Кольцова В. А. Теоретико-методологические основы истории психоло­гии. К 62

1 В научной литературе дифференцируются понятия «метод», «способ» и «средство познания». Способ познания определяется как познавательное средство, характеризующееся отсутствием строгой обоснованности, целевой направленности и четкой последовательности исследовательских процедур, как «стихийное, практически-эмпирическое средство познания». Средство познания — это наиболее широкое понятие, близкое по смыслу понятию метода, но, помимо него, включающее также логические операции и процедуры, научное оборудование и знаковые системы. Научный метод «представляет собой теоретически обоснованное нормативное познавательное средство» (Ковальченко, 2003, с. 39, 40).

2 В структуру метода входят следующие компоненты: «операция», «процедура», «методика», «техника исследования». Операция — простое исследовательское действие. Процедура — совокупность исследова­тельских действий. «Метод, несомненно, включает в себя соответству­ющие операции и процедуры, но не исчерпывается ими...» (там же,с. 39). Методика — совокупность приемов, процедур, операций, направленных на реализацию лежащих в основе метода нормативных требований и предписаний при решении конкретной исследователь­ской задачи. Техника исследования — аппаратурное обеспечение ис­следования.

3 Научный подход в науковедении связывается «с фиксацией опреде­ленной направленности, ориентации научного исследования» (Готт, Семенюк, Урсул, 1984, с. 148), общей стратегии решения поставленной задачи. Ковальченко называет следующие общенаучные подходы: аб­страктный и конкретный, логический и исторический, индуктивный и дедуктивный, аналитический и синтетический, динамический и ста­тический, описательный и количественный, генетический, типологи­ческий, сравнительный, системный, структурный, функциональный, информационный, вероятностный, модельный. Наиболее широкий и обобщенный характер носят два основных противоположных под­хода — диалектический и метафизический. Подход определяется как одна из посылок, лежащая в основе и определяющая «самую общую особенность того или иного метода» (Ковальченко, 2003, с. 43).

4 Принцип выполняет в познании двоякую функцию: является отраже­нием действительности и средством ее познания и с этой точки зре­ния характеризуется как краеугольное основание метода, определя­ющее систему нормативных предписаний, регулирующих исследова­тельский процесс.

5 Представление о науке как средстве решения социально-значимых проблем не ново: оно восходит к XVII веку — к периоду формирова­ния науки Нового времени и отражается в работах Ф. Бэкона, Б. Спи­нозы и других мыслителей гуманистической ориентации. Так, Спиноза писал: «...я хочу направить все науки к одной цели, а именно к тому, чтобы мы пришли к высшему человеческому совершенству... Поэто­му все то, что в науках не продвигает нас к нашей цели, нужно будет отбросить как бесполезное...» (Спиноза, 1957, с. 324). Энтузиастом технического прогресса был и Ф. Бэкон, ставящий задачу реформиро­вания науки, ее постановки на службу человеку. Он утверждал, что на­ука призвана преобразовать условия человеческой жизни; она не толь­ко не чужда этическим ценностям, а, наоборот, является инструмен­том, сконструированным человеком для достижения всеобщего блага и прогресса.

6 Именно такой путь преодоления кризиса отстаивали К. Бюлер, К. Н. Корнилов.

7 К числу мистических направлений, как пишет автор, «экстремальных вариантов гуманистической психологии», он относит христианскую психотерапию. Непонятно, почему это направление, складывающееся и существующее в многотысячелетней практике русской истории, а так­же нашедшее подтверждение во многих современных подходах (напри­мер, в логотерапии В. Франкла), получило столь резкое определение.

8 Это положение концепции Т. Куна подвергается критике со стороны сторонников имманентного подхода, прежде всего И. Лакатоса, упре­кающего Куна в иррациональной реконструкции истории науки.

9 Оценивая этот подход, М. Г. Ярошевский пишет, что «сама по себе характеристика систем как "супертеорий" является сугубо описатель­ной и не раскрывает ни их происхождения, ни их роли в прогрессе научно-психологического познания» (Ярошевский, 1976, с. 9).

10 В.А.. Мазилов пишет по этому поводу: «...как только менее актуаль­ными становятся расхождения между школами и направлениями в психологии, так выявляются радикальные различия между парадиг­мами, "полупсихологиями" и т. п.» (Мазилов, 2003, с. 214 — 215).

11 В качестве примера нового философского «жаргонного» языка В. Е. Кемеров приводит воспринятые и активно обсуждаемые в фи­лософской литературе противопоставления: «патриотизм — демокра­тия», «государственность — либерализм», «восточники — западники». И хотя эти «словесные связки», по его мнению, не выдерживают «эле­ментарной исторической или логической критики», они некритичес­ки переносятся в науку и рассматриваются как правомерные и, более того, аксиоматичные (Кемеров, 2003, с. 9).

12 В. С. Степин выделяет в развитии естествознания четыре глобальные революции и три этапа: 1) этап классического естествознания (XVII — XIX вв.), включающий две революции — разработка идеалов научно­сти и организационно-дисциплинарное оформление науки; 2) этап неклассического естествознания (конец XIX — первая половина XXв.) и сопутствующую ему третью революцию — признание относительной истинности теорий и особой роли средств наблюдения; 3) этап постнеклассического развития науки и четвертая револю­ция — последняя треть XX в. — процессы компьютеризации есте­ствознания, развитие междисциплинарных исследований, утвержде­ние идей эволюции и историзма.

13 Выбор Рубинштейном марксизма как философской основы психоло­гии являлся осознанным, теоретически и этически обоснованным. В марксизме он видел блестящее завершение и развитие немецкой классической философии, источник действенно-практического пре­образования общества на научно выверенных позициях. Как пишут К. А. Абульханова-Славская и А. В. Брушлинский, в основе его «встре­чи» с Марксом лежало осмысление этической нецелесообразности и ошибочности формул непротивления злу насилием и поиск «анти­толстовских» путей решения данной проблемы. Авторы прослежива­ют этапы и внутреннюю логику становления Рубинштейна филосо­фом-марксистом, в основе которых лежало не только осознание эв­ристического научного потенциала марксистского учения, но и «фор­мирование способности марксистски мыслить, которая, в свою очередь, определила основы его мировоззрения и дальнейшую на­правленность его личности, а потому и его будущую судьбу» (Абуль­ханова-Славская, Брушлинский, 1989, с. 5).

14 Примером такого непосредственного, прямого переноса марксистс­ких положений в психологию выступали работы К. Н. Корнилова, в которых доказывалась необходимость использования в качестве ос­новы методологии психологии диалектических принципов перехода количества в качество, единства и борьбы противоположностей, от­рицания отрицания в их буквальной трактовке, без какой-либо адап­тации и содержательного переосмысления применительно к конкрет­но-научной области знания. Конечно, в данном случае речь шла о чи­сто внешнем приложении марксистских положений к психологии, не учитывающим особенности изучаемого ею объекта, что не обеспечи­вало их действенности в качестве способов методологического иссле­дования психической реальности. Примером столь же механистичес­кого введения марксистских положений в психологию выступает ча­сто используемый при определении личности марксистский тезис о человеке как совокупности общественных отношений. Задача ме­тодологии психологии состоит не в констатации социальной приро­ды психики, а в раскрытии реальных путей социализации личности, обусловленных как объективными воздействиями, так и собственной активностью человека, характером его включенности в систему соци­альных отношений. Переформулирование марксистского тезиса со­циальной обусловленности психического на языке содержательного онтологического анализа приводит к исследованию детерминации психического в связи с особенностями индивидуальной жизнедея­тельности человека как общественного существа, субъекта психичес­кой деятельности (Абульханова, 1973).

15 Противоречивость ленинской формулировки материи С. Л. Рубинш­тейн видит в том, что точкой отсчета при ее определении выступает не субъект как онтологическая реальность, а сознание, соответственно главным признаком материи становится ее существование вне созна­ния. Согласно Рубинштейну, адекватному пониманию материи соответ­ствует не дихотомия сознания — материи, а взаимодействие «познаю­щего субъекта и объекта познания, объективной реальности, т. е. двух материальных реальностей» (Рубинштейн, 1997а, с. 345). В работе «Че­ловек и мир» Рубинштейн еще раз и уже абсолютно определенно выс­казывает свою позицию, противоположную ленинской и отражающую его онтологическую ориентацию в данном вопросе: «Речь идет не об утверждении бытия, существующего обособленно от сознания (как это делали старая метафизика, старая онтология), а об утверждении независимого от сознания — самочинного в себе, самое себя утвержда­ющего существования, бытия, которое раскрывается в познании чело­века... Коррелятом материи является не сознание, а человек — существо страстное, страдательное и действующее» (Рубинштейн, 1997в, с. 6, 39).

16 В ленинском определении психического, согласно Рубинштейну, за рамками анализа остается и не раскрывается его онтологическая природа, активность познавательной деятельности человека, харак­теризующейся собственными внутренними закономерностями.

17 А. Н. Славская (Славская, 2002) выделяет еще одну линию критики Рубинштейном ленинской трактовки человека и общества — харак­терное для его учения «сведение мира к жизни общества, человека — к "маске" — к отрицанию общественной категории, общества — к "фабрике" и "конторе" (Ленин)...» (Рубинштейн, 1997в, с. 104).

18 Выготский полемизирует с Бинсвангером, утверждавшим, что мето­дология («общая наука») единственным своим предметом имеет критическое осмысление основных понятий, т. е. по сути отрицавшим связь методологии с изучаемой наукой реальностью и превращавшим ее из области психологии в часть логики.

19 Выготский ссылается на статью А. Р. Лурия (Лурия, 1994), в которой психоанализ оценивается как «система монистической психологии», учение, проникнутое «монизмом, материализмом... и диалектикой, т. е. методологическими принципами диалектического материализ­ма», и высказывается идея об объединении марксизма с фрейдизмом.

20 Под «направлением развития науки» имеется в виду развитие и пре­образование ее проблемного поля.

21 «Способ развития науки» характеризуется используемыми ею сред­ствами решения стоящих перед нею проблем. Н. И. Родный опреде­ляет его как внутреннюю логику науки, или «имманентные закономер­ности ее движения, собственный импульс ее развития» (Родный, 1968, с. 3). Возникновение и развитие знания, согласно К. Попперу,— это предмет не логики, а истории науки и психологии. Логика науки «исследует сумму уже накопленных знаний, а не их генезис. Она ис­следует срезы науки, а не ее движение, обязательно включающее в се­бя возникновение... научных феноменов, их развитие и превращение. Научная теория в качестве предмета логики науки выступает как от­носительно законченное, завершенное» (Родный, 1968, с. 1).

22 Развитие внутренней логики науки включает два аспекта: развитие науки как системы знания и изменение логического строя науки. Наиболее динамичным является преобразование науки как системы, создающей знание. Изменение логического строя науки происходит медленнее сравнительно с темпами приращения знаний.

23 Само понятие «гуманитарное знание» переводится с латыни как «че­ловечность», «образованность», «эрудированность», «воспитан­ность». Первоначально оно имело широкий смысл и объединяло од­новременно и занятие наукой, и моральное воспитание человека. За­дачей науки считалось не только получение знаний, но и совершен­ствование личности.

24 Убедительная критика ограниченности знакоцентристского подхода в психологии, игнорирующего роль деятельностного опосредствова­ния психического, дана в работах С. Л. Рубинштейна, А. В. Брушлинского на основе анализа культурно-исторической концепции высших психических функций Л. С. Выготского.

25 Реализацией антиномического анализа науки являются выделяемые В. М. Аллахвердовым «парадоксы» естественнонаучного знания: а) стремление к адекватному описанию действительности и обуслов­ленная этим неудовлетворенность достигнутыми результатами, нали­чие постоянных сомнений, поиска; б) задача получения точного зна­ния и постоянное изменение в толковании и понимании исследуемых явлений; в) «естественнонаучное знание — это самое достоверное знание о мире, которое дано человеку, но тем не менее это самое дос­товерное знание заведомо неверно»; г) стремление естественной науки к логическому обоснованию, однозначности и допускаемые ею опре­деленные отступления от логики, в силу чего «естественнонаучное опи­сание одновременно всегда претендует на единственность и всегда оказывается лишь одним из возможных описаний»; д) нацеленность на получение нового знания и отсутствие знания того, что может стать результатом научного поиска, а значит, и осознаваемого плана дей­ствий: «планировать научное открытие, как и планировать создание шедевра искусства,— все равно, как если бы сперва написать мемуа­ры, а потом по ним жить»; е) требование обосновывать научные утвер­ждения, согласно твердым правилам, и многочисленные изменения правил обоснования в истории науки, что не умаляет значимости по­лученных на их основе выводов (Аллахвердов, 1999, с. 73).

26 В. М. Аллахвердов пишет, что экспериментально исследовать можно лишь то, что поддается экспериментальному изучению. Это не позво­ляет научно формулировать проблемы, лежащие за пределом опыта: «проблема первоначал и конечных целей не является естественнона­учной» (Аллахвердов, 1999, с. 58).

27 Аллахвердов указывает, что естественная наука «может изучать прошлое (ибо опирается на факты, а факты — это всегда только то, что уже было в прошлом) или предсказывать будущее (ибо опирается на ло­гику), но живет всегда в настоящем» (что, в частности, подтверждается тем, что «она даже в своих доказательствах опирается не на веч­ные и неизменные положения, а лишь на принятые в данный момент научным сообществом правила обоснования» (там же, с. 61).

28 Аллахвердов пишет, что «требование повторяемости — очень слабое требование. Оно лишь позволяет рассматривать нечто как эмпиричес­кий факт. Само подтверждение факта ничего не говорит о природе этого факта и его значении. Каждый факт можно интерпретировать тысячью разных способов. Следовательно, из принимаемой исследо­вателем интерпретации надо делать логические выводы, которые за­тем следует специально проверять в независимом эксперименте... Методологи сформулировали как регулятив, как принцип научного познания: любая теория (гипотеза) должна независимо проверяться» (Аллахвердов, 1999, с. 65).

29 В качестве примера Аллахвердов рассматривает разные варианты интерпретации одного и того же факта, описываемого К. Юнгом истери­ческого смеха 14-летней девочки на известие о неожиданной смерти горячо любимого отца — в русле различных психотерапевтических подходов. С позиции Фрейда это было бы объяснено как проявление сексуального влечения, болезненная реакция девочки, бессознатель­но ревнующей отца к окружающим женщинам и переживающей, как ей кажется, отвергнутую им ее любовь. Иное объяснение этот слу­чай получил бы в контексте теории стремления к власти Адлера. Дви­жимая бессознательным инстинктом власти и добивающаяся разными способами привлечения внимания любимого отца девочка осознает не­возможность полностью подчинить его себе. Поэтому услышав о вне­запной смерти отца, несмотря на боль утраты, она одновременно ис­пытывает торжество из-за того, что борьба за власть над ним не была ею проиграна (Аллахвердов, 1999, с. 78 — 79).

Многообразие интерпретационных моделей одного и того же текст демонстрируется Аллахвердовым также на основе сравнения различных культурологических толкований рассказа И. Бунина «Легкое дыхание», даваемых Л. С. Выготским (Выготский, 1968а), А. К. Жолковским (Жол­ковский, 1994), М. В. Ивановым (Иванов, 1996). «Три точки зрения трех замечательных исследователей — какую из них следует считать наибо­лее убедительной? По Выготскому, Бунин создал образ "беспутной гим­назистки". По Жолковскому, Бунин вообще не дает моральных оценок, а образ героини ему нужен лишь для того, чтобы оттенить инте­рьеры, в которых она действует. По Иванову, бунинская героиня — свет­лая, ясная, духовно глубокая личность. Для Выготского Бунин в "Легком дыхании" блестяще владеет мастерством разрушения содержания с по­мощью формальных композиционных приемов. Для Жолковского Бу­нин — писатель-модернист, "предвосхищающей пастернаковскую эстетику" и работающий в новой для времени написания рассказа тех­нике — технике импрессионизма. Для Иванова Бунин строит свое про­изведение по давним законам сентиментализма, и выбранная им фор­ма не противоречит, а обогащает содержание. Аргументы в пользу лю­бой из этих позиций всегда можно привести, но как выбор той или иной позиции может быть доказан ?» (Аллахвердов, 1999, с. 86 —87).

30 В. М. Аллахвердов пишет: «...в той мере, в какой в гуманитарной на­уке устанавливаются факты (когда, скажем, археологические памят­ники датируются с помощью физических измерений или находятся новые материалы, сообщающие о неизвестных ранее событиях), гу­манитарная наука заимствует методы естественных наук и должна отвечать критериям естественнонаучного знания. И в той мере, в ка­кой логики и естествоиспытатели интерпретируют свои результаты, они выступают уже не как представители этих наук, а как гуманита­рии-метафизики» (Аллахвердов, 1999, с. 90).

31 Б. Ф. Ломов предлагает несколько возможных «планов» анализа психи­ческих явлений: «1) как некоторой качественной единицы, как системы, имеющей свои специфические закономерности; 2) как части своей видо-родовой макроструктуры, закономерностям которой оно подчиняется (здесь системой является макроструктура, в которую включено изучае­мое явление); 3) в плане микросистем, закономерностям которых оно тоже подчиняется; 4) в плане его внешних взаимодействий, т. е. вместе с условиями его существования...» (Ломов, 1999, с. 70). Подчеркивается, что только сочетание всех этих планов позволяет раскрыть объективно действительную картину психического как целостности и выявить ме­ханизмы ее интеграции.

32 Ломов отмечает, что понять целое, опираясь лишь на одно из его измерений, невозможно, «как невозможно восстановить сложное объемное тело по изображению одной-единственной его проекции на плоскость» (там же, с. 59).

33 Применительно к анализу психических свойств в качестве возмож­ного основания их классификации Б. Ф.Ломов выделяет: 1) индивид­ные свойства (или натуральные, природные, психофизиологические), 2) системные свойства, возникающие из принадлежности индивида к определенной системе, в свою очередь, дифференцирующиеся на моно- и полисистемные (первые раскрываются через анализ одной системы, вторые — многих систем, в которые включен индивид).

34 Под руководством Б. Ф. Ломова были сделаны важные шаги на пути реализации комплексного, системного подходов в фундаментальных и прикладных разработках. От идеи системности как общеметодоло­гического подхода, определяющего общее направление, стратегию научных исследований, был совершен переход к системности как принципу планирования и организации конкретных исследований.

35 Б.М. Теплову принадлежит более 20 работ по разным вопросам исто­рии психологии. Он внес большой вклад в научную разработку исто­рико-психологического направления в советской психологии, был одним из инициаторов развертывания широких дискуссий по прин­ципиальным проблемам истории психологии, поддерживал идею про­ ведения тематических семинаров и конференций в этой области, яв­лялся их непосредственным участником (см.: Кольцова, 2002г).

36 Е. А. Будилова — один из наиболее крупных и авторитетных специали­стов в области изучения истории отечественной психологической на­уки, автор многочисленных трудов, посвященных развитию русской дореволюционной и советской психологии. Вклад Е. А. Будиловои в разработку проблем методологии истории психологии рассмотрен в работе И. А. Саламадиной (Саламадина, 2002).

37 М. Г. Ярошевским написаны многочисленные работы по истории отечественной и мировой психологии, а также проблемам научного творчества; он является крупным систематизатором знаний в области ис­тории психологии, организатором подготовки и автором ряда популярных учебников и справочно-информационной литературы, создателем оригинальной отечественной школы истории психологии (см.: Кольцова, 2002в).

38 Непосредственно вопросам истории психологии посвящено около 30 работ Б. Г. Ананьева. Это статьи, освещающие состояние и пер­спективы развития психологической науки в СССР (Ананьев, 1941; Он же, 19476; Он же, 1948; Он же, 19596), творчество известных со­ветских ученых (Он же, 1965; 1969в) и деятельность научных школ (Он же, 19696); работы, посвященные изучению генезиса отече­ственной психологической мысли и истории становления психоло­гической науки в России (Он же, 1938; Он же, 1939; Он же, 19456; Он же, 1947а), ее передовых традиций (Он же, 1945а); труды, содер­жащие анализ психологического наследия зарубежных (Он же, 1959а; Он же, 1959в;Онже, 1971), а также русских ученых (Он же, 1945в; Он же, 1965; Он же, 1966; Он же, 1969а) и деятелей культуры (Он же, 1977). Анализ вклада Ананьева в разработку проблем ме­тодологии истории представлен в работе В. А. Кольцовой (см.: Коль­цова, 2002а).

39 Наименование функций дано с учетом содержания и логики взглядов М. Г. Ярошевского.

40 В связи с этим Ананьев планировал подготовку цикла исследований по истории советской психологии, издание серьезного коллективно­го труда по этому вопросу. Остается только сожалеть, что этот труд не был завершен в целостном виде.

41 В других работах Ярошевского эти подструктуры называются не­сколько иначе: «когнитивный, социальный и личностный аспекты» (Ярошевский, 1996); «предметно-логическая, социально-научная и личностно-психологическая переменные» (Ярошевский, 1986). Не­смотря на наличие указанных вариаций в названии выделенных под­структур, все они имеют единое смысловое значение.

42 В науковедческой литературе выделяется три вида научных школ: «школы — направления» (например, советская школа психологии), «школы — научно-образовательные структуры» (например, научная школа МГУ) и «школы — исследовательские коллективы».

43 В этом контексте им выделяются имена таких ученых, как физиолог И. П. Павлов, невропатолог и психиатр В. М. Бехтерев, анатом П. Ф. Лесгафт, биолог К. А.Тимирязев, химик Д. И. Менделеев, линг­вист А. Ф. Потебня, педагог К. Д. Ушинский и др.

44 Одна из интересных попыток исследования данной проблемы, соглас­но Теплову, представлена в работе Н. А. Менчинской (1955), в которой показано, как запросы практики в обучении арифметики стимулиро­вали возникновение многих психологических проблем.

45 Авторы пишут, что к началу XX века психологов с докторскими сте­пенями было в три раза больше, чем лабораторий, которые могли их принять на работу (Шульц, Шульц, 1998, с. 26).

46 В работе приводятся данные, что между 1890 и 1918 гг. число зарегистрированных бесплатных средних школ в США выросло на 700 %: в стране строилось по одной школе в день. На образование выделя­лось денег больше, чем на военные и социальные программы, взятые вместе (там же, с. 26).

47 Указывается, что, спасаясь от фашистской угрозы, многие европейс­кие психоаналитики и гештальтпсихологи пополнили ряды американ­ских психологов; «их вынужденная эмиграция знаменует заключи­тельную стадию перемещения центра психологии в Соединенные Штаты» (Шульц, Шульц, 1998, с. 27).

48 Авторы приводят данные, согласно которым в 1940 г. в США только 4 колледжа могли принимать на отделение психологии чернокожих студентов; лишь единицы университетов допускали их в аспирантуру; в 1920 — 1966 гг. в 10 наиболее передовых американских отделениях психологии только 8 афро-американцев защитили диссертации на степень доктора наук, в то время как в этот же период 3700 «белых » американцев получили эту степень (Шульц, Шульц, 1998, с. 27).

49 С середины XX века в США евреям начинают выделять специальные квоты для поступления в высшие учебные заведения. «Даже чем из них, кто удостаивался докторской степени, очень трудно было получить работу в академических учреждениях (там же, с. 28).

50 Нередко женщинам отказывали в поступлении на работу или и высшее учебное заведение; их жалованье было ниже сравнительно с оп­латой труда мужчин; затруднялось также их продвижение по службе (там же, с. 28).

51 Платонов дает определения понятий и категорий. Понятие -- «это отражение объективно существенного в вещах и явлениях, закрепленное словом; это понимание сущности вещи или явления» (Платонов, 1972, с. 13). Научные понятия различаются по широте, значимости и обще­признанности. Наиболее широкие из них — категории, представляю­щие собой «основные и наиболее общие понятия» (там же, с. 17).

52 Реконструированная Ярошевским линия движения детерминистичес­ких идей выражается в переходе от признания внешней причиннос­ти психического, согласно которой им управляет непреложный поря­док —необходимость, закономерность, причинность, упорядоченность,— не зависящий от воли богов и людей (Гераклит, Анаксакор, Демокрит), к утверждению, что человек сам способен детерминиро­вать свое поведение, характер (Аристотель), далее — к введению механистического детерминизма (Декарт), затем — к возникновению биологического детерминизма Дарвина (сознание — инструмент адаптации, управления поведением) и, наконец, к формированию марксистской идеи об особой форме детерминации сознания, обус­ловленной зависимостью человека от действия социальных сил. Представляется, что полнота анализа требует внесения в эту схему также диалектического подхода к решению проблемы детерминиз­ма: — «внешнее через внутреннее»,— обоснованного в психологии С. Л. Рубинштейном.

53 При рассмотрении истории развития принципа системности в отече­ственной истории психологии за рамками анализа остаются учение ,внесшие огромный вклад в становление целостного — системного и комплексного — подхода в психологии: В. М. Бехтерев, Б. Г. Анань­ев, Б. Ф. Ломов.

54 Как отмечает один из наиболее серьезных исследователей творчества Ананьева Н. А. Логинова, для него «эти ученые были идейными предшественниками, на труды которых он постоянно опирался, разрабатывая новую стратегию человекознания. Им он посвятил немало ярких страниц своего творчества. Он подчеркивал генетические связи антропологического подхода в современной психологии с материали­стической линией русского естествознания и философии» (Логино­ва, 1999, с. 47).

55 М. Г. Ярошевский дает следующую характеристику выделенных им этапов: В 10-е гг. разворачивается критика и осуществляется пере­смотр вундтовской парадигмы, и на этой основе зарождаются новые направления психологии — поведенчество, гештальтпсихология, пси­хоанализ, углубляется научная рефлексия развития психологии, по­являются первые очерки всеобщей истории психологии. В 30-е гг. м рубежная психология переживает кризис, который проявляется я в распаде сложившихся в начале века психологических школ, и отсутствии их консолидации. При этом происходит рост интереса к методологическим исследованиям; появляются крупные историко-науч­ные труды. В 60-егг. развитие научно-технической революции стиму­лирует возникновение серьезных изменений в научной деятельности и соответственно возрастает интерес к историческому опыту (Ярошевский, 1976).

56 Общественная потребность носит объективный характер и не подпер жена политико-идеологической конъюнктуре; «социальный заказ», представляя собой поддержку, одобрение и повышенное внимание к исследователям со стороны государственных и общественных структур, наряду с объективной потребностью в знании, отражает также формы политико-идеологического влияния на науку.

57 В этом контексте Б. М. Теплов позитивно оценивает, как он отмечает, одну из немногих работ, в которой исследуются психологические идеи в художественной литературе,— работу И. В. Страхова «Л. Н. Толстой как психолог».

58 Первые работы ученого в данной области вышли в предвоенный период (Ананьев, 1938; Он же, 1939) и в годы войны (Ананьев, 1945н; Он же, 1945а; Он же, 19456). Обобщающим трудом в цикле исследований, посвященных истории русской психологии, стала книга «Очерки истории русской психологии XVIII — XIX веков», изданная в 1947 г. (Ананьев, 1947а).

59 Указанная оценка русской психологии дается в историографическом труде Вержболовича (1895).

60 Данная оценка представлена в; работах А. И. Введенского.

61 Специально принцип системности в историко-психологическом и<>знании рассматривается в статье В. А. Кольцовой «О целостном подходе в историко-психологическом исследовании» (Кольцова, 1990)

62 «Героя судят по законам его времени».

63 С точки зрения К. Поппера, вообще нет истинного знания; любые научные идеи, сколь бы значимыми и достоверными они не представлялись нам сегодня, неизбежно будут опровергнуты, сфальсифицированы в ходе дальнейшего развития психологической мысли.