Geum.ru

Европейское чудо (вольные размышления о книге В. М. Ракова)

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

IV



Обратимся к обзору «системы европейских государств». В.Раков пишет: «К концу XV в. средневековый западноевропейский политический ландшафт существенно меняется. Крайности универсализма и партикуляризма оказываются одинаково неприемлемыми. Кончаются неудачей всеевропейские притязания императоров и пап...».70 Что можно на это возразить? Действительно лишь то, что Европа отвергла римо-католический универсализм и германский империализм, но этот универсализм сменился универсализмом религии гуманизма и либерализма и всеобщего безбожия, «естественных прав человека», тайной властью масонов (оккультистов) и мировых финансовых воротил (финансовой олигархии). Германский империализм сменил империализм испанский и австровенгерский, а затем французский. Свято место пусто не бывает. Сейчас на подъеме империализм Соединенных Штатов, которые установили диктат или опеку над Европейским Союзом, прикрывая свою политику pax Amerikana лозунгами «открытого общества» и защиты свободы, а на самом деле защищая свои экономические и иные интересы. Эгоизм и глобалистские притязания США перевешивают их стремление к культурному единству с Европой. И «американская мечта» расходится с приверженностью европейцев к своим историческим традициям, расходится с их культурным консерватизмом. В конце концов сам Европейский Союз становится империей, осуществляющей активную экспансию на Балканах, Прибалтике и западной части Евразии (Украина, Молдавия, Грузия, Армения, Азербайджан). Рано или поздно при благоприятных обстоятельствах ЕС превратится в мощное федеративное государство с единым правительством и президентом. Это неизбежно и это быстро свершится при радикальном обострении мировой геополитической и геоэкономической обстановки. Европа, словно снежная лавина, неудержимо влачится к автаркии.


Европейское равновесие – это фикция без внешней по отношению к Европе уравновешивающей силы (или арбитра). До тех пор, пока в европейские дела не вмешалась Российская империя (себе на голову!), Европа не могла избавиться от внутренних кровавых усобиц. Вполне вероятно, что без России европейцы все оказались бы под пятой Французской или Германской империи, а то и Германского нацистского III Райха. Россия заплатила морем крови своих солдат и большой частью своего благосостояния за «счастье» европейского равновесия, которое в геополитическом плане ей было совсем невыгодно.71 Русские от европейского равновесия ничего не получили: ни в экономическом, ни в политическом аспектах, - кроме экспорта безбожия и революционных идей. Ныне европейское равновесие обеспечивают Соединенные Штаты. Только США не так бескорыстны, как наша российская, одурманенная европеизмом, правящая элита, ведущая свое происхождение от ополяченных бояр царя Алексея Михайловича и онемеченного (в широком смысле) Петра Великого. Его дальний последыш - Владимир Путин.72 Если императоры Александр I и его сын Николай I бредили утопией европейского «Священного Союза» и были столпами европейского консерватизма, на который русскому народу было в принципе «начхать», то Путин так же, как Ельцин, Горбачев и деятели февраля 1917 года, бредит утопией «общего европейского демократического дома», на который и современным русским в большинстве своем тоже в принципе «начхать». Европа за все старания наших монархов-идеалистов отплатила России Крымской войной и безусловной поддержкой Турции, а Российской Федерации за собачье перед европейцами виляние хвостом и безупречные поставки энергетического сырья – продвижением НАТО на восток, войной против нашего союзника Югославии и политическими интригами в пользу националистических Чечни, Грузии, Украины, Белоруссии и Прибалтики. А чем закончилось пресловутое равновесие итальянских городских республик и феодальных монархий? Завоеванием Италии поочередно то Испанской империей, то Австро-венгерской, то Французской… Даже теперь Италия в политическом и экономическом смысле расколота на Север и Юг, которые едва друг друга терпят. Если внешнеполитическая и экономическая ситуация изменится для Италии в худшую сторону, то от былого единства этой республики, постоянно раздираемой партийными распрями, не останется и следа. Италия ныне подает самый худший пример европейской государственности. До нее таким примером была анархо-шляхетская Речь Посполита.


Европейские государства действительно нуждаются друг в друге, но по причине невозможности каждому в отдельности исполнить принцип самодостаточности. Все европейские империи возникали с целью добиться объединения Европы на основе автаркии. Но национальные эгоизмы тамошних государств воспрепятствовали этому. Тогда Европа, уставшая от войн, обратилась к внешней силе для сохранения равновесия и стабильности: сначала к Российской империи, а затем к США. СССР тоже сыграл определенную роль на сем поприще. В этом смысле европейскую систему государств нельзя сравнивать с дальневосточным регионом. Китай сам по себе ни в ком не нуждается. Это автаркичный мир, целая цивилизация. Япония – островное государство, так же как и Великобритания. И так же как Великобритания она была автаркична. Лишь соперничество с Россией и Китаем заставили Японию примкнуть в геополитическом и геоэкономическом смысле к Западной системе. Корея находится между двух огней: Японией и Китаем. Корея – государство слабое и не имеет средств для собственной автаркии, поэтому она находится под покровительством США. России необходимо втянуть Корею в свою орбиту, поскольку между Россией и Кореей нет территориальных споров и Корея не нуждается в расширении жизненного пространства за счет наших земель. Напротив, Япония и Китай в этом крайне нуждаются, поэтому России нужно искать союзников для сдерживания империалистических притязаний китайцев и японцев. Что касается признания или непризнания чужих суверенитетов гордым Китаем, то Индокитай вполне успешно сопротивлялся Срединной империи и даже могущественным монголам. Ни ханьженям, ни чингизидам так и не удалось захватить эти земли. Народы Индокитая отстояли свою независимость. Китай также не смог поглотить и Корею. Но между тем он сам был захвачен монголами, а затем манчжурами – племенами по китайским меркам нецивилизованными. Дальневосточный регион никогда не был в изоляции. У Китая была постоянная связь со Средней Азией, Русью, Арабским миром, Византией и Европой благодаря Великому Шелковому пути. Монголы чрезвычайно активизировали связи Дальнего Востока с Западом и Ближним Востоком, а также Индокитаем и Индией. Не оставалась в стороне и Япония. С XVI в. Дальний Восток стал отгораживаться от Запада, поскольку европейцы стали вести себя по отношению к Китаю и Японии чрезвычайно агрессивно и экспансивно. Вспомним «опиумные войны» между Англией и Китаем. Вспомним реакцию Японии на интриги испанских католиков, которые имели колониальную подкладку. В результате японцы вырезали всех католиков на своих островах, т.е. не дали превратить себя в новых «индейцев». Что касается Индокитая, то рано или поздно он объединится на каких-то принципах, если не захочет потерять свою независимость. Весь мир сейчас объединяется или стремится объединиться в автаркичные зоны. Объединяется Арабский мир, объединяется черная Африка. Объединяется Латинская Америка. Объединилась Европа. После распада СССР евразийский мир медленно, но неуклонно опять движется к единству. Деление мира на автаркичные зоны есть единственное средство противостоять западной нивелирующей идее глобализма. Таким образом, в исторической перспективе европейское единство не является столь уж уникальным явлением, как это кажется В.Ракову. Европа, объединившись, смогла использовать общий ресурс для исторического рывка. Но не за горами то время, когда возникнут неевропейские автаркичные союзы и тогда они сделают не менее, а может быть и более впечатляющий исторический рывок. К сожалению, Запад по своим стратегическим соображениям не желает этого. Он препятствовал созданию независимых от него автаркий, препятствует теперь и будет это делать и в будущем, боясь усиления, неподконтрольности и самостоятельности Евразии и стран третьего мира.73


О климате Европы. Европе в этом смысле повезло. Климат ее самый благоприятный для проживания и хозяйствования людей. Европа не жаркий и не холодный регион. Ее климат – это та «золотая середина», которая не позволяет слишком расслабляться от жары и впадать в сонливую апатию либо скукоживаться от холода, экономя энергию, подолгу проводя время в теплых жилищах. Такой климат чрезвычайно способствует постоянной человеческой активности и бодрости. Этого не скажешь об азиатском Востоке или Африке, где жара и духота просто валит человека с ног, или России, где никакая политическая активность невозможна при морозах от - 20 до - 40. Попробуй, устрой политический митинг или демонстрацию даже при –15 да еще с ветерком! Через полчаса сразу же застучишь зубами и побежишь домой греться, забыв про политические лозунги и распри. Влияние климата на людей огромно. И это нельзя недооценивать. Поэтому говорить, что «среднеблагоприятные природные данные выступили в качестве первоначального вызова, на который европейцы должны были отвечать», - некорректно. В Европе - самые благоприятные природные данные для жизни человека, а посему с этой стороны не было европейцам никакого вызова.74


О государстве и специфике европейской государственности. «Современная теория государства построена была в период европейской истории, отличительной чертой которого является утрата западными народами чувства реальности государства… Наиболее общая идейная почва, на которой выросло и воспиталось названное настроение, была создана широко распространившимися на Западе, главным образом в романском и англо-саксонском мире, учениями естественного права. Учения эти признавали справедливым только то государство, которое основано на договоре граждан с властвующим или между собою. Отсюда вытекало, что законною является власть, на которую дано согласие подвластных, причем вначале допускалось, что согласие такое может быть дано раз и навсегда, а впоследствии сделали вывод, что право соглашения неотчуждаемо и что акту согласия должно подлежать каждое действие власти. Тем самым западными народами была утрачена сама идея власти. На место властного союза, государства, требующего подчинения и жертвы, была поставлена человеческая личность с ее интересами. Личность эта не признавала никакого общественного целого, которое не представляло бы собой совокупности во всех отношениях самоопределяющихся личностей. Личность оторвала себя от общества и государства, стала независимой, самостоятельной, не нуждающейся в обществе величиной. Нация, государство превратились в агрегат наделенных правами отдельных личностей, этих “безвкусных выдумок XVIII века”. Личности эти были чисто отвлеченными, не определялись ни историческими условиями, ни социальными различиями, ни каким-либо иным положением в обществе. Такая личность и заслонила собой государство, заставила идейно забыть о нем… Таковы идеологические основы отмеченных нами особенностей отношения западных народов к государству. Но, разумеется, отношение это не определяется одними идеологическими факторами и имеет более глубокий социальный фундамент. С эпохи новейшего промышленного развития европейская культура вступила в период, который можно было бы по примеру естествоиспытателей назвать мутационным. Быстрые изменения и неисчерпаемая способность создания новых форм – таковы особенности этого периода. Само собою разумеется, такой период истории не мог не оказать влияния как на формы властных отношений, так и на представления о них. Вместе с другим культурным наследием мутации подверглись и властные отношения, и сама идея власти. В течение многих веков существовал тот ведущий слой западного общества, который именовался феодальной аристократией и дворянством. Процессы изменения, в нем наблюдаемые, не меняли существа его в целом. В быстром революционном процессе слой этот был вытеснен новым классом, буржуазией. Но едва буржуазия выдвинулась на роль ведущей группы, идейные устои ее существования были подвергуты беспощадной критике со стороны социалистов. И вместе с тем на арене истории появился новый социальный слой, претендующий на преобладание в государстве, - промышленный пролетариат. Все эти процессы наметились в течение десятилетий, - это не могло не оказать решительного влияния на самую идею власти. В процессе революционных изменений ведущего слоя люди перестали понимать, кто же властвует и преобладает. Неустойчивость “ведущих” внесла сомнения в представления о власти вообще. Получился тот кризис власти, о котором не раз писали наблюдатели западной жизни. “Исчезла вера во всеобщепринятый и всеми почитаемый принцип авторитета, - говорит, характеризуя современную эпоху, один западный историк, - состояние повсюду господствующей непрочности заставляло прислушиваться к безумным идеям всяких совершителей переворотов и увлекаться любовью к бессмысленным авантюрам”. Так рушится значение авторитета, этого “главного камня в создании любой цивилизации”, - процесс, в результате которого может последовать быстрое разложение культурных начал европейской жизни. Европейские общества еще доныне всецело погружены в этот процесс… Государство (однако) не механическая совокупность отвлеченных граждан, но живая целостность; государство не отвлеченный субъект права и не совокупность юридических норм, но конкретная форма жизни; государство не придаток правопорядка, но развитие витального принципа самосохранения и развития; государство не надстройка над общественной реальностью, свойственная известной ступени жизни человека, но реальная необходимость, требуемая самим началом жизни… Государством называют прежде всего какое-либо историческое общество, обитающее в оседлом или в кочевом состоянии на известной части земли, обладающее некоторой властной организацией и противопоставляющее себя другим подобным же историческим обществам. В этом смысле государство есть общественный индивидуум наиболее сложившийся, наиболее установившийся и наиболее выпукло выступающий в человеческой истории… (Нация, народ) становятся самими собою только тогда, когда превращаются в государства: “нация”, не будучи государством, не может быть “нацией” (понимая под “нацией” огосударствленный народ, огосударствленную национальность). Если отправляться от принятого нами понятия о государстве как общественно-историческом индивидууме, то в подлежащем научному изучению предметном составе последнего следует различать две стороны. С одной стороны, государство предстоит перед нами как исторический факт – как “одна из форм жизни”, возникшая с необходимостью помимо человеческой воли, выросшая на нашей планете так же стихийно, как стихийно выросли другие формы жизни… С другой стороны, государство выступает перед нами как такой общественный индивидуум, существенным отличием которого является сознательная организация общественных сил для достижения совокупных целей. Государство есть не только естественный факт, но и деятельное, волевое напряжение, организованная совокупная энергия…».75


«Что позволило Европе XVI – XVIII и в особенности XVI – XVII вв. выстоять в качестве системной целостности?». Европейская системная целостность не состоялась бы, если бы культурное ядро Европы – Италия, Франция, Англия, Германия, Нидерланды и Швейцария – не были бы окружены, как китайской стеной, буферными зонами: Испанией (с Португалией), Византией, южнославянскими странами, Венгрией, Молдавией и Валахией, Австрией, Польшей и Украиной, Московской Русью. Испания много сил потратила на Реконкисту. Она представляла собой юго-западный оборонительный рубеж Европы от арабов и турок. Византия, южные славяне (болгары, хорваты, сербы и черногорцы, словенцы и македонцы), а также Молдавия, Валахия, Венгрия, Австрия, Украина, Польша с Литвой и Московская Русь приняли на себя основной удар монголо-татар, турок-осман, крымских татар. Эти народы и государства прикрывали собой Европу на восточном и юго-восточном рубежах от азиатских завоевателей. С северо-запада, после норманнов, европейцам уже ничего не грозило. В этих условиях Европа могла спокойно решать свои внутренние проблемы, культурно развиваться, не боясь, что кто-то вмешается в ее внутренние дела. В этих условиях Европа смогла накопить необходимые ресурсы и выработать средства для исторического рывка.


В.Раков выделяет в европейской истории, начиная со средневековья, «два основных культурно-исторических деления. Первое – деление Европы на Западную и Восточную, завершившуюся схизмой 1054 г. Второе – деление европейского Запада на германский Север и романо-средиземноморский Юг…».76 Второе деление ничего принципиально не решает, но первое есть плод научного недоразумения и инерции. Оно должно быть отвергнуто в принципе. В этом смысле я полностью стою на точке зрения евразийцев. «Евразийцы дают новое географическое и историческое понимание России и всего того мира, который они именуют российским или “евразийским”… Дело в том, что в основном массиве земель Старого Света, где прежняя география различала два материка: “Европу” и “Азию”, они стали различать третий, срединный материк, “Евразию”… По мнению евразийцев, в чисто географическом смысле понятие “Европы” как совокупности Европы, западной и восточной, бессодержательно и нелепо. На западе, в смысле географических очертаний, - богатейшее развитие побережий, истончение континента в полуострова, острова; на востоке – сплошной материковый массив, имеющий только разъединение касания к морским побережьям; орографически – на западе сложнейшее сочетание гор, холмов, низин; на востоке – огромная равнина, только на окраинах окаймленная горами; климатически - на западе приморский климат, с относительно небольшим различием между зимой и летом; на востоке это различие выражено резко: жаркое лето, суровая зима; и т.д. и т.д. Можно сказать по праву: Восточно-Европейская, “Беломорско-Кавказская”, как ее называют евразийцы, равнина по географической природе гораздо ближе к равнинам Западно-Сибирской и Туркестанской, лежащим к востоку от нее, нежели к Западной Европе. Названные три равнины, вместе с возвышенностями, отделяющими их друг от друга (Уральские горы и так называемый “Арало-Иртышский” водораздел) и окаймляющими их с востока, юго-востока и юга (горы русского Дальнего Востока, Восточной Сибири, Средней Азии, Персии, Кавказа, Малой Азии), представляют собой особый мир, единый в себе и географически отличный как от стран, лежащих к западу, так и от стран, лежащих к юго-востоку и югу от него. И если к первым приурочите имя “Европы”, а ко вторым – имя “Азия”, то названному только что миру, как срединному и посредствующему, будет приличествовать имя “Евразии”. Необходимость различать в основном массиве земель Старого Света не два, как делалось доселе, но три материка – не есть какое-либо “открытие” евразийцев; оно вытекает из взглядов, ранее высказывавшихся географами, в особенности русскими (например, проф. В.И. Ламанским в работе 1892 года)… Россия77 занимает основное пространство земель “Евразии”. Тот вывод, что земли ее не распадаются между двумя материками, но составляют, скорее, некоторый третий и самостоятельный материк, имеет не только географическое значение. Поскольку мы приписываем понятиям “Европы” и “Азии” также некоторое культурно-историческое содержание, мыслим, как нечто конкретное, круг “европейских” и “азиатско-азийских” культур, обозначение “Евразии” приобретает значение сжатой культурно-исторической характеристики. Обозначение это указывает, что в культурное бытие России, в соизмеримых между собой долях, вошли элементы различнейших культур. Влияния Юга, Востока и Запада, перемежаясь, последовательно главенствовали в мире русской культуры. Юг в этих процессах явлен по преимуществу в образе византийской культуры; ее влияние на россию было длительным и основоположным. Как на эпоху особой напряженности этого влияния можно указать на период примерно с X по XIII век. Восток в данном случае выступает, главным образом, в облике “степной” цивилизации, обычно рассматриваемой в качестве одной из характерно “азиатских” (“азийских”, в указанном выше смысле). Пример монголо-татарской государственности (Чингисхана и его преемников), сумевшей овладеть и управиться на определенный исторический срок с огромной частью Старого Света, несомненно сыграл большую положительную роль в создании великой государственности русской. Широко влиял на Россию и бытовой уклад степного Востока. Это влияние было особенно сильно с XIII по XV век. С конца этого последнего столетия пошло на прибыль влияние европейской культуры и достигло максимума начиная с XVIII века. В категориях не всегда достаточно тонкого, однако же указывающего на реальную сущность подразделения культур Старого Света на “европейские” и “азиатско-азийские” – культура русская не принадлежит к числу ни одних, ни других. Она есть культура, сочетающая элементы одних и других, сводящая их к некоторому единству. И потому, с точки зрения указанного подразделения культур, квалификация русской культуры как “евразийской” более выражает сущность явления, чем какая-либо иная. Из культур прошлого подлинно “евразийскими” были две из числа величайших и многостороннейших известных нам культур, а именно культура эллинистическая, сочетавшая в себе элементы эллинского “Запада” и древнего “Востока”, и продолжавшая ее культура византийская, в смысле широкого восточно-средиземноморского культурного мира поздней античности и средневековья (области процветания обеих лежат точно к югу от основного исторического ядра русских областей). В высокой степени примечательна историческая связь, сопрягающая культуру русскую с культурой византийской. Третья великая “евразийская” культура вышла в определенной мере из исторического преемства двух предшествующих. “Евразийская”, в географически-пространственных данных своего существования, русская культурная среда получила основы и как бы крепящий скелет исторической культуры от другой “евразийской” культуры. Происшедшим же, вслед за тем, последовательным напластованием на русской почве культурных слоев азиатско-азийского (влияния Востока!) и европейского (влияние Запада!) “евразийское” качество русской культуры было усилено и утверждено… Поскольку славянофилы упирали на “славянство” как на то начало, которым определяется культурно-историческое своеобразие России, они явно брались защищать трудно защитимые позиции. Между отдельными славянскими народами, безусловно, есть культурно-историческая и более всего языковая связь. Но как начало культурного своеобразия понятие славянства, во всяком случае в том его эмпирическом содержании, которое успело сложиться к настоящему времени, дает не много. Творческое выявление культурного лица болгар и сербо-хорвато-словенцев принадлежит будущему.78 Поляки и чехи,79 в культурном смысле, относятся к западному “европейскому” миру, составляя одну из культурных областей последнего. Историческое своеобразие России явно не может определяться ни исключительно, ни даже преимущественно ее принадлежностью к “славянскому” миру. Чувствуя это, славянофилы мысленно обращались к Византии. Но, подчеркивая значение связей России с Византией, славянофильство не давало и не могло дать формулы, которая сколько-нибудь полно и соразмерно выразила бы характер русской культурно-исторической традиции и запечатлела бы “одноприродность” последней с культурным преемством византийским. “Евразийство” же, в определенной степени, то и другое выражает. Формула “евразийства” учитывает невозможность объяснить и определить прошлое, настоящее и будущее культурное своебразие России преимущественным обращением к понятию “славянства”; она указывает как на источник такого своеобразия на сочетание в русской культуре “европейских” и “азиатско-азийских” элементов. Поскольку формула эта констатирует присутствие в русской культуре этих последних, она устанавливает связь русской культуры с широким и творческим в своей исторической роли миром культур “азиатско-азийских”, и эту связь выставляет как одну из сильных сторон русской культуры, и сопоставляет Россию с Византией, которая в том же смысле и так же обладала “евразийской” культурой».80


Итак, выясняется, что Европа – понятие преимущественно культурно-историческое. В географическом, геополитическом и геоэкономическом аспектах она может быть определена как атлантическая или точнее океаническая цивилизация.81 Она есть определенный культурно-исторический тип, названный в свое время Н.Данилевским романо-германским типом, поскольку он выработан романо-германским суперэтносом. И к этому типу Россия уж точно ни в коей мере ни по географическим, ни по культурным, ни по этническим и иным признакам не относится. Россия – это особый евразийский континентальный мир. А значит в третью европейскую субсистему совершенно безошибочно можно включить лишь Польшу, Венгрию, Чехию и Словакию, Хорватию и Словению, т.е. западных славян и мадьяр. Возле остальных стран византийского ареала можно поставить сегодня только знак вопроса. Они являются и теперь «яблоком раздора» между Западом и Россией. Каждый из этих центров стремится увлечь их в свою орбиту. То, что Европа стала помогать туркам из-за того, якобы, что с выходом России на Балканы могло нарушиться европейское равновесие, - это, на мой взгляд, формальный предлог, скрывающий подлинные цели Запада в отношении православного мира и, в частности, России. Действительно, Россия желала освобождения своих братьев по вере от османского ига и действительно имела планы объединения православных стран в некое сообщество. Но что в этих планах было политически предосудительным? Разве Европа не желала подобного объединения и разве она не осуществила его, наконец, в виде ЕС, ЕЭС? И когда были созданы эти общеевропейские структуры, никто не говорил, что этим было нарушено какое-то равновесие. Другой вопрос - НАТО. Поскольку к европейскому военно-политическому союзу подключились США и Канада, этот акт означал реальное нарушение не только европейского, но и мирового равновесия сил. На что СССР (Россия) с полным правом ответила Варшавским пактом. Не является предосудительным в политическом смысле и включение после Второй Мировой войны Болгарии, Румынии, Венгрии, Чехословакии, ГДР и Польши в зону влияния СССР, так как этот шаг Советского Союза предотвращал возникновение новой агрессивной всеевропейской коалиции против нашей страны. Ведь известно, что в составе германских войск на восточном фронте воевали не только собственно немцы, но и итальянцы, румыны, хорваты, венгры, австрийцы, финны, норвежцы и даже французы.82 Болгария в это время, хотя и не посылала своих войск против СССР, была, однако, в союзе с Германией, как и в Первую Мировую. Турция также состояла в военном союзе с немцами и держала свои дивизии у границ Армении, выжидая удобный момент для нападения. А Чехословакия исправно изготовляла на своих заводах для германской армии авиационные бомбы и артиллерийские снаряды. О том, что это было очередное всеевропейское нашествие на Россию, на Западе не принято говорить. О каком нарушении Россией европейского равновесия можно рассуждать, если она никогда не вынашивала, в отличие от Германии или Франции, никаких захватнических планов в отношении Европы и, наоборот, стремилась упрочить европейский мир, сломив гегемонию Швеции Карла XII, затем наполеоновской Франции, затем Германского Райха. Если Наполеон оставил за собою сожженную и разоренную Москву, то о пребывании Александра I в Париже у французов остались только приятные воспоминания. Русские оказались не такими «азиатскими варварами», как то представлялось ранее европейцам. Мало того, именно Николай II первый выдвинул идею Лиги Наций. И тогда Европа не поддержала его. «Священный Союз», созданный по инициативе Александра I, также служил идее европейского мира только на основе легитимизма (христианского монархизма) для предотвращения всеобщей Революции. То, что Европа руководствуется вовсе не идеей европейского равновесия, а традиционными экспансионистскими планами в отношении православного мира и Евразии, свидетельствуют события последних лет: расширение НАТО на Восток, агрессия НАТО в отношении Югославии, поддержка Западом идеи Великой Албании, албанского сепаратизма и национализма, национализма украинского и белорусского, национализма азербайджанского, грузинского и прибалтийского. Запад обвиняет сербов в геноциде албанцев, но не замечает, что турки систематически уничтожают курдов, как они уничтожали армян, а албанцы – сербов. Запад выступает против сепаратизма басков, корсиканцев и ольстерских католиков, но потворствует сепаратизму албанцев и черногорских националистов. НАТО санкционировало разрушение союзного югославского государства и Чехословакии, тем самым нарушив Договор о нерушимости послевоенных европейских границ. Запад до сих пор ищет нацистов, участвовавших в геноциде евреев, но как будто забыл, что хорватские фашисты (усташи) уничтожили во время последней мировой войны почти миллион сербов. И этих усташей никто не ищет, никто не судит. Наши депутаты от либеральных партий все, как один, встают на заседании Гос.Думы, чтобы в день Холокоста почтить память замученных и погубленных нацистами иудеев, но никто их них не встает, чтобы почтить память погубленных сербов, армян или каких-нибудь цыган, а то и американских индейцев. Когда Турция захватила половину о.Кипр, Запад, не смотря на протесты Греции, молчаливо согласился с этим захватом. Но когда Ирак попытался захватить Кувейт, Евроатлантический альянс всей своей мощью обрушился на захватчика. СССР развалился, Варшавский блок распался. Россия практически ушла с Балкан и плетется в хвосте евроатлантической политики. Т.е., нет никаких оснований считать ее ныне каким бы то ни было нарушителем европейского спокойствия. Однако НАТО зачем-то не только сохраняется, но и расширяется, укрепляясь. Мало того, осуществляет агрессию на Балканах и Ближнем Востоке, стремится включить в зону своего влияния Молдавию, Украину, Азербайджан, Грузию, государства Средней Азии и Прибалтики, поддерживает с помощью тайных операций чеченский сепаратизм и движение талибов, а с помощью дипломатии и своих авианосцев в Персидском заливе - наступление Израиля на Палестину и Ливан. Эти исторические результаты83 раскрывают подлинные причины Крымской войны (1854 – 1856 гг) и провал русской дипломатии на Берлинском конгрессе (1877-78 гг), который свел на нет победные итоги последней российской антитурецкой военной кампании.


В.Раков пишет, что «наличие общественного диалога – отличительная особенность стран первой субсистемы».84 Значение европейского «диалогизма» или «диалогичности» мне кажется слишком преувеличенным. Историческая реальность говорит об ином. Люди свои «естественные» права сначала силой и тяжелейшим трудом отвоевывают у природы, а затем силой же у господствующих классов. Если европейские «диалоги» заканчивались кострами инквизиции, крестьянскими и плебейскими бунтами, пытками и виселицами, революциями с гильотиною, казнью христианских монархов, уничтожением целых цивилизаций и народов Нового Света, то ни о какой диалогичности говорить тут не приходится.85 Европеец привык договариваться с позиции силы. Европеец уважает силу. И в том случае только, когда он видит, что ему противостоит сила, он садится за стол переговоров, идет на компромисс. Вспомним борьбу американских профсоюзов с работодателями. Эту борьбу прекрасно иллюстрирует американский же фильм «Кулак» с участием (в главной роли) Сильвестра Сталлоне. Фильм рассказывает о том, как один профсоюз, чтобы покончить с произволом хозяев компании, устроил сначала вооруженную стачку, а затем нанял мафиозную группу рэкетиров и под угрозой насилия заставил работодателей выполнять условия профсоюза. Этот фильм рассказал лишь об одном эпизоде борьбы американских рабочих за свои права. Сейчас знаменитая федерация американских профсоюзов (АФТ-КПП) обладает столь мощным влиянием, что ни один капиталист в США даже и мысленно не допускает что-либо изменять в условиях труда и оплаты без согласования этого с федерацией. Этого влияния профсоюзы добились только тогда, когда силе противопоставили силу, оружию – оружие, массовым увольнениям – тотальные забастовки и стачки. На Западе в основе права лежит сила, противостоящие друг другу вооруженные эгоизмы: индивидуальные, групповые, сословные, классовые, партийные, национальные. Никто там с тобой и разговаривать не станет, если за тобой не стоит определенного рода сила. Договор, закон, право, компромисс на Западе – это равнодействующая сил, результат их ожесточенной борьбы, бумаги с кровавыми подписями и печатями. Западный «прогресс» оплачен большой кровью и разрушением биосферы Земли. И есть ли этому какое-либо оправдание с точки зрения человека иной культуры, чем европейская? В одном фильме цивилизованного Запада с участием знаменитого актера дети рассуждают о длине пениса главного героя и о том будет ли их мать спать с ним или не будет. Если ради этого совершался означенный «прогресс» и ради этого применялась гильотина, то гора родила мышь. Это всеевропейский диснейленд на фундаменте из бесчисленных трупов.


Требует комментария и следующее положение В. Ракова: «Для западно-европейского средневекового общества… характерна в той или иной степени политическая автономность сословных и корпоративных образований. Не будет преувеличением сказать, что они “вросли” в политическую жизнь средневековья. Именно эти структуры сделали невозможным образование на Западе деспотических режимов восточного типа (курсив мой. – В.Н.)».86 Вот что говорит о деспотизме Н.Н.Алексеев: «Справедливо то, что во всяком государстве, какое когда-либо существовало в истории и которое когда-либо будет существовать, всегда был и всегда будет некоторый естественно создающийся правящий отбор или некоторая правящая группа, несущая на плечах своих бремя государственной власти. Исторически группа эта по большей части состояла из интеллигенции (понимаемая здесь автором в самом широком смысле как ведущая часть общества – В.Н.) данного народа, иногда воплощавшей в себе, что в народе было лучшего, иногда же и не отличающейся особыми доблестями и талантами. В зависимости от сказанного и государства были хорошими или дурными: где правящая группа была достойна своего призвания, там она мудро вела государство; где нет – там государство прозябало и впадало в постоянные бедствия. В этом смысле можно утверждать, что диктатура (здесь господство правящего слоя, элиты. – В.Н.) неотделима от государства, как реального явления общественной жизни. Реально государство невозможно, если в нем правящей группы нет. Всевозможные государственные формы можно, в зависимости от характера деятельности правящей группы, разделить на правильные и неправильные – на республики (в широком смысле этого слова: rex publica, общее дело) и на деспотии. Там, где правящая группа честно и преданно выполняла свое назначение и была носительницей идеалов государственной солидарности, идеалов социального мира, там мы имеем дело с правильными формами государства, независимо от того, назывались они республиками или монархиями. Там же, где правящая группа стремилась проводить свою ошибочную и потому не соответствующую народным стремлениям идеологию, либо преследовала свои корыстные интересы, или была на службе корыстных интересов какого-либо класса или какой-либо партии, то мы имеем дело с формами деспотическими. Нужно всегда помнить, что существовали государства, носившие имя республик и деспотизмом своим превосходящие власть единого тирана; и были деспотические демократии, не уступающие своими произволами произволу абсолютного монарха. Качество государства зависит не от внешних его форм и не от названий, а от внутренних отношений правящих к управляемым (курсив мой. – В.Н.). Государство хорошо, когда оно управляется на началах социального служения и жертвенности, плохо, когда оно управляется на начале личной пользы властвующих».87 В другом месте он употребляет нравственный критерий различения республик и деспотий. Он полагает, с этой точки зрения, что к деспотическим можно отнести те государства, которые не содействуют или даже препятствуют духовному и нравственному росту и совершенствованию человека и общества, т.е. создают такие неблагоприятные условия жизнедеятельности социального целого, которые вызывают его духовно-нравственную деградацию, моральное разложение. Таким образом, нельзя и несправедливо огульно называть восточные государства деспотическими. Так же нельзя и несправедливо считать все западные свободными от деспотизма. Мало того, можно говорить о деспотизме городских цехов по отношению к своим членам, о деспотизме феодалов по отношению к зависимым от них людям, о деспотизме католических церковных князей, о деспотизме дворянского сословия и деспотичных европейских монархиях.


А теперь дадим разъяснения по поводу авторитаризма и «аффективно-авторитарного поведения», которые, якобы, более всего присущи «традиционным» обществам. Это имеет отношение к становлению европейской государственности. И это касается самого существа власти. «Признание правды классовой теории государства с теми уточнениями и дополнениями, которые даются учением о правящем слое, не освобождает нас от оценки названной теории с точки зрения основной для нас проблемы – уразумения существа властных отношений и их объяснения. Бесспорно, сведение политической власти к экономической зависимости уясняет нам многое в явлениях властвования. Главное, оно сводит более сложные факты к более простым, и это есть уже несомненная научная заслуга. Власть правящей группы есть явление простое и наглядное. Но экономическая зависимость есть факт еще более простой, всем нам понятный. Всякий знает, что означает испытывать экономическую нужду, быть зависимым от экономических условий, от чужой собственности и капитала и переживать зависимость от более состоятельных людей. В факте экономической зависимости есть некоторая наглядность, и объяснять власть государства при помощи экономической зависимости, это значит, давать наглядное объяснение. Однако названная теория, объясняя многое, не объясняет одного: каким образом случилось, что экономическая мощь, владение землей и капиталом находились не в руках народных масс, а в руках меньшинства? Ведь массы физически сильнее этого меньшинства. Кто же дал или что же дало “ключи власти” правящим классам? Этот вопрос, недавно поставленный австрийским социологом и экономистом фон Визером в его интересной книге “Закон силы”, много лет тому назад, почти в таких же выражениях, сформулирован был замечательным русским государствоведом и юристом Н.М.Коркуновым. “Господство имущих над неимущими бесспорный факт”, - говорил последний. Но почему, ставил он вопрос, неимущие зависят от имущих, почему они вынуждены продавать им свой труд? Конечно, потому, что для производительного труда необходимы средства, а средства эти – земля, капитал, оказываются во власти имущего меньшинства. Но на таком объяснении нельзя остановиться. Само собой возникает дальнейший вопрос: откуда же берется у меньшинства эта власть удерживать за собой средства производства и не допускать к пользованию ими нуждающееся большинство? По мнению Коркунова, это нельзя объяснить из условий производства, так как сами эти условия “обусловлены властью капиталиста, который может устранять других от пользования принадлежащим ему капиталом”. Нельзя объяснить это и физической силой, которой обладают имущие. Численное преобладание и, следовательно, физическая сила находится в руках у неимущих. Ведь они составляют в капиталистическом обществе те кадры армии, на которых физически держится классовое государство. Таким образом, теория классовой власти не объясняет нам того, что она прежде всего должна объяснить, а именно: загадочную мощь, которой пользуются имущие, удерживая по большей части руками самих неимущих обладание землей и средствами производства. По-видимому, дело здесь не в простом физическом преобладании, а в способности имущих властвовать над душами неимущих. По-видимому, нужно отличать физическую силу от психической мощи (Macht). Психическая же мощь есть господство над душами людей, и к этой мощи сводится в конце концов властвование правящих классов над большинством. Таким образом, в конечном итоге явления власти и подчинения сводятся не к экономическим, а к чисто психологическим основам. Остается только поставить вопрос, каковы же те психические силы, на которых в конце концов покоятся явления властвования. Западная теория в качестве таковой выдвигает начало воли. Замечательную критику этого воззрения дал упомянутый нами Коркунов. Сам Коркунов был позитивистом, если угодно западником, но решение, которое он дает поставленному вопросу, сознательно противопоставляется им западным, волевым учениям. Коркунов отмечает, что особое выделение волевого принципа и в философии, и в этике, и в религии, составляет характернейшую сторону западного миросозерцания, начиная с Августина. Действительно, можем прибавить мы, западный волюнтаризм (берем это понятие в самом широком смысле) глубоко был связан со всем духовным складом западного, фаустовского человека, который стремился к самоутверждению волевой личности в этом мире, к волевому завладению миром и к распространению в нем. Для него непонятно было воззрение, выраженное в ряде философских систем Востока, согласно которому многое в мире проистекает не из разумной воли, а “становится”, “случается”, “само собою происходит”. Эту “восточную мудрость”, вовсе не сознавая того, применил к истолкованию явлений власти Коркунов. По его словам, “властвование не предполагает необходимо наличности воли”. Властвующий над другими, в силу обаяния, святости, гениальности ума, художественного дара, чарующей простоты, властвует часто над ними, не думая вовсе о том, иногда даже того не желая. От факта такого обаяния не отделаться и тогда, когда оно докучает. Аскет, совершающий свой подвиг умерщвления плоти, отречения от мира, не ищет, конечно, власти над людьми и, однако, очень часто получает, именно в силу своей святости, великую власть над верующими. Возлюбленная рыцаря Тогенбурга в известной балладе Шиллера, поступившая в монашенки, не желала над ним властвовать, однако он всю жизнь отдал одному желанию, “чтоб у милой стукнуло окно, чтоб прекрасная явилась”. Татьяна тогда только и властвует над Онегиным, когда “она его не замечает, как ни бейся, хоть умри”. Далее Коркунов указывает, что властвование никогда не исчерпывается одними велениями властвующего. Подвластные сами проявляют активность, идут навстречу власти, “заискивают, угождают, предугадывают и предупреждают желания”. Сказанным объясняется, почему властвующим началом может быть иногда существо или предмет, лишенные воли. Иследователи быта примитивных народов указывают, что в этих обществах властвующим началом является тот одушевленный или неодушевленный предмет, который они считают родоначальником и покровителем рода, - тотем (отсюда тотемический быт). Властвующим началом в примитивных обществах является также какая-либо обычная норма, связанная с заклятием и предписывающая как бы свыше некоторое поведение (табу). Отправляясь от подобных наблюдений, мы и можем согласиться с выводом Коркунова, что “властвование предполагает вообще сознание не со стороны властвующего, а только со стороны подвластного”… “Для властвования требуется только сознание зависимости, а не реальность ее”. Поэтому “власть есть сила, обусловленная сознанием зависимости подвластного”. Государственная же власть есть “сила, обусловленная сознанием зависимости от государства”. Любопытно отметить, что названные воззрения на власть Коркунова своеобразное подтверждение находят в некоторых новейших западных психологических и социологических теориях, занимающихся изучением проблемы власти и подчинения. Теории эти все более и более приближаются к выводу, что явления власти коренятся не в сознательно-волевой стороне человеческой психологии, но в аффективной жизни, во внушаемости,88 даже в чисто “эротических” склонностях человеческой души, принимая, конечно, этот термин в широком, философском смысле этого слова. Властвует тот, кого “любят”, т.е. тот, кто представляется носителем некоторых положительных свойств, выразителем идеалов. Такова прежде всего власть полководца и религиозного реформатора. Но такова власть и любого носителя “общественного престижа”. При изучении установившихся и социально окрепших властных отношений можно выставить следующую аксиому: властвовать может только тот, кому приписывается в каком-либо смысле свойство высшего. Причем этой идее “высшего” придается здесь самое широкое значение, разумея “высшее вообще” во всех его физических и духовных смыслах (физически более “сильное”, “мощное”, духовно превосходящее и т.п.). Можно сказать также, что там, где это “высшее” утрачивает свое обаяние, там происходит кризис отношений власти (курсив мой. – В.Н.) С таким кризисом мы как раз имеем дело в современной демократии.89 Новейшая демократия в период своего расцвета властвовала именно потому, что и ее учреждения, и ее вожди казались человечеству носителями высшей правды. Вера эта сейчас иссякла – и демократия продолжает властвовать “по инерции”, “по привычке”,90 как это отлично показывает Гастон Жез… Если… никакое государство невозможно без ведущего слоя, то теперь мы можем сказать, что этот ведущий слой исполняет свою миссию, именно потому, что является выразителем “высшего”, символом “превосходства”, носителем “идеалов” и т.п. (курсив мой. – В.Н.). Сказанное имеет место даже тогда, когда мы имеем дело с простым физическим покорением одной социальной группы другой, как это происходит в обычной межплеменной борьбе. И здесь победа указывает, как справедливо замечает фон Визер, на “внутреннюю мощь народа победителя”. Тем более нужно отнести это ко всем другим видам правящего слоя в государстве – к геронтократии, к различным видам классового господства и т.п. Социальные классы, последовательно выступавшие в европейской истории, - феодальная аристократия, буржуазия, пролетариат, - каждый является носителем своей “идеи” и своих “идеалов” как на это справедливо указывал в своих речах Фердинанд Лассаль. Нужно добавить, что чисто “служилая” правящая группа может рассчитывать на власть только в том случае, если она выступит под знаменем идей и идеалов, которые окажутся соответствующими духу данной исторической эпохи. Коммунистическая партия как правящая группа властвует потому, что провозглашенные ею идеи нашли отзвук в некоторых широких кругах русского народа. Также и фашисты стали у власти, так как им удалось уловить некоторые стремления народных итальянских масс. Из изложенного следует, что общие функции ведущего слоя в государстве гораздо шире, чем управление и руководство государственным аппаратом. Ведущий слой как носитель идеалов данного общества не только им управляет, но является идейным и фактическим представителем той культуры, к которой данное общество принадлежит. Он выражает определенную стадию в развитии этой культуры, “дает тон” эпохе (курсив мой. – В.Н.). Такова была роль земельной аристократии, дворянства, буржуазии в развитии европейских обществ. К такой роли стремится на Западе и пролетариат. Вообще все, что было сделано различными культурами, выполнено при помощи духовных сил правящих классов. Управляемые были по большей части орудиями, исполнителями чужих заданий. Если отдельные единицы из управляемых участвовали в культурном творчестве, делали это путем просачивания в правящий слой и путем приобретения его привычек, навыков, быта…».91 Таким образом, нельзя утверждать, что развитие европейской государственности шло от авторитаризма к чисто рациональному управлению социальными процессами. Напротив, авторитаризм аристократического правления и абсолютистских монархий сменился не менее сильным авторитаризмом буржуазных вождей, реформаторов и революционеров (например, Кромвель, Лютер, Кальвин, Робеспьер), а затем буржуазных демократических монархий (напр., во Франции Наполеон I, Наполеон III, в Германии Отто Бисмарк). Позже уже в XX в. можно говорить об авторитарных режимах Муссолини, Гитлера, генерала Франко, маршала Пилсудского, лорда Черчилля, генерала де Голля, Конрада Аденауэра; в США, например, правление генерала Эйзенхауэра, Рузвельта, Трумэна, Рональда Рейгана, в Англии Маргарет Тэтчер. Правление последних, я не беру первые три фигуры, которые закрепили свой государственный авторитет с помощью института личной диктатуры, несомненно весьма далеко выходило за рамки обычной представительной власти, “нанятой” обслуживать потребности гражданского общества в управлении и регуляции на фоне всеобщего государственного минимализма (т.е. невмешательства государства в большинство отраслей культуры и быта). Все эти политические фигуры, включая и первые три, заряжали общество определенными инновационными и национальными идеями, обладали харизматической аурой или той психической мощью, которая позволяла им стать больше, чем простыми государственными чиновниками, хотя бы и самого высокого ранга. Однако само по себе наличие этих сильных фигур вовсе не говорит нам о них как о проявлениях силы либерально-демократического строя. Наоборот, их деятельность только подтверждает его слабость, ибо эта деятельность совершалась вопреки распространенному в Европе шаблону государственного минимализма, традиционной государствофобии воинствующих либералов. Так, словно зеленая поросль, рвущаяся к солнцу, государственная органика пробивается на Западе сквозь бетон этатического нигилизма.92


И наконец, последнее: становление европейской государственности характеризуется вовсе не последовательной сменой «архаических», «традиционных» форм государственности «прогрессивными» (демократическими и либерально-демократическими республиками), а сменой принципов формирования правящего слоя (элиты) общества. «Взгляд на государственно организованное человеческое общество как на живое органическое единство предполагает существование в этом обществе особого правящего слоя, т.е. совокупности людей, фактически определяющих и направляющих политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь общественно-государственного целого. А в среде этого правящего слоя в свою очередь можно всегда ясно выделить некоторый государственный (правительственный) актив. Как правящий слой вообще, так и государственный актив отбираются из общей массы данной общественно-государственной среды по какому-нибудь определенному признаку, но признак этот не во всех государствах один и тот же; в одних этот признак – имущественный, в других – генеалогический и т.д. Вот этот-то признак, по которому в данном государстве отбирается правящий слой и правительственный актив, и является наиболее существенным и основным для характеристики данного государства. Так, строй геронтократический (геронтократия – правление стариков, старейшин), т.е. такой, при котором правящий слой и правительственный актив отбирают исключительно по возрастному признаку, предполагает совершенно определенный тип политической, экономической и культурной физиономии общественно-государственного целого: при другом типе культуры, политики и экономики геронтократический строй был бы немыслим. Точно так же обстоит дело и с другими типами отбора правящего слоя: каждому из этих типов соответствует определнный тип политического, экономического, социального и культурного уклада, и с переменой принципа отбора правящего слоя соответственно меняется и вся политическая, экономическая, социальная и культурная физиономия государства. Со строго научной точки зрения можно только констатировать наличие такой функциональной связи между определенным типом отбора правящего слоя и определенным типом культуры, хозяйства, политического устройства и т.д. Обусловлен ли данный тип отбора данным типом культуры или, наоборот, данный тип культуры обусловлен данным типом отбора – это вопрос, который со строго научной точки зрения разрешен быть не может. Именно типы отбора правящего слоя, а вовсе не типы формы правления существенно важны для характеристики государства. Аристократическая республика более походит на аристократическую монархию, чем на республику демократическую; точно так же и демократическая монархия ближе к демократической республике, чем к монархии аристократической. Существенно важно во всех этих случаях не различие между монархией и республикой, а различие между аристократическим и демократическим строем, т.е. между двумя типами правящего слоя. Однако, несмотря на то что с одним и тем же типом отбора правящего слоя могут сочетаться разные формы правления, тем не менее между типом отбора, с одной стороны, и формой правления – с другой существует известная функциональная связь. Каждый тип отбора правящего слоя предполагает особую форму правления, которая для него является наиболее нормальной и естестственной: это не исключает возможности сочетания и с другими формами правления, но все-же предполагает постоянное тяготение к одной определенной форме правления. Эта нормальная форма правления, к которой данное государство тяготеет или которую оно уже осуществило, является, таким образом, зависимой, производной от данного типа отбора правящего слоя. Практически в пределах мира европейской цивилизации приходится иметь дело с двумя основными типами отбора правящего слоя – аристократическим (военно-аристократическим и бюрократически-аристократическим) и демократическим (плутократическо-демократическим)… Можно сказать, что нормальной и естественной формой правления при аристократическом строе является монархия… В современных странах европейской (романо-германской) цивилизации безраздельно господствует демократический (большей частью плутократическо-демократический) строй. И потому естественной формой правления для всех этих стран является республика. В тех странах, в которых еще имеется монархия, она держится как простой пережиток прошлого, по существу бессмысленный и ненужный, но в то же время безобидный, никому не мешающий, а потому до поры до времени неупраздняемый».93 Итак, дело не в «традиционности» и «прогрессивности» той или иной формы правления, а в ее оптимальности и естественности (неестественности) для того или иного типа отбора правящей группы и социального строя. Нет никаких объективных критериев для определения «прогрессивности» республики и «отсталости» монархии.


Затрагивая проблемы российской «модернизации», В.Раков, на мой взгляд, не понял ее сущности, а следовательно не понял главнейших причин российской катастрофы 1917 года, которые не были устранены позже и советской властью и привели Россию (СССР) к катастрофе 1991 года. Это непонимание вызвано тем, что В.Раков как типичный русский интеллигент смотрит на историю России с позиции европейца и к тому же европейца левой ориентации.94 Духовная родина автора «Европейского чуда» находится на Западе и весь его труд вдохновлен европейской культурой. Грубо говоря, он накладывает схемы развития западной цивилизации, западной государственности и западного общества на Россию и если видит, что в ее жизни, в ее истории что-то с этой схемой не совпадает или какие-то элементы и процессы, подобные европейским, отсутствуют, то это дает ему основание усматривать в этих несовпадениях и недостачах причины отсталости России, ее «нецивилизованности» и культурного уродства. Европа в его изложении предстает неким идеалом человеческой цивилизации, которому надлежит следовать, если не желаешь потерпеть полное фиаско. Однако Россия действительно культурный урод, культурный мутант, но не из-за того, что она плохой ученик своей «доброй» учительницы – Европы, а, напротив, из-за того, что она слишком хороший, слишком старательный ее ученик. И несмотря на все свое старание она-таки остается до сих пор «вечным студентом». Следуя во всем европейским стереотипам и шаблонам, наша элита, наша интеллигенция, начиная с Петра Великого, прозванного в народе антихристом, расписалась в собственном творческом бесплодии и импотенции. Этот недостаток или, хуже, порок российского ведущего слоя с глубокой горечью отмечал еще Константин Леонтьев. А евразийцы – наследники К.Леонтьева – уже считали это не пороком даже, а фактом национального предательства, тягчайшим грехом русской интеллигенции.


В.Раков склонен объяснять проблемы российской «модернизации» и русский исторический раскол «с помощью идеи европейской общности», в которую он неправильно включает Россию – Евразию, называя ее «крайним востоком Европы».95 Но выдающийся российский мыслитель Николай Трубецкой полагает иначе. Он пишет: «Теперь окинем… беглым взглядом… картину исторического развития России – Евразии. Итак, евразийский мир представляет собой замкнутое и законченное географическое, хозяйственное и этническое целое, отличное как от собственно Европы, так и от собственно Азии.96 Сама природа указывает народам, обитающим на территории Евразии, необходимость объединиться в одно государство и создавать свои национальные культуры в совместной работе друг с другом. Государственное объединение Евразии было впервые осуществлено туранцами в лице Чингисхана, и носителями общеевразийской государственности сначала были туранские кочевники. Затем, в связи с вырождением государственного пафоса этих туранцев и с ростом национально-религиозного подъема русского племени, общеевразийская государственность из рук туранцев перешла к русским, которые сделались ее преемниками и носителями. Россия – Евразия получила полную возможность стать самодовлеющей культурной, политической и экономической областью и развивать своеобразную евразийскую культуру. Но в связи с тем, что в соседней Европе все сильнее стал развиваться завоевательный и колонизаторский дух империализма, и европейская цивилизация, односторонне направленная на технику и внешнюю организацию жизни, все сильнее проявляла стремление к экспансии, возникла потребность оградить Россию – Евразию от опасности, грозящей с Запада ее культурной, политической и экономической независимости. Для этих целей обороны необходимо было усвоить известные технические преимущества Европы. Но это усвоение вскоре превратилось для правителей России – Евразии (с Петра I. – В.Н.)97 в самоцель. Забыв, что заимствование европейской военной и частью промышленной техники понадобилось исключительно для обороны России от иноземного культурного засилья, правители России увлеклись самим процессом заимствования, прельстились самой европейской цивилизацией, возгорелись тщеславным желанием сделать из России державу, внешне совершенно подобную европейским государствам, и стать самим на равную ногу с правителями наиболее крупных европейских держав. А благодаря этому та иноземная опасность, для предотвращения которой и было затеяно заимствование европейской техники, не только не была предотвращена, но русскими же руками была введена в Россию. Россия постепенно становилась провинцией европейской цивилизации, а империализм этой цивилизации стал делать в России все большие и большие успехи. Вместо техники русские стали заимствовать европейский образ мысли, рассчитанный на совершенно иной психологический тип людей. Русский человек перестал быть самим собой, но не стал и европейцем, а просто изуродовался. Вследствие этого изуродовались и все внутренние отношения между русскими, появились огромные пропасти, отделяющие одних русских от других, порвались социальные связи. Двухвековой режим антинациональной монархии98, восстановивший против себя все слои населения, привел к революции.99 Но революция не изменила сути дела, ибо элементы, вставшие у власти после революции, сами оказались зараженными теми же ядами европейской цивилизации и, насаждая в России мировоззрение, выросшее на почве европеизма и европейской цивилизации, явились орудием империализма европейской культуры, ошибочно принимаемой ими за культуру “человечества”. Таким образом, Россия и после революции не стала сама собой, не освободилась из-под духовного ига100 европейской культуры и не может свободно творить свою собственную национальную культуру, основанную на психологическом укладе русского, евразийского, а не общеевропейского человека. Задача России в будущем состоит в том, чтобы осознать наконец свою подлинную природу и вернуться к выполнению своих собственных исторических задач. Россия должна осознать, что как военная и экономическая мощь отдельных европейских держав, для борьбы с которой милитаризовала и европеизировала Россию дореволюционная антинациональная монархия, так и буружуазно-капиталистический строй, во имя преодоления которого социализирует Россию послереволюционное коммунистическое правительство, являются только органическими частями и естественными частными проявлениями одной и той же европейской цивилизации, которая в своем целом и есть главный и основной враг исторической России; что поэтому бороться следует не с одними этими частными проявлениями, а с самой европейской цивилизацией в целом, и особенно с основным духом этой цивилизации, и что средства для этой борьбы надо выбирать такие, которые сами не заключали бы в себе духа европейской цивилизации, так как иначе борьба оказывается нецелесообразной. Ошибка послепетровской антинациональной монархии заключалась в том, что, видя единственную опасность в военной и экономической мощи отдельных европейских держав и желая противопоставить этой опасности соравную ей военную и экономическую мощь русскую, она позаимствовала и стала прививать в России чуждый дух европейского милитаризма, государственного империализма и лженационализма (политического национализма. – В.Н.), шовинистического тщеславия. Но ошибкой послереволюционной власти явилось то, что, усматривая единственную опасность в буржуазно-капиталистическом строе, она для преодоления этой опасности стала прививать в России столь же чуждое России и столь же европейское по своему духу мировоззрение экономического материализма и стремиться осуществлять в России совершенно чуждые России и созданные европейскими теоретиками идеалы общежития. Поняв, что и та, и другая ошибка ведут к духовному порабощению России европейской цивилизацией, к уродованию естественной природы исторической России, следует отказаться окончательно от всякого проявления европейского духа и повести решительную борьбу против европейской цивилизации в целом. Борьба же эта должна вестись одновременно с созиданием самостоятельной и самодовлеющей русско-евразийской культуры на основаниях, совершенно отличных от духовных основ европейской цивилизации».101 Таким образом, российская «модернизация» была совершенно неорганичной и насильственной. «Модернизаторы» и «цивилизаторы» покушалась не только на внешний быт русского народа, но и пыталась забрать его душу. Проблема не в том, нужна была или нет «модернизация» России, а в том, как, какими способами и средствами, с какой целью, чьими мозгами и руками, на какой идеологической основе ее проводить. Этот вопрос был решен ошибочно, с постоянной оглядкой на Европу, без творческих усилий и незаемных идей, что и предопределило российскую катастрофу. Дело русских «цивилизаторов» – русского ведущего слоя – делалось под знаком измены русской культуре и было разрывом с родной почвой и национальным духом.