В сучасному суспільстві

Вид материала

Документы

Содержание 1.3. Общественные науки и их предпосылки: смена парадигм

Подобный материал:

• Вступ, 873.29kb.
• Ьше вдосконалення навчально-виховного процесу, доступність та ефективність освіти,, 37.46kb.
• 1. Предмет, задачі та значення психології в сучасному суспільстві, 61.14kb.
• Програма вибіркового курсу Дисципліни, 133.18kb.
• Робоча навчальна програма вибіркового курсу Дисципліни, 127.58kb.
• Соби масової інформації відіграють в сучасному суспільстві, а також завдяки особливостям, 204.57kb.
• Перелік запропонованих тем рефератів, 17.55kb.
• Курсова робота роль І місце, 340.76kb.
• Розділ: Політологія Політологія як наука, 211.88kb.
• Ю. Й. Тулашвілі к. т. н., доцент, 83.67kb.

1.3. Общественные науки и их предпосылки: смена парадигм

В восточной философии мы часто встречаемся с идеей, что всякая мысль неправильна, противоречива, следовательно, должна быть удалена из ума. Философ, желающий достичь чистого сознания, должен находиться снаружи своего ума – как наблюдатель. Эта позиция, кажущаяся парадоксальной и не воспринимающаяся в рамках классической рациональности, станет узнаваемой и для западной культуры, если мы обратимся к проблемам современной эпистемологии.

Современный этап в развитии философии науки непосредственно связан с осознаваемой сменой парадигм, с переходом от стандартной концепции научного знания к новым представлениям, принимающим во внимание не только природные, но и социальные факторы, в том числе и культурно-историческую обусловленность самой науки. Классическая концепция научного знания предполагала, что мир вне нас рассматривается как реально существующий, его характеристики не зависят от предпочтений наблюдателя и могут быть достаточно точно описаны. Полагалось, что наука создает жесткие, не имеющие отношения к личности познающего критерии, по которым оценивается новое эмпирическое знание, не зависящее от каких бы то ни было случайностей и вероятностей.

Традиционный вариант стандартной концепции во многом преодолевается историко-методологической моделью науки, которая опирается на принцип динамической структуры научного знания. В этой структуре не принято жесткое разделение на независимые друг от друга уровень наблюдения и уровень теории, все элементы первого уровня рассматриваются как "теоретически нагруженные". В этой модели метафизические концепции переплетаются с конкретно-научным знанием, а онтологические и гносеологические предпосылки являются неотъемлемой его частью.

Развитие философии науки на данном этапе отражает общую тенденцию в истории познания – гуманитаризацию и аксиологизацию знания – в противовес абсолютизации объективистского подхода, требующего полного отвлечения от культуры и истории. По-новому рассматривается и вопрос социокультурной обусловленности познания.

В методологическом отношении для принятия новой картины мира важен отказ от претензий на абсолютное знание, которые в той или иной форме были присущи классической философии. Ищем ли мы Платоновские идеи (причины), благодаря которым вещи обретают свою сущность и мы узнаем их, ждем ли мы Божественного откровения как света истины, полагаемся ли на логику истории или обосновываем коммунизм как естественно-исторический процесс – все это различные пути поиска абсолютного знания, которому можно принести в жертву все, что угодно: свою или чужую жизнь, страну и т.д. Сегодня кому-то может показаться, что поиск абсолютной истины – это неподъемный труд, на самом деле у такой методологии много преимуществ, как у любой проторенной дороги, налаженной колеи, к которой главное – притерпеться, почувствовать (принять) ее размерность и шаг. Преимущество причастности к устойчивым традициям хорошо описано в конфуцианстве: это и спонтанность деятельности как следствие погружения в ритуал, и обуздание страстей (в современном контексте нужно читать " снятие проблемы ответственности") и как награда – чувства общности, сопричастности, которое уже будет напоминать мистическую приобщенность к Единому. От любой общезначимости легок путь к разнообразным мистификациям, ибо если отбросить идею Бога как первопричины, то объективность духовного и есть общезначимость. В этой связи можно вспомнить логику обоснования идеи о единстве партийности и научной объективности в марксизме. Уникальность и истинность марксистской философии объяснялась тем, что эта философия отражает позиции пролетариата, интересы которого совпадают с объективными законами развития истории. Коммунизм, соответственно, провозглашается естественно – историческим процессом по аналогии с естественно-природной сменой времен года. Нежелание и неумение видеть те предпосылки, которые позволяют надеяться на стирание всех социальных различий, те схемы, которые лежат в основе марксистско-ленинской методологии, и привело к тому, что живая и интересная философия К. Маркса и Ф. Энгельса выродилась в догматическую идеологию под лозунгом: "Учение К. Маркса всесильно, потому что оно верно". Можно еще вспомнить, что, по словам самого К. Маркса, идеология – это ложное сознание, не видящее своих истинных позиций, то есть предпосылок. Интересно и замечание К. Маркса о судьбе политэкономии в Германии: как только там сформировался класс буржуазии, буржуазная политэкономия перестала быть наукой.

На постсоветском пространстве и сегодня во многих формах сознания преобладает марксистская методология: кто-то борется с собственными идолами, меняя себя; другие не доходят до признания своей обусловленности и отстаивают "подлинные ценности". Поиск абсолютной истины проявляет себя и в претензиях на научное обоснование национальной идеи, и особенно ярко – в аксиологических исследованиях.

Аксиология – сфера для философов коварная, требующая методологической четкости и настороженности, поскольку в данной области философия как рациональное мышление пытается познавать то, что прежде всего конституирует себя в качестве чувственно переживаемого, личностностно значимого, а рационально лишь в своих опосредованиях и предпосылках. Приходится признать, что увлеченность аксиологией не только философов, но и психологов, педагогов – компенсация пренебрежения этикой и эстетикой как формами общественного сознания, которая в свою очередь вызвана жесткой привязкой этики и эстетики как наук к определенного рода ценностям. О смене статуса философии ярко свидетельствуют и тот факт, что для древних философов, например, для Аристотеля, этика – квинтэссенция философии, а в современной Украине этика и эстетика как вузовские дисциплины вначале отождествились, а потом и вовсе растворились в курсе философии в виду того, что стало уж совсем непонятным, что есть чувственное отношение к миру как не каприз или социально значимый идеал. Если этика как наука предполагает систему категорий, то современная аксиология – систему ценностей. Аналогия очевидна, только она, как в магии, – лишь поверхностная. В отличие от категорий, которые взаимопредполагают друг друга и вместе как система создают каркас научной теории, ценности не связаны логической необходимостью и всеобщностью, их взаимодействие не может быть возведено в ранг закона. Например, мы легко согласимся с тем, что материя существует во времени и пространстве, но предположения, что истина прекрасна, или, что добрый поступок предполагает эстетическое наслаждение, не воспримутся даже обыденным сознанием. Проблема ценности – это проблема значимости чего-либо в отличие от просто существования. Значимость же всегда предполагает субъекта с чувственно – избирательным отношением к миру. Это и есть тот активный центр, применительно к которому нечто и может находиться в ценностном отношении. При отсутствии же такого центра любые тенденции теоретически равнозначны и правомерны.

По этой же причине отсутствия центра любая сконструированная логически система ценностей покажется не более, чем абстрактной схемой, не пригодной для практического руководства. Строго говоря, систему ценностей даже теоретически создать нельзя, можно создать только их типологию, исходя из определенного критерия, как то виды деятельности или сферы общественной жизни. Любая типология ценностей, помимо того, что она обречена на принципиальную незавершенность и множество оснований для деления, будет эмпирической и описательной, лишенной системности, внутренней взаимозависимости и единства.

Это положение можно проиллюстрировать на примере поисков главной ценности. Фраза " жизнь – высшая ценность" стала сегодня уже общепринятым штампом, и с позиций сугубо теоретических трудно возражать против того, чтобы жизнь считалась главной ценностью. Но ситуация практическая предполагает ряд вопросов: чья жизнь и для кого является высшей ценностью, где находится ценностный центр, вокруг которого и распределяются все конкретные моменты бытия? Если моя жизнь для меня является самым ценным, то это требует определенной жизненной позиции, резко отличающейся от той, какая вытекала бы из признания не моей, но жизни другого для меня в качестве исходной ценности. Любая ценность превращается из абстрактной в действительную только в конкретной жизненной (то есть переживаемой) ситуации. И в зависимости от интенсивности ее восприятия устанавливается и ее иерархический статус.

В духе постмодернизма признание жизни высшей ценностью означает то, что мы отбрасываем любые критерии жизни и принимаем ее в любых проявлениях как наше субъективное восприятие. Тогда появляется красота капли дождя или синевы неба, но бессмысленными становятся вопросы о смысле, цели, задачах; тогда, как в философии Ошо, все, сконструированное мышлением (наука, идеология, система образования и т.д.) – ложно и искусственно.

В отечественной философии вопрос о предпосылках научной деятельности еще ждет своих исследователей.