Geum.ru

   Дор-Баглир ап Аменго. Звучное имя но что в нем толку для изгнанника? Тем более для ссыльного в совершенно чужой мир. Мир, из которого невозможно вернуться

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   36

   - А освещение? - Шувалов аж с места встал, хоть было и не принято, - Идея хороша, но для возможности такой мобилизации нам нужны газовые заводы. При лучине много не наработаешь. Господа военные! Дайте мне пять лет на подготовку, и воюйте хоть с преисподней!

   Торжественно взмахнул рукой и сел на место.

   - Остров надо отобрать, - твердо сказал Иоанн, - того требует честь России.

   - И стратегические соображения, - напомнил Румянцев, - это одна из важнейших наших оборонительных позиций.

   Которую за семь лет так и не успели сделать неприступной. Все находились другие дела.

   - Но без войны, - констатировал Петр, - что невозможно. А значит, это хлеб князя Тембенчинского. Ему и поручим. От вас же, господа, требуется полное ему содействие. Даже если потребует под стол залезть и кукарекать...

   - Не потребует, - повеселев, заявил Чернышев, - у него имеется вкус. Причем отличный от вашего вкуса, государь!

   Готическая атмосфера кабинета из давящей вмиг стала воздушной, мерцающие лучи света стали перерисовывать на столе картинки витражей.

   - Михаил мне что-то такое рассказывал, - сообщил, нарочито тяжело роняя слова Румянцев, - А, о роли флейты в восточном военном искусстве. Два раза при помощи флейты был достигнут решительный успех в совершенно безнадежном положении. В обоих случаях командиру приходилось на этом инструменте играть. Так что я бы и от кукареканья не зарекался...

   Похохатывая, совет стал торопливо разбегаться по своим присутствиям. Остались только двое императоров. Петр, как всегда, распахнул окно и принялся набивать трубку. Несмотря на голую брусчатку под окнами, простирающуюся до самого Кольца Генерального Штаба, откуда-то пробивался запах цветущих лип. А возле колонн Зимнего немного вразвалку бегала знакомая суматошная фигурка князя Тембенчинского. Ждал жену. Дождался, налетел, ухватил на руки, сунул в карету...

   - У нас на носу война? - хмыкнул Иоанн, - Это глава Аналитического Отдела? И специалист по невозможному? Царская затычка?

   - Зная эту парочку, могу предположить, что едут они в Дом-на-Фонтанке. Да и нет у них пока другого дома... Не удосужились. Отчего ты их не переносишь?

   - С чего ты это взял? Хм, я намылил пару раз Виа шею. На Михаила поорал. Так и что? Дело начальственное, да и полезное, чтобы себя не забывали. А так... просто завидую, наверное.

   - Так женись. И пусть завидуют тебе, - Петр выпустил затейливое колечко.

   - И мне повезет, как тебе в первый раз.

   - Зато второй вышел удачный. Ну?

   Иоанн поскучнел.

   - Кризис закончится, тогда.

   Петр задумчиво разглядывал булыжники, заготовленный для столпа государева ока постамент.

   - А как это все вообще будет выглядеть через несколько лет? - тихо спросил он, - А? По этой вот площади будут сновать наши доверенные люди: вульпы, калкасы, рархи, ринийцы, весь этот паноптикум! И над всем этим - огромный глаз синего пламени. Ты представляешь?

   - Нет, - твердо ответил Иоанн, - не представляю. А вот окрестить их постараюсь...

  

  

   - Лето же! Отчего и почему такой возмутительный холод!

   Сен-Жермен улыбнулся. Ледяной ветер, как всегда, облетал его стороной. Зато соседям доставалось в полной мере. И все равно - жалобы именно датского посла на холод ингерманландского лета казались ему вещью, достойной улыбки. К чему было бравировать закаленностью скандинавской натуры и являться в одном лишь раззолоченном официальном камзоле? Все прочие закутались в плащи и надвинули на глаза треуголки. Да, это закрывало обзор. Но смотреть-то, в сущности, было не на что. Буро-зеленая неухоженная трава. Грязноватого цвета песок. Невысокая тягучая рябь на водах мышиного цвета озера. Строения посеревшего дерева - то ли бараки, то ли сараи. Одно из них, самое большое, плавало близ берега, поддерживаемое понтонами.

   Русские обступили послов, на вопросы только пожимали плечами. Сен-Жермен, как старый знакомый, поймал было князя Тембенчинского, и попытался выяснить, что же именно происходит. И какое отношение все это стояние на берегу Ладожского озера имеет к обещанной ему аудиенции.

   - Будет нечто вроде парада, - разъяснил ему тот, - будут и оба императора.

   Сен-Жермен видел в нем некоторую неуверенность. Видимо, то, что русские прятали до поры в своих неказистых сооружениях было или не слишком эффектно, или не слишком исправно. Скорее второе.

   - Кажется, нас будут пугать, - предположил британский посол со старательно скрываемым презрением, - хотелось бы только знать - чем? Все лучшее русские собрали в крепости на Лесе, а она пала, расколовшись подобно гнилому ореху!

   Вольно ему было называть форт - крепостью, а тридцатичасовой штурм - легкой победой. Впрочем, историю всегда пишут победители. А Англия последние сто лет исключительно побеждала. Отсюда и надменная зашоренность. Которую не поколебала действительно случайная неудача при Копенгагене.

   Поскольку явились оба царя, князя-кесаря не было. Цари же явились со всем двором. Откуда-то из воздуха появились столы, уставленные всевозможной снедью, оркестр, грянувший нечто помпезное, морской шляхетский корпус примаршировал в полном составе, застыл - ротными квадратами с замершими в промежутках преподавателями - командирами. Ветер, мерзавец, стал только сильнее.

   И вот князь Тембенчинский метнулся к царям, отрапортовал, выслушал августейшие пожелания, отвесил второпях преувеличенный энтузиазмом поклон и отмахнул в сторону плавучего барака.

   - Да его просто колотит, - заметил датский посол.

   А на Лондонской конференции он казался таким спокойным. И на фронтах под пулями не дергался. Что же проняло так его стальные нервы?

   Одна из стен рухнула в воду - и на свет показался громадный аэростат. Подобно морскому кораблю, бочком выбрался из эллинга на свободу. Длинный ребристый корпус нетерпеливо теребил привязные канаты. Именно корпус! Не было привычной мягкой оболочки. Ткань была жестко натянута на шестнадцатиреберный каркас. Канаты были отпущены, и аэростат, превосходящий размером любой линкор, с достоинством, приличествующим его габаритам, поднялся над озером. Более удаленная его часть окуталась вдруг черным дымом. Но, вместо того, чтобы сгореть, аэростат неторопливо двинулся вдоль берега.

   - Ну и что? - спросил датчанин, - Летающая колбаса. Самокоптящаяся...

   Английский посол не зря представлял морскую нацию - он уже заметил, что русский аппарат летит против ветра, и теперь смотрел во все глаза, пытаясь запомнить все различимые на таком расстоянии детали конструкции. Это, разумеется, работа военного атташе, но вдруг тот чего упустит?

   Над озером вспыхнули огни, и дирижабль начал облетать их один за другим, заодно показывая возможность висеть на месте, лететь при боковом ветре, по ветру, под любым углом, разворачиваясь, спускаясь и приподнимаясь.

   Раз - и нос его резко опустился к самой воде, зрители ахнули, ожидая катастрофы, но нос тут же поднялся кверху и ту же эволюцию проделала корма.

   - Это достигается через манипуляции с балластом, - объяснял Тембенчинский всем желающим, - балласт можно перемещать по продольной оси воздушного судна. А воздух он гребет вон теми винтами, что позади дымящей гондолы... Внимание! Мерная миля!

   Отчаянно чадящий дирижабль - вырывающиеся из протянутых назад труб дым стал гуще и чернее, но искр не было, поскольку использовались свежеизобретенные гасители, рванулся через облако пиротехнического зеленого дыма, обозначавшего начало мерной мили. Английский посол нажал кнопку собственного хронометра. И снова щелкнул ею, когда миля закончилась и нос корабли окутали красные дымы.

   - Двадцать один узел, - и при этом ведь еще старательно округлял вниз.

   - А можно и так, - заметил Тембенчинский.

   Дирижабль снова заходил на мерную милю. Только на этот раз - опустившись к самой воде, едва не чертя по ней моторной гондолой. В воду упал длинный вал с маленьким, таким отличным от воздушных, винтом.

   Скорость резко возросла. Дирижабль мчался, как ошпаренный, и потому выскочивший из воды, кит. Уже перед самым концом мили он чуточку зарылся носом в волны, но сразу же выправился, хотя скорость и потерял.

   - Тридцать четыре узла, - убито подтвердил англичанин сообщения русских.

   Дирижабль между тем резко снизил ход, подполз к ангару и сбросил причальные концы. Когда за ним, наконец, закрылась стена эллинга, Баглир подошел к английскому и датскому послам.

   - Господа, - заявил он им, - вас желают видеть государи. Я ожидаю вручения нот с требованием передачи острова Лесе под законный российский суверенитет...

   Потому поспешившие к царям дипломаты не видели, как к Тембенчинскому, только собравшемуся потолковать с графом Сен-Жерменом, подскочил моложавый человек в морской форме и начал на него грозно орать. При этом фельдмаршал и светлейший князь только разводил руками, потом нашептал что-то человеку на ухо, и тот ушел, по-прежнему недовольный, но спокойный.

   - Кто это был? - поинтересовался Сен-Жермен.

   - Неужто не догадываетесь? А где ваше всеведение?

   - Оно мне страшно надоело! Всегда загадки... Голова потом болит. Ну, ладно. Кулибин?

   - Нет. Он все еще совершенствует параболический прожектор. И остается штатским человеком...

   - А вы теперь все в мундирах. Тогда кто там остался? Голенищев-Кутузов? То-то он и кадетов привел посмотреть.

   - Именно.

   - А отчего он кричал, если не секрет?

   - Вам скажу. Все равно ведь разнюхаете. Во время второго прохода мерной мили воздушный корвет "Опытный" серьезно повредил набор в носу, и сжег одну передачу. Многие фермы каркаса прогнуты - те, что металлические, - или сломаны - те, что деревянные. Рамы с пропеллерами сдвинулись во время прохождения мерной мили, оси винтов сместились, и скорость упала вдвое. Вот Иван Логинович и пришел мне попенять, что я сырой и не вполне готовый корабль перед всем миром показать решил. Сам он нагрузки наращивал методично и осторожно. Так же постепенно совершенствовал конструкцию. Ни одной аварии за полгода. А тут... Я его утешил, обещал, что помогу выговорить средства на постройку еще двух воздушных судов - меньшего и большего. Это, конечно, в мирное время. В случае войны нам придется строить копии "Опытного", улучшая их по мере возможности... Это я вас так пугаю. И вообще, граф - неужели вам хочется жить в скучном, предсказуемом мире? Европа останется Европой, даже и с дирижаблями.

   - Это будет гонка, - вздохнул Сен-Жермен, - безумная гонка. И, в конце концов - все равно война.

   - Но не сейчас.

   - Не сейчас. Когда вас догонят.

   Баглир фыркнул.

   - Гонка будет увлекательной, - сказал он, - а вот война - подлой и ужасной. Но если у нас будет время, мы что-нибудь придумаем. Иначе, зачем нам с вами головы, граф, а?

   Сен-Жермен его веселья не разделил.

   - Дело не только в головах, - заметил он, - одних мозгов, глаз да языков нам, увы, будет мало. Вы ведь ведете дело к усложнению мира. Пока так получается, что Европой, а следовательно, и остальным миром, может управлять дюжина человек, у половины из которых на головах короны. Это близко к пределу, за которым управление становится невозможным. Один раз это уже случилось полтораста лет назад, и, чтобы вернуть управляемость, пришлось пожертвовать религией. Эдикты о веротерпимости убили огонь веры. Сейчас на ее месте вызревает что-то настолько гадкое, что изобретающих это господ энциклопедистов, видимо, после смерти погнушаются взять даже в ад... Если же одновременно произойдет потеря управления - мы получим повторение тридцатилетней войны. Читывали?

   Баглир снова фыркнул.

   - А вы плохой ученый, граф, - заметил он вдруг, - гениальный и в то же время плохой. Собственно, как все нынешние алхимики.

   Сен-Жермен не выдал возмущения, смолчал, ожидая пояснений. Разве ноздри чуточку уширились.

   - Вы кое-что умеете. Получше меня. О да, вы выбрали не погоню за золотом... Но - вы художник, и этим все сказано. Художник вы гениальный! Но именно поэтому вы проигрывали Миниху. Петру. Фридриху. Питту. Мне. Дилетантам, в отличие от вас, осознающим главное. Основа искусства - расчет. Вы же читали Бэкона! Но предпочитаете оперировать ощущениями! Так как вы можете рассуждать об усложнении системы и о управлении, не привлекая высшей математики? Или, хотя бы, корректных аналогий. Вы превращаетесь на глазах в тончайшего ремесленника от политики, а ремесленники всегда норовят решить задачу на низшем уровне, потом и кровью. И за иное берутся разве от безысходности. Больно смотреть, право. Так вот, пока у тенденций есть ненулевые производные, нужно влиять на них. Как бы высоко не пришлось забраться! Это кропотливая и тонкая работа, но может быть выполнена тем меньшими силами, чем выше уровень работы. А вы... По-вашему, королевские министры и фаворитки, серые кардиналы - это последняя степень абстракции? Не потому ли вы боитесь энциклопедистов, что они заняли другой уровень, и получили над вами преимещество, какое имеют чайки над людьми? И вашими методами тут ничего не добиться. Если хотите физическую аллегорию, их рычаг длиннее.

   - Но пока они поворачивают рычаг, можно нанести короткий и быстрый удар в зубы.

   Баглир захохотал.

   - Можно. И это тем проще и эффективнее, чем длиннее рычаг супостата... Но право, это не ваш стиль!

   - Мне уже не до стиля, - сухо заявил Сен-Жермен, - если будут нужны костры инквизиции, значит, будут костры. Если будет нужна война, значит, будет война. Чем раньше, тем меньше убитых и сожженных... Скажите, Тембенчинский, раз вы тянете время, на что-то вы надеетесь?

   Баглир пожал плечами.

   - На чудо, разумеется. Только вот я не надеюсь. Я в нем уверен.

   И откланялся.

  

  

   - "Опытный" взорвался, эччеленца иллюстра!

   - Учту. Пока - стандартная процедура.

   Разумеется. Сама же и подожгла. Еле успела. Не к чему отвлекаться от рапорта таможенной службы. К тому же такие эпизоды создают легенды о булатных нервах Черной Княгини. И никто потом не замечает, как она закусывает губы и терзает когтями собственные ладони во время настоящих кризисов.

   Такова уж была печальная судьба "Опытного". Сен-Жермен хоть и витийствовал благожелательно, но приготовил к первому публичному рейсу воздушного корабля между Петербургом и Москвой такую череду неприятностей, что предотвратить катастрофу было просто невозможно. Самым же для Виа неприятным вариантом была гибель все еще очень ненадежного аппарата от естественных причин. Или причин, неотличимых от естественных. Для нее - да и для публики - это было бы одно и то же. Класс же работы графа безусловно подразумевал именно исход, при котором следственная комиссия придет к выводу, что дирижабль погиб сам по себе. Из-за собственной порочной конструкции, на ровном месте. В лучшем случае - от небольшой небрежности. Например, раскуренной в гондоле под наполненной этим взрывчатым водородом оболочкой трубки. Это могло создать предубеждение и отсрочить наступление эры воздухоплавания, а то и вовсе ее предотвратить.

   Виа же подсунула в носовой отсек бомбу. Настоящую адскую машину, такую, чтобы обломки сохранились обязательно. Чтобы у комиссии не осталось сомнений - диверсия! А от бомбы и обычный корабль затонуть может. И потеря дирижабля будет воспринята как пощечина, нанесенная Империи злокозненными супостатами. И все будущие потери - от любых причин - станут не доказательством несостоятельности судов легче воздуха, но объяснятся кознями врагов. Которые необходимо преодолеть.

   - Рейс перенесен на три дня.

   - А что, "Секундус" уже готов?

   - Никак нет, эччеленца. Просто повреждения оказались невелики. Враги просчитались! Диверсия - совершенно точно установленная диверсия - не преодолела систем безопасности...

   Бомба сработала, когда "Опытный" собирался принять пассажиров. Носовая часть его вдруг раскрылась, точно выплеснулся из бутона созревший огненный цветок. Этим и завершилось - огненный шар пылающего газа вырвался вверх, неловкие язычки пламени, начавшие было лизать завесу второго газового отсека, быстро угасли. Дирижабль просел, немного клюнул носом, потом выровнялся, когда балансировщик перегнал половину балласта в хвост.

   Противопожарные завесы оказались эффективны. Идея заполнить пространство между водородными баллонетами азотом принадлежала Голенищеву-Кутузову. Несмотря на ожидавшее "Опытный" коммерческое будущее, строил он изначально боевой корабль. А то, что в бою могут летать не то что пули, а брандскугели или разрывные снаряды с дистанционной трубкой, директор Морского корпуса прочувствовал на себе, еще командуя линейным фрегатом при Тенедосе.

   Поэтому, глядя, как поврежденный, но управляющийся корабль понуро вползает в эллинг, Иван Логвинович испытывал чувства истинного триумфатора. Система выдержала. А "Опытный" - он на то и первенец, чтобы с ним случались штуки. Все его неудачи подготовят успех следующих за ним. Уже "Секундус" на четверть крупнее, вдвое мощнее и во много раз крепче. А как только достроят новый стапель, появятся настоящие боевые суда...

   И через три дня Виа позволила "Опытному" пройти через все опасности дальнего перелета. Раз он такой прочный и живучий. И даже не интересовалась полетом - больше, чем положено особе с ее обязанностями. Далось ей это тяжело, и не только из-за вложенных в дирижабль денег. В конце концов, дворец для нее был куда менее важен, чем небо...

   - Случай с русским кораблем ничего не доказывает, кроме того, что машины этого рода достаточно живучи. А это значит, что наш флот - как все флоты - можно разбирать на дрова. Скорость морского линейного корабля по ветру редко превышает девять узлов. У него сотня пушек, восемь сотен матросов. А если его догонит воздушная фитюлька в двадцать тонн, ему конец. Две тонны греческого огня сверху вниз - это более чем серьезно. Посол в Петербурге описывает свои впечатления очень ярко. Хотя обычно не может связать в отчете и трех слов. Британия в настоящий момент беззащитна, достопочтенные господа! Тот же "Опытный" может спокойно прилететь в Лондон. И никто его не остановит. И вывалить, скажем, на Парламент, все те же две тонны греческого огня. Или - дерьма. Или, если русским хватит благородства, просто воды - чтобы остудить ваши, достопочтенная оппозиция, головы. А ведь мишенью, Боже сохрани, может стать и Букингемский дворец! Остров Лесе русским придется отдать - как приз победителя в технической регате.

   - И что, господин премьер-министр, мы совсем ничего не можем сделать?

   Питт тяжело развернулся, имитируя на челе раздумье. Реплика была заготовленной заранее. А то, что выкрикнута со скамей оппозиции, так это просто значит, что не все виги дураки. Некоторые понимают, что иногда ради блага страны надо, не демократничая, работать вместе. А кое до кого дошло и то, что эта суровая пора наступила именно сейчас.

   - Я этого не сказал. Мы можем построить верфи, и эллинги, и много водородных заводов. Мы можем создать новый флот. Флот, достойный Британии. Флот, который позволит нам править не только морями, но и небом. Мы можем исполнить то, что предписано свыше человеку - встать над гадами морскими, зверями земными и птицами небесными. И я несказанно рад, что выполнить этот завет суждено именно нам. Но каждый день, на который будет отложено принятие пакета законов, в том числе и новых налогов, нужных для создания воздушного флота, задержит создание нашей мощи и позволит нашим соперникам вырваться вперед хотя бы ненадолго. А это грозит не просто войной. Это грозит поражением без всякой войны...

  

  

  

   - А первыми все-таки были мы, - довольно отметил Людовик Шестнадцатый, - просто не стразу разобрались, где бесплодное ученое любопытство, а где истинная государственная польза. Вот вы, маршал, все ругаете русских, а они сделали немало пользы для Франции.

   - Это когда, Ваше Величество?

   Брольи изобразил приличествующую смесь удивления и внимания.

   - Сейчас, маршал. Сию секунду! Брольи, неужели вы не понимаете? Или делаете вид? Все-то вам надо прожевать. Черт с ними, с русскими! У нас есть ШАНС. Все флоты мира, все армии мира уже ничего не значат. Надо создавать новые. Вспомните жалобы Сюффрена на географию! Наш новый флот более не будет разделен на два театра. Потому что сможет пролететь над сушей так же легко, как ... Брольи, а ведь Ла-Манша тоже больше нет!

   - Как это нет? - маршал несколько опешил. То ли король шутит, то ли сошел с ума, как английский Георг.

   - А вот так. Полевая армия и флот теперь одно и то же. Наземные силы, маршал, сведутся к гарнизонам. Все остальное будет летать по воздуху! Ну, и чем теперь поможет Альбиону эта полоска воды? Так что - хватит изображать младшенького друга англичан и готовиться к битвам с азиатскими ордами. Теперь все будут против всех, пока воздушные флоты не выстроятся по ранжиру, подобно прежним морским. Только тогда придет время союзов.

   - Но русские...

   Король погрозил ему пальцем.

   - Я не тиран, но если вы собираетесь со мной спорить - извольте спорить аргументировано. Русские, да хоть китайцы - все сейчас в равном положении. Идет игра с чистого листа.

   - Не совсем, ваше величество. Обычные армии и флоты еще чего-то стоят! И они не исчезли в никуда оттого, что нашему послу показали ОДИН воздушный корабль. Будь их хотя бы десяток - другое дело. А пока наша обычная, или, если угодно вашему величеству, старая армия может растоптать иванов. Раньше, чем они успеют построить флот.