Geum.ru

А. Г. Гачевой и С. Г. Семеновой

Вид материалаДокументы
Антония (Храповицкого)
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   43
Философия бессмертия и воскрешения. Вып. I, с. 266-268), однако издание не было осуществлено.

Полемику Федорова против Толстого в 1903 г. подхватил Н. П. Петерсон. Он был знаком с Толстым с начала 1860 х гг., в 1862 г. учительствовал в яснополянских школах (с. Головлино и Плеханово), печатался в журнале «Ясная Поляна» (его воспоминания об этих годах см.: Н. П. Петерсон. Из записок бывшего учителя // О Толстом: Международный толстовский альманах. М., 1909. с. 257-268). В 1867 г., служа помощником библиотекаря Чертковской библиотеки, помогал П. И. Бартеневу в корректуре «Войны и мира».

Увлечение просветительскими проектами Толстого после знакомства с учением Федорова переросло у Петерсона в стремление убедить дорогого и почитаемого им писателя в правоте этого учения. Николай Павлович способствовал сближению Толстого и Федорова: впервые придя к Н. Ф. Федорову в библиотеку Румянцевского музея, Лев Николаевич обратился к нему со словами: «А я знаю Петерсона!» (Н. П. Петерсон. Указ. соч., с. 266). Петерсон живо реагировал на перипетии взаимоотношений писателя и мыслителя, долгое время надеялся на помощь Толстого в распространении федоровских идей (два письма Н. П. Петерсона к Л. Н. Толстому см.: Т. IV наст. изд., с. 654, 665).

Так же как и Федоров, религиозного учения Толстого Петерсон не принял. В 1893—1894 гг. он активно помогает мыслителю в работе над статьей «В защиту дела и знания...», и в цензуру статья идет за его подписью. В 1899 — совместно с Федоровым пишет и публикует статью «Разговор с Л. Н. Толстым». А с 1903 г., особенно после смерти Н. Ф. Федорова, критика толстовства занимает одно из центральных мест в публицистической деятельности Н. П. Петерсона. В ряде статей, опубликованных в 1903—1910 гг. на страницах провинциальных периодических изданий (см.: «Закаспийское обозрение», 1903, №№ 296, 300; «Семиреченские областные ведомости», 1908, № 3; «Туркестанские епархиальные ведомости», 1907, №№ 8, 9; 1909, №№ 6, 23; 1910, № 18), выходивших и отдельными оттисками («Правда о великом писателе земли русской гр. Л. Н. Толстом к 55 летнему юбилею его литературной деятельности». Новочеркасск, 1908; «Моя переписка с графом Л. Н. Толстым». Вып. 1-2. Верный, 1909), публицист выступал против проповеди непротивления. По его убеждению, она не только не способна умиротворить вражду и уничтожить зло, а напротив, требование «не платить податей», не исполнять воинской повинности, не участвовать в судах и т. п. ведет к анархии, сильнее накаляет бушующие в обществе страсти. Толстовство, по словам Петерсона, это «клевета на истинное христианство», вносящая смуту и играющая на руку революционерам (см. письмо Л. Н. Толстому от 1 сентября 1909 // Н. П. Петерсон. Н. Ф. Федоров и его книга «Философия общего дела» в противоположность учению Л. Н. Толстого «о непротивлении» и другим идеям нашего времени. Верный, 1912, с. 115). Путь к искоренению зла, считает он, лежит не в отрицании существующих общественных и государственных учреждений, а в нравственной и религиозной переориентации их деятельности — на благое, божеское дело; в основу же такой переориентации должны быть положены идеи активного христианства, развитые в «Философии общего дела». В 1912 г. свои статьи, направленные против Толстого, Н. П. Петерсон объединил в книге «Н. Ф. Федоров и его книга "Философия общего дела" в противоположность учению Л. Н. Толстого "о непротивлении" и другим идеям нашего времени».

В начале 1908 г. Н. П. Петерсон вступает в переписку с Л. Н. Толстым, отправив ему свою брошюру «Правда о великом писателе...». Решается он на это не для полемики ради полемики, а прежде всего потому, что надеется (как ранее и Н. Ф. Федоров) переубедить Толстого, заставить его пересмотреть свои взгляды на коренные вопросы жизни и смерти. «Простите, что пишу все это, — объясняет он в другом своем письме от З0 октября 1908 г., — но мне больно, что такая сила, как вы, растрачивается не только бесплодно, но и с величайшим вредом всем вам близким, нашему отечеству и всему роду человеческому» (цит. по: Н. П. Петерсон. Н. Ф. Федоров и его книга «Философия общего дела» в противоположность учению Л. Н. Толстого «о непротивлении» и другим идеям нашего времени, с. 99). Л. Н. Толстой вначале откликнулся доброжелательно: «...мне очень дорого будет общение с вами» (письмо от 1-2 февраля 1908 — Толстой. 78, 48), так что Н. П. Петерсон прислал ему вышедший в 1906 г. I т. «Философии общего дела» и даже обратился с просьбой поместить в подготовлявшемся тогда к печати юбилейном альманахе «О Толстом» статью Н. Ф. Федорова «В защиту дела и знания...». Сам Толстой ничего не имел против напечатания в альманахе полемической статьи (см. его письмо Н. П. Петерсону от 6 июня 1908 — там же, с. 155), однако составитель альманаха П. А. Сергеенко не счел это возможным (более того, из присланной для сборника статьи Н. П. Петерсона — «Из записок бывшего учителя» — он выбросил те места, где содержалась критика толстовского учения).

В библиотеке Л. Н. Толстого сохранился присланный Н. П. Петерсоном I том «Философии общего дела». В его тексте имеются пометы Толстого, свидетельствующие о внимательном чтении: пометы сделаны на полях IV части «Записки» — «В чем наша задача?», всесторонне излагавшей содержание воскресительного проекта и рисовавшей образ общества, вставшего на путь всеобщего дела, а также в статье «Самодержавие» (список всех помет см.: «Библиотека Л. Н. Толстого в Ясной Поляне». Т. 1, ч. 2. М., 1975, с. 392-393). Интересно, что Толстой подчеркивал как те места, которые были ему близки (это касалось, прежде всего, этических идей Федорова — братство и родство, противопоставление «гражданского», «юридического» и «отеческой», «сыновней» нравственности и т. д.), так и те, в которых он должен был находить противоположное своим собственным воззрениям: к примеру, писатель отметил последние слова фразы: «Христианскую любовь нельзя отождествлять с жалостью; христианская любовь верит в великое назначение человека и имеет целью устранить самые причины людских бедствий, а не облегчать лишь страдания, которые признаются неизбежными. Любовь обращается в жалость только при отсутствии всякой веры и надежды; и это не христианство, не воскрешение, а буддизм, который видит избавление от бедствий жизни только в потере жизни, т. е. в нирване» (курсивом отмечены слова, отчеркнутые Толстым).

Несмотря на доброжелательный отклик в письме к Петерсону, позиция Толстого в отношении религиозных вопросов была неизменна, и он постарался в мягкой форме донести это до федоровского ученика (см. выше цитату из письма от 1—2 февраля). О том же писал Петерсону и Н. Н. Гусев, бывший тогда личным секретарем писателя: «Книжка Н. Ф. Федорова по своим основным взглядам известна была Льву Николаевичу и раньше; но, как вы знаете, идея о воскрешении не встречает в нем сочувствия, и его вполне удовлетворяет учение о том, что тело наше не может быть бессмертно, а дух не может быть смертен. В этом смысле он понимает и учения величайших мудрецов мира» (цит. по: Н. П. Петерсон. Н. Ф. Федоров и его книга «Философия общего дела» в противоположность учению Л. Н. Толстого о «непротивлении» и другим идеям нашего времени, с. 98). После же того, как в 1909 г. Н. П. Петерсон прислал Л. Н. Толстому два больших письма (в первом содержалась резкая критика статьи «Не могу молчать» и выраженной в ней общественной позиции Толстого, с многочисленными выпадами личного характера, во втором, написанном после появления в газетах извещения об аресте Н. Н. Гусева, публицист ставил этот арест в вину писателю), Толстой, отказываясь от полемики — «зачем же сердиться за то, что человек не думает так же, как и я и на мой взгляд заблуждается» (Толстой. 79, 49) — сначала намекнул, а потом и прямо попросил Петерсона больше ему не писать (письма от 28 января и 14 сентября 1909 — Толстой. 79, 49; 80, 93).

Тем не менее Н. П. Петерсон спустя год вновь обратился к Толстому, послав ему свою последнюю статью «Единение людей может ли быть целью жизни человеческой?» («Туркестанские епархиальные ведомости», 1910, № 18), написанную по поводу письма Л. Н. Толстого к славянскому съезду в Софии. Статья Н. П. Петерсона, эпистолярный ответ Л. Н. Толстого от 5 октября 1910 (снова доброжелательный и снова заявлявший о несогласии в основном пункте «и с вами, и с дорогою для меня памятью Николая Федоровича» (Толстой. 82, 179)) и размышления над этим письмом Николая Павловича в книге «Н. Ф. Федоров и его книга "Философия общего дела" в противоположность учению Л. Н. Толстого "о непротивлении" и другим идеям нашего времени» в последний раз расставили акценты в понимании сходства и различия учений Федорова и Толстого. С одной стороны, и Толстой, и Петерсон, стоявший на позициях федоровского учения, одинаково выступали за братское единение людей, за общение в духе христианской любви. Но при этом Толстой, как говорил он Ивакину еще 5 июля 1885 г., — признавал братство самодовлеющим и путь к нему полагал, с одной стороны, «в усилии не-делания» — там, где речь идет о деятельности внешней, а с другой — во внутренней духовной работе личности: в «деятельности воздержания себя и исправления себя ото всех тех грехов, соблазнов и суеверий, блуда, корыстолюбия, недоброжелательства, гордости, тщеславия, мстительности, ложных церковных, научных учений, — которые препятствуют достижению цели любви — единения» (Толстой. 82, 179-180). Петерсон же — вслед за своим учителем — указывал, что соединение людей здесь на земле в братство должно служить цели более высокой и всеобъемлющей. «Именно в деле избавления от зла, в деле всеобщего спасения, — по-христиански, — подчеркивал он, — я вижу и цель, и смысл, и благо человеческой жизни, в единении же я вижу не цель, а лишь средство для достижения цели» (Н. П. Петерсон. Н. Ф. Федоров и его книга «Философия общего дела» в противоположность учению Л. Н. Толстого «о непротивлении» и другим идеям нашего времени», с. IX). Более того, только в процессе осуществления воскресительного идеала станет возможным достижение всецелого братства, полнота родства и любви, которая невозможна в нынешнем несовершенном мире, со смертными, непреображенными людьми, при постоянной угрозе естественных природных бедствий («чумы, холеры», «атмосферных гроз, которые убивают», «засух и наводнений, грозящих голодом»). И здесь недостаточно лишь воздерживаться от греха, ставя себе идеалом «усилие не-делания». Напротив, нужно общее усилие дела и знания. Сама религия, подчеркивал Петерсон, «есть именно дело спасения от всех зол и бедствий, сумма которых и приводит к смерти; другими словами — религия есть дело спасения от смерти» (там же, с. X-XI).

Заметка «Небольшой эпизод в истории Москвы 1892 г. или колоссальный проект» печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 7, ед. хр. 116 (копия рукой Н. П. Петерсона — к. 3, ед. хр. 4, лл. 19—20). Ранее опубликована: Сочинения 1982, с. 631-633. Заметка написана в 1900—1902 гг. (см. примеч. 41). Она интересна как фактическими данными (о деятелях русской культуры, знакомых с учением «общего дела» или причастных к попыткам его распространения), так и обнажением внутренней диалогической соотнесенности, которая существовала для Федорова между его учением и творческой деятельностью Л. Н. Толстого.

38 Об этом проекте Н. Ф. Федорова см. преамбулу к «Отечествоведению» (Т. III наст. изд., с. 577-578).

39 Статью С. С. Слуцкого «К 500-летнему юбилею Преподобного Сергия. Храм Св. Троицы при Румянцевском Музее» см. в приложении к Т. III наст. изд., с. 557-559; письмо С. С. Слуцкого Н. Ф. Федорову, в котором он приводил фрагмент, опущенный редакцией «Московских ведомостей» при публикации статьи, не сохранилось (текст фрагмента был воспроизведен Федоровым в статье «О значении обыденных церквей» — Т. III наст. изд., с. 31). Ответ Н. Ф. Федорова на письмо С. С. Слуцкого см. в Т. IV наст. изд., с. 252-253.

40 О взаимоотношениях Н. Ф. Федорова с А. А. Фетом см. примеч. 14 к разделу «Приложения» «Письма Н. Ф. Федорову разных лиц».

41 Об этой статье Антония (Храповицкого) и отношении к ней Н. Ф. Федорова см. примеч. 23 к I части «Записки» — Т. I наст. изд., с. 469-470. См. также в Т. IV письмо Н. Ф. Федорова к Антонию Храповицкому от 30 марта 1893, письма к Н. П. Петерсону (октябрь 1892, март 1893) и примечания к ним. Ректор трех Академий — в 1890 г. о. Антоний был назначен ректором сначала Петербургской духовной семинарии, а затем Московской духовной Академии; в 1895 г. переведен ректором в Казанскую духовную академию. Ныне епископ Уфимский — Уфимскую кафедру о. Антоний, рукоположенный в епископа в 1897 г., занимал в 1900—1902 гг. (данное указание позволяет очертить хронологические рамки печатаемой заметки).

42 Работа над повестью «Детство» была начата Л. Н. Толстым в марте 1851 г. Первая редакция повести была окончена в августе того же года, осень и начало зимы прошли в работе над второй редакцией. Третья и четвертая (окончательная редакция) повести были написаны в первой половине 1852 г. Впервые повесть была напечатана в журнале «Современник», 1952 №9.

43 Здесь, как и в заметке «Как назвать год, когда среди лета пели Пасху, исполняя пророчество Серафима» (см.: Т. IV наст. изд., с. 165-168), Н. Ф. Федоров точно указывает момент зарождения своей Идеи — об обстоятельствах, явившихся толчком к ее кристаллизации, см. вступительную статью к наст. изд. — Т. I, с. 8. Подробнее см.: С. Г. Семенова. Николай Федоров. Творчество жизни. М, 1990, с. 28-31.

44 Это определение веры ап. Павла: «Вера же есть осуществление чаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1), — Н. Ф. Федоров очень ценил и неоднократно повторял в своих статьях и заметках.

45 Первая из приведенных Федоровым в этом абзаце цитат взята из пятнадцатой главы повести «Детство» (Толстой. 1, 45). Вторая цитата, по всей видимости, является пересказом главы XIX повести «Отрочество», где речь идет о стараниях Николеньки Иртеньева разрешить при помощи ума — «детского слабого ума» — основные вопросы человеческого существования: «Жалкая, ничтожная пружина моральной деятельности — ум человека!

Слабый ум мой не мог проникнуть непроницаемого, а в непосильном труде терял одно за другим убеждения, которые для счастья моей жизни я никогда бы не должен был сметь затрагивать.

Из всего этого тяжелого морального труда я не вынес ничего, кроме изворотливости ума, ослабившего во мне силу воли, и привычки к постоянному моральному анализу, уничтожившей свежесть чувства и ясность рассудка» (Толстой. 2, 57-58).

46 Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 7, ед. хр. 68 (копия рукой Н. П. Петерсона — к. 3, ед. хр. 4, л. 370). Заметка является откликом на X главу работы Л. Н. Толстого «В чем моя вера». Большая часть этой главы впервые была напечатана в журнале «Русское богатство» (1886, № 1, с. 133-149) под заголовком «В чем счастие?» и в таком виде перепечатывалась в собраниях сочинений Л. Н. Толстого, издававшихся С. А. Толстой, являясь единственным пропущенным цензурой отрывком сочинения «В чем моя вера» (см. ее также в отд. сб.: «В чем счастие?» М., 1901, куда она вошла вместе с другими статьями Толстого и повестью «Смерть Ивана Ильича»).

Центральное место статьи «В чем счастие?» занимала критика ценностных установок современной цивилизации, полагающей достоинство и счастье человека в успешной погоне за мишурными ценностями жизни: «Всякий бьется из всех сил, чтобы приобресть то, что не нужно для него, но требуется от него учением мира и отсутствие чего составляет его несчастие. И как только он приобретет то, что требуется, от него потребуется еще другое и еще другое, и так без конца идет эта Сизифова работа, губящая жизни людей. [...] Нынче приобрел поддевку и калоши, завтра — часы с цепочкой, послезавтра — квартиру с диваном и лампой, после — ковры в гостиную и бархатные одежды, после — дом, рысаков, картины в золотых рамах, после — заболел от непосильного труда и умер. Другой продолжает ту же работу и также отдает жизнь тому же Молоху, также умирает и также сам не знает, зачем он делает все это» (Толстой. 23, 123). Искусственной жизни горожан, забывших об истинном учении Христа, Толстой противопоставлял жизнь естественную, обусловленную действительными нуждами, образ которой виделся ему в сельском, крестьянском быте. При этом писатель-моралист выделял пять «главных условий земного счастья»: «жизнь такая, при которой не нарушена связь человека с природой, т. е. жизнь под открытым небом, при свете солнца, при свежем воздухе, общение с землей, растениями, животными»; «любимый и свободный труд», включающий в себя и физическую работу, полезную для здоровья; семья, ценность которой, по мнению Толстого, вовсе не сознается в нынешнем извращенном обществе; «свободное, любовное общение со всеми разнообразными людьми мира» вне всяких социальных, сословных перегородок и, наконец, «здоровье и безболезненная смерть» (там же, с. 418-421).

Федоров, коротко перечисляя выделенные Толстым условия и сопровождая их полемическими репликами, выпускает четвертое условие (будучи с ним согласным), а на его место ставит пятое условие.

Мнение Н. Ф. Федорова о статье «В чем счастие?», близкое высказанному в данной заметке, записал И. М. Ивакин (см.: Т. IV наст. изд., с. 523).

47 Свое рассуждение об условиях счастья Толстой заканчивал следующим выводом: «Учение Христа о том, что жизнь нельзя обеспечить, а надо всегда всякую минуту быть готовым умереть, несомненно лучше, чем учение мира о том, что надо обеспечить свою жизнь, — лучше тем, что неизбежность смерти и необеспеченность жизни остаются теми же при учении мира и при учении Христа, но сама жизнь, по учению Христа, не поглощается уже вся без остатка праздным занятием мнимого обеспечения своей жизни, а становится свободной и может быть отдана единой свойственной ей цели — благу себе и людям». И хотя «болеть, страдать, умирать» человек, следующий Христовым заповедям, «будет так же, как и все [...], жить он будет несомненно счастливее» (Толстой. 23,426-427).

48 Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 9, ед. хр. 21 (копия рукой Н. П. Петерсона — к. 3, ед. хр. 4, л. 114). Заметка является откликом на статью философа-публициста и литературного критика Николая Константиновича Михайловского (1842—1904) «О Крейцеровой сонате», вошедшую в серию его «Писем о разных разностях» (печатались в газете «Русские ведомости» в 1890—1891 гг., а затем вошли в сборник «Литература и жизнь» (СПб., 1892)). Н. К. Михайловский увидел в главном герое толстовской повести Позднышеве «тонкое и глубокое изображение одного из типов развратной души». И с этой точки зрения позднышевское отрицание плотской любви, для критика, — не плод нравственного переворота, а всего лишь оборотная сторона слабости духа, бессилия перед соблазнами, следствие развращенного взгляда на вещи. Развратной душе, указывал Михайловский, всюду мерещится разврат, отсюда и нелепое убеждение Позднышева в опасности «играть "Крейцерову сонату" в салонах при декольтированных дамах», и его мысль о противоестественности плотской любви, хотя сам герой знал «только голую, обнаженную, животную любовь». Критикуя декларации Позднышева, которые, по мысли Михайловского, лишь отчасти отражают мнения самого Толстого, публицист выступал за очеловечение любви, за полноту истинного чувства, в котором нераздельны близость телесная и духовная (Н. К. Михайловский. Сочинения. СПб., 1897, с. 761-771).

В своей оценке «Крейцеровой сонаты» Н. Ф. Федоров стоял на иных позициях. Для него в половом соединении и размножении — один из корней глубочайшей дисгармонии природного порядка вещей, дисгармонии, ощущаемой из всех живых существ лишь человеком. Хотя рождение и связано с самым пиком жизненных сил особи, с моментом полового сладострастия, но неизбежной обратной стороной рождения является истощение сил родителей, медленное вытеснение их из жизни. Радости чувственной любви — лишь приманка, отвлечение от истинной цели человеческого существования. И с этой точки зрения выступление Толстого против той системы ценностей, в которой превознесена и романтизирована чувственная любовь, возведена «в высшую поэтическую цель стремлений людей» и обращает себе на службу их лучшие силы, не могло не быть близко мыслителю. Добавим, нравственная позиция Толстого в отношении проблемы любви отчасти и формировалась под воздействием взглядов Федорова, его критики современного общества как общества несовершеннолетних, «блудных сынов», «вечных женихов и невест», ублажению которых служит весь торгово-промышленный уклад жизни, ориентированный на потребление, наслаждение, комфорт. Однако если Толстой в своей повести и в «Послесловии» к ней остановился на проповеди воздержания и брато-сестринских отношений между супругами, то Федоров, считавший «отрицательное целомудрие», сохранение аскетической девственности далеко не достаточным (это борьба лишь оборонительная, которая при своей абсолютизации приведет лишь к самоубийству человеческого рода), выступил с идеей «положительного целомудрия», обращения родотворной энергии в созидательные, воскресительные мощности. Ведь в человеке против необузданной, разлитой по всей природе стихии полового сладострастия и размножения встает отсутствующее в животном мире чувство любви к родителям, заботы о них, стремление поддерживать их слабеющие силы. В этом сыновнем чувстве человек как бы идет против природы, не только поддерживая жизнь в осужденном ею на смерть, но и рождая в религиозных культах мысль о возвращении утраченного, о воскрешении. Именно в свете сыновнего долга получает истинное значение идея любви и брака — как союза «сынов и дочерей человеческих», воскресителей. И речь уже идет не об угашении эротического потенциала личности, а о том, чтобы силы и энергии, реализующиеся в слепом биологическом рождении, направить на сознательное творческое воссоздание родителей и предков, для чего необходима полнота знания своего организма, с одной стороны, и обладания внешним миром, с другой. Федоровская идея трансформации родотворной энергии в преобразующую и воскресительную, в светлую энергию творчества бессмертной, духоносной жизни оказалась близка В. С. Соловьеву, который в статьях «Смысл любви», «Жизненная драма Платона» выдвигал в качестве конечной задачи любви «восстановление [...] целости человеческой личности, создание абсолютной индивидуальности», «торжество над смертью», «превращение смертного в бессмертное», достижение «совершенного всеединства» (