Дор-Баглир ап Аменго. Звучное имя но что в нем толку для изгнанника? Тем более для ссыльного в совершенно чужой мир. Мир, из которого невозможно вернуться
| Вид материала | Документы |
- Чтение как труд и творчество вся литература для ребенка преждевременна, ибо вся говорит, 73.17kb.
- Сегодняшний мир мир динамики и скорости. Чтобы в нем выжить, необходимо постоянно меняться, 178.24kb.
- Сегодняшний мир мир динамики и скорости. Чтобы в нем выжить, необходимо постоянно меняться, 600.13kb.
- Загрязнение биосферы, 1150.22kb.
- Тест заключение список использованной литературы введение, 283.98kb.
- Тертуллиан к мученикам, 89.73kb.
- Маркс: идеи сделать мир мирным и ликвидировать классовую борьбу как абсолютно абстрактную, 79.97kb.
- Гарри поттер и волшебный камень джоанна роулинг, 2893.33kb.
- Московский Педагогический Государственный Университет реферат, 365.36kb.
- Тем, кто когда-то слушал «Арию» и «Мастера», 4302.23kb.
- Меня же сорок низок голодом морили! Мне еще отъедаться и отъедаться.
- Методу разговора уловила?
- Угу. Два следователя. Ты - хороший и близко. Миних - плохой и далеко. А в конце - домашнее задание.
- Ну и замечательно. Поручик, продолжайте, вызывайте следующих. Виа их обработает. А я пойду туда, откуда принесли всю съеденную моей невестой снедь.
- А я буду за тебя работать?
- Точно. Привыкай. В России жена, выполняющая должностные обязанности мужа - нормальное явление. Так что осваивайся, а я пошел.
В наземной ипостаси Баглир - как и все его сородичи, питался, словно птичка. Хищная птичка. Добрый кусок мяса, отменно прожаренный, до хруста, безо всякой английской сукровицы, его обычно вполне устраивал. Благосклонно он принимал и некоторые виды гарнира, по преимуществу корнеплоды. Свекла, морковь, репа и еще несвычная русскому желудку картошка находили благодарный прием в его желудке. Хлеб - терпел. Грибы - обожал. А потому даже пытался соблюдать пасхальный пост. Выдержал аж три дня! А потом сдался. Решив, что если Всевышний сотворил куньих хищниками, да и ближайшим родственников Баглира среди этих благородных существ отнюдь не был всеядный барсук, то не стоит соблюдать слишком уж строго правила, предписанные приматам. Впрочем, что постного, что скоромного, в нелетные дни он ел совсем немного.
Зато после перелета, даже и небольшого, в Баглире просыпался истинный проглот. Которому требовалось сожрать никак не меньше собственного веса. Маршрут же Ревель - Петербург и все подлеты давешней сумасшедшей ночи настоятельно требовали большего.
Поэтому после его визита Строгановские погреба всего через полчаса стали выглядеть так, будто там хорошо, душевно посидели Фафнир, Змей Горыныч и Лернейская Гидра. Разве что потолки не подкоптились.
Поэтому наверх он пришел довольным, сонным как сытый удав и заметно увеличившимся в объеме. Подпоручик только глазами хлопал: начальник ушел скелетно худым, а вернулся шарообразно толстым. Как только одежка сходилась!
Баглир шлепнулся на обиженно застонавший стул, и велел его не беспокоить. Мол, спать будет вполуха, и как только что интересное - вмешается. Ведь, похоже, Виа вполне освоилась.
А Виа освоилась. И, по мнению Баглира, чрезмерно. Первым ее русским словом было: "Реквизировать". Сто первым - "Введите". Разговор она пока вела не столь изящно, как ее жених, но зато приводила собеседников в некоторую растерянность.
Вот Баглир, даже с отставленным в сторону крылом в окровавленной повязке, особенного впечатления на привыкших к нему за полгода людей не производил. Мало ли, что в перьях. А вот женщина-следователь была внове. Всерьез ее не воспринимали. Многие пытались заговорить с апшеронским подпоручиком - но тот демонстративно молчал. Приходилось общаться с Виа. Начиналось все с легкого разговора, напоминающего салонные упражнения в словесности - а завершалось дрожащими коленями и готовностью на все. Тоненький голосок, которым Виа пользовалась куда более виртуозно, чем пока чужим для нее русским языком, то легонько ворковал, то угрожающе рокотал, то срывался в яростный крик.
Баглир так не мог. Поэтому дал еще несколько полезных советов и велел вызывать задержанных по двое. Пришлось ему отсесть из-за стола. А там и вовсе выйти в смежную комнату. Невелика потеря - хотя роскошество и возобновили. Благодаря произведенной вылазке Баглир был сыт до отвращения.
И вот...
- Еще двоих, ребята!
В комнату вошел, растерянно озираясь, подпоручик в сероватой из-за плохого сукна армейской форме.
- А чего один? - спросил Баглир.
- Так последний, ваше вскобродие, - ответствовал конвой от дверей.
Баглир довольно потер руки.
- И с кем я имею честь беседовать? - осведомился он ехидно.
Ответом ему было молчание. Офицер таращился на него с Виа, ртом по-рыбьи хватая воздух.
- Вижу, мы незнакомы даже заочно, - заметил Баглир, - а я уж думал, обо мне все в городе наслышаны. Я - князь Тембенчинский, зовут меня Михаил Петрович, как вы меня можете, не чинясь, называть. Я ротмистр лейб-кирасир. Занимаюсь довольно неприятным делом - опрашиваю разных подозрительных лиц. За неимением тайной канцелярии. Кстати, в отличие от большинства собранных тут вельмож, вы мне интересны. Тем милым фактом, что столь мелкую, казалось бы, сошку отнесли к важнейшим фигурам, задействованным в последних событиях. Кстати, я искренне рад, что выражение "последние события" произношу сегодня в последний же раз. Оскомину набило.
И выжидательно уставился на собеседника. Мол, говори. А мы запишем!
Но заговорил офицер-апшеронец.
- За фамилию его сюда приволокли, - заявил он, - ну как же: заговор и без Мировича? Невозможно! Отец бунтовал, дед бунтовал, дядья, сватья - все в роду бунтовали. Самые беспокойные хохлы! Одни с Мазепой, другие с Бестужевым, иные и сами по себе...
Баглир кивал, благодушно принимая информацию к сведению.
- Так что, в допросных протоколах по гвардии он совсем не упомянут?
- Точно так.
- А как вы вообще в столице оказались? - спросил Мировича Баглир, - Смоленский полк, мундир коего вы носите, должен обретаться под Прагой. А вы тут.
- Был послан с реляцией, - объяснил подпоручик, - еще в феврале.
- Ну и хорошо, - заявил Баглир, - А почему так задержались?
- Ждал обратного пакета.
- И вообще, - добавил апшеронец, - по маскарадам хаживал, по девкам леживал, по малой игрывал. А заодно писал стихи, довольно неплохие. Вовсе неплохие, если сам Ломоносов благосклонно отзывался.
- Я еще конкурс архитектурный выиграл!
- Да? - заинтересовался Баглир, - Так вы инженер? Хорошо.
- Увы. Я только художник. Конкурс был на рисунок ограждения мостов.
- Ясно. Сразу вас успокою - раз ничего на вас не накопано, вы невиновны. И можете уйти отсюда, когда пожелаете. Но - у меня, знаете ли, не хватает людей. Потому предлагаю вам перейти из армии в гвардию. В лейб-кирасирский полк. Ежели надумаете - жду вас завтра ровно в ноль пять часов ноль минут. Моя манера выражаться вам понятна?
Наутро Мирович явился с точностью до полсекунды. Хотя на деле приехал за полчаса и мельтешил под окнами, выжидая условленный момент.
И застал одно из удививших его существ корпящим за столом, заваленным кипой бумаг.
- Я пришел, князь.
- А я не князь. Я - Виа Рес Дуэ. Та девушка, которую вы недавно видели вместе с князем Тембенчинским. Удивительно, что нас можно перепутать: у него окрас черно-желтый, у меня - бело-красный. Хотя, полагаю, вы смотрели только на зубы... При первом знакомстве бывает. А может, вы цвета не различаете?
- Различаю...
- Хорошо. Тогда не отвлекайте меня. Видите: ворох? Мне надо все это вычитать и взаимно соотнести. Михаил совершенно не способен к такой кропотливой работе! Поэтому он присвоил мне поручика, одолжил один из своих мундиров, отодрав излишние галуны, и посадил разбирать и анализировать сочинения господ заговорщиков. А сам налаживает механизм. То есть раздает господам офицерам просмотренные мною сочинения. А уж они проводят собеседования с задержанными по второму кругу. После этого многих отпускают.
Ворвался Баглир, ураганный и неостановимый, во главе небольшого отряда из апшеронцев и конноартиллеристов.
- Сортировка окончена! И, кстати, я только что отпустил Строганова! Это печально, но владелец стольких заводов ими совсем не интересовался... А вино, вроде, и правда спустил от глупого восторга перемен. Все собирайтесь, переезжаем! Виа, упаковывай бумаги, вот тебе подчиненные и конвой. Этот домик уже не наш! Надо же и графу где-то жить... А уж семейка его натерпелась... Тех задержанных, которые стали арестованными, везут в крепость. Но я жить и работать в Петропавловке не собираюсь, поэтому готовьтесь занять дворец гетмана - Аничков дворец, так? - под присутствие. И что-нибудь рядом мне под жилье, я же теперь почти семейный человек! - и, без перехода, - Здравствуй, подпоручик. Надумал? Молодец. Первое задание: во дворце Разумовского выберешь комнаты для содержания важных персон, организуешь на окнах решетки. И - чтобы изящные. Откуда? Хоть роди, хоть укради. Хоть ограждения с мостов используй. Которые по твоему проекту. Но к вечеру чтобы были. Считай это экзаменом на переведение из армии в гвардию чин в чин.
Вандализм - самое простое решение. Именно поэтому революции так жестоки к любому произведению рук человеческих. Когда Мирович раздобыл кузнецов и фигурные решетки, прежде служившие оградой Летнего дворца, самое противное было сделано: семью и слуг гетмана куда-то выгнали. Даже мебель была уже вполне казенная - массивные столы, высокотоннажные шкафы, суровые готические стулья. Солдаты с ломами врубались в стены, двери снимали, а проемы закладывали кирпичом. Оно и верно: штабное здание не жилой дворец, нужна совсем другая планировка. Во дворе играл военный оркестр.
- Привез? - спросили его, - Молодец. А вот выбирать уже не получится. Ставь туда, туда, и туда.
- Сами ставьте, раз такие торопыги! - объявил невесть откуда нарисовавшийся Баглир, - Инициатива, известное дело, наказуема исполнением! А Василий Яковлевич мне нужен... Ты же вхож к Ломоносову? Познакомь.
Мирович замялся.
- Да, знаю, к самому Ломоносову просто так не подойдешь. Да и некрасиво идти без подарка, - Баглир призрачно улыбнулся, - Но у меня есть кое-что на примете. Подарок ли, казнь ли египетская - пусть Михайло Васильевич сам разбирается! Эй, Комарович! Мне нужен взвод! И не слишком перепачканный.
- Бери музыкантов!
- И карета!
- Сейчас вернутся от Петропавловки, из-под арестованных.
Когда их небольшой отряд остановился у ворот особняка графа Романа Илларионовича Воронцова, Баглир велел играть. Но не марши, а что-нибудь более романтическое. Карету оставили за углом.
Полонез в исполнении труб и барабанов! Оказалось, громко и помпезно. Баглиру и Мировичу поставили прихваченные из Аничкова дворца стулья, на которые они и уселись.
- Интересно, Роман Илларионович долго выдержит? - громко, как глухой глухого, спросил Баглир.
- Не думаю, - заметил Мирович, - а зачем это?
- Затем, что у графа в доме прячется дочь. Екатерина Дашкова.
Мирович присвистнул.
- Так надо просто зайти и арестовать.
- А то, что у нее дядя канцлер и сестра - фаворитка, ты не учитываешь? Они между собой не очень ладят. Но в Сибирь ее уж точно не отправят. А если я проявлю хамство по отношению к фамилии - они на меня затаят. Зато если я покончу с их семейной гражданской войной - император будет очень доволен.
- А этот жуткий концерт - не хамство?
- Это просто эксцентрика. Между прочим, Петр очень ценит дурацкие шутки. Если они сыграны не над ним. И у канцлера, у Кирилла Илларионовича, есть чувство юмора. За графа Романа не поручусь. Но он и так надут на весь свет. Собственно, на это у меня и расчет. Миних от такого представления получил бы некоторое удовольствие. А Романа Илларионовича это раздражит.
Вскоре появился человечек в ливрее графов Воронцовых. И попросил господ офицеров прекратить.
- Подите прочь, - сказал ему Баглир, - мостовая - место общественное. Тут властен разве что генерал-губернатор. А у фельдмаршала Миниха и других забот полно. И вообще - духовой оркестр, по-моему, это очень хорошо.
Лакей убежал.
- Первая стадия, - сказал Баглир, и повернулся к оркестру - Живей, ребята! Изобразите какую-нибудь сарабанду. Или еще что-нибудь испанское. И вот еще - вы хорошие музыканты. Но нельзя ли немного фальшивить?
Следующий человечек был попузатее, а ливрея - изпозуменчена донельзя. Он вполне внятно ссылался на самого графа Романа Илларионовича. И - придыхательным шепотом - на его брата-канцлера.
- Рад бы, - заявил Баглир, - но играем мы не для него. И вообще, передай графу, раз уж он внедрил в русскую жизнь испанские нравы и запер дочь под замок - пусть слушает серенады. А избавиться от них можно только одним способом: дозволить мне поговорить с прекрасной затворницей. Теперь изыди!
И довольно потер руки.
И вот снова бежит лакей.
- Господ офицеров просют в дом.
- Вот так, Василий Яковлевич, - сказал Баглир Мировичу, - и вламываться никуда не надо. Сами позвали. Идем?
Граф Роман хотел начать орать с первых секунд встречи. Так уж был настроен. Побагровел, распух лицом, набычился. Но Баглир улыбнулся. И выпустил когти. Не то чтобы Роман Илларионович испугался. С князем Тембенчинским он пару раз виделся. Просто - упустил момент.
Почесав нос, Баглир когти убрал.
- Граф, вы зря решили наказать вашу дочь. Уж не знаю как - но сами. Она взрослая замужняя женщина.
- Не замужняя, а вдовая. Князь Михаил погиб под Нарвой.
- Вот как? Дела это не меняет. Домострой от начала века не в моде. И наказывать Екатерину Романовну должен уже государь. Кстати, что вы для нее запланировали?
- Выдать снова замуж, да не за распущенного хлыща, а за приличного человека...
- ...примерно вашего, Роман Илларионович, возраста, - улыбнулся Баглир.
- Нынешняя молодежь мне доверия не внушает, не почтите за обиду. Разве только за вас.
Баглир расхохотался.
- За меня? Я настолько суровый тип, что вы бы мне доверили пост личного тюремщика для дочери?
- Доверил же государь вам тайную канцелярию! А это наложит отпечаток, поверьте. Повзрослеете быстро!
- Никак не доверил. Моя молодая организация имеет быть не пыточной, а аналитической. Хотя насчет взросления похоже на правду. За последние дни столько седых перьев прибавилось, не поверите. Но невеста у меня уже есть. Зато я знаю человека, который как раз сумеет управиться с вашей дочерью. И обратит ее склонности и темперамент к пользе отечества. Но не в качестве мужа, а в качестве начальника...
Ломоносов был, против обыкновения, не на стекольном заводе, не в Академии, а дома. Писал знаменитый труд о прохождении Венеры через диск Солнца, которое наблюдал в конце мая. Все эти мятежи в немалой степени отвлекли его от работы, превратив на время в обывателя с раззявленным ртом. И только теперь, ярясь на себя за проявленное низкодушие, Михайло Васильевич взашей загнал себя за стол и принялся выводить остервенелые строчки, велев домашним гнать возможных посетителей подале. Поначалу слова цеплялись за перо, не хотя уходить на бумагу, но потом дело пошло, вдохновенные страницы слетали одна за другой. Труд был почти готов, когда дверь хлопнула и на пороге оказалось существо, которым Ломоносов давно уже интересовался.
- Тембенчинский? - спросил ученый.
- А не видно? - Баглир точно попал в тон, и даже голос воспроизвел по мере способности - брюзгливый, но с оттенком великодушия. Ломоносов его уже рассматривал любознательным взглядом естествоиспытателя, - А в микроскоп? - спросил ротмистр обиженно.
- А ты довольно крупный... Хотя твои перья я бы посмотрел, особенно на срезе. Да и вскрытие бы никак не помешало.
Все тот же хмурый тон. Но в глазах уже смешинки.
Баглир между тем копался в ташке - дурацкой суме, бьющей под коленки и заменяющей кавалеристу карманы.
Наконец, нашел.
Патент на чин тайного советника - Ломоносову. Разом - из полковников от науки в генералы армии.
- Это, - сказал, - раз. И спасибо не столько государю Петру, сколько Эйлеру. Он порассказал, как тут великих ученых травят. Шлепнул на стол еще бумагу.
Указ о назначении Ломоносова Михайло Васильевича президентом Санкт-Петербургской Академии Наук.
- Предместник же ваш, гетман, сгинул при пожаре старого Зимнего. Так что - занимайте вакансию.
А потом еще четыре - две на чины, две - на должности. Торопливый росчерк императора, печать-висюлька. Все по форме.
Только имена, чины и должности не вписаны.
- Вот это, - отметил Баглир, - французы и называют "карт-бланш". Здорово, а? У Миниха таких с утра было сотни четыре, у меня полста... Не обессудьте, что науке остатки отдаем. Просто сейчас хватаемся, за что горит...
И обратил внимание на собеседника - тут ли? Оказалось, не совсем. Нехорошее лицо было у Ломоносова. Бескровное. Мечтательное. И руки валялись как-то бессильно, словно хотел бы за сердце схватиться, но не может уже...
- Михайло Васильевич... Да не спите вы, не спите! Хотите я вас когтями по руке цапну?
- Не надо, а то сердце прихватит... Я потому только и жив, что еще не верю. Неделю, понимаешь - неделю тому в отставку собирался! Думал - победит Екатерина, опять будет бардак на двадцать лет! (* документ такой, от 4 июля 1762 г. существует. Отставку не приняли. Но Ломоносов, как "петровец", до конца жизни оставался в некоторой опале). Слушай, дай-ка я тебя обниму.
- Только не это! - Баглир отскочил к дверям, - Я жить хочу! А в ваших тяжелых, нежных лапах мой скелет хрустнет, ей-богу...
- Ты ж в кирасе, герой! - Ломоносов рассмеялся. Вот теперь он был хрестоматийным, в варианте для друзей: сильный, веселый, шутливый.
- Забыл. И вот еще что забыл. Ложечку дегтя? Екатерина Романовна! Заходи, знакомься. Уже? Ну, ясно. В общем, отныне княгиня Дашкова - ваш заместитель в чине статского советника. Пригодится. Во-первых, вам же предстоит форменный переворот, а у нее на такие дела талант! А во-вторых, действительно интересуется науками. Боюсь, будет вас подсиживать...
- Князь, как вы можете! - Екатерина Романовна только вошла. Но возмутиться успела, - Но научиться надеюсь многому.
- Всяко могу, всяко... Вот и его высокопревосходительство тайный советник в этом только что убедились. Но я исчезаю - много дел.
Баглир отвесил несколько преувеличенный поклон и действительно исчез. Его ждал письменный стол и венец неприятной работы - проекты приговоров и мероприятий по их осуществлению. Не тут-то было! У самого здания - только через Фонтанку перебраться - карета встала. Баглир, удивившись, полез наружу. На его памяти Аничков мост серьезной преградой не был...
Зато валящее по Невскому проспекту московское ополчение - было! Явилось позже всех, но собрало все лавры. А вот и знаменитый командующий - кирасирский вахмистр. Ну да теперь станет как минимум, полковником! И женщины не то, что чепчики - сами, вместе с чепчиками, готовы к нему на шею бросаться. Такой герой! А вот лошадь под ним...
- Искорка!
И герой летит наземь, хотя и умелый кавалерист. А Баглир гладит знакомую лошадиную морду. А вахмистр еще и оправдывается! Мол, вернул бы сразу, да знал бы куда...
А Баглир с Искоркой помещаются в лодку. И выгружаются к парадному подъезду новой резиденции, по-венециански.
Наутро в Адмиралтействе рассматривали его предложения. Тройкой: царь, новоиспеченный князь-кесарь Румянцев и генерал-губернатор столицы Миних.
- Вот, - сказал фельдмаршал, не морщась, - составлено князем Тембенчинским. Я бы так не смог. Главное - никого не казним. Все в соответствии с гуманными пожеланиями вашего величества.
- Напыщенно излагаете, - заметил Румянцев, - но я все равно полагаю - вздернуть хоть пяток.
- Мучениками станут, еще хуже. Будут их потом наложенными профилями на подрывных журналах печатать.
Петр рассеянно просмотрел бумаги.
- А где сам князь Михаил?
- Тембенчинский спит. И будет дрыхнуть еще два дня... Его невеста называет это "широкой низкой". Оказывается, его сородичи могут не спать четыре дня подряд. А потом взять свое - разом и всерьез.
- Хорошо. Но когда проспится, пусть сам и руководит спектаклем...
- Зачем? - поинтересовался Миних, - Он нежное существо, вроде вас, сир. Мы с Петром Александровичем, как записные циники и мизантропы, сами. А то тут строчки чуть ли кровью сердца писаны.
На том и порешили.
Трубы выли на манер римских буцин. Хор барабанов издавал резкие, громовые выдохи. И с отвратительным звонким хрустом ломались шпаги над головами заговорщиков. Темное пламя костров, адское на летней жаре даже ночью. Летящие в него мундиры блестели напоследок плавящимся шитьем. Подарок болотистой земле столицы. Выжигам нынче ничего не достанется! Лязг кузнечного инструмента. Шпалеры солдат с факелами вдоль улиц. Солдаты полевых полков в прокопченной походами форме, червонные блики на простреленных шапках гренадер, хищные усмешки орлов на бляхах, и штыки рогами дивных зверей склоненные вниз - по одному на полусотню скрипящих теплыми заклепками кандалов бывших. Бывших офицеров, бывших дворян, бывших людей. Иные из них уже безумно хохотали. Иные бросались на конвоиров, надеясь получить штыка, а получали всего удар приклада. Но не пинок.
Толпа горожан, невзирая на ночь приникших к оцепленным улицам, растерянно молчала. Казней не было, пыток не было, простеньких, обожаемых толпой издевательств не было, но не было и ожидаемых многими гонцов с помилованиями. Кое-кто пытался кричать обидное - но таким сразу закрывали рот все тем же прикладом. "Не сметь поносить государственных преступников". Это было новое.
Начать шептаться градские обитатели начали только утром. Да и то как-то иначе, не как прежде. Потому как оказались в совсем другом городе. Камень домов, доски и булыжники мостовых, мелкая летняя Нева - все оставалось прежним. Даже воздух, так часто менявший запах во время переворота, и тот был прежним. Вчерашним, липким и неподвижным. Зато через плоские, нелетние облака пробивался облик юного, кровавого солнца.