Построена, как ризома: лабиринт, где пересекаются, сосуществуют, борются, примиряются и расходятся противоречивые философские, религиозные и мистические учения
| Вид материала | Книга |
| Часть 3 - "Причастие" 3 глава - (2004 г. С.-Петербург) Выбор. 4 глава И взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Мое, которое за вас предается |
- Искусство, наука, религиозные, философские и этические учения разных народов все это, 387.32kb.
- Учения Платона и Аристотеля учения, где взгляд на мир как на целое. Философы стремились, 121.01kb.
- К. Итокава Япония, 471.09kb.
- Сердце Пармы «Сердце Пармы», 4793.83kb.
- Петрозаводский государственный университет, 395.28kb.
- Вопросы по курсу философии, 19.15kb.
- Vi международная научная конференция, 29.14kb.
- Цена: 3380 руб / чел, 96.89kb.
- Конспекты лекций по курсу: «Восток Запад: история сотрудничества, конфликтов, тенденции, 1071.73kb.
- Разъясняет закон, 75.69kb.
Часть 3 - "Причастие"
1 глава - (2004 г. С.-Петербург) Прошло 4 месяца...
2 глава - (2004 г. С.-Петербург) День рождения Гриши. Рассуждения об общечеловеческой программе "Не живи". Костя вспоминает смысл.
3 глава - (2004 г. С.-Петербург) Выбор.
4 глава - (2004 г. С.-Петербург) Соня, Натэлла, достоинство.
5 глава (Эпилог) - (2004 г. С.-Петербург) Размышления об апокалипсисе. Видения Кости. Озарение. Причастие. Оправдательный приговор человечеству.
Владислав Лебедько
Причастие
Пролог.
И взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в мое воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть новый Завет в Моей Крови, которая за вас проливается.
Лука (22.19-20.)
Костя Лисовский оказался одним из первых, кто увидел только что законченное полотно Николая Ю., где изображена была Тайная Вечеря. Небольшая квартира на Петроградской стороне. Комната, которую художник использовал как мастерскую, заполнена светом весеннего дня. Мастер вышел, оставив Костю наедине с картиной. Тот присел на диванчик метрах в двух от полотна... Прошло, наверное, около получаса, когда он вдруг вздрогнул и довольно громким голосом, в котором чувствовались нотки тревоги, позвал:
- Николай Владимирович, где вы?
Со стороны кухни послышались шаги. Войдя в комнату, художник присел рядом с Костей. Он видел, что его гость взволнован, но ничего не говорил. Ждал, вертел пальцами сигарету. Костя, как будто не заметив его, продолжал смотреть на картину, точнее куда-то дальше – из ниоткуда в никуда, ибо глаза его были расфокусированы. Потом вдруг снова вздрогнул:
- Николай Владимирович, я был там... Там, внутри... Там все не так, как у Эль Греко, Леонардо или вот хотя бы у Николая Ге, - Костя встал с диванчика и в волнении заходил по комнате, - Здесь ты с неизбежностью попадаешь в пространство этого события. А в нем нет скорби, нет отчаяния, нет судорожности какой-то, той что видна у апостолов Эль Греко или Ге. Там только один вопрос звучит... нет, даже не звучит, а стучит в виски, стучит изо всей силы... Страшный вопрос... Я не могу его назвать словами, но это непременно страшный вопрос. И он меня лично касается, вопрос этот. Мне как-то не по себе стало...
Костя остановился и посмотрел на художника. Тот едва заметно улыбнулся, закурил.
- Вы очень точно все почувствовали, Костя. И я скажу вам, что это за вопрос. Чуть позже скажу. А сейчас пойдемте на кухню, я кофе сварил.
Волнение постепенно улеглось. Пока пили в молчании кофе, перед внутренним взором Кости стояла картина: стол, на котором стоит уже почти пустая чаша и блюдо с оставшимся еще куском хлеба; широкие скамьи, покрытые белой тканью; прямо перед тобой - Иисус и некто – видимо Иоанн - припавший к груди Учителя; справа и слева от него на скамьях, составленных буквой «П», возлежат апостолы – их лица и позы напряжены, как будто тот страшный вопрос, что почудился Косте, пронзает и вводит в оцепенение каждого из них; апостолов одиннадцать – кого-то нехватает, но на правой (для зрителя) скамье – вопреки канону – Мария Магдалина; с той стороны стола, которая обращена к зрителю, никого нет, - это место для тебя; и очень много света, - как вспышка...
- Николай Владимирович, а почему все апостолы у вас молодые? Ведь традиционно все, кто писал картины по Евангельским сюжетам, изображали многих апостолов, как седобородых старцев...
- Седобородые апостолы - дань церковной традиции. Нигде в Евангелиях нет упоминания о их возрасте. И я лично чувствую, что самому старшему из них едва ли больше сорока лет.
- А кого из них нет за столом? Иуда уже ушел?
- Нет, Иуда сидит возле Иисуса, по левую руку. Кто-то, видимо, просто вышел и на его место попадает зритель, как только что попали вы.
- Значит картина действительно затягивает тебя внутрь?
Художник опять улыбнулся. И промолчал.
- А почему здесь присутствует Мария Магдалина?
- Просто потому, что я чувствую, что она там была. В Евангелиях нет никакой информации ни за ни против этого. Разве что, в некоторых апокрифах... А что касается живописи, то я видел только одну миниатюру с изображением Тайной Вечери, где тоже присутствует Мария Магдалина. Это работа семнадцатого века одного голландского розенкрейцера, не оставившего своего имени.
- И еще, Николай Владимирович, почему так много света в вашей картине?
- Ваш вопрос, Костя, вполне логичен. Из известных мне работ, только в пятнадцатом веке итальянский художник Доменико Гирландайо изображает это событие на фоне светлого пейзажа. Но здесь свет другой... Вы ведь видели, что никакого окружающего пейзажа нет, только свет. Это вспышка сознания. И это уже непосредственно относится к тому, как вы выразились, страшному вопросу, который звучит в душе каждого, кто сидит возле Иисуса...
- Что же это за вопрос? – Костя снова почувствовал волнение.
- Потерпите еще несколько минут. Обратите внимание еще вот на что: если у Ге или у того же Эль Греко Иисус изображен печальным, скорбящим, как бы переживающим горечь разочарования, то здесь он совершенно спокоен.
- Я бы даже сказал, что в нем чувствуется некая торжественность.
- Да, пожалуй. Страдает он уже после Вечери, в Гефсиманском саду. При этом присутствуют только три свидетеля этих его страданий, да и те все время спят...
Художник говорил медленно, спокойно. Костя же в волнении и нетерпении теребил край скатерти. Николай Владимирович улыбнулся еще раз:
- Я вижу, вы уже истомились. Пойдемте в мастерскую.
Они опять сидели напротив картины.
- Чаша выпита и хлеб съеден. И как раз перед тем моментом, который здесь изображен, Иисус произносит слова: «Один из вас предаст Меня». И дрогнуло сердце каждого, кто был там, ибо каждый из них почувствовал, что это может быть он! Понимаете, Костя, - каждый! И каждый, кто как вы сегодня, пережил себя там, знает, точно знает, что и он может... Неважно, что прошло две тысячи лет, ничего не поменялось – каждый из нас сейчас может... И вопрос, который пронзает душу, таков: «Не я ли, Господи?» Страшный вопрос, вы абсолютно правы, Костя! Я так именно и назвал эту картину: «Не я ли, Господи?»
- Не я ли, Господи? – Костя нервно засмеялся, - Идет к развязке дело.
- О чем вы?
- Нет, это я так, о своем... Кажется, я начинаю кое что понимать... Пойду я, Николай Владимирович, спасибо вам...
Он шел к метро, иногда рассеянно натыкаясь на прохожих, не замечая этого, бормоча про себя этот вопрос, который оказался неожиданным ответом. Ответом на то, что происходило с ним, Костей весь этот год, а может быть и ответом на что-то большее...