М. Б. Кетенчиев синтаксис карачаево-балкарского языка лекции
| Вид материала | Лекции |
- Зоонимическая лексика карачаево-балкарского языка 10. 02. 02 языки народов Российской, 427.88kb.
- Синтаксис современного русского языка, 943.86kb.
- Эгоцентризм лингвистического дискурса (на материале русского, английского, карачаево-балкарского, 484.61kb.
- Лекции П. Г. Щедровицкого «Введение в синтаксис и семантику графического языка смд, 662.61kb.
- Лекции пг щедровицкого «Введение в синтаксис и семантику графического языка смд подхода», 539.29kb.
- П. Г. Щедровицкого «Введение в синтаксис и семантику графического языка смд подхода», 465.15kb.
- Синтаксис английского языка синтаксис, 553.73kb.
- П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику схем смд-подхода (Введение в синтаксис, 437.13kb.
- «балкария» №1 (33), 1048.65kb.
- Художественное решение нравственно-этических проблем в современной кабардинской прозе, 275.8kb.
В соответствии с вышеизложенным, конструкции с семантическим конкретизатором представляют собой результат распространения форм типа Кюз “Осень”. С.Н.Цейтлин же считает номинативные предложения со значением бытия редукцией двусоставного предложения (Цейтлин 1972). Рассматриваемые предложения как модификации глагольных бытийных построений квалифицируются и Е.Н.Ширяевым (Ширяев 1999:733).
И.П.Распопов придерживается мнения, что расширенное понимание номинативных предложений (включение в их состав детерминантов), лишает их качественной определенности, т.е. это не оправдывается (Распопов 1981:478).
На наш взгляд, права Н.Д.Арутюнова, которая видит решение вопроса об исходной форме бытийных предложений в зависимости от того, “насколько центральной, т.е. необходимой для семантической и структурной полноценности высказывания, является позиция локализатора. Между тем эта последняя обладает разным статусом в разных по своему лексическому наполнению типах бытийных предложений” (Арутюнова 1976:230).
В карачаево-балкарском языке в “классической” семантической структуре бытийных предложений имя представляет собой существительное с предметным значением. В них область бытия предмета достаточно определенно требует конкретизации. Ср.:1) Чайыр бла тышланнган арбаз. Арлакъда терекле, суу кран, узакъда – таула (С.Г.) “Заасфальтированный двор. Дальше деревья, водопроводный кран, вдалеке горы”; 2) Верона. Капулеттини терек бахчасында майдан. Ромео киреди (М.Т.) “Верона. Площадь в саду Капулетти. Входит Ромео”; 3) Биченликде малла (Ш.) “На лугу коровы”. В подобных предложениях довольно часто возникает необходимость указания на сам факт бытия. Средством для этого могут служить бытийные предикаты, имеющие различную частеречную характеристику. По крайней мере, между предложениями номинативными с локализаторами и двусоставными бытийными предложениями можно провести четкую параллель. Они синонимичны, передают одну и ту же ситуацию: Суу жагъада адамла “На берегу реки люди” - Суу жагъада адамла бардыла “На берегу реки есть люди” - Суу жагъада адамла кёрюнедиле “На берегу реки видны люди”.
Такая картина наблюдается не во всех конструкциях. Так, например, в номинативных предложениях с темпоральным значением позиция обстоятельства места становится менее облигаторной, как и в большинстве глагольных предложений. То же касается и обстоятельства времени. Не всегда возможно ввести в их структуру и сказуемые. По всей видимости, это объясняется возможностью сказуемостного оформления подобных номинативов: Бусагъатда тауда биченни кезиуюдю (М.Т.) “Сейчас в горах пора сенокоса”; Бусагъатда тауда биченни кезиую башланады “Сейчас в горах начинается пора сенокоса”. Отмеченное применимо и по отношению к предложениям, в которых позицию имени занимают существительные с событийным значением и значением физического состояния. Следует сказать и о превалировании в структуре номинативных предложений локализаторов в местном падеже или наречий, что можно заметить в приведенных иллюстрациях.
Н.Д.Арутюнова констатирует тот факт, что “русские бытийные предложения обычно не рассматриваются в грамматиках как единый класс. Они частично попадают в раздел об односоставных предложениях, частично анализируются в числе предложений двусоставных (соответственно предложений с одним или двумя главными членами). Некоторые виды бытийных высказываний включаются в разряд неполных или эллиптических предложений. Такая разбросанность бытийных предложений по разным синтаксическим классам, подклассам и рубрикам, варьирующаяся в зависимости от принятой в данной грамматике общей грамматической системы, мешает, как кажется, увидеть ту исключительную роль, которую играет в русском синтаксисе экзистенциальный тип предложения и его необходимое синтаксическое разнообразие” (Арутюнова 1976:232). В последнее время можно заметить тенденцию к исправлению указанного недочета (см. работы: Арутюнова, Ширяев 1983; Ширяев 1999). Думается, отмеченное актуально и для тюркского языкознания.
Анализ лингвистических исследований показывает, что среди языковедов имеются расхождения и в определении функционально-семантических типов номинативных предложений. Так, Е.М.Галкина-Федорук выделяет следующие разновидности номинативных предложений по содержанию: 1) описания природных явлений; 2) описания среды и обстановки; 3) описания внешнего вида живых существ и психологического состояния человека; 4) предложения, в которых дается обобщение, делается вывод, указывается причина; 5) модальные оттенки речи; 6) пожелания, приказ, приветствия (Галкина-Федорук 1964:429-438).
По А.Г.Рудневу, номинативные предложения по функциям бывают: 1) номинативные предложения с описательной функцией, 2) указательные номинативные предложения, 3) полупредикативные предложения, 4) вокативные, 5) назывные в собственном смысле, 6) именительные представления (Руднев 1968:41-44).
В “Русской грамматике” выделяются предложения не лично-субъектные, сообщающие о бытийном, никому не принадлежащем состоянии, о ситуации или событии в полном отвлечении от их носителя и производителя, о существовании предмета, о наличии непосредственно воспринимаемого, в данный момент обнаруживаемого предмета, явления. А также лично-субъектные предложения, объединяющие ряд семантических структур (РГ, т.2:358-368).
В вузовских же грамматиках в основном выделяются а) собственно-бытийные, б) указательно-бытийные, в) оценочно-бытийные и г) желательно-бытийные номинативные конструкции (см.: Валгина 1991:185).
В тюркском языкознании классификация номинативных предложений традиционно проводится по семантическому принципу. Так, многие лингвисты различают: 1) собственно-назывные предложения, к которым относятся названия книг, журналов, произведений, надписи на вывесках, наименования учреждений и т.д.; 2) экзистенциальные, или бытийные, предложения, встречающиеся в описаниях или рассказах с быстро меняющимися событиями; 3) указательные предложения (Кононов 1956, 1960 и др.).
Р.С.Амиров на материале казахской разговорной речи выделяет номинативные описания, номинативные эмоции, номинативные пожелания и номинативные брани. Он предусматривает большее их разнообразие в разговорном синтаксисе, чем в речи письменной (Амиров 1972:83-95).
Подробному анализу на материале татарского языка номинативные предложения подвергнуты и Ф.С.Сафиуллиной. Номинативные конструкции она делит на две большие группы: а) конструкции, выражающие предикацию и б) конструкции, зависимые от базисного предложения. В первую группу входят: 1) бытийные предложения, 2) указательные предложения, 3) номинант в ассоциативной цепи, 4) оценочно-бытийные предложения, 5) номинативные реплики в диалоге, 6) вокативные предложения (Сафиуллина 1984:88).
Действительно, номинативные предложения по своим функционально-семантическим особенностям весьма разнообразны и широко представлены в языке. Они выполняют функцию коммуникативную, функцию познания окружающей действительности, функцию познания человеком самого себя. Опираясь на это, Р.Я.Хуснетдинова предлагает в башкирском языке их классификацию по модальности содержания: 1) констатирующие бытийные номинативные предложения, 2) оценочно-эмоциональные номинативные предложения, 3) побудительно-пожелательные номинативные предложения, 4) предположительные номинативные предложения, 5) собственно-бытийные номинативные предложения (Хуснетдинова 1998:24).
В карачаево-балкарском языке мы, вслед за проф. И.Х.Ахматовым, выделяем: 1) собственно-бытийные номинативные предложения, которые подразделяются на предметно-бытийные, пространственные, темпоральные, предложения со значением состояния; 2) указательные преложения; 3) оценочно-бытийные предложения (Ахматланы И.Х. 1996:51, 1998:107). Целесообразно, на наш взгляд, остановиться и на вокативных предложениях, имеющих свою специфику. Считаем необходимым подробное описание функционально-семантических особенностей указанных номинативных построений.
Предметно-бытийные предложения называют предметы, которые расположены в пространстве, и констатируют их бытие, существование: 1) Шкафла, столла, шинтикле. Мында не да барды (И.Х.) “Шкафы, столы, стулья. Здесь есть все”; 2) Кюйюзле, жан жаулукъла, сауут-саба. Бу тюкенде юйге керекли кёп зат кёрюрге боллукъду (З.) “Ковры, полотенца, посуда. В этом магазине можно увидеть всякую утварь, которая необходима в доме”.
В лингвистике распространено мнение, что предложения, характеризующиеся сообщением о наличии, существовании предмета, строятся путем вовлечения в свою структуру лексем, которые называют предмет или лицо (Русская грамматика, т.2:360). Это подтверждается и на материале карачаево-балкарского языка. Слова со значением предмета или лица широко распространены в любом языке. Они входят в различные лексико-семантические группы существительных. Номинативные конструкции с такими главными членами обладают свободной наполняемостью, т.е. в них существительные имеют значительный функциональный потенциал. Примеры: 1) Уллу кертме терек. Ныгъыш. Къартла мамыр ушакъ этедиле (Ш.) “Большая груша (дерево). Завалинка. Старики мирно беседуют”; 2) Хунала, хунала, хунала. Былайда таулуну сырты кёп терлеген болур (М.Т.) “Ограды, ограды, ограды (из камней). Наверно, здесь горец пролил много пота”; 3) Акъсакъал, келбет къартла. Аланы хапарларына сюйюп тынгылагъан жаш къауум. Алайгъа ким да сюйюп барырчады (М.Т.) “Белобородые, приятной внешности старики. Молодежь, которая внимательно их слушает. Туда любой подойдет с удовольствием”.
В предметно-бытийных предложениях встречается немало изафетных сочетаний, что способствует появлению в них, кроме бытийного, еще и значения принадлежности, т.е. посессорные компоненты также являются их необходимыми конституентами: Чегем назылары. Аладан ёргеракъда къысыр къаяла (К.Ш.) “Чегемские ели. Выше их скалы со скудной растительностью”.
Номинативные предложения с пространственным значением. Ранее нами были проанализированы именные предложения с локативными предикатами, которые отличаются большим многообразием. Однако при рассмотрении функционально-семантической категории локативности невозможно ограничиться описанием только лишь подобных конструкций. Дело в том, что данная категория находит свое языковое выражение практически во всех типах синтаксических единиц, “пространственные отношения, наряду со временными, являются одним из типов базовых отношений, воспринимаемых человеком и отражаемых формами языка” (Гак 1996:6). Для выражения пространственных отношений нередко используются и номинативные предложения, содержащие в своей семантической структуре как значение локума, так и значение бытия, экзистенции.
Как и другие функционально-семантические категории, категория пространства имеет свою собственную иерархическую организацию. На это указывается в ряде лингвистических исследований (см.: Всеволодова, Владимирский 1982; Ибрагимова 1992 и др.) Иерархическое и системное представление лексики со значением пространства можно увидеть и в “Русском семантическом словаре” (1998).
Материал карачаево-балкарского языка свидетельствует о многообразной и широкой представленности значения пространства в семантической структуре локативных номинативных построений.
Большую часть рассматриваемых номинативных конструкций составляют предложения, обозначающие бытие ландшафта, территории, водного пространства. В них наличествует лексика, репрезентирующая наименования основных типов ландшафта, поверхности, горных и водных систем. Примеры: 1) Таула. Тюзле. Чалынмай къалгъан жер а жокъ (Т.Ж.) “Горы. Равнины. Нескошенных участков же не осталось”; 2) Агъач талачыкъ. Талачыкъны ортасында уллу къадау таш сюеледи (М.Ё.) “Лесная полянка. На середине полянки стоит большая каменная глыба”; 3) Къозу-Ойнагъан-Башы. Жауун аяусуз жауады (М.Т.) “Козу-Ойнаган-Баши..Без остановки льет дождь”; 4) Таула. Булутла. Кёк. Биз экибиз (Къ.К.) “Горы. Облака. Небо. Мы вдвоем”; 5) Ай тийген ташлы жол. Барама жолда. Барама къолда. Ай тийген къаяла. Черек (Къ.К.) “Дорога, освещенная луной. Иду по дороге. Иду по ущелью. Скалы, освещенные луной. Река”; 6) Къара тенгиз. Кемебиз къоркъуулу чайкъалады (М.Т.) “Черное море. Наш корабль опасно раскачивается”; 7) Чегем ауузу. Анда-мында ит юрген тауушла эшитиледиле (И.А.) “Чегемское ущелье. То тут, то там слышен лай собак”.
Номинативы представляют собой и названия административных органов, административных единиц и т.п.: 1) Кечеги шахар. Барама орамда (К.К.) “Ночной город. Иду по улице”; 2) Тюрк республика. Аэропортда бизге жарыкъ тюбедиле (Э.Г.) “Турция. В аэропорту нас встретили очень хорошо”; 3) Башкъортостан. Тюрк миллетлени театрлары тюрлю-тюрлю оюнла кёргюзтедиле (З.) “Башкортостан. Театры тюркоязычных республик показывают свои спектакли”; 4) Пушкин орамы. Аллыма нёгерлерим чыгъып къаладыла (Ж.) “Улица им. А.С.Пушкина. Навстречу неожиданно вышли мои друзья”; 5) Чегем. Арбазда салкъын терекни тюбюнде олтурама (М.Т.) “Чегем. Сижу во дворе под прохладой дерева”.
Названия специализированных территорий также имеют место в локативных номинативах: 1) Терек бахча. Азиз къарындашы бла тереклеге дарман себеди (Ш.) “Сад. Азиз с братом опрыскивают деревья”; 2) Сабанлыкъ. Тракторланы гюрюлдегенлери эшитиледи (З.) “Пашня. Слышен шум тракторов”; 3) Биченлик. Чалгъычыла тизилип барадыла (М.Т.) “Сенокосное угодье. Косари выстроились в ряд”.
Рассматриваемый языковой материал позволяет говорить нам о том, что в системе номинативных конструкций со значением пространства большой удельный вес имеют антропонимы, топонимы и т.д. Это обусловлено не только внутрилингвистическими, но и экстралингвистическими факторами. Допустим, для обозначения какого-то определенного участка данной поверхности используется то или иное нарицательное имя. Например, слово аууз обозначает “ущелье”. Ущелий же в природе много. В силу этого появляется необходимость их разграничения друг от друга, в результате чего появляются видовые номинации Басхан ауузу “Баксанское ущелье”, Чегем ауузу “Чегемское ущелье”, Черек ауузу “Черекское ущелье” и т.п. Видовых понятий всегда больше, чем понятий родовых. Тогда становится ясным, почему так много топонимов может встретиться в номинативных предложениях.
Локативные номинативы весьма часто распространяются за счет определений, которые характеризуют пространственные объекты по различным признакам (размеру, местоположению, состоянию и т.д.), что предопределяется самой их природой: 1) Акъ таула. Башларында – ай. Къаргъа ай тийип (К.К.) “Белые горы. Наверху их - луна. Снег освещается луной”; 2) Терен бугъейле. Къарангы къаяла. Адам къоркъурчады хал (М.Т.) “Глубокие расщелины. Темные горы. Человек может испугаться”; 3) Арбаздагъы ариу чакъгъан бахча. Аны ары жанында уа таза шаудан суу (Ш.) “Находящийся во дворе, красиво цветущий сад. А дальше есть чистый родник”.
Известно, что выражению пространственных отношений в немалой степени способствуют послеложно-именные сочетания. Свою реализацию они находят и в номинативных конструкциях. Указанные дескрипции представляют собой определительные сочетания, построенные по модели “целое + часть”, являются посессорными. У них наблюдается значительный функционально-семантический потенциал. Примеры: 1) Бедик тийреси. Биз Акъ къаягъа ётерикбиз (З.) “Территория Бедыка. Мы пойдем к Ак кае”; 2) Чегем сууну жагъасы. Тёгерекден чыпчыкъ жырлагъан тауушла чыгъадыла (К.ж.) “Берег реки Чегем. Отовсюду слышно пение птиц”.
Эти и подобные структуры обозначают часть пространственного объекта. В карачаево-балкарском языке для передачи этого смысла служит целый класс послеложных имен, употребляющихся обычно в притяжательной форме и в сочетании с соответствующими именами со значением пространства: таула тийреси “территория гор”, таула тёгереги “вокруг гор”, къая этеги “подножье горы”, таула къаты “рядом с горами”, къая аллы “передняя сторона (склон) горы”, къая арты “задняя сторона (склон) горы”, бахча жаны “сторона огорода”, тау тёппеси “макушка горы”, тау бели “седловина (пояс) горы”, суу бойну // суу жагъасы “берег реки”, агъач ичи “середина леса” и т.п. Данные сочетания имеют форму изафета II. Они могут быть представлены и изафетом III. В этом случае для них характерна большая определенность значения. Требуют конкретизации, т.е. появляется необходимость уточнить берег конкретной реки, территорию объекта и пр.: Балыкъ сууну бойну “берег реки Малка”, Минги тауну аягъы “подножье горы Эльбрус”. Все эти сочетания при определенных условиях могут выступать в речи в качестве номинативных предложений с локативной семантикой. Примеры: 1) Хадаужукъ бахчаны тийреси. Курортха келгенле ары-бери ётедиле (Ш.) “Территория Атажукинского сада. Курортники снуют туда-сюда”; 2) Бахча аягъы. Масакъгъа жыйылгъан адамла эсленедиле (К.Ш.) “Край огорода. Видны люди, прибывшие на дополнительную уборку”.
Представленные выше сочетания в форме изафета I для репрезентации номинативных предложений со значением пространства малоупотребительны, что объясняется конкретностью представления пространства носителем языка. В номинативных высказываниях, где послелоги и послеложные имена употребляются в сочетании с именем, представляющим человека, в прямом, собственно-пространственном, значении, послелоги и послеложные имена встречаются крайне редко. Они передают сложные отношения человека с окружающим его миром и приобретают новые семантические характеристики. Ср. примеры: 1) Ахматланы къаты. Халкъ басыныпды (Ш) “Место рядом с Ахматовыми. Народу много”; 2) Сизни тийрегиз. Кишиге тюбеялмадым (М.Т.) “Ваша территория. Никого не смог встретить”. Подобные номинативные построения бифуркативны и понимаются двояко. С одной стороны, в них говорится о “закрепленности”, принадлежности какого-либо участка определенному лицу. С другой же стороны, лицо является ориентиром для наблюдателя, т.е. указывается на место, где он временно расположен.
Номинативные предложения с темпоральным значением. В карачаево-балкарском и других тюркских языках их роль значительна в представлении функционально-семантической категории темпоральности. Безусловно, в основе формирования и репрезентации данной категории “лежит когнитивная деятельность человека по размещению событий на временной оси” (Варламова 1991:108).
Темпоральные номинативные предложения характеризуются указанием на тот или другой временной отрезок, который является точкой отсчета для последующего повествования, т.е. само препозитивное положение временного номинатива служит средством оформления зачина сложного синтаксического целого, что определяется его семантикой: Жай кече. Кёзюме кирмейди жукъу, бир уллу терслигим бар кибик мени (К.К.) “Летняя ночь. Не спится, как будто я в чем-то сильно виноват”.
В современном карачаево-балкарском языке большой удельный вес имеют номинативы хронологического времени: предложения, обозначающие конкретные даты и часовое время. Они являются относительно поздним явлением в языке. Такие предложения обычно заполняются лексикой со значением года, месяца, дней недели, числа, часа, минуты, века.
Номинативные предложения, обозначающие год, представляют собой в основном дескрипции, состоящие из порядковых числительных и слова жыл “год”. Примеры: 1) Бир минг тогъуз жюз бешинчи жыл. Уллу Ата журт урушну ахыр жылы (Ш.) “1945 год. Последний год Великой Отечественной войны”; 2) Бир минг тогъуз жюз алтмыш ючюнчю жыл. Мен университетни бошайма (М.Т.) “1963 год. Я заканчиваю университет”; 3) Бир минг тогъуз жюз сексенинчи жыл. Москвада спорт эришиулеге къатышама (Л.б.) “1980 год. Я участвую в спортивных соревнованиях в Москве”.
Имеют место в языке и названия годов двенадцатилетнего животного цикла: чычхан жыл “год мыши”, ийнек жыл “год коровы”, къаплан жыл “год барса”, къоян жыл “год зайца”, чабакъ (балыкъ) жыл “год рыбы”, жилян жыл “год змеи”, ат жыл “год лошади”, къой жыл “год овцы”, маймул жыл “год обезьяны”, къуш жыл “год птицы”, ит жыл “год собаки”, тонгуз жыл “год свиньи”. Но они малоупотребительны в языке, что объясняется скорее всего экстралингвистическими факторами.
В качестве номинативов-названий месяцев, наряду с общеизвестными интернационализмами январь, февраль, март, апрель и пр., употребляются башил ай “январь”, байрым ай “февраль”, тотурну ал айы “март”, тотурну арт айы “апрель”, хычауман ай “май”, луккур (луккул) ай (никкола ай) “июнь”, жайны ал айы (элия ай) “июль”, жайны арт айы (къыркъар ай) “август”, къыркъаууз ай “сентябрь”, кюзню арт айы (этыйыкъ ай) “октябрь”, къач ай (абустолну ал айы) “ноябрь”, абустолну арт айы (эндреуюк ай) “декабрь”. Примеры: 1) Сентябрь. Шахар башында – уллу ай. Аны жарыгъы тийип балконлагъа (К.К.) “Сентябрь. Над городом большая луна. Она освещает балконы домов”; 2) Хычауман ай. Бизни мюлкде къой къыркыу башланды (К. Ш.) “Месяц май. В нашем хозяйстве началась стрижка овец”; 3) Эндреуюк ай. Бусагъатда да табылады элчилеге иш (М.Т.) “Декабрь. И сейчас находятся заботы для сельских жителей”.
Дни недели представлены следующими сочетаниями слов: баш кюн “понедельник”, геуюрге кюн “вторник”, бараз кюн “среда”, орта кюн “четверг”, байрым (жума) кюн “пятница”, шабат кюн “суббота”, ыйых кюн “воскресенье”. Примеры: 1) Геуюрге кюн. Айнюр, бюгюн бир затны ачыкъ этгенме кесиме (М.Т.) “Вторник. Айнюр, я для себя сегодня открыла нечто новое”; 2) Ыйых кюн. Ма энди университетни да бошайбыз (М.Т.) “Воскресенье. Теперь вот заканчиваем и учебу в университете”; 3) Бараз кюн. Студент жылларыбыз тауусулдула (М.Т.) “Среда. Закончились наши студенческие годы”.
Не вдаваясь в этимологический анализ, следует отметить, что некоторые номинации месяцев и дней в карачаево-балкарском языке связаны с христианской терминологией (см.: Бабаев 2000:179-183). Эти и другие наименования мотивируются различными реалиями. Так, например, название этыйыкъ ай “октябрь” обозначает период, связанный с заготовкой мяса на зиму.
Число и месяц неразрывно связаны друг с другом. При этом мы имеем в качестве номинативов определительные словосочетания, построенные по образцу изафетов I и III. В первом случае следует говорить о препозитивном употреблении порядкового числительного по отношению к названию месяца в основном падеже. Во втором случае название месяца представлено оформленным родительным падежом, а число – притяжательным числительным (сегизинчи ноябрь “восьмое ноября”, майны сегизи “восьмой день мая”): 1) Онбешинчи январь. Жангы жыл да келгенди (М.Т.) “Пятнадцатое января. Наступил и Новый год”; 2) Мартны сегизи. Малкъарлыладан толу студебеккерле къайтмаз жолгъа чыкъдыла (З.) “Восьмой день марта. Студебеккеры, забитые до отказа балкарцами, вышли в путь без обратной дороги”.
Примыкают к представленному ряду и номинативы с обозначением минут, часов: 1) Сагъат сегиз. Сабийле окъуугъа барадыла (К.Ш.) “Восемь часов. Дети идут на учебу”; 2) Онну жарымы. Мен былайда нёгерлерим бла тюбеширге керекме (Н.) “Половина десятого. Я должен здесь встретиться со своими друзьями”.
Весьма употребительны также комплексные построения, в которые входят обозначения года, месяца, дня. Они имеют различные вариации. Примеры: 1) Онбиринчи июнь, шабат кюн. Бир жыл мындан алгъа ачхан эдим дефтерими биринчи бетин (М.Т.). “Одиннадцатое июня, суббота. Год назад я впервые открыла первую страницу своей тетради”; 2) Бир минг тогъуз жюз къыркъ ючюнчю жылда ноябрь айны ал кюнлери. Мен, жырламайын а, жиляп бир айтайым кёчген Къарачайны кюйлерин (М.Т.). “Первые дни ноября 1943 года. Я с плачем исполню песни переселенного Карачая”; 3) Бир минг тогъуз жюз къыркъ тёртюнчю жыл, жетинчи мартны кечеси. Мен ол кезиуде къошдама (М.Т.) “1944 год, ночь на седьмое марта. Я в это время был в кошаре”.
В качестве рассматриваемых номинативов с темпоральным значением функционирует целый специализированный класс слов, обозначающих времена года и части суток, являющихся ядерными, базовыми компонентами номинативных предложений временной семантики. К указанному классу слов относятся лексемы типа къыш “зима”, жаз “весна”, жай “лето”, кюз “осень”, эрттенлик “утро”, тюш “обед”, ахшам “вечер, сумерки”, ахсут “время до полудня”, кече “ночь”, ингир “вечер”. Примеры: 1) Ахсут. Чалгъычыла солургъа тийишдиле (З.) “Время до полудня. Косари собрались отдыхать”; 2) Къыш. Таулада бусагъатда сууукъду (М.Т.) “Зима. В горах сейчас холодно”; 3) Ингир. Сериуюн аязчыкъ къагъып башлагъанды (К.Ш.) “Вечер. Начал дуть свежий ветерок”; 4) Эрттенлик. Вокзалда очередь къуралды (М.Т.) “Утро. На вокзале образовалась очередь”.
В карачаево-балкарском языке к субстантивам времени относятся слова заман “время”, кезиу “период”, чакъ “время, пора, период”. Они также являются базовыми, ядерными для выражения указанного значения в соответствующих номинативных предложениях. Однако их отличает большая свобода в сочетании с различными определениями. В этом случае мы наблюдаем отражение в языке социально значимых и личностных событий: 1) Экзаменлени заманы. Студентле бусагъатда библиотекалада кёп олтуруучудула (З.) “Время сдачи экзаменов. Студенты в это время подолгу засиживаются в библиотеках”; 2) Урушну кезиую. Халкъ тохтаусуз ишлейди (Ш.) “Пора войны. Народ неустанно трудится”; 3) Мен къарындашымдан айырылгъан чакъ. Кесими сау къаллыкъ сунмай эдим (М.Т.) “Период, когда я рассталась со своим братом. Не думала, что я выживу”; 4) Къыркъар кезиу. Сууукъ бола башлагъанды (М.Т.) “Августовская пора. Начало холодать”.
Эти и им подобные конструкции отражают различные периоды, связанные с жизнедеятельностью человека – сельскохозяйственной, физиологической, учебной, духовной и т.п., что свидетельствует о многообразии форм их выражения. Именно такие формы были предпочтительны в языке для обозначения времени. Еще совсем недавно на вопрос “Когда ты родился?” от представителей старшего поколения можно было услышать такие ответы, как Ташыуулну кезиуюнде туугъанма “Родился тогда, когда стаскивали сено в одно место” и т.п.
Номинативы с временным значением могут оформляться аффиксом предикативности =ды/=ди (=ду/=дю). При этом они обозначают настоящее время. Для актуализации же прошедшего времени в них вводится недостаточный глагол–связка эди, на что указывает и М.З. Закиев (Закиев 1995:195). Это подтверждается также материалом карачаево-балкарского языка: 1) Къыш кечеди. Мен а тюшюмде кёреме жашил тереклени (М.Т.) “Зимняя ночь. А я вижу во сне зеленые деревья”; 2) Бир минг тогъуз жюз къыркъ тёртюнчю жылны март айы эди. Мен да халкъым бла Орта Азиягъа жолдама (З.) “Был март 1944 года. Я вместе со своим народом нахожусь в пути в Среднюю Азию”.
По мнению И.Х.Ахматова, поскольку эди не имеет лексического значения, то “номинативные предложения и предложения с такой связкой отображают одно и тоже событие, отличаясь друг от друга только по категории времени” (Ахматов 1983:180).
Еще одной особенностью некоторых темпоральных номинативов является включение в их состав обстоятельственных компонентов, имеющих локативное и временное значение. Например: 1) Тауда жай. Малла жайлыкълагъа кёчгендиле (К.Ш.) “В горах лето. Скот перегнали на летние пастбища”; 2) Бусагъатда сагъат сегизди. Энди ишге барыргъа да заман болгъанды (М.Т.) “Сейчас восемь часов. Теперь пора идти и на работу”.
Рассматриваемый тип предложений в современной лингвистике анализируется в его отношении к функционально-семантической категории темпоральности. По мнению А.В.Бондарко, указанные предложения относятся к ближней периферии поля темпоральности (Бондарко 1990:46).
Номинативные предложения времени в значительной степени антропоцентричны. По Н.Ю.Шведовой, человек склонен видеть себя в центре любого временного пространства. Каждая ситуация в языке хронологизируется применительно к тому, “кто имеет к ней какое-либо отношение, о ней осведомлен, о ней повествует, или, напротив, не имеет к ней никакого отношения” (Шведова 1998:41). Примером тому служат предложения, построенные по образцу 3-го изафета. В них зависимый компонент представлен собственными именами (антропонимами) в оформленном родительном падеже, а главный компонент - притяжательными лексемами заман “время” кезиу “пора” в основном падеже (Николайны заманы “пора (правления) Николая”, Тохтамишни кезиую “пора Тохтамыша” и т.д.). Появление антропонимов в подобных конструкциях связано с тем, что та или иная личность, сыгравшая значительную роль в истории, жизни общества, запечатлевается в памяти народной. Причем для каждого народа (людей, живущих в каком-либо определенном населенном пункте и даже для отдельной личности) могут быть свои личностные ориентиры.
Сами по себе темпоративы типа заман, кезиу, чакъ, кюн, ай, жыл обычно не могут образовывать предложений. В роли номинативных конструкций они выступают в сочетании с определениями различной семантики. Распространяются одиночными, сложными, составными определениями различной формальной устроенности: 1) Жылы кюн. Биз бахчада тирлик жыябыз (Ш.) “Теплый день. Мы в огороде собираем урожай”; 2) Суху жауунлу ай. Биченни жыяргъа онг жокъду (М.Т.) “Месяц с затяжными ливнями. Невозможно собирать сено”; 3) Патчах тахтадан тайдырылгъан кезиу. Мен бузоучу жашма (Ш.) “Период, когда свергли самодержавие. Я пасу телят”.
Встречаются и предложения фразеологизированной структуры, т.е. некоторые темпоральные фразеологизмы представляют собой номинативные предложения. К ним можно отнести следующие фразеологические единицы: къыш чилле “сорок самых холодных дней зимы (период с 17 января по 25 августа)”, буу ёкюрген заман “ранняя осень; конец сенокоса”, буу силегей учхан кезиу “бабье лето”, танг ала “под утро”, ингир ала “под вечер”.
Последние два сочетания в карачаево-балкарском языке квалифицируются как послеложные, сфера употребления которых весьма ограничена. Действительно, ала ведет себя как послеложное имя, принимая некоторые падежные аффиксы и аффиксы принадлежности (танг аласы “раннее утро”, танг аласына “к раннему утру”, танг аласында “ранним утром”). Признается и то, что этот послелог мотивируется деепричастной формой ала “беря” (Хаджилаев 1976:290). На наш взгляд, наслоение указанных аффиксов на данную словоформу явление позднее. Думается, что сочетания танг ала и ингир ала образовались не по модели “имя + послелог”, а по модели “имя + деепричастие”. Тут надо учесть взаимоотношение языка, мышления и действительности. Говоря об этом, Б.А.Серебренников писал о необходимости “всегда иметь в виду известное качественное различие между мышлением и языком как средством коммуникации. Создание языка ведет к искажению действительности… В предложениях типа лес шумит и река течет осуществлена явная персонификация предметов неживой природы: лес сам не может шуметь, и река сама не может течь” (Серебренников 1977:157-158). Древний человек приписывал рассвету “танг” такие свойства, как брать, бросать, смотреть. Об этом свидетельствует языковой материал. Сочетания танг ала “под утро; букв.: Когда брал рассвет”, танг (жарыгъын) атды “рассвело; букв.: Утро бросило свет”, тангны буруну къарады “забрезжило; букв.: Утро показало нос” являются фразеологическими единицами.
Номинативные предложения со значением состояния. Такие конструкции репрезентируют функционально-семантическую категорию состояния и делятся на несколько подгрупп: а) предложения со значением физического состояния, б) предложения со значением физиологического состояния, в) предложения со значением психологического состояния и г) предложения со значением социального состояния.
1.Номинативные конструкции, передающие семантику физического состояния, ориентированы, в первую очередь, на характеристику природы, окружающей среды. По У.Чейфу, они обозначают особые амбиентные состояния, охватывающие окружение, но не какой-нибудь определенный объект в нем (Чейф 1975:120).
Погода – одно из каждодневных проявлений природы. Карачаево-балкарский язык отличается разнообразием средств при ее описании. Состояние природы в языке выражается глаголами (боранлайды // борайды “вьюжит”, жауумсурайды “моросит”, сууукъсуратады “холодит” и пр.), прилагательными (жауунлу “дождливый”, сууукъ “холодный”, жылы “теплый” и др.) и именами существительными (жауун “дождь”, боран “буран”, жел “ветер”, къар “снег”, шулпу “морось” и т.п.). Последние обозначают различные явления природы, погоду и представляют собой их наименования.
Погода носителем языка ассоциируется с концептом кюн “солнце, день, погода” и появившимся более позже понятием, передаваемым сочетанием кюнню халы букв.: “состояние солнца (дня)”. Об этом свидетельствует материал языка. Так, например, предложение Кюн игиди на русский язык переводится двояко: “День хороший” и “Погода хорошая”. Можно сказать, что в представлении балкарца или же карачаевца погода оценивается по “поведению” солнца. Если светит солнце, то погода хорошая. Если же его нет, то она оставляет в основном желать лучшего. Это объясняется тем, что человек свою трудовую деятельность связывает с погодой, которая является постоянным ориентиром, причиной выполнения или невыполнения работы. Примеры: Кюн амандан, быйыл тирлик заманында жыйылмайды (З.) “Из-за того, что погода плохая, в этом году урожай не собирается вовремя”; Кюн игиди, аны себепли дырын жыяргъа къоркъмай барыргъа боллукъбуз (М.Т.) “Погода хорошая, поэтому мы можем без всякой опаски идти собирать сено”.
В номинативных построениях слово кюн в основном представлено вкупе со своими определяющими компонентами различной семантики, что позволяет давать более полную картину о состоянии погоды: 1) Кюн. Кёкде бир жангыз булут да эсленмейди (Л.Б.) “Солнце. На небе не видно ни облачка”; 2) Августну къызыу кюнлери. Таулада къар тохтаусуз эрийди (К.Ш) “Жаркие дни августа. В горах тает снег”.
Лексему кюн часто можно обнаружить во фразеологизмах и паремиях карачаево-балкарского языка, т.е. ее можно признать облигаторным конституентом ряда подобных синтаксических единиц: 1) Ол, туугъанлы бери, кюн кёрмей жашайды (М.Т.) “Он с рождения живет трудно (букв.: Не видит дня)”; 2) Бюгюн сени кюнюнг тюйюлдю (Ш.) “Сегодня у тебя паршивое натроение (букв.: Не твой день)”; 3) Малы жокъну кюню жокъ (Посл.) “У кого нет скота, у того нет и благополучия (букв.: дня)”. Эти примеры говорят в пользу того, что рассматриваемая лексема является универсальным средством при репрезентации состояния как природы, так и лица.
Номинативные предложения нередко наполняются лексикой со значением “осадки” К ним относятся такие лексические единицы, как жауун “дождь”, тубан джауум “изморось, мелкий дождь”, сакъ жауун “ливень”, буз “град”, чыкъ “роса”, къар “снег”, шулпу “морось”, къырпакъ “пороша”, къырау “иней”, которые группируются вокруг слова жауум “атмосферная влага, осадки”. В лингвистике они квалифицируются как слова, имеющие вещественно-процессуальное значение, вещественный результат процесса (Камалова 1998:137). Примеры: 1) Сакъ жауун. Кёк кюкюрейди (З.) “Ливень. Гром гремит”; 2) Шулпу, шулпу, шулпу. Малчыла бусагъатда бек апчыйдыла (К.Ш.) “Морось, морось, морось. Сейчас чабанам очень трудно”; 3) Къар. Боран. Тышына чыгъып онг жокъду (М.Т.) “Снег. Буран. Невозможно выйти наружу”. Подобные конструкции передают атмосферное состояние.
Состояние окружающей среды, проявляющееся в ощущениях холода и тепла, представлено субстантивами сууукълукъ “холод”, къызыулукъ // иссилик “жара” и им подобными, которые мотивируются соответствующими адъективами: Иссилик. Малла къатели этедиле (Ш.) “Жара. Животные бегают, спасаясь от оводов”.
Ряд существительных с темпоральным значением функционирует в качестве выразителей состояния. Это лишний раз подтверждает, что различные функционально-семантические категории находятся в постоянном взаимодействии друг с другом (Васильев 1986). Отмеченное подкрепляется примерами на номинативы, выраженные словами, обозначающими части суток, времена года. Так, например, наименования частей суток могут передавать световое состояние атмосферы, воспринимаемое зрением (Васильев 1998:57). Примеры: 1) Кече. Кёзню-кёзге къакъсанг, жукъ кёрюнмейди (К.С.) “Ночь. Ни зги не видно”; 2) Эрттенлик. Кюн тауланы жарытып келеди (М.Т.) “Утро. Солнце постепенно освещает горы”.
“Наивная картина мира” предполагает и то, что различные времена года, периоды времени отмечаются тем или иным состоянием природы, окружающей среды. Иначе говоря, “наивная народная метеорология” отражается в ряде синтаксических конструкций, передающих физическое состояние. К определенным выводам человек приходит на протяжении весьма длительного времени, год за годом наблюдая за природой и накапливая свой социальный опыт. Естественно, это не может не найти своей ниши в языке: Жаз тауда, къыш а ёзенде туманлы болуучуду “Весной в горах, а зимой на равнине бывает туманно”. Или приведем толкование слова балдыражюз, которое обозначает “несколько дней в конце зимы с буранами и снегопадами” (Къарачай–малкъар тилни ангылатма сёзлюгю 1996:325). Указанный период характеризуется непредсказуемостью, резким изменением погодных условий, поэтому и появилась паремия Анда да бол, мында да бол, балдыражюзде юйде бол “Будь и там, будь и тут, во время же балдыражюза будь дома”.
Къара къыш букв.: “черная зима” также отличается по признаку состояния природы. Можно привести и другие примеры: 1) Къыркъла сууугъу. Жылы орунлада окъуна маллагъа сууукъду (Ш.) “Сорок холодных дней (период суровой зимы в сорок дней). Животным холодно даже в теплых сараях”; 2) Жай чиллеси. Элчиле бичен ишлейдиле аямай (М.Т.) “Жаркое время лета в сорок дней. Сельчане без устали заготавливают сено”; 3) Асууат кечеле. Нартла къарыуларын сынайдыла (Фольк.) “Период темных ночей. Нарты испытывают свои силы”.
Состояние передается и различными формами глаголов, которые обозначают процессы, происходящие в природе: Жауун жаууу. Кёк кюкюреу. Къоллада, таш таууш этдирип, ырхыла келедиле (Ш.) “Идет дождь. Гремит гром. В балках, шумя камнями, идут селевые потоки”.
2.Номинативные предложения со значением физиологического состояния передают в основном ситуации, обозначающие физиологические потребности и жизнедеятельность организма. В них репрезентируется состояние сна, усталости, опьянения, голода, болезненное и иное состояние организма (Васильев 1998:66-77). По сравнению с глагольными и адъективными предикатами физиологического состояния, номинативы явно проигрывают по употребительности и смысловой нагрузке. Номинативные предложения с именами действия находят большую представленность в языке.
Физиологическое состояние передается следующими и им подобными повествовательными фреймами-номинативами: 1) Эмина, чечек. Халкъ къырылып барады (М.Х.) “Чума, оспа. Народ вымирает”; 2) Быйыл тирлик бирда болмагъанча осалды. Тёгерекде уа ачлыкъ (Л.Т.) “В этом году урожай как никогда плохой. А кругом голод”; 3) Эрттен жукъу. Юй ичинде киши къымылдап кёрюнмейди (Ш.) “Утренний сон. В доме не заметно ни одной живой души”; 4) Жукъусузлукъ. Кечеги шахаргъа терезеден къарайма (М.Т.) “Бессоница. Наблюдаю в окно за ночным городом”; 5) Аракъы ичиу, табылыннганны буштукълау. Кёлюм бокъланады (Ш.) “Питье водки, обжирание. Меня тошнит”.
Как показывают примеры, существительные с абстрактным значением имеют значительный потенциал для выражения физиологического состояния в номинативных построениях.
3.Номинативные предложения со значением психологического состояния также широко представлены в языке. Значительную роль в выражении психологического состояния играет лексика с событийной и процессуальной семантикой: Тюбешиуле. Бир бирлери бла саламлашыула. Той-оюн. Жарыкълыкъ. Къобуз тартыула. Орус, къабарты, малкъар тепсеуле… Кюн тёгерекни ариу жарытыпды. Жаз башыны байрамына чыкъгъанланы кёзлери да кюнча жарыкъдыла (И.А.) “Встречи. Приветствия. Игры. Радостное состояние. Наигрыши гармони. Русские, кабардинские, балкарские танцы… Солнце красиво освещает кругом. Глаза, собравшихся на весенний праздник, светятся, как солнце”. Подобные примеры говорят и о необходимости изучения состояния на базе целостного фрагмента или текста, “ибо именно в них раскрывается вся гамма чувств персонажа, вызванных определенными событиями” (Каримова 1991:174).
На необходимость обращения к тексту указывается в ряде лингвистических исследований. Так, по мнению А.А.Камаловой, любой художественный текст обладает психологичностью. Речь выполняет функции эмоционального воздействия и представления эмоций. “Текст, являясь объектом первого типа, может отображать также объекты второго типа – описывать разнообразные переживания персонажей, причину состояний и формы их проявлений” (Камалова 1998:231). В силу этого, наряду с именами чувств, в номинативных предложениях для передачи психологического состояния используются слова самой разнообразной семантики, т. е. текст способствует тому, что границы средств репрезентации психологического состояния значительно расширяются.
Номинативное предложение обозначает настроение, волнение, стыд, удивление, страх, недовольство, удовлетворенность/неудовлетворенность, радость, печаль и другие чувства, присущие лицу. Для этого используются в основном существительные с абстрактным значением и имена действия. Примеры: 1) Алийланы арбаз. Баштёбенлик. Гурмуклукъ. Бир бири бла сёлешген жокъ (Л.б.) “Двор Алиевых. Хмурость. Грубость. Никто не разговаривает друг с другом”; 2) Къайгъы, гузаба, дауур–сууур. Элчиле тёгерекге чабадыла (М.Т.) “Тревога, суета, шум. Сельчане снуют туда-сюда”; 3) Уялыу, къызарыу, бир сейир апчыулукъ. Кесими къайры этерге билмейме (К.Ш.) “Стеснение, краснение, какая-то затрудненность. Не знаю куда себя деть”; 4) Сабий кёзлени жылтыраулары, сейирсиниулюк. Сабийлеге жюрегимден ыразыма (М.Т.) “Блеск детских глаз, удивленность. Всем сердцем доволен детьми”; 5) Урушну къыстау кезиую. Батырлыкъ. Жигитлик. Аскерчиле къанларын–жанларын аямай уруш этедиле (Ш.) “Период интенсивной борьбы. Храбрость. Отвага. Воины сражаются не щадя себя”; 6) Ачыу, къыжыракъланыу. Ол жигитни къарамы адам къоркъутурчады (Ш.) “Злоба, ярость. Вид этого джигита пугающий”; 7) Къарс. Тепсеу. Къууанч. Къонакъла бары жарыкъдыла (З.) “Хлопанье в ладоши. Танцы. Радость. Гости все веселы”.
4.Номинативные предложения со значением социального состояния. Львиную долю среди лексики, передающей значение социального состояния, в номинативных конструкциях составляют слова с семантикой имущественного состояния. Выше было отмечено, что базовыми предикатами имущественного состояния являются прилагательные бай “богатый”, жарлы “бедный”. Номинативы с подобным смыслом мотивируются этими и другими адъективами посредством словообразовательного аффикса =лыкъ/=лик (=лукъ/=люк): байлыкъ “богатство”, жарлылыкъ “бедность” и т.д. На поверхностно-синтаксическом уровне предложения рассматриваемого типа в значительной степени характеризуются подобными абстрактными субстантивами: 1) Ачлыкъ, жаланнгачлыкъ. Орамлада къарт, къарыусуз кёпдю (Ш.) “Голод, недостаток в одежде и пище. На улицах много старых и немощных”; 2) Мелхумлукъ, монглукъ. Алада бусагъатда не да барды (М.Т.) “Обилие, богатство. У них сейчас есть все”.
Номинативы имущественного состояния представлены различными определительными словосочетаниями, главный компонент которых выражается словами типа къытлыкъ “дефицит”, жетишимсизлик “недостаток”, элпеклик “обилие”, къолайлыкъ “достаток”, зависимый же компонент в них выражается именами, являющимися атрибутами имущественного состояния. Их достаточно много в языке. К ним относятся существительные жер “земля”, мал “скот”, юй “дом”, ахча “деньги” и т.п. Примеры: 1) Жер къытлыгъы. Тирлик ёсдюрюр онг жокъ. (З.) “Дефицит земли. Нет возможности вырастить урожай”; 2) Ахчаны жетишимсизлиги. Бусагъатда жукъ алыргъа къолумдан келмейди (М.Т.) “Недостаток денег. Сейчас я ничего не могу приобретать”; 3) Тауда бичен элпеклик. Малла быйыл ач боллукъ тюйюлдюле (К.Ш.) “В горах обилие сена. В этом году скот голодать не будет”.
Из вышеизложенного видно, что для имущественной характеристики важны следующие параметры: земля, скот, жилье, еда, внешний вид человека и др. Они в номинативных конструкциях имеют широкую и многообразную представленность.
Указательные предложения, кроме значения бытия, экзистенциальности, содержат указание на тот или иной предмет, явление. Выполнению этой функции в немалой степени способствуют указательные частицы, к которым в карачаево-балкарском языке относятся ма “вот”, майна // майна ма “вон”. Они синонимичны в употреблении. Но последние две частицы употребляются при указании на более отдаленный предмет (Грамматика карачаево-балкарского языка 1976:305): 1) Ма тракторла, ма автомашинала. Бизни колхозну техникасы кёпдю (И.А.) “Вот тракторы, вот автомашины. У нашего колхоза много техники”; 2) Ма китапла. Столум. Дефтерим. Сабийле да юйде (К.К.) “Вот книги. Мой стол. Моя тетрадь. Дети тоже дома”; 3) Майна къайын терекле. Арлакъда уа къабакъ эшик (М.Т.) “Вот березы. А чуть поодаль ворота”; 4) Ма эмен. Жауундан букъгъанынг эсимдеди (М.Ё.) “Вот дуб. Помню, как ты пряталась от дождя”; 5) Майна терезе. Жарыкъ тёгюледи (М.E.) “Вот окно. Льется свет”.
Поскольку подобные построения произносятся с целью сообщить собеседнику об обнаруженном явлении, предмете, то в некоторых исследованиях они квалифицируются как “предложения-сообщения” (Хуснетдинова 1998:26).
Указание на появление, обнаружение некоего объекта является специфической чертой в семантике указательных предложений: Ма Ушба, ма Шхелди. Азау (К.К.) “Вот Ушба, вот Шхельда. Азау”. В “Русской грамматике” отмечается, что предложения, которые сообщают о наличии в данный момент обнаруживаемого, непосредственно воспринимаемого предмета или явления, “образуются только в условиях конситуации, дающей представление об обстановке, обусловливающей собою такое восприятие: Вхожу в комнату: цветы, подарки; Оглядываюсь: отец!” (РГ, т.2:360). Подобные примеры встречаются и в карачаево-балкарском языке: 1) Къоркъуп, артха къарасам а – айыу! Эки арт аягъына сюелип турады (К.Ш.) “Испугавшись, посмотрел назад: медведь! Стоит на задних лапах”; 2) Алайгъа жетгенлей окъуна билдим не этерими. Къойла. Арлакъда уа къой къыркъыргъа орунла хазыр (М.Т.) “Как только дошел туда, понял, что я буду делать. Овцы. А дальше – готовые места для стрижки овец”. Материал языка показывает, что лексическая наполняемость указательных предложений не подвержена особым ограничениям. Они формируются в основном на базе конкретно-предметных имен. Некоторые исследователи относят подобные предложения к односоставным с некоторым сомнением. В специальной лингвистической литературе говорится о том, что функционирующие в составе таких предложений указательные частицы вот, вон имеют по существу местоименный характер, сближаясь по своей функции с указательными местоимениями это, то. Следовательно, их можно рассматривать “как своеобразные субституты (заместители) подлежащего при именном сказуемом” (Распопов 1981:477).
Оценочно-бытийные предложения объединяют конструкции субстантивного типа. В них значение бытийности сопровождается оценкой (см.: Валгина 1991:185; Хуснетдинова 1998:27). Подобные построения Я.И.Рословец называет номинативно-бытийными предложениями с качественно-оценочным и эмоциональным значением. Их употребление “тесно связано с предшествующим и последующим контекстом, и они рассматриваются как предложения с двойной предикацией” (Рословец 1974:31).
В карачаево-балкарском языке в абсолютной позиции (т.е. в качестве независимого предложения) употребляется значительное количество имен, многие из которых содержат сему оценки. В русском языке к таковым Н.Д.Арутюнова относит и “имена качества, употребление которых в абсолютной позиции связано с выявлением в них оценочного значения”. В подкрепление своей точки зрения она приводит предложения типа Прелесть; Красота; Ужас (Арутюнова 1971:68). В карачаево-балкарском языке они представляют собой отвлеченные имена, образованные от прилагательных посредством аффикса =лыкъ/=лик (=лукъ/=люк): 1) Ариулукъ! Кёзге ауана этген ариулукъ (Ш.) “Красота! Красота, пеленящая глаза”; 2) Жарыкълыкъ. Адамланы учундургъан жарыкълыкъ (М.Т.) “Радость. Радость, которая воодушевляет людей”.
В языке наличествует также множество отглагольных субстантивов, которые неразрывно связаны с оценкой. Примеры: 1) Жарсыу, бушуу! Энди мен не этейим (М.Т.) “Горе, печаль! Что же мне теперь делать”; 2) Къууанч, къууанч! Энди сиз аякъ тюбюгюзде чёп сынмай айланыргъа керексиз (Ш.) “Радость, радость! Теперь вы должны летать на крыльях”. Подобные построения характеризуют и состояние, ибо и эмоции, и состояние весьма часто сопровождают друг друга.
Оценочно-бытийные предложения произносятся с соответствующей интонацией. Этому способствует включение в номинативные предложения различных лексем, без которых порой невозможна экспрессивная окраска текста. К таким средствам относятся междометия, частицы, а также интенсификаторы, маркеры, имеющие различное частеречное происхождение. Например: Аламат кенг сабанла! Къой, тууар сюрюуле! Кёп эл мюлк техника! Колхозну неси да барды (И.А.) “Прекрасные широкие поля! Стада овец! Множество сельскохозяйственной техники! У колхоза есть все”; 2) О, акъ таула, кёк чинарла! Жулдузум жарыкъ жана, чумну ауанасы жарла тюбю сууда жуууна (К.К.) “О, белые горы, зеленые чинары! Моя звезда ярко светит. Тень кизила же купается в реке”; 3) Къалай ариу чакъгъан терекле! Нечик таза хауа! Сейирмиди да сора жюрекни къууаннганы? (Ш.) “Какие красиво цветущие деревья! Какой чистый воздух! Удивительно ли, что сердце радуется?”.
Анализируемый материал позволяет выделить, с одной стороны, “эмоциональные” конструкции и, с другой стороны, “экспрессивные”, имеющие усилительные оттенки, наслаивающиеся на основное значение (Акимова 1990:85). Таким образом, номинативные предложения, как и другие синтаксические конструкции, входят и в список экспрессивных конструкций. Имеют отношение не только к синтаксису текста, но и связаны с лексической семантикой в целом.
Вокативное предложение. Отношение к такому типу предложения у синтаксистов-тюркологов неоднозначно. В ряде работ вокативное высказывание рассматриваются как разновидность номинативных конструкций (Алиев 1973:103; Покровская 1978:62; Баскаков 1984:107; Закиев 1995:197). Некоторые грамматики же их выделяют в отдельную группу, но при этом они рассматриваются вслед за номинативными предложениями (Кононов 1956:513; Грамматика карачаево-балкарского языка 1976:503). Грамматики хакасского и башкирского языков (1975; 1981) их вообще не рассматривают.
Вокативное предложение по форме похоже на обращение, однако его следует разграничивать от последнего. По справедливому замечанию М.З.Закиева, главные члены “так называемых вокативных предложений… состоят из обращений с модальным оттенком укора или радости” (Закиев 1995:197). В них репрезентируется побуждение к прекращению действия, выражается сожаление, упрек, несогласие с собеседником в чем-либо, призыв, радость и т.п.
В лингвистической литературе обращается внимание на связь обращения с предложением. Оно употребляется как самостоятельное высказывание и (вместе с интонацией) “полностью несет семантическую и прагматическую нагрузку” (Кронгауз 1999:133).
Употребление вокативов, вне всякого сомнения, обусловливается факторами экстралингвистическими. Выбор их формы зависит от отношения говорящего (пишущего) к адресату речи. Такие параметры адресата, как возраст, пол, степень знакомства, отношения родства, дружбы, вражды и т.п. также подсказывают выбор формы вокатива. Таким образом, употребление вокативных предложений, как и обращений, ставит перед собой задачу воздействия на другого коммуниканта. Именно от этой точки зависит исход дальнейшего общения участников речи, поскольку они важнейший инструмент воздействия на слушателя. Порой вокатив более действенно и эффективно воздействует на него, чем само дальнейшее сообщение. Он социально обусловлен и отражает культуру народа, в которой наличествует не только универсальное, но и идиоэтническое.
Так, в карачаево-балкарском языке слово жолдаш употреблялось как “товарищ”, хотя их семантический объем совпадает не в полной мере. Жолдаш – это скорее всего спутник (человек, идущий с кем-либо по одной дороге). Правда, нельзя сбрасывать со счетов и его метафорическое употребление.
Эгечден туугъан “родившийся от сестры”, так старшие обращаются к тем, к которым питают большое расположение. При помощи таких и им подобных вокативов создается особое коммуникационное пространство, способное определить дальнейшую “стратегию и тактику” общения.
В определении смысла вокативного предложения “в устной речи огромную роль играет интонация. В письменной же речи характер интонации (следовательно, и значение предложения) определяется контекстом или авторскими ремарками” (Ахматов 1976:503). Примеры: 1) Эй, жаным, тенгим! Сен манга шагъырей болмагъан ишими юсюнден сёз башладынг (Ф.) “Эй, душа моя, друг мой! Ты начал разговор со мной о неизвестном мне деле”; 2) Я Аллах, Азрет! Не мен акъылдан шашханма, неда сени аякъларынг тёрт болгъандыла (Ф.) “О Аллах, Азрет! Или видно я сошел с ума, или у тебя появилось четыре ноги”. Как видно из примеров, вокативные предложения могут оформляться притяжательными аффиксами 1-го лица и осложняться междометиями. Это предполагает усиление их экспрессивности. Лексическая наполняемость подобных предложений довольно свободная.
Известно, что включением обращения в предложение можно достигнуть его распространения. Как отмечал А.М.Пешковский, в письменной речи группа обращения часто делается эстетическим или риторическим центром, вбирающим в себя максимум мысли и чувства автора. В именительном падеже появляется возможность совмещения обращения и предикативного значения (Пешковский 1956:407).
В художественной речи, в поэзии у обращения функция адресования речи часто ослаблена. Это позволило И.И.Ковтуновой выделить три разряда обращений. В первый разряд она включает обращения, которые совмещают в себе функции адресации и характеризации (обращения, характеризующие адресата). Второй разряд представлен обращениями, совмещающими функции адресации и номинации (обращения-номинации). В третий же разряд помещены обращения, в которых сочетаются все три функции – адресация, номинация и характеризация (фразовая номинация в позиции обращения) (Ковтунова 1986:105). Примеры: 1) Хош кел, акъ жамычылы къонагъым! (Къ.К.) “Добро пожаловать, мой гость в белой бурке!”; 2) Ой, эски Малкъар, сен не ачы эдинг (Къ.К.) “Ой, древняя Балкария, как ты была горька”; 3) Бата туруп кеме тенгизге, Юллени ичгенин къоймагъан, Жеринден да къымылдамагъан, Аллай беклик къолунгдан келген Капитан! Мен сени ёмюрге Сюйгенме. Турабыз биз бирге! (Къ.К.) “Когда корабль шел на дно, Не выпустивший трубку из рук, Не сдвинувшийся с места, Обладающий таким мужеством Капитан! Я тебя навеки полюбил. Мы стоим вместе!”
Для поэтической речи характерны именные конструкции, которые составляют обширную переходную зону между обращением и именными предложениями. В таких построениях со значением адресованности возможно совмещение всех тех значений, что обычно выражаются именными предложениями.
Во многих случаях для разграничения указанных конструкций необходимо обратиться к последующему тексту. Речь в третьем лице в нем свидетельствует о наличии именного предложения, а речь во втором лице – об обращении. Однако в балкарской поэзии встречаются именные конструкции с неоднозначным синтаксическим статусом: Тенгиз. Кёк. Наратла. Юзмез. Сен. Сизге жесир болгъанма кесим (Къ.К.) “Море. Небо. Сосны. Песок. Ты. Вашим пленником стал я”. Здесь ряд номинативных предложений, совмещающих в себе функции адресации и номинации, получает оттенок обращения в последующем тексте. Но они не утрачивают статуса предложений, который подкрепляется единством и теснотой стихового ряда. Таких примеров значительное количество в поэтической речи.
Думаланы башында тынч баргъан,
Боз башлыкълагъа ушагъан булутла!
Ма ауанагъыздан мылы болгъан
Биченлик, сары къаяла, сыртла.
Жерими кырдыгында жатханлай,
Мен, сизге къарап, кёп сагъыш этдим (Къ.К.)
Над Думалой тихо проходящие,
Похожие на серые башлыки облака!
Вот от вашей тени намокшие
Сенокос, желтые горы, вершины.
Лежа на траве земли своей,
Я, смотря на вас, много думал.
Последующий за номинативными конструкциями текст в подобных рядах говорит о наличии обращений–препозитивов. Однако в них сохраняется и значение бытийности, и значение характеризации. Анализируемый материал свидетельствует о включении значения экзистенциальности во многие обращения–номинативные предложения, что зависит от их лексической наполняемости. По этой причине, на наш взгляд, имеет место рассмотрение их в одном ряду с номинативными предложениями.