Возвращение бумеранга

Вид материала

Содержание

2. Раскол киевсовета, или «новые
3. Кабинеты и «козырные номера»
Одночасно звертаю увагу на персональну відповідальність за наслідки протиправних дій проти найвищої посадової особи міста».

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 22

2. РАСКОЛ КИЕВСОВЕТА, ИЛИ «НОВЫЕ
БОЛЬШЕВИКИ»

Вновь и вновь мысленно возвращаюсь к 19 июля 1996 года – дню, когда я, будучи еще на больничном, вышел на работу. Итак (на этом я закончил первую часть книги), у меня были визитеры от Президента –В. Яцуба и Л. Подпалов. Они с чем прибыли, с тем и убыли. Я отверг их прессинг, и они, думаю, должны были уяснить: разработанная ими схема не пройдет. Уже почувствовал, что предстоят весьма серьезные испытания.

После того, как представители президентской администрации ушли, не добившись своего, уезжать домой уже не торопился. Тем более, что в приемной собралось много людей, которые хотели встретиться со мной. Да и я тоже был очень заинтересован в таком общении, получении соответствующей информации.

Из тех, кто собрался в приемной, многие еще не знали, да и не могли знать, что же происходит на самом деле. Конечно, они понимали главное, а именно: я – в опале у Президента, у исполнительной власти. Но какая именно ситуация сложилась в данное время – никто не ведал. Часть людей приехали по моему звонку. Были и просто любопытные, которые захотели увидеть и услышать меня, чтобы сориентироваться и выработать свою линию поведения в этой запутанной обстановке.

Что же касается глав райадминистраций, абсолютное большинство которых на первом этапе расправы надо мной официально выступили в мою защиту, то теперь они, сориентировавшись и держа нос по ветру, повели себя по-иному. Именно в тот день, в пятницу, в горадминистрации было традиционное аппаратное совещание. Увы, ни один из районных руководителей так и не заглянул ко мне. Кстати, когда совещание уже окончилось, мой референт Валентина Михайловна вышла во двор. Увидев ее, главы райадминистраций, которые в своем кругу о чем-то оживленно беседовали, вмиг бросились врассыпную, каждый – к своей машине, хотя Валентина Михайловна пригласила их в мой кабинет для беседы. Потом уже, спустя какое-то время, двоим из них я позвонил. Они восприняли мой звонок весьма настороженно. Я задал им простой вопрос: «Что же вы не зашли ко мне, видимо, побоялись?» Ну, они тут же давай выкручиваться. Дескать, ну что вы, Леонид Григорьевич, нам никто не говорил зайти к вам, мы думали, что потом мы как-то соберемся и встретимся с вами…

Для меня было ясно: они попросту боятся, они дрожат за свои кресла, не рискуют попасть в число «неблагонадежных»…

В тот день дверь ко мне в кабинет не закрывалась. Даже не ожидал такого. Было немало депутатов. Я встретился со всеми. И почти каждый из них заверял: Леонид Григорьевич, все будет нормально, будем работать, придем на сессию, дел сейчас невпроворот…

Так было в пятницу. Но за субботу, воскресенье и понедельник с ними была проведена определенная работа в стиле и духе известных времен, когда для достижения желаемого результата кое-кто из правящей элиты в пожарном порядке собирал депутатов, актив и с их помощью добивался нужных результатов, заручившись их голосами… В понедельник ситуация решительно изменилась. Мне стало известно от глав депутатских комиссий и руководителей фракций, что на 23 июля, в обход существующего закона, они назначили сессию горсовета. Но ведь, как известно, сессию должен созывать председатель Совета и никто иной… Однако в Киеве заинтересованные люди решили пренебречь законами и направить события в нужное для них русло. Они, что называется, «прорабатывали» депутатов, пытаясь склонить их к тому, чтобы они выступили против меня в угоду Печерску и городской администрации. Те депутаты, которые еще в пятницу говорили мне о необходимости объединять усилия, совместно работать на Киев и киевлян, вдруг начали вести себя совершенно по-иному.

Когда я вечером в понедельник пригласил председателей постоянных комиссий, чтобы обсудить, как проводить на следующий день созванную ими же сессию, часть из них не пришла. Оппоненты собрались в кабинете присвоившего себе наименование несуществующей должности и. о. заместителя главы Киевсовета В. Бондаренко и прислали его ко мне со своими требованиями. Он сразу же, без обиняков, объяснил цель своего визита: «Вот мы собирались. Завтра –сессия, и все мы, председатели комиссий, сядем за стол президиума. Но кое-кто у нас сядет за решетку…» Он нес такую околесицу, что за него было просто стыдно.

Я внимательно посмотрел на него и спросил:

– Как это понимать? Это что – ультиматум?

Он сказал:

– Ну, расценивайте, как хотите. Может быть, это и ультиматум.

Стало ясно: закулисные дирижеры взяли курс на обработку депутатского корпуса с тем, чтобы с его помощью заставить меня капитулировать. Они, видимо, рассчитывали, что я испугаюсь, на созванную ими так называемую сессию не пойду, ну а дальше все покатится так, как они задумали…

Но другие председатели комиссий, депутаты, собравшиеся у меня, настаивали, чтобы я пришел на сессию, хотя и созванную не председателем Совета. А все дело в том, что ее организаторы хотели поставить вопрос о передаче ключевых полномочий Киевсовета городской администрации. «Если Вы не придете, нам будет очень сложно воспрепятствовать этому произволу», – таким был аргумент моих сторонников.

Я принял их предложение. Но затем, зная, что во вторник может быть и провокация (об этом меня известили добрые люди), позвонил в прокуратуру и потребовал, чтобы их представитель был в зале. В самом деле, никто не мог гарантировать, что кто-то не затеет драку, что, например, силовыми методами попытаются не дать возможности пройти мне в сессионный зал… Все могло быть.

Обратился также с просьбой и к депутату В. Будникову, который в то время занимал пост первого заместителя начальника киевской милиции, чтобы он обязательно был на сессии и, в случае чего, мог помочь.

…И вот на следующий день, 23 июля, я вошел в зал, никого не предупреждая. Прошел и сел за стол президиума, на свое постоянное место. В зале перед рядами стоял Бондаренко, судя по всему, давал последние «ЦУ». Мое появление вызвало оживление, депутаты забегали, засуетились… Видимо, я нарушил ход их сценария, опередил «дирижеров». Было на той сессии и много журналистов. Они еще 19 июля, как только я появился на Крещатике, 36, атаковали меня, забрасывая вопросами: что, дескать, будете делать, как планируете работать? Они все выпытывали у меня в надежде получить нужную интересную информацию. Ну, я по простоте душевной все рассказал, посвятил их в свои планы. Заявил, что нужно возобновить деятельность исполкома, который, кстати, уже был, неплохо работал и его даже утвердила сессия горсовета, несмотря на длительную блокировку его работы. Короче, сказал я журналистам, нужно восстанавливать наши права.

Потом эти слова были использованы Омельченко и Бондаренко в их большом интервью газете «Вечерний Киев». Они признались, что очень боялись того, чтобы Косаковский, используя расхождения в разных статьях Конституции, не созвал исполком и не возобновил свои властные полномочия. Они считали, что это весьма реальная угроза для них, и поэтому делали все, дабы не допустить такой вариант развития событий. Всячески запугивали председателей райсоветов, убеждая всех в том, что с Косаковским покончено… Еще в пятницу тот же Бондаренко, выступая на совещании в администрации, утверждал: теперь, мол, уже все, я вам обещаю – Косаковский в этот зал уже больше не войдет… Киевсовет уже определился, гнул свое Бондаренко, я временно возглавляю его, мы все держим в своих руках, так что Косаковскому тут уже делать нечего…

А тут вдруг я захожу в зал, сажусь за пульт управления и собираюсь вести сессию. Что тут началось!.. Бондаренко буквально перекосило, и он начал кричать: «Пресса! Прошу освободить зал!» Но журналисты не спешили выходить из помещения. «Пресса! Прошу освободить зал! – вновь прокричал разъяренный Бондаренко. – У нас тут будет закрытое заседание». Но журналисты все еще оставались здесь. И вдруг поняв, что его не слушают, Бондаренко обратился ко мне: «Потребуйте, чтобы пресса вышла. Иначе мы не будем работать!» Тут журналисты начали возмущаться: на каком таком основании их выдворяют? Есть закон о прессе. Есть требования об информационном обеспечении освещения деятельности Советов. Поэтому я сказал: «Я не могу единолично это решать. Ведь вы же меня потом еще будете и обвинять. Давайте откроем сессию и пусть депутаты сами с этим определяются». Но мои оппоненты, настроенные на конфронтацию, заявили: раз так, значит, мы уходим из зала.

Я понял, что им нужен был лишь повод. И они его нашли… Как потом стало известно, они шли на сессию с четко разработанным сценарием моего отстранения, с заготовленными проектами документов. Мое неожиданное для них появление несколько спутало им карты, и теперь они явно пошли уже на срыв сессии. Бондаренко и часть поддерживающих его депутатов встали и ушли заседать в другой зал –на 10-й этаж. В зале осталось 13 депутатов. Сессия была сорвана. А вечером по УТ-1 прошло сообщение о том, что депутаты провели сессию и чуть ли не выразили недоверие председателю Киевсовета. Более того, меня уже назвали бывшим председателем городского Совета.

Я сразу письменно оспорил ложную информацию и потребовал официального извинения. Увы, телевидение, как воды в рот набрало. Лишь через год УТ-1 признало свою ошибку. Они вынуждены были сделать это, потому что я
обратился с иском в суд. УТ-1 прислало мне официальное
извинение за то, что назвали меня бывшим председателем. Это извинение было озвучено и в эфире по первому национальному каналу. Многие тогда смеялись, говорили: лучше позже, чем никогда.

Итак, именно с этого дня, с 23 июля 1996 года, и начался раскол городского Совета на две части: действующее по указке сверху и борющееся за обещанные должности большинство и меньшинство, поддерживающее не лично председателя Киевсовета, а Конституцию и законность.

Придя в тот день в сессионный зал, я продемонстрировал, что ничего не боюсь, что готов работать с депутатским составом. Я не раз говорил им: если вы хотите работать, в чем же дело? Давайте работать, совместно решать проблемы. В «Киевских ведомостях» я заявил, что мы обречены работать вместе. Если есть разные взгляды и подходы к решению вопросов, давайте эти вопросы ставить здесь, в зале, а не за его пределами. Хочет быть Бондаренко заместителем председателя городского Совета – давайте будем обсуждать данный вопрос и голосовать, я готов поставить его на голосование. Это будет законный путь. Но это, разумеется, их не устраивало. Им нужен был повод, чтобы инициировать раскол и таким образом блокировать работу столичного Совета. С тех пор и начался длительный период так называемых депутатских собраний, которые кое-кто, в нарушение законов и Конституции, пытался преподносить как сессии городского Совета. На таких собраниях председательствовал Бондаренко, некоторые другие депутаты.

Как известно, Шевченковский районный суд г. Киева 17 сентября 1996 года удовлетворил протест прокурора и признал незаконными избрание Бондаренко заместителем председателя горсовета, а также те решения, которые принимались депутатским собранием от имени Киевсовета. Но, несмотря на все это, вакханалия в Киеве под прикрытием высоких инстанций длилась два года, вплоть до новых выборов в марте 1998 года. Никто не считался ни с судебным решением, ни с выводами соответствующих комиссий Верховной Рады. Судя по всему, все это происходило с благословения Банковой. И затеяли эту длительную возню, дабы полностью отстранить меня от выполнения полномочий, которые делегировали мне киевляне. Задача была такая: в любом случае никогда не допустить законной сессии и легитимизации избранного киевлянами председателя Совета. В ход пускали любые методы, вплоть до запугиваний, шантажа депутатов, покупок их должностями в горадминистрации и ее структурах. Применялся весь чудовищный арсенал «укрощения строптивых». Они, дирижеры и покровители переворота на Крещатике, рассчитывали, что я дрогну, сломаюсь, что у меня сдадут нервы. Но вместе со своими соратниками мы держались, не пошли на попятную. Ни запугивания, ни шантаж, ни силовые методы и приемы не заставили нас сдаться.

3. КАБИНЕТЫ И «КОЗЫРНЫЕ НОМЕРА»
КАК АТРИБУТИКА ВЛАСТИ ДЛЯ
ЕЕ СОИСКАТЕЛЕЙ

Дабы скрыть истинную сущность того, что происходило в то время в кабинетах и коридорах столичной власти, организаторы и исполнители переворота на Крещатике попытались представить все таким образом, будто бы в здании Киевсовета не могут поделить кабинеты, вот и ведут какие-то странные кабинетные бои… Эта версия была подброшена некоторым изданиям, и услужливые перья тотчас же начали на страницах своих газет внушать ее киевлянам, всей Украине. Все обставлялось таким образом, словно не было глобального конфликта между Печерском, имею в виду Президента и его окружение, и мной. Здесь, на мой взгляд, преследовались две цели. Первая: дискредитировать меня как руководителя города, который, дескать, завяз в мелких кабинетных разборках, и вторая – отвлечь внимание киевлян от того факта, что в столице при попустительстве, более того, при одобрении высших должностных лиц государства взят курс на уничтожение местного самоуправления, на подавление демократических основ жизни, а по сути, на захват власти теми, кто ее не имел. То есть, теми, кто не имел мандата от киевлян. Они выбрали в качестве послушного исполнителя именно А. Омельченко.

Любопытно то, что в некоторых своих публичных высказываниях, интервью Омельченко клятвенно заверял всех, что он ждет моего возвращения из больницы, что будут созданы все необходимые условия для моей работы на посту председателя Киевсовета. Так, в интервью журналистке Л. Ильченко на вопрос о том, как он, Омельченко, планирует строить отношения со мной, он ответил: «Я ему всегда желал и желаю добра, поэтому встречу его по всем требованиям чести и достоинства. Его кабинет находится в прекрасном состоянии, сохранен секретариат, коллектив обслуги (правда, какую обслугу он имел ввиду – это известно только ему одному, ибо никакой обслуги у меня не было. – Л. К.). Для плохих отношений с Леонидом Григорьевичем у меня нет абсолютно никаких оснований» (газета «Регион», № 26, 16 июля 1996 г.).

Что и говорить, венец фарисейства и лицемерия. Это он, Омельченко, еще задолго до этого, 1 июня 1996 года, когда я лежал после тяжелой операции в реанимации, принимал в своем кабинете десант из «Киевских ведомостей» во главе с руководителями газеты и навешивал на меня различные ярлыки.

Для расправы со мной Кучма и его окружение, в которое сразу же вписался и господин Омельченко, на том этапе избрали три главных «направления удара». Первое – вторжения в кабинеты, отключение телефонов, срывание номеров с машины, короче говоря, – примитивные действия с хулиганским оттенком, которые в нормальном государстве расценивались бы как криминал чистейшей воды. Второе: подключение силовых структур – органов МВД, прокуратуры, налоговой полиции (она тогда именно так и называлась), КРУ и т. д. для дискредитации Косаковского, запугивания тех, кто был рядом со мной. И третье – заманивание должностями и другими материальными приманками части депутатского корпуса Киевсовета с тем, чтобы инициировать, вопреки Конституции и другим законам, отстранение от должности председателя Киевсовета, срыв созываемых им сессий. Обозначилось и четвертое направление. Речь шла о серьезном подключении к свержению Косаковского верноподданных средств массовой информации, и это направление было также сполна задействовано.

Расчет был на то, что человек – не железо, его при желании можно сломить морально и физически, растоптать, уничтожить как личность, как политика.

Летом 1996 года мне и моим товарищам выпало столько испытаний, что другие бы на нашем месте, пожалуй, и не выдержали б такого мощного и наглого прессинга.

Возвращаясь к событиям лета 1996 года, хотел бы отметить, что кабинет мэра города был своеобразной разменной картой в политической игре. Люди с Банковой были очень заинтересованы в создании определенной возни в виде «кабинетных боев», чтобы я не имел возможности спокойно работать. А их верный и послушный таран, между прочим, и сам имел виды на этот престижный кабинет как атрибут, символ реальной власти. Омельченко, видимо, мечтал восседать в этом кабинете, чтобы стать на одну ступень с такими известными председателями столичного исполкома как В. А. Гусев, В. А. Згурский, Н. В. Лаврухин. Они были в свое время, до меня, хозяевами этого кабинета. И тщеславие не давало ему покоя!.. (Кстати говоря, Омельченко так и не осмелился до выборов в 1998 году занять этот кабинет, несмотря на то, что он был насильно захвачен. Слишком много внимания прессы и общественности было приковано к этому…). Как не давало затем ему покоя то, что пресса не спешила называть его «мэром», ибо умные люди понимали, что мэр – это избранный населением руководитель города, но отнюдь не назначенец по воле господина Президента. Хотя окружение Омельченко и угодливые журналисты и начали его подобострастно величать мэром, он, естественно, таковым не был, да и не мог им быть, ибо мэра избирают, а не назначают.

Историки, хорошо владеющие данным вопросом, четко высказались на страницах прессы, в частности, на страницах газет «Хрещатик» и «Київський вісник». Из их комментариев стало ясно, что Омельченко – не мэр, а префект, т. е. человек, назначенный на пост главы администрации. Но его это явно не устраивало, он представлял себя уже мэром. Поэтому предметом его вожделений и стал «мэрский кабинет» как символ власти, символ должности. Вот где, как говорится, и зарыта собака… Кстати, на одной из пресс-конференций в тот период я открыто заявил, что если нынче вся проблема в кабинете, то я готов его даже уступить, готов, если на то пошло, переехать в другой кабинет, лишь бы это помогло городской администрации справиться со столичными проблемами, а не отвлекаться на захват помещения председателя Киевсовета, проверку моих личных вещей, архивных документов и т. д.

В те дни я даже шутил по поводу того, а не пора ли мне отдать свой костюм или хотя бы пиджак для того, чтобы человек поистине почувствовал себя мэром и чтобы ему, наконец, стало спокойно… Ведь порой доходило до смешного. Когда у меня по его же требованию сняли охрану, он забрал к себе и моего охранника, хотя имел уже своих. Как хотелось чувствовать себя настоящим мэром еще до избрания!

Тогда, летом 1996 года, исполнительная власть начала пытаться через распоряжение и. о. главы горадминистрации (вдумайтесь, у избранного мэра города пытается забрать кабинет в здании, которое является коммунальной, а не государственной собственностью, назначенный чинуша, к тому же врио) выселить меня и моих коллег со 2-го этажа наверх, на 9-й этаж. Распоряжение Омельченко вышло 20 июля 1996 года. Но даже некоторые мои оппоненты не соглашались тогда с таким решением. Так, депутат Киевсовета, председатель постоянной комиссии Киевсовета по вопросам собственности, один из лидеров руховской фракции в столичном совете Г. Веремейчик 1 августа направил Омельченко письмо, в котором говорилось (цитирую на языке оригинала):

«Згідно з Конституцією України повноваження управління комунальною власністю міста належить Київській міській Раді.

Адміністративний будинок № 36 по вул. Хрещатик не є виняток.

У зв’язку з зазначеним, просимо повідомити, чому не погоджувалось з постійною комісією Київради з питань власності питання використання службових приміщень для потреб Київради на другому та дев’ятому поверхах вказаного адмінбудинку згідно з розпорядженням Київської держадміністрації від 20.07.96 № 1150.

Просимо також повідомити, з яких джерел та за чиїм погодженням проводиться фінансування ремонтних робіт, передбачених згаданим розпорядженням».

В тот же день, 1 августа 1996 года, депутат Киевсовета, он же – заместитель председателя постоянной комиссии –мандатной, по вопросам депутатской деятельности и этики, законности и борьбы с преступностью Александр Лалак направил Генеральному прокурору Украины, прокурору города Киева и начальнику Главного управления МВД Украины в г. Киеве письмо, в котором говорилось:

«Як стало відомо, у Київській міськдержадміністрації таємно готується протиправна акція по незаконному захопленню найближчими днями службового кабінету голови Київради. Не маючи на те законних повноважень, всупереч ст. 143 Конституції України, керівництво міськдержадміністрації самоуправно, перевищуючи надані йому повноваження, здійснює управління комунальною власністю міста.

Враховуючи незаконність намагань виселення голови Ради із його службового приміщення, а також те, що такі дії мають всі ознаки кримінального злочину, прошу вжити невідкладних заходів щодо попередження та недопущення злочинних дій.

Одночасно звертаю увагу на персональну відповідальність за наслідки протиправних дій проти найвищої посадової особи міста».

Увы, и Генпрокурор, и прокурор столицы, и начальник столичного милицейского управления оказались глухи и немы, никто из них и не собирался реагировать на это тревожное обращение депутата А. Лалака. Как, кстати, ни Л. Кучма, ни Г. Ворсинов не среагировали на срочное, краткое – всего в семь строчек письмо А. Лалака, датированное 29 июля 1996 года, которое было адресовано А. Омельченко, а копии разосланы Президенту, премьеру и Генпрокурору – о том, что в тот день, 29 июля, в административном здании на Крещатике, 36 с 9.30 до 11.30 часов были отключены электроэнергия и все виды телефонной связи в кабинете председателя Киевсовета. А депутат задал, между прочим, резонные вопросы столичному градоначальнику: проводилось ли служебное расследование по этому поводу, установлены ли виновные, кто именно участвовал в этой преступной акции и какую меру ответственности они понесли.

Но Омельченко – как воды в рот набрал… А иже с ним –и главные государственные мужи, которые, казалось бы, должны были немедленно пресечь такие поползновения. Становилось ясно, что все это было спланировано, этот произвол осуществлялся под прикрытием прокуратуры, безучастном созерцании милиции и, конечно же, с благословения властелинов на Банковой…

В конце июля 1996 года пресс-служба секретариата Киевсовета распространила через средства массовой информации сообщение «

Blog

Возвращение бумеранга

Содержание