаких выгод - наоборот, следом за ним начинаются гонения, становятся неизбежными жертвы (на наш взгляд, государственное христианство - более позднее явление. Насколько оно отличается от христианства народного, изумительно показано в гениальном рассказе Николая Лескова «Однодум»).

«На примере Болгарии 1Х века мы можем наблюдать одновременное появление обоих этих течений, не перестающих враждовать и на новой почве с тем же разделением сил и партий. Православие, религиозный византизм - с богатыми и знатными, с государством. «Ересь» богомильства, с которым первое борется всеми средствами, но всегда безуспешно,- в самой гуще сначала полуязыческого еще народа». Вот к этому ненасильственному христианству и устремилась навстречу душа народа. В отличие от византийского крещения, которое коснулось только норманнской верхушки, «народ ответил торжествующей песней на первую подлинную Весть о Христе, создал культуру подлинно христианскую, которая заложила фундамент всему зданию русской культуры». («Легенда за легендой проникают в народ из богомильской проповеди и оживают вновь в народном сознании в виде стиха, сказки, поверья, местного сказания. Все это - блестки, отлетевшие от пышного дерева богомильского баснословия», - писал в 1914 году Е. Аничков).

Но кто же были эти проповедники? «…наши калики перехожие странно напоминают богомильских странствующих проповедников… заповеди наших калик отвечают главным заветам богомильских «совершенных»… они отказываются от мирских благ, называя себя христовыми убогими», - писал А. Н. Веселовский.

Выводы самого А. А. Синягина:

«ХI и ХII века есть эпоха подлинного крещения Руси благодатью апостольского христианства, исходившей из недр богомильской проповеди. Культура ХII и ХIII веков - зеленая поросль над струями этого подземного потока, это есть культура в равной мере самобытная - народная и христианская (именно так! - М.Дж.). Ее необходимо считать краеугольным камнем всего здания русской культуры. Калики были носителями и даже слагателями былин». (Но как раз эта, народно-христианская культура и была не нужна ни государству, ни государственной церкви. - М.Дж.).

И далее: «Сами себя считают калики церковью, оставленной Христом на земле после своего вознесения».

«Представление калик пилигримами, странниками по святым местам, спасающими прежде всего свои души, принадлежит позднейшему времени и является сужением и частичным извращением их подлинного первоначального облика, ибо раньше стоявшая перед ними задача была шире и больше».

«Они выбирают себе атамана - большего - и кладут великую заповедь. Все это тождественно с институтом западных крестовых братьев и по характеру заповедей и по анархической организации общины».

«Круглый стол короля Артура, связанный с западным еретическим движением, который потому и круглый, что все сидящие за ним равны, и король только первый из равных, есть западная интерпретация той же мысли, той же конкретной реальности, которая на нашей почве дана в образе «единого круга» калик на зеленом лугу».

«Калики тесно связаны с богатырями. Во встречах даже с сильнейшими из них они никогда не уступают им в силе, иногда былины прямо называют их богатырями».

Народное представление о справедливости и народное же восприятие христианства, которое выражали калики, не могло не столкнуться с официальным, государственным пониманием роли религии и церкви:

«Встреча (калик. - М. Дж.) с Владимиром рассматривается не как благословение помазанника божия на подвиги (как в случае их встречи с расслабленным Ильей Муромцем. - М. Дж.), а как сатанинское искушение со стороны и лично Владимира, трусливого и лицемерного, и, особенно, княгини Апраксевны».

«Роль и судьба калик на Руси удивительно похожа на роль и судьбу ордена тамплиеров (храмовников) на Западе, бичевавшего в ту же эпоху пап и королей за их лицемерия и насилия». Преследуемое крепнущим государством, народное христианство и его главные защитники постепенно теряли почву под ногами, наследники богатырей-калик поступали на службу или деградировали. «Еще дальше, в 18-19 веках мы видим их уже не как калик, а как калек, живущих милостыней и инстинктивно, бессознательно еще хранивших вверенное им судьбой сокровище духовного стиха».

Но ничто, согласно А. А. Синягину, не помешало народу «навсегда запомнить свой двенадцатый век. Всю духовную его историю нужно понимать как стремление к этому ХII веку, как безудержную волю к воссоединению с его истоками, как искание потерянного Града за оградой видимой церкви».

«Народ, культура которого родилась под звон колоколов Монсальвата, потом замолкших, не раз припадал к земле, не раз уходил в страннический и подвижнический путь, ища снова услышать волшебный звон. И дано ему было» (Синягин, 1990, с. 575-637).

Следует добавить, что во взглядах А. А. Синягина и Й. Табова на богомилов (сами они называли себя просто христианами) есть различие. Первый считал, что в основе их учения лежал древнейший дуализм. Болгарский ученый, однако, так не думает: «Богомильство к нему не относится, т. е. является «не совсем дуализмом» и детальные рассмотрения показывают, что на самом деле в нем почти столько же дуализма, сколько и, скажем, в католицизме или в православии»; богомильство, павликианство, арианство и исихазм - близкие по идеям и практике ранние христианские учения. (Не усматривает Й. Табов в них и связи с манихейством - богомилы, например, предали анафеме Мани и его учение). Не все их важные идеи погибли, «сегодня мы видим их среди «общих христианских ценностей. Может быть, потому, что носителем этих идей был Новый Завет; может быть, потому, что прежним «еретикам» удалось реформировать католицизм и православие «изнутри», но они живут и являются частью общей христианской морали».

Крушение богомильства и его многочисленных ответвлений было неизбежно - им противостояла слишком хорошо организованная сила в лице нескольких государств и церквей. Верхам общества народное христианство было не по нутру: оно требовало жить по заповедям Христа и доказывать это своими делами. Сильные мира сего не могли сделать этого, не отказавшись от власти, не переменившись внутренне. Но и балканские христиане не могли превратиться в единую, спаянную дисциплиной организацию, не рискуя перестать быть самими собой, поскольку любая организация подразумевает иерархию, подчинение, применение силы, что было чуждо принципам народного христианства (характерен пример последователей св. Франциска из Ассизи, вопреки мнению учителя создавших организацию, в конце концов ставшую одним из католических орденов).

Но не официальной церкви и государству, насаждавших религию огнем и мечом, принадлежит заслуга широчайшего распространения христианства, а именно этим «сектантам». Без них оно рисковало подвергнуться в руках власть предержащих извращению и не обрести почвы - как и все, что исходит от земных владык. Перед нами пример марксизма-ленинизма, как раз и пришедшего к власти через организацию, путем насилия, насаждения сверху. Никакие рабочие и крестьяне его никогда не принимали, не распространяли и никакой почвы под ногами у него не было. Стоило мнению верхушки измениться и «самое верное учение» рухнуло, потому что только верхи его и поддерживали. Пока им было нужно.

Фольклор - это не записанное на бумаге, застывшее сообщение хроники. Он впитывает новые впечатления, часто соединяет вместе события, происходившие в разное время и в разных местах; или хранит память и оценку весьма знаменательных процессов в виде всего лишь эпизода или небольшой песни. Так, в былинах нет рассказа о принятии христианства при Владимире. Это было государственное мероприятие, прошедшее мимо народной души. Но есть былина, в которой говорится о расслабленном юноше, которому калики перехожие дали испить святой воды, после чего он превратился в богатыря Илью Муромца. О самом важном народ помнит и свидетельствует - не из государственной кружки он пил святую воду единобожия, наполнившую его необоримой, даже непомерной силой.

Тут я решил заглянуть в словарь Фасмера, узнать, как объясняют этимологи слово «калика». Оказываются, считают его родственным слову «калека». Или производят его от греческого названия обуви паломников - «каликия», происходящего от латиского «калига, калькеус». Или от тюркского «халыкъ, халкъ» - народ.

Но в книге Йордана Табова есть интересное сообщение. У последователей Яна Гуса, известного чешского религиозного реформатора, был обряд причащения вином (а не водой, как у католиков). Ввел это причащение некий Якобелиус фон Мис (Яков из Мисии - области на севере и северо-востоке Балкан, населенной болгарами). Обряд назывался «утракизм» - по мнению Табова, от названия области Фракия или Тракия, считавшейся родиной вина. Сторонников утракизма называли «калишанами», от греческого «каликс» - чаша, кубок. Полагаю, что именно от этого слова и происходит именование древнерусских калик перехожих, тех же «совершенных» богомильских и катарских проповедников, которые ходили от города к городу, не имея ничего, кроме чаши на поясе, подобно апостолам Христа. Из чего же, как не из такого кубка, они дали святой воды Илье Муромцу? (Те, кто читал Геродота, могут вспомнить, что чашу у пояса носили скифы. Это может оказаться следствием народной этимологии - «скютос» тоже означает «чаша». Вспомним также изваяния средневековых тюрков - тот самый «блъванъ» в «Слове» - суровых усатых воинов, которые почему-то держат перед собой не меч или топор, а чашу. Или древний тюркский тенгрианский символ - полумесяц со звездой, распространившийся затем в странах ислама, и представляющий собой слегка искаженное наклоном изображение чаши с языком пламени - звездой; кстати, этот же знак часто встречается над куполами древних христианских церквей в тех областях, где мусульмане никогда не властвовали. И любимый элемент тюркского орнамента - круг с точкой посередине. И карачаево-балкарское название одного из созвездий, означающее «чаша» - «Чёмюч»).

Так или иначе, христианство должно было распространяться по Руси, о чем и говорит наличие в Киеве 400 церквей уже к началу XI-го века (по словам Титмара Мерзебургского; пусть даже цифра преувеличена, но, скажем, и 40 церквей - это очень много). Вероятно, были они и в других городах. Владимир принял решение официально крестить Русь не в результате того, что думал об этом бессонными ночами или стремясь получить руку византийской принцессы. Он правил уже почти христианской страной, в которой власть достаточно окрепла. Но это было не такое христианство, которое могло стать государственной идеологией, к тому же принятое народом без санкции властей. Можно предполагать, что уже Ольга думала о том, откуда предпочтительнее принять официальное крещение (поездка в Царьград, отправка послов к германскому императору). Все, как и везде - верхи принимают новую мировую религию после народа. Но не для того, чтобы следовать заповедям Спасителя, а чтобы превратить ее в государственную идеологию. Внутренне они так и оставались (и остаются) язычниками. Согласно, например, исламу, поклонение власти, богатству, славе считается идолопоклонством.

Интересно, что в ПВЛ отразилось неоднозначное отношение киевлян к этому официальному мероприятию. «Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они святого крещения»,- вероятно, это были остатки язычников.

Но на другой день, когда князь велел горожанам придти к реке, «с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошим, не приняли бы этого князь наш и бояре» - скорее всего, речь идет о привилегированной славянской прослойке. Но никакого ликования после крещения не происходит. Нестор чрезвычайно краток: «Люди же, крестившись, разошлись». И речь идет, видимо, о тех, кто и так являлись христианами и никакой радости от перехода в лоно византийской церкви не испытали. Они были правы, потому что началась эпоха активного вмешательства империи во внутренние дела Руси.

До сих пор мы говорили, в основном, о народном христианстве. Как уже говорилось, для верхов оно было неприемлемо.

Но почему официальное принятие православия на Руси задержалось на целый век или более? Вероятно, потому, что здесь сошлись три потока племен, занявшихся освоением Восточной Европы. С северо-запада двигались германцы, тесня славян на север и восток - в Ладоге и в Новгороде правят, после Гостомысла, варяги. Другая часть германцев создает государство на юге - готы, казнившие антского вождя Буса. Но затем готов разбили и вытеснили на запад и северо-запад скифо-гунно-хазары, также создавшие государство. Оказать сопротивление варягам и хазарам, из-за своей раздробленности, восточные славяне еще не могли. ПВЛ под 859-ым годом сообщает: «Варяги из заморья взимали дань с чуди, и со словен, и с мери, и с кривичей. А хазары брали с полян, и с северян, и с вятичей по серебряной монете и по белке с дыма». (Годом ранее, согласно ПВЛ, приняли православие болгары). Затем славяне на севере изгнали варягов, но тут же у них начались междоусобицы, и пришлось призвать Рюрика. Два его боярина, Аскольд и Дир, плывя в Царьград, заметили городок на Днепре и захватили его. Позже Олег Вещий с малолетним сыном Рюрика - Игорем, начинает планомерное завоевание Руси.

Набрав воинов из числа варягов, финно-угров и славян, он захватил Смоленск, Любеч и Киев, и стал княжить в нем. Дань хазарам платить перестали, но варягам Новгород ежегодно давал по 300 гривен «до самой смерти Ярослава». Фактически создателем Киевской Руси можно назвать именно Олега Вещего. Под властью князя оказалась огромная территория, населенная многочисленными племенами - скандинавскими, славянскими, угро-финскими. Тогда же, вероятно, в силу господства варягов, начинается распространение этнонима «русь». Известно, что финны называют шведов «русколайни, рускалайни»; «алайни» - народ, о чем писал уже В. В. Татищев (якобы очень древний ираноязычный народ «роксоланы», как думают многие историки, в переводе - «светлые аланы»; где же тогда в источниках «темные аланы»? Кроме того, хотелось бы спросить у этих исследователей: почему роксоланов знает автор 16-го века Михалон Литвин, и даже приводит их поговорку о киевских холмах, с которых можно видеть многие места? Откуда Литвин знал поговорку древних «северо-иранцев», живших еще в «античности»?).

Насколько долго шла ассимиляция варягов в славянской среде, сказать, конечно, трудно. После похода Олега на Царьград, заключая мир с царями Леоном и Александром, воины Олега клялись своим оружием и Перуном - видимо, варяги-русь, и Волосом, богом скота (славяне?). Отплывая, «подняла русь паруса из паволок, а славяне копринные». Ко времени Святослава и Владимира много варягов, вероятно, уже растворились в славянском море, другие отступили на северо-запад или нанялись на службу в Византии. Заметим известный параллелизм: на юго-западе среди славян растворились тюрки-болгары, оставив им свое имя; на северо-востоке среди славян растворились скандинавы-русы (русколайни), также оставив им свое имя. И, точно так же, как верхи болгарского общества - тюрки-протоболгары - сопротивлялись византийской христианизации, так и на Руси этому препятствовали варяги, приверженцы культа Перуна (но христиане были и среди киевских варягов). Почему эти этнонимы закрепились - понятно: верхи считали себя выходцами из иной, чем их подданные, среды.

СВЯТОСЛАВ

Цель Империи заключалась в том, чтобы поставить под контроль окружающие ее территории, населяющие их народы, их экономику, политику, культуру и религию. Тем самым она обеспечивала устойчивость своей экономики и свою безопасность. Если контроля достигнуть было трудно, умелые имперские дипломаты стравливали потенциальных противников между собой, стараясь как можно дольше продлить эти конфликты. Она имела большой опыт и немалые средства - армию, церковь, торговые связи, дипломатию. Георгий Прошин пишет: «…вся политика Византии полна коварства и вероломства. Империя все же дряхлела, сокрушительные набеги арабов сократили ее владения, на западных рубежах империи росли варварские королевства Европы, совсем рядом крепло болгарское царство, На севере - Русь. Византия лавировала в политике, ловко и коварно стравливала народы и государства, извлекая из этого выгоды за выгодами, и, маня посулами, почти всегда рассчитывалась за собственную политику чужой кровью» (КБКР, с. 79).

Стоит рассмотреть (конечно, вкратце), взаимоотношения империи с сильным, пока еще славяно-тюркским (славяно-протоболгарским) государством. Г. Г. Литаврин, автор исследования, посвященного истории формирования раннего болгарского государства, пишет: «Активный процесс христианизации происходил, как правило, в условиях усиления центральной власти, при ее прямом участии (с чем согласиться трудно. - М.Дж.). Болгария не является исключением из этого правила. Причины были те же, что и везде - это сулило знати «утверждение единства идеологии, учреждение организованной (через церковь) системы контроля над умами подданных, усиление власти князя - «помазанника божия» и, безусловно, повышение авторитета Болгарии среди христианских стран Европы. Христианизации предшествовало, несомненно, укрепление единства в высшем слое славянской и протоболгарской (тюрко-болгарской. - М. Дж.) аристократии, смягчение этнокультурных и политических противоречий».

Факторами, повлиявшими на решение царя Бориса принять крещение, было поражение Болгарии в войне против Великой Моравии и Византии и вторжение греков на ее территорию. Борис крестился втайне от своих подданных. В 865 году началось крещение населения (на наш взгляд повторное, официальное), которое привело к мятежу знати, по предположению Г. Г. Литаврина, протоболгарской. Мятеж был подавлен, 52 семьи боляр-мятежников казнены.

Разумеется, церковь сразу же оказалась в подчинении у высшей светской власти - по византийскому образцу. Борис добился того, что кандидата на пост архиепископа избирал собор болгарских епископов, а константинопольский патриарх только утверждал его. Но в 880 году болгарская церковь стала автокефальной и была исключена из списков епархий Восточной патриархии. Постепенно произошел переход в богослужении с греческого языка на славянский. И, конечно, консолидация государства и наличие идеологии привели к попыткам расширить ее границы. При царе Симеоне Болгария стала стремиться к гегемонии на Балканах, а царь даже объявил себя «василевсом ромеев». Симеон значительно увеличил территорию страны, при нем начался расцвет культуры, велось широкое строительство. При нем же произошло окончательное слияние славян с остатками тюрков-болгар, оставивших народу свое имя. Смириться с утратой своих позиций на Балканах империя не могла.

Давление Византии на Болгарию постепенно возрастало в течение 10-го века. Император Никифор Фока решил нанести ей удар силами русского князя Святослава. В 968 году Святослав разбил болгар и занял города по Дунаю. Но он не спешил их покинуть и византийцам пришлось воевать с ним и с теми болгарами, которые выступили в его поддержку. Только при Василии Втором Византия сумела ликвидировать самостоятельность страны (КБКР, с. 260-270).

Опыт внедрения византийских ценностей и усиления своего влияния был применен имперскими политиками уже на другой территории и в других условиях - в Киевской Руси. До нее у византийцев, занятых покорением Болгарии, поначалу руки не доходили.

В конце 10-го века в Европе оба центра государственной христианизации - восточный, Константинополь, и западный, Рим - сильно окрепли. Соперничество между ними возникло давно и привело в 1054 году к полному разрыву. Характерно, что еще в 983 году германский император Оттон Второй добился на имперском сейме в Вероне принятия решения о войне против «греков и сарацин», приравняв христиан-греков к мусульманам, как одинаково враждебные Западу силы. Большинство правителей стран, присматриваясь к политике двух столиц Европы, склонялось то в одну, то в другую сторону, в зависимости от ситуации.

Есть некий символический смысл в том, что грозный язычник Святослав имел трех сыновей - Ярополка, сидевшего в Киеве, Олега, князя Древлянского, и Владимира, отправленного отцом в Новгород по просьбе горожан. Мы не знаем достоверно, на ком был женат Святослав и кто является матерью Ярополка и Олега. Но про-византийская партия могла быть в Киеве еще при жизни Святослава Игоревича, во главе с воеводой Свенельдом. До сих пор неясны обстоятельства гибели князя. Почему, возвращаясь с Балкан, он остался зимовать на острове Березань, когда Свенельд ушел в Киев? Кто известил и навел печенегов на дружину Святослава, двинувшуюся к Киеву? Л. Н. Гумилев полагал, что это сделали киевские православные христиане, общину которых возглавлял Ярополк. Может быть и так.

Несмотря на тщательную правку летописей, предпринятую позже греческими ставленниками и их сторонниками, в летописях случайно уцелели следы негативного отношения русских к византийцам. Так, в Начальной летописи говорится о том, что Святослав сначала разбил хазар, ясов, касогов, вятичей. Затем он обратился на юго-запад: «Пошел Святослав на Дунай на болгар. И бились обе стороны, и одолел Святослав болгар, и взял городов их 80 по Дунаю, и сел княжить там в Переяславце, беря дань с греков». Почему не с болгар? Святослав сидит в Переяславце, а в это время Киев осаждают печенеги. Князю пришлось двинуться на Русь, выручать киевлян. Вполне вероятно, что греки, оказавшись в трудном положении, инспирировали поход печенегов на Русь и вновь заняли Переяславец.

Отразив печенегов и похоронив мать, княгиню Ольгу, князь возвращается в Болгарию:

«Пришел Святослав в Переяславец, и затворились болгары в городе. И вышли болгары на битву со Святославом, и была сеча велика, и стали одолевать болгары. И сказал Святослав своим воинам: «Здесь нам и умереть; постоим же мужественно, братья и дружина!». И к вечеру одолел Святослав, и взял город приступом, и послал к грекам со словами: «Хочу идти на вас и взять столицу вашу, как и этот город». И сказали греки: «Невмоготу нам сопротивляться вам, так возьми с нас дань и на всю свою дружину и скажи, сколько вас, и дадим мы по числу дружинников твоих». Так говорили греки, обманывая русских, ибо греки лживы и до наших дней».

Вроде бы все логично. Битва за Переяславец происходит, по ПВЛ, в 971 году. Выше, под 858 годом, в летописи отмечено, что болгары, не имея сил для сопротивления, были крещены императором Михаилом. Стало быть, греки защищают завоеванную ими территорию вместе с болгарами от язычников-русов, потому и говорится то о болгарах, то о греках. Но в начале 11-го века византийцы заново покоряют Болгарию, и начинают искоренять болгарскую культуру и болгарскую церковь. Йордан Табов считает, что сначала византийцы крестили только западную часть Болгарии, а не всю страну. Независимое положение Охридская архиепископия сохраняла до 1037 года.

Г. Прошин полагал, что Святослав намеревался создать единое славянское государство. Вначале он сокрушает опасного соперника на востоке - Хазарский каганат. Следующей помехой является Византия, и вот уже русские дружины сражаются на Балканах и в короткое время завоевывают Болгарию. Наряду с Византией на славян наступают католики-германцы. В таких условиях его отношение к христианству не могло не быть отрицательным. «Язычество Святослава - осознанная идейная позиция. Христианская Византия в этом смысле - враг. Западное христианство Рима - тоже». Есть поздние известия, что «во время последнего похода на Византию Святослав велел разгромить в Киеве христианские церкви и даже казнил князя Глеба, своего двоюродного брата, в 971 году (КБКР, с. 68-69). А. С. Королев, на основании данных из Иоакимовской летописи, склонен думать, что Глеб был его родным братом, что представляется верным.

Создание мощной империи на территории Руси и Болгарии считает целью Святослава и Й. Табов. После взятия Филиппополя князь потребовал от византийцев большой выкуп и заявил их послам, в частности, следующее: «Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут Европу, на которую не имеют права, и убираются в Азию» (Лев Диакон, с. 56). Если мы вспомним слова князя, что середина его земли находится на Дунае и мнение Йордана Табова о том, что Святослав был сыном болгарской принцессы Ольги и внуком болгарского царя Симеона, который провозгласил себя императором ромеев, вывод ученого вполне правомерен. Князь считал, следовательно, что территория до проливов принадлежит ему, как наследнику Симеона, в греках же видел обитателей Малой Азии.

Неприязнь к грекам сквозит в этом фрагменте летописи совершенно явно - «…лживы и до наших дней». После великой сечи, наверняка потеряв много воинов убитыми и ранеными, Святослав не остается отдыхать или не заключает мира, или не старается наладить контроль над завоеванной территорией, а движется прямо на Константинополь, разоряя города. С кем? Надо полагать, что с уцелевшей частью дружины и с союзными болгарами. Битва за Переяславец была тяжелой, но поход на Константинополь потребовал бы гораздо больших сил.

Считается, что Свенельд ушел в Киев до гибели князя на днепровских порогах. Но из самой летописи такой вывод сделать нельзя:

«Заключив мир с греками, Святослав в ладьях отправился к порогам. И сказал ему воевода отца его Свенельд: «Обойди, князь, пороги на конях, ибо стоят на порогах печенеги». И не послушал его, и пошел в ладьях. А переяславцы послали к печенегам сказать: «Вот идет мимо вас на Русь Святослав с небольшой дружиной, забрав у греков (а не у болгар! - М. Дж.) много богатства и пленных без числа». Услышав об этом, печенеги заступили пороги. И пришел Святослав к порогам, и нельзя было их пройти. И остановился зимовать в Белобережье, и не стало у них еды, и был у них великий голод, так что по полугривне платили за конскую голову, и тут перезимовал Святослав.

В год 6480 (972). Когда наступила весна, отправился Святослав к порогам. И напал на него Куря, князь печенежский, и убили Святослава, и взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него. Свенельд же пришел в Киев к Ярополку».

Очень странный рассказ. Допустим, летописец сначала сообщает о том, что Святослав пошел к порогам, а затем о том, что всему этому предшествовало: переяславцы (греки или болгары?) предложили печенегам отнять у князя богатую добычу. Те соблазнились и преградили путь. Почему же Свенельд знает о засаде печенегов, а Святослав нет? Почему не послушался Свенельда? Почему пороги можно было обойти на конях, а на ладьях пройти нельзя? Печенеги вряд ли были пешими. Настигнуть и отнять добычу посуху им было бы еще легче. (Или у печенегов за порогами стояла целая флотилия?).

Святослав пришел к порогам, но печенеги на него не нападают. Русские воины остаются зимовать, у них начинается голод (кстати, у кого они покупали конские головы?). Казалось бы, бери их голыми руками. Нет, печенеги сидят и ждут - чего? И только весной, когда Святослав во второй раз отправляется к порогам (на чем - на конях или на ладьях?), Куря решает действовать. Свенельда, согласно традиционной версии, там быть не должно - он еще раньше ушел в Киев. (Почему же печенеги пропустили его? Или им непременно был нужен Святослав, а не только добыча? Или Свенельд ушел, оставив свою долю трофеев?). Но, как мы уже сказали выше, такой вывод сделать нельзя. Потому что об уходе Свенельда говорится только после сообщения о гибели князя. Святослав погиб, а Свенельд пришел в Киев к Ярополку. Что-то уж очень везло этому воеводе. Не сказано, что он спасся с частью дружины - только о нем одном - «пришел в Киев».

Но вот рассказ Льва Диакона. Потеряв надежду одолеть ромеев, Святослав попросил о личной встрече с императором:

«По просьбе Свендослава император отправил посольство к пацинакам, предлагая им стать его друзьями и союзниками, не переходить через Истр и не опустошать Болгарию, а также беспрепятственно пропустить россов пройти через их землю и возвратиться домой. Назначен был исполнить это посольство Феофил, архиерей Евхаитский. (Пацинаки) приняли посольство и заключили договор на предложенных условиях, отказавшись только пропустить россов. Когда россы отплыли, император укрепил крепости и города на берегах реки и возвратился в ромейскую державу.

Когда Свендослав возвращался домой и проходил через землю пацинаков, то они заранее подготовили засаду и ожидали его. Подвергшись нападению, он и все его войско было совершенно истреблено. Пацинаки были раздражены тем, что он заключил с ромеями договор» (Лев Диакон, с. 132-133).

Никакой логики в рассказе нет, и византийский историк попросту лукавит. Святослав мог просить императора оказать давление на печенегов, чтобы те пропустили его дружину, только будучи уверен, что печенеги его послушают. Но именно эту просьбу печенеги отвергают, якобы потому, что Святослав заключил с ромеями договор. Но сами почему-то договор с византийцами заключают. Чем вредил им договор князя с ромеями, историк не сообщил. Далее. Допустим, печенегов предупредил и подкупил византийский посол. Но если россы отплыли в ладьях, на чем совершил путешествие к печенегам Феофил? Каким образом он сумел так опередить россов? Тут возможен ответ: россы ждали, пока тот не вернется с положительным ответом и только тогда двинулись домой. Но ведь ответ-то был отрицательный! Следовательно, Феофил обманул Святослава, сказав, что печенеги согласны его пропустить. Все это маловероятно.

Скорее всего, печенегов заранее предупредил сам Свенельд, по сговору с Ярополком. Сначала он предлагает, якобы в целях безопасности, двигаться на конях - в таком случае дружина Святослава стала бы легкой добычей для печенегов. Святослав, опытный воин, на эту хитрость не поддается, но и предательства не подозревает, посчитав совет простой ошибкой. Возможно, русские дружинники успели построить укрепленный лагерь, потому Куря и не нападает. Возможно, весной он сделал вид, что уходит, а когда Святослав покинул лагерь, вернулся и уничтожил дружину князя. Но Свенельда никто не тронул. Так или иначе, Святослав погиб, и Ярополк стал полновластным князем.

Особую точку зрения на роль Святослава в истории Киевской Руси высказал А. С. Королев, считая его князем-изгоем, поступавшим вопреки мнению других князей, управлявших страной совместно, относившегося к своей родине равнодушно. Желанием Святослава было завоевать Болгарию и править там - отсюда и его слова о том, что в Переяславце находится середина его земли. Русь для него - такая же чужая территория, как и другие. Подробно и тщательно анализируя известия о гибели князя на Днепре, А. С. Королев приходит к выводу, что христиане Киева не хотели возвращения Святослава. Во-первых, они помнили погром, устроенный им в 971 году, а во-вторых, его авторитет после поражения в Болгарии от византийцев и почти полной гибели русской дружины, был очень низок. Свенельд, посланный за подмогой против печенегов, поручение не выполнил - «оставив Святослава без помощи, Ярополк и Свенельд сознательно обрекли его на смерть». Смерть Свенельдича автор считает местью Олега за отца (Королев, с. 280-283).

Ярополка и православных христиан Киева считал виновниками гибели Святослава Л. Н. Гумилев. По его мнению, византийские послы не успели бы найти и предупредить печенегов; кроме того, если бы император Иоанн Цимисхий хотел гибели князя, ромеи легко могли сжечь его ладьи «греческим огнем» (Гумилев, 1992, с. 50). Данные Льва Диакона историк почему-то не привел.

Но вполне возможен и другой вариант. «В историографии высказывалось предположение, - пишет Е.В. Пчелов, - что последней женой крестителя Руси была немецкая принцесса - дочь швабского герцога Конрада (Куно). В немецких источниках говорится, что он вышла «за короля ругов», то есть Руси. Но анализ германских памятников показал, что, по всей видимости, информацию о состоявшемся браке немецкой принцессы и русского князя следует относить к более раннему времени. Высказывалось даже предположение, что женихом дочери герцога мог быть старший брат Владимира - Ярополк. Но эта гипотеза наталкивается на непреодолимые противоречия (Ярополк не был христианином, а брак в источниках обозначен как состоявшийся). Остается вопрос: кем же был тот русский князь, который породнился со швабским герцогским домом? » (Пчелов, с. 80-81).

У меня нет уверенности, что руги и русские - один и тот же народ. Но если принять это отождествление, то очень интересны оба предположения. Считается бесспорно установленным, что Владимир Креститель женился в последний раз незадолго до своей смерти. Эту княгиню, попавшую в плен к польскому королю Болеславу Храброму во время взятия им Киева в 1018 году, упоминает Титмар Мерзебургский в своей «Хронике», именуя ее «мачехой Ярослава» (Пчелов, с. 80). Независимо от того, кто из братьев был женат на немке-католичке, мы можем предполагать присутствие при киевском дворе про-римской партии в самом начале 11-го века.

Определенные контакты печенегов с католиками известны, в частности поездка к ним епископа Бруно. Из его письма следует, что он был в Киеве проездом в самом начале 11-го века, направляясь к печенегам с миссионерскими целями. Князь Владимир встретил его радушно, но постарался отговорить, причем дважды, как пишет Г. Прошин, «от опасного и бесполезного предприятия. Владимир был прав. За полгода, проведенные епископом в печенежских кочевьях, его миссия окрестила лишь несколько десятков человек» (КБКР, с. 137-138). (Ох, и обидно за древних соплеменников! Чем же так опасна и бесполезна была поездка к печенегам? Когда в 961 году в Киев приехал бенедиктинец Адальберт, с теми же целями, он вообще не смог окрестить ни одного человека, а на обратном пути несколько членов его миссии были убиты. Печенеги же крестились, пусть и в малом количестве и, по крайней мере, никого не убили. Неуспех миссии Бруно, скорее всего, объясняется тем, что они уже принимали ислам).

Вероятность того, что Ярополк (пусть и женатый на гречанке) находился под влиянием католиков, возрастает, если его матерью была венгерская княжна; о женитьбе на ней Святослава сообщается в «Истории» В. В. Татищева (Королев, с. 227).

Титмар Мерзебургский, сообщение которого Е. В. Пчелов относит к 1017 году, времени борьбы Ярослава Мудрого со Святополком (Окаянным), писал: «На город Киев, чрезвычайно укрепленный, по наущению Болеславову, часто нападали враждебные печенеги». Здесь мы снова видим связь Святополка (фактически сына Ярополка), поляков-католиков и печенегов). К тому времени крещение Европы в основном было закончено, назревал окончательный раскол Церквей, и Рим обратил свое внимание на восток, на земли славян и тюрок, действуя через немцев, венгров и поляков.

Об Олеге Древлянском известно очень мало. Самое интересное то, что написано в ПВЛ далее, после сообщения о приходе воеводы в Киев:

«В год 6481 (973). Начал княжить Ярополк. В год 6483 (975). Однажды Свенельдич, именем Лют, вышел из Киева на охоту и гнал зверя в лесу. И увидел его Олег, и спросил своих: «Кто это?». И ответили ему: «Свенельдич». И напав, убил его Олег, так как и сам охотился там же. И поднялась оттого ненависть между Ярополком и Олегом, и постоянно подговаривал Свенельд Ярополка, стремясь отомстить за сына своего: «Пойди на своего брата и захвати волость его».

Рассказ, несмотря на внесенные изменения, свидетельствует о том, что Олег знал о предательстве Ярополка и Свенельда. То, что Свенельдич охотился в лесу под Киевом - не повод для его убийства. Если братья до той поры жили мирно, если Свенельд является воеводой Ярополка, то почему сыну Свенельда нельзя было охотиться в ближнем лесу? Случайно ли Олег сначала осведомляется о том, кто охотится? Если он рассердился только потому, что кто-то залез в его угодья (на самом деле, это угодья как раз Ярополка - Олег княжил в Деревской земле), то зачем ему спрашивать о «нарушителе»? Почему после убийства Люта поднялась ненависть не между Свенельдом и Олегом, а между Ярополком и Олегом? Почему сын Свенельда для Ярополка оказался дороже родного брата - ведь он пошел на него войной!

Олег был разбит, и, спасаясь бегством, упал с моста и погиб. В ПВЛ сохранился упрек Ярополка Свенельду: «Смотри, этого ты и хотел». Чьим сторонником являлся Олег Святославич - неизвестно. (Поистине Свенельд был злым гением трех поколений киевских князей - завидуя его отрокам, дружина вынудила Игоря пойти за данью к древлянам, которые и убили его; он выдал на смерть Святослава, и из-за него погиб Олег, попытавшись отомстить за смерть отца).

Blog

Другая повесть о полку Игореве