Geum.ru

Мировой экономики, управления и права

Вид материалаКнига

Содержание


Правомерность задержания подозреваемого
Уголовно-правовые средства борьбы
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   21

А. M. Тарасов, канд. юрид. наук,

зам. прокурора ЦАО г. Тюмени


ПРАВОМЕРНОСТЬ ЗАДЕРЖАНИЯ ПОДОЗРЕВАЕМОГО

ДО ВОЗБУЖДЕНИЯ УГОЛОВНОГО ДЕЛА


Уголовно-процессуальный кодекс РФ трактует понятие «задержание

подозреваемого» как меру процессуального принуждения, применяемую органом дознания, дознавателем или следователем на срок не более 48 часов с момента фактического задержания лица по подозрению в совершении преступления (п. 11 ст. 5 УПК РФ). По существу – это кратковременное лишение свободы, которое в силу своей неотложности не требует для его применения согласия суда, а как показала практика – и вынесения постановления о возбуждении уголовного дела.

Закон устанавливает целый ряд гарантий законности и обоснованности задержания, четко регламентируя условия, основания, мотивы, порядок, сроки задержания (ст. 91-96 УПК РФ), но не относит задержание к следственным действиям, и не запрещает проводить его до возбуждения уголовного дела.

Так, задержание может осуществляться только при определенных условиях и по основаниям, указанным в законе. Лицо может быть задержано лишь по подозрению в совершении преступления, за которое может быть назначено наказание в виде лишения свободы.

Под основаниями задержания понимаются фактические данные, устанавливающие обстоятельства, позволяющие подозревать лицо в совершении преступления, а именно:

1) когда лицо застигнуто при совершении преступления или непосредственно после его совершения;

2) когда потерпевшие и очевидцы укажут на данное лицо, как на совершившее преступление;

3) когда на этом лице или его одежде, при нем или в его жилище будут обнаружены явные следы преступления.

При наличии «иных данных» (кроме указанных в п.п. 1-3 ч. 1 ст. 91 УПК РФ), дающих основание подозревать лицо в совершении преступления, оно может быть задержано, если это лицо пыталось скрыться, либо не имеет постоянного места жительства, либо не установлена его личность, либо в случаях, когда прокурором, следователем или дознавателем с согласия прокурора в суд направлено ходатайство об избрании в отношении такого лица меры пресечения в виде заключения под стражу (ч. 2 ст. 91 УПК РФ).

Избрание меры принуждения и выбор ее вида – право, а не обязанности лиц, ведущих судопроизводство. Так, закон устанавливает, что соответствующее должностное лицо вправе задержать лицо по подозрению в совершении преступления при наличии установленных законом условий и оснований. Право превращается в обязанность лишь тогда, когда появляются мотивы, обусловливающие необходимость задержания в данном конкретном случае. Это может быть необходимость воспрепятствовать подозреваемому продолжать преступную деятельность, скрыться от следствия и суда, уничтожить – доказательства по делу при наличии данных о подобных намерениях лица. Закон не связывает момент задержания с возбуждением уголовного дела в отношении


Академический вестник




подозреваемого, что не исключает правомерность задержания и до вынесения постановления о возбуждении уголовного дела.

Уголовно-процессуальный кодекс устанавливает сроки задержания, а также момент, с которого начинается его исчисление. Срок задержания не может превышать 48 часов до судебного решения о применении судьей меры пресечения в виде заключения под стражу либо продления срока задержания в порядке п. 3 ч. 7 ст. 108 УПК РФ. В соответствии с ч. 3 ст. 128 УПК РФ при задержании срок исчисляется с момента фактического задержания. Под моментом фактического задержания понимается момент фактического лишения свободы передвижения лица, подозреваемого в совершении преступления (п. 15 ст. 5 УПК РФ).

Закон детально регламентирует порядок задержания подозреваемого, что является важной гарантией законности и обоснованности задержания и обеспечения прав задержанного. Лицо считается подозреваемым с момента фактического его задержания. В течение 12 часов (а не 24 часов, как это было по УПК РСФСР) с момента задержания о произведенном задержании письменно уведомляется прокурор (ст. 92 УПК РФ).

В каждом случае подозреваемый должен быть допрошен в соответствии с требованиями ч. 2 ст. 46, ст. 189 и ст. 190 УПК РФ не позднее 24 часов с момента фактического задержания. Следовательно, уголовное дело должно быть возбуждено не позднее 24 часов с момент задержания подозреваемого, поскольку допрос – это следственное действие, проводимое в рамках уголовного дела.

Практике известны случаи задержания подозреваемого до возбуждения уголовного дела. Так, например, И. обвинялась в заведомо незаконном задержании Чазова. Согласно предъявленному обвинению ее действия выразились в следующем.

Работая следователем следственного управления при УВД Мотовилихинского района г. Перми, И. 17 апреля 2003 г. в 21 час 30 мин. рассмотрела материалы по факту причинения Чазовым 15 апреля 2003 г. тяжкого вреда здоровью Ичетовкину и вынесла постановление о возбуждении уголовного дела по ч. 1 ст. 111 УК РФ. В нарушение требований ст. 146 УПК РФ, не согласовав возбуждение уголовного дела с прокурором, превышая свои должностные полномочия, следователь И. приступила к производству предварительного следствия и в 22 час. 15 мин. в порядке ст. ст. 91, 92 УПК РФ составила протокол задержания Чазова по подозрению в совершении им преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 111 УК РФ. На основании этого протокола он был помещен в изолятор временного содержания УВД г. Перми, чем нарушено его право на свободу и личную неприкосновенность.

По приговору Пермского областного суда от 21 ноября 2003 г. И. оправдана по обвинению в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 301 УК РФ. Суд в приговоре указал, что задержание Чазова законно, поскольку к этому были основания, предусмотренные законом, согласно которому задержание подозреваемого не ставится в зависимость от возбуждения против него уголовного дела. Стороной обвинения не представлено доказательств того, что И. произвела незаконное задержание и заведомо осознавала это.

Государственный обвинитель в кассационном представлении просил приговор отменить, дело направить на новое судебное рассмотрение, считая, что суд, неверно истолковав закон, сделал ошибочный вывод о невиновности И. в совершении преступления. Как указано в кассационном представлении, решение о наличии в деянии состава преступления оформляется постановлением следователя о возбуждении уголовного дела, которое должно быть согласовано с прокурором. И., не получив у прокурора согласия на возбуждение уголовного дела, незаконно задержала Чазова, нарушив его конституционные права.

В возражениях на кассационное представление прокурора адвокат просила его отклонить, ссылаясь на то, что уголовно-процессуальный закон не содержит запрета производить задержание подозреваемого лица без возбуждения в отношении него уголовного дела. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ 2 февраля 2004 г. оставила оправдательный приговор без изменения, а кассационное представление – без удовлетворения, указав следующее.

17 апреля 2003 г. находившийся на излечении в больнице Ичетовкин обратился в органы внутренних дел с устным заявлением о привлечении к ответственности виновных в причинении ему тяжких телесных повреждений. В ходе проведенной в тот же день проверки как потерпевший, так и другие очевидцы, указали на Чазова, как на лицо, совершившее это преступление. Чазов, доставленный в УВД Мотовилихинского района г. Перми, не отрицал своей виновности. Согласно медицинской справке у Ичетовкина имелась сочетанная травма: сотрясение головного мозга, множественные ушибы мягких тканей лица, перелом пяти ребер с разрывом левого легкого, пневмоторакс слева.

На том основании, что потерпевший и другие очевидцы прямо указали на Чазова, как на лицо, совершившее преступление, 17 апреля 2003 г. в 21 час 30 мин. следователь И. вынесла постановление о возбуждении в отношении него уголовного дела по признакам преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 111 УК РФ. В этот же день она в 22 час. 15 мин. составила протокол задержания Чазова как лица, совершившего преступление, предусмотренное ст. 111 УК РФ, и в установленный ст. 92 УПК РФ срок направила письменное сообщение соответствующему прокурору.

18 апреля 2003 г. в 10 часов следователь И. обратилась к прокурору (зам. прокурора Мотовилихинского района г. Перми) за согласием на возбуждение уголовного дела, и в 11 часов прокурор дал согласие на возбуждение уголовного дела в отношении Чазова. Мотовилихинский районный суд г. Перми 11.08.03 г. осудил Чазова по ч. 1 ст. 111, ч. 1 ст. 117, ч. 1 ст. 112, ст. 1 19, ч. 3 ст. 69 УК РФ к шести годам шести месяцам лишения свободы.

Уголовным законом ч. 1 ст. 301 УК РФ установлена уголовная ответственность за заведомо незаконное задержание, т.е. задержание, произведенное при отсутствии предусмотренных законом оснований и с нарушением установленных им условий. С субъективной стороны данное преступление может совершаться только при наличии прямого умысла, когда виновный осознает, что производимое им задержание заведомо незаконно, однако по тем или иным мотивам желает произвести задержание.

Следователем И. выполнены все требования уголовно-процессуального закона, регулирующие основания и порядок задержания подозреваемого. Не усматривается в ее действиях и прямого умысла на задержание подозреваемого с


Академический вестник




нарушением требований уголовно-процессуального закона и его конституционного права на свободу и личную неприкосновенность.

При таких обстоятельствах суд пришел к правильному выводу о невиновности И. в заведомо незаконном задержании подозреваемого и оправдал ее по ст. 301 УК РФ за отсутствием в деянии состава преступления.

Изложенные в кассационном представлении доводы о том, что подозреваемый Чазов задержан следователем И. незаконно, поскольку ею на тот момент не было получено согласие прокурора на возбуждение уголовного дела, необоснованны, так как согласия прокурора на задержание подозреваемого лица по уголовно-процессуальному закону не требуется.

Если «задержание» рассматривать как одну из оперативных мер пресечения преступной деятельности подозреваемого, то возможность его проведения до возбуждения уголовного дела должна быть отражена в ст. 146 УПК РФ наряду с осмотром места происшествия, освидетельствованием и назначением судебной экспертизы. Отсутствие четкого эффективного порядка возбуждения уголовного дела в соотношении с задержанием, привело к тому, что следователь был подвергнут уголовному преследованию. В то же время, обстоятельства совершенного преступления свидетельствовали о прямой опасности преступника, а времени на возбуждение уголовного дела не было. Поэтому в данном случае правильнее ставить вопрос не о нарушении закона следователем, а о существовании пробела в процессуальных правоотношениях.

Конечно, бесспорно утверждать о необходимости правового урегулирования «задержания» до возбуждения уголовного дела нельзя, поскольку на практике могут возникнуть случаи вынесения постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, когда «задержание» (подозрение) было ошибочным. Также нельзя исключить факты использования данного права (задержания до возбуждения уголовного дела), с целью принуждения к даче показаний. В последних двух случаях, задержанный может воспользоваться правом на реабилитацию.


Литература
  1. Уголовно-процессуальный кодекс РФ. Изд-во «Проспект». М., 2004.
  2. Уголовное право Российской Федерации / под. ред. П.А. Лупинской. Изд-во «Юрист». М., 2005.

3. Уголовная ответственность по ч. 1 ст. 301 Уголовного кодекса РФ наступает только в случае заведомо незаконного задержания лица. Определение Верховного Суда РФ № 44-о04-3 от 02.02.04. / Бюллетень Верховного Суда РФ, 2004, № 9.


С. Л. Скутин, доцент каф. уголовно-

правовых дисциплин ТГАМЭУП,

канд. юрид. наук, доцент

Д. Г. Омельченко (ЮФ ТГАМЭУП)


УГОЛОВНО-ПРАВОВЫЕ СРЕДСТВА БОРЬБЫ

С ОРГАНИЗОВАННОЙ ПРЕСТУПНОСТЬЮ


В настоящее время одна из особенностей преступности выражается в том, что в ее структуре увеличивается число организованно совершаемых преступлений. В связи с этим возникает вопрос, способно ли общество и государство противостоять распространению этого явления, и насколько эффективны используемые ими методы.

Эти опасения не напрасны. В частности, заместитель министра внутренних дел России О. Сафонов, отмечает, что под контролем групп, организованно совершающих преступления, оказалось «более 2 тысяч крупных объектов экономики»1. По официальным данным «в России действуют 446 организованных преступных формирований»2. Среди них 9 формирований имеют международные связи, 50 – межрегиональные связи. Существует обоснованная тревога по поводу того, что «объединение организованной преступности может опрокидывать политические, экономические и социальные системы»3.

Нельзя не заметить того факта, что огромный отрицательный потенциал организованной преступности сохраняется и возрастает в русле повальной криминализации населения.

В период 1992-2006 гг. количество официально зарегистрированных преступлений (в течение года) колебалось в диапазоне 2632700-38553731 преступлений. За период январь – декабрь 2007 г. зарегистрировано 3582,5 тыс. преступлений, в то время как по оценкам экспертов в стране ежегодно совершается 15-20 млн. преступлений2.

Закономерное последствие такой ситуации выражается в том, что в местах лишения свободы (исправительных колониях, следственных изоляторах, тюрьмах и помещениях, функционирующих в режиме следственных изоляторов) находится большая армия заключенных. По состоянию на апрель 2008 г. в указанных учреждениях содержалась 891,7 тыс. человек3. Более того, по ряду известных причин количество осужденных в исправительных колониях будет рас-


Академический вестник




ти4. Таким образом, количество заключенных сопоставимо с регистрируемой преступностью.

Наряду с этим, директор Федеральной службы исполнения наказаний Ю. Калинин отмечает следующий факт: «Раньше средний возраст арестантов в колониях строгого режима приближался к сорока годам. В наши дни на строгом режиме сидельцам, как правило, 27-28 лет. А в обычных колониях большинство – молодежь 22-23 лет… Преступность в стране молодеет. Большинству заключенных в стране нет еще и тридцати, но многие из них уже считаются матерыми уголовниками»5.

Он же подчеркивает, что «Выросла агрессивность заключенных и это на фоне их безграмотности. В воспитательных колониях для несовершеннолетних находится 12 тыс. человек. Среди них почти 60% осуждены за тяжкие и особо тяжкие преступления – убийства, разбои, грабежи, изнасилования. Еще 10 лет назад только 30% несовершеннолетних в местах лишения свободы отбывали срок за тяжкие и особо тяжкие преступления. Если раньше мы закрывали начальные школы в воспитательных колониях – в них не было необходимости, – то теперь вновь открываем. Часто приходят люди, которые не умеют ни читать, ни писать»6.

Результаты выборочных исследований показывают, что в исправительных учреждениях лишь только 26% осужденных имеют положительную направленность, 54% – склонны к различным формам деструктивного поведения7.

Более 50% осужденных отбывают наказание во второй и третий раз8. В исправительных учреждениях происходит увеличение доли лиц, относящихся к лидерам уголовной среды9. В местах лишения свободы находятся 40 воров в законе10.

Таким образом, высокая концентрация заключенных и ряд других особенностей образуют основу для их перспективной консолидации в рамках организованного совершения преступлений.

Известно, что другой стороной, надежно поддерживающей организованную преступность, является коррупция. Это синтез двух бюрократий. Нельзя не согласиться с тем, что «коррупция – это угроза для любого государства. Она разлагает деловую среду, снижает дееспособность государства, отражается на имидже страны»1.

В связи с этим, представляется необходимым уточнить, каким образом определяется организованное совершение преступлений в Уголовном кодексе России и международном законодательстве.

Как известно, в Общей части УК РФ определяются признаки групп, организованно совершающих преступления (ч. 3 и 4 ст. 35 УК РФ).

Преступное сообщество (преступная организация), если иметь в виду качественный критерий, является наиболее совершенным, и в то же время, наиболее опасным видом соучастия. Ответственность за конкретные преступления, совершаемые преступным сообществом (преступной организацией), предусмотрена в системе норм Особенной части Уголовного кодекса. Вместе с этим, организация преступного сообщества (преступной организации) является самостоятельным составом преступления (ст. 210 УК РФ).

Среди актов международного законодательства следует учитывать, прежде всего, Конвенцию ООН против транснациональной организованной преступности, которая была принята резолюцией 55/25 ГА ООН от 15 ноября 2000 г. В свою очередь РФ подписала данную конвенцию и ратифицировала ее Федеральным законом № 26-ФЗ от 26 апреля 2004 г.

Согласно Конвенции, «организованная преступная группа» представляет собой структурно оформленную группу в составе трех или более лиц, существующую в течение определенного периода времени и действующую согласованно с целью совершения одного или нескольких серьезных преступлений или преступлений, признанных таковыми в соответствии с настоящей Конвенцией, с тем чтобы получить, прямо или косвенно, финансовую или иную материальную выгоду» (п. «а» ст. 3 Конвенции, «Термины»). В свою очередь, «серьезное преступление» означает преступление, наказуемое лишением свободы на максимальный срок не менее четырех лет или более строгой мерой наказания (п. «b» ст. 3 Конвенции). «Структурно оформленная группа» означает группу, которая не была случайно образована для немедленного совершения преступления и в которой не обязательно формально определены роли ее членов, оговорен непрерывный характер членства или создана развитая структура (п. «c» ст. 3 Конвенции).

Понятие организованной преступной группы (по Конвенции), в известной мере, согласуется с определением организованной преступности. Как отмечает Я.И. Гилинский, «Существует множество определений организованной преступности. Если учесть, что идеальных определений не бывает, можно в качестве рабочего принять понимание организованной преступности как «функционирование устойчивых, управляемых сообществ преступников, занимающихся преступлением как бизнесом и создающих систему социального контроля с помощью коррупции»2. Это определение было зафиксировано в документах Международной конференции ООН по проблемам организованной преступности в 1991 г. в Суздале (Россия).


Академический вестник




Понимание сути организованной преступности является очень важным моментом как для целей определения уголовно-правовых средств борьбы с нею, а прежде, в социально-культурном и криминологическом направлениях.

Линия науки в этой части (на примере Соединенных Штатов Америки), по мысли К. Сифакиса, характеризовалась отсутствием «полноценных научных исследований, а значит понимания организованной преступности…»1. «До 1920 года организованной преступности в полном смысле слова в Америке не существовало; были огромные организованные банды преступников, но сама преступность организована не была. После 1920 г. этнические преступники того времени – итальянцы и евреи (собственно говоря, сменившие ирландцев в рассаднике преступности – гетто) мгновенно достигли новых высот власти, сосредоточив в своих руках такое богатство, что из слуг политических лидеров и подчинявшейся им полиции превратились в их хозяев. Таким образом Сухой закон, депрессия и невидящий мистер Гувер породили и вырастили организованную преступность в Америке»2.

Однако в рассматриваемой Конвенции термины «преступное сообщество», «преступная организация» отсутствуют. Можно предположить, что Организация Объединенных Наций считает достаточным для целей борьбы с организованной преступностью определения «организованной преступной группы».

С учетом этого, правомерно признать, что российское уголовное право (читай: теория, практика, закон), по крайней мере в этой части, имеет собственный потенциал решения проблемы уголовно-правовой борьбы с организованной преступностью.

Между тем, в судебной и следственной практике, теоретических объяснениях присутствует существенный элемент дискуссии, даже разногласий и противоречивые подходы при определении уголовно-правовых признаков рассматриваемых преступных групп, а также содержания указанных признаков.

Представители науки более склонны критиковать существующие нормы. Так, Л.Д. Гаухман и С.В. Максимов указывали на то, что «Уровень неопределенности новых норм об ответственности за создание преступного сообщества (преступной организации), к сожалению, остается достаточно высоким и, соответственно, угрожающим не только интересам эффективной борьбы с организованной преступностью, но и интересам невиновных»3.

Л.Д. Гаухман и С.В. Максимов предположили, что «В наименовании и содержании статей 35 и 210 Уголовного кодекса России законодатель отождествил понятия «преступное сообщество» и «преступная организация»4.

Это, по сути, минимальный упрек, указывающий на использование двух терминов, обозначающих одно и то же явление. Упрек с позиций теории законодательной техники.

Логика же языкового толкования оказывается беспомощной перед нагромождением слов в самой основе (ч. 4 ст. 35 УК РФ). Подтверждение? Извольте: «Преступление признается совершенным …, если оно совершено …»? Неужели нет достойной альтернативы!? Почему же тогда понятие «преступления», «наказания» и др. определяются по другому сценарию: «Преступлением признается …», «Наказание есть мера …»?

Из этого следует вывод: присутствие такого «определения» (ч. 4 ст. 35 УК РФ) равно его отсутствию. Кстати, полезно вспомнить о том, что «Определение – это логическая операция, раскрывающая содержание имени. Определить имя – значит указать, какие признаки входят в его содержание»1.

Явного (читай: точного, ясного и т.п.) определения преступного сообщества и преступной организации в ст. 35 УК РФ нет! Даже Пленум Верховного Суда РФ, по всей видимости, пока не рискует представить свою позицию по обсуждаемому вопросу. Обращение в Конституционный Суд РФ в связи с обнаружившейся неопределенностью рассматриваемой нормы, по понятным причинам, вряд ли последует.

В связи с этим, возникает еще один вопрос: почему законодатель на протяжении более чем 10 лет не обращает внимания на допущенный им же промах?

В итоге получается, что определенные в Конституции России задачи законодателя, задачи верховной судебной власти вынуждены выполнять следователи, прокуроры и судьи в рамках разрешения конкретного уголовного дела. И в каждом конкретном случае указанные лица и органы создают собственную модель преступного сообщества и преступной организации. Насколько правомерны с позиций принципа законности, да и других принципов уголовного права тоже, такие модели и квалификация преступлений с их использованием?

Какие же все-таки позитивные соображения здесь можно привести и обсудить.

Во-первых, необходимо иметь правильное представление об организованной преступности.

Во-вторых, следует признать, что далеко не во всех случаях организованное совершение преступления, которое квалифицируется в качестве такового в соответствии с УК РФ, является проявлением организованной преступности.

В-третьих, следует признать, что в рамках нормативного и судебного определения уголовно-правовых средств борьбы с организованной преступностью происходит произвольное расширение границ этого феномена. Вспомним Указание о порядке реализации норм Указа Президента РФ № 1226 от 14 июня 1994 г. «О неотложных мерах по защите населения от бандитизма и иных проявлениях организованной преступности». Согласно п. 7.1 Указания «Бандой является устойчивая вооруженная группа из двух или более лиц, предварительно объединившихся для совершения одного или нескольких нападений на учреждения, организации или предприятия либо на отдельных граждан». Пункт 7.2 Указания гласит, что «Преступление признается совершенным организованной группой, если оно совершено устойчивой группой лиц, заранее объединившихся для совершения одного или нескольких преступлений». И при

Академический вестник




таком определении банды и организованной группы, они, тем не менее, проецируются на феномен организованной преступности?

В-четвертых, с учетом предшествующего замечания основной акцент в обсуждении и определении уголовно-правовых средств борьбы с организованной преступностью по необходимости должен измениться. Дело в том, что указание в законе на такие признаки, как «устойчивость», в составе организованной группы либо «сплоченность» в составе преступного сообщества (преступной организации) вовсе не свидетельствует о том, что рассматриваемые нормы направлены на борьбу с организованной преступностью. Возьмем два примера.

Первый. В рамках утвержденной постановлением губернатора Ямала на 2005-2010 гг. целевой программы «Жилище», нуждающимся северянам были выделены денежные средства. Гражданин К., как генеральный директор ООО «Ремстройсервис», являющегося подрядчиком жилищного строительства в Лабытнангах, представлял чиновникам фиктивные акты о якобы выполненных его фирмой работах. На самом деле либо вообще ничего не делалось, либо выполнялись другие работы, не имеющие отношения к программе «Жилище». Однако директор муниципального УКСа администрации города А. и главный инженер этого же управления Ш. визировали эти документы и направляли их на оплату. Впоследствии деньги перечислялись на счет подрядчика, и генеральный директор ООО «Ремстройсервис» делился ими с «помощниками». Всего в ходе таких махинаций им удалось присвоить более 13 миллионов бюджетных денег1.

В рассматриваемом случае, бесспорно, имеет место совершение преступления организованной группой. Однако относится ли данное преступление к области организованной преступности? Представляется, что нет.

Другой пример, – деятельность членов ОПС «29-й комплекс» в Республике Татарстан: контроль над всеми сферами рыночной торговли, связь с властью, рэкет (внутренний, дань с предпринимателей и др.), куш с продаж Камаза, легальная коммерция и мн. др.2.

Именно этот пример соответствует определению организованной преступности, которое было зафиксировано в документах Международной конференции ООН по проблемам организованной преступности в 1991 г. в Суздале (Россия), а также мысли К. Сифакиса, которые были приведены выше.

В этой связи, все-таки представляется перспективным отнести к уголовно-правовым средствам борьбы с организованной преступностью, прежде всего, норму – определение преступного сообщества (преступной организации). Однако необходимо изменить, если это вообще возможно и оправдано, смысловое содержание данного определения, приблизив его к упомянутому пониманию организованной преступности.

Такой способ решения проблемы, как представляется, устранит фактическую нивелировку данного вида соучастия, как в Общей, так и Особенной части Уголовного кодекса России.