Возвращение бумеранга
| Вид материала | Документы |
Содержание18. Персоналии: кто есть кто? Бухгалтерський облік валютних коштів знаходився в занедбаному стані. Привіт виборцям Борщагівки!» 19. Возвращаясь к райкомовским будням… |
- Вечное возвращение по-белорусски, 260.64kb.
- Эниология фрагменты из книги В. Рогожкина «Эниология» (22), 139.3kb.
- Стенографический отчёт международная конференция «возвращение политэкономии: к анализу, 3160.54kb.
- Возвращение спектакля, 26.57kb.
- Приходовская екатерина возвращение, 1093.27kb.
- «алиса в стране чудес. Возвращение», 30.52kb.
- Владимир Жикаренцев жизнелюбие возвращение в сердце мужчина и женщина книга 8 Предисловие, 1959.15kb.
- Владимир Жикаренцев жизнелюбие возвращение в сердце мужчина и женщина книга 8 Предисловие, 1902.28kb.
- Сайт агентства, 1227.89kb.
- Основные мероприятия, посвященные, 109.05kb.
ВЛАДИМИР БОНДАРЕНКО КАК ЗЕРКАЛО АНТИКОНСТИТУЦИОННОГО БЕСПРЕДЕЛА
В СТОЛИЦЕ
Известно: немалую роль в том, что произошло в Киевской госадминистрации и Киевсовете в 1996 году, сыграл бывший партийный функционер, ведающий в свое время идеологией в Ленинградском районе столицы, а затем, со сменой власти, переметнувшийся в ряды «демократов», Владимир Бондаренко. Об этом человеке можно много рассказывать, это – типичный приспособленец и карьерист, который пойдет на все, дабы добиться поставленной цели. А судя по всему, его главной целью была и остается власть.
Как и его «соратник по борьбе с Косаковским» Виталий Карпенко, господин Бондаренко на фоне киевских событий 1996 года показал себя человеком мстительным, используя для сведения личных счетов со своими оппонентами любые возможности.
Отчего же он с такой яростью и ненавистью обрушился на меня, выискивая любой, даже самый малейший повод для очередного навета. Все объясняется очень просто: когда в 1993 году я возглавил столичную госадминистрацию, то не взял Бондаренко в свою команду, а предложил ему просто уйти по собственному желанию, ибо имел все предпосылки для такого решения. Как я уже вспоминал в предыдущих главах, кадры, сформированные моим предшественником, я не разгонял, как потом кто-то пытался утверждать. Это – не мой стиль. Это – стиль Омельченко, который не только приложил руку к разгону руководящих кадров возглавляемой мной администрации, но и прибегал к различным угрозам в адрес того или иного работника, кто оставался со мной.
Итак, я не стал делать резкие кадровые перетасовки, но отдельные изменения в составе городской администрации все-таки произошли, это – обычная практика. Все заместители оставались на местах. Ко мне как-то в те первые дни пришли В. Лукомский и Л. Дюбенко. Они сказали, что, хотя и готовы работать со мной, но заявили ранее публично, что уйдут в случае увольнения И. Салия и уже определились с другой работой и хотят подать заявления. Я сказал им: «Я тоже готов с вами работать, но если вы сделали такой выбор, то задерживать вас не стану. Вы – честные люди, и это мне импонирует. Надеюсь, что у нас с вами и впредь отношения будут нормальными». Я поблагодарил их за работу, крепко пожал им руки.
Но двоим я все-таки предложил уйти. Первому – управляющему делами В. Диброве. И вот почему. Он затеял манипуляции с дорогостоящей телевизионной техникой, которая была приобретена за валютные средства (а это 265 700 долларов США) в соответствии с распоряжением тогдашнего представителя Президента Украины в Киеве И. Салия с целью, как было указано в том распоряжении, «оперативного и в полном объеме информирования общественности о деятельности Киевсовета и городской государственной администрации, приобщения широких кругов киевлян к обсуждению путей решения актуальных проблем жизни столицы». Что же сделал В. Диброва? Он эту съемочную и монтажную видеотехнику, как оказалось, свез на Подол, в штаб-квартиру объединения «Выбор», возглавляемого И. Салием. Мы долго не могли найти следы этого комплекса. Диброва не спешил ее возвращать. Нам пришлось пригрозить прокуратурой, и лишь после этого видеотехника была возвращена в горадминистрацию и взята на баланс.
И вот я вызвал Диброву и прямо сказал ему: «С вами работать я не буду. Пишите заявление». И он вынужден был уйти из администрации. А вот вторым человеком, кому я предложил сделать то же самое, был Владимир Бондаренко, который руководил квартирным управлением и одновременно был заместителем главы горадминистрации. Основания для этого были весьма вескими. Я хорошо знал, что на том участке работы, который ему был поручен, не все обстояло благополучно. И это затем подтвердили результаты ревизии городским КРУ деятельности квартуправления городской
госадминистрации. Да и методы его работы мне тоже были известны, я их не воспринимал.
Поэтому я пригласил Бондаренко и сказал ему:
– Мы с вами не сработаемся. На мой взгляд, здесь вы работать не можете. Предлагаю это сделать цивилизованно, по собственному желанию, чтобы не пришлось использовать другие формулировки. Если хотите, мы вас отправим в Ленинградский район первым заместителем главы райадминистрации.
Он не согласился:
– Нет, в район я не пойду. Я хочу остаться работать в городской администрации. Я согласен уйти с должности заместителя главы городской администрации. Но я же могу остаться начальником квартуправления?..
– Нет, это исключается.
Наша беседа проходила в присутствии одного из моих заместителей. Заметил, что Бондаренко волнуется. По его лицу градом катился пот.
Почувствовав, что я не соглашусь ни на какие уступки, он попросил:
– Можно, я пойду в отпуск? Мне надо побыть с семьей, отдохнуть.
– Пожалуйста, – ответил я ему. – Я не возражаю. Но после отпуска вы должны уволиться.
Он тотчас же написал заявление. Причем, формулировка его просто непозволительна для человека, занимающего столь высокие посты в столице. Вот что он написал: «Прошу звільнити мене з посади, яку я займаю, (выделение мое. – Л. К.) за власним бажанням з 29 червня 1993 року». Это заявление датировано 31 мая.
Заявление-то он написал. И сразу же начал хитрить. Находясь в отпуске, взял больничный, начал тянуть время. И не только занялся тактикой затяжек и проволочек, но и пытался находить на меня выходы или пути воздействия с тем, чтобы он остался в городской администрации. Он подключил к этому в том числе руководство клуба «Динамо», с которым имел какие-то связи. Но это не помогло. Я заявлял его ходатаям: «Это исключается. Пусть передает дела».
И вот 6 июля он подал новое заявление с просьбой уволить его (формулировка теперь уже была четкой) с должностей заместителя главы горадминистрации и начальника квартуправления с 12 июля 1993 года.
Новым начальником квартуправления был назначен М. Харлим. И вот при передаче дел оказалось, что в квартуправлении были допущены серьезнейшие нарушения, связанные с валютой за проданные квартиры. Это затем подтвердили и материалы ревизии «отдельных вопросов финансово-хозяйственной деятельности квартирного управления Киевской городской государственной администрации», которая проводилась контрольно-ревизионным управлением в г. Киеве.
Вот что было установлено ревизией и нашло отражение в соответствующем документе КРУ:
«Проведеною КРУ в м. Києві документальною ревізією окремих питань фінансово-господарської діяльності квартирного управління Київської міської державної адміністрації встановлені порушення в обліку і контролі за використанням коштів, одержаних від реалізації квартир.
Одержані від продажу квартир по одноразовим розпорядженням бувшого Представника Президента України в м. Києві Салія І. М. і наказах голови фонду комунального майна Київської міської Ради народних депутатів Назарчу-
ка А. Г., а також від продажу квартир житлово-будівельних кооперативів валютні кошти накопичувались на протязі 1992–1993 р.р. на рахунках квартуправління і не були використані для фінансування житлового будівництва і других міських програм.
Станом на 1.10.93 р. валютні кошти на рахунку квартуправління склали 1 262 274 долари США і 39 045 німецьких марок.
Всупереч Декрету Кабінету Міністрів України від 19.02.93 р. «Про систему валютного регулювання і валютного контролю» в квартирному управлінні без наявності ліцензії на право проведення валютних операцій на протязі травня–червня 1993 р. було прийнято від 28 громадян за продані квартири готівкою 201 473 долари США і 4 060 німецьких марок. Ця валюта в банк не здавалась, а зберігалась в касі управління.
Бухгалтерський облік валютних коштів знаходився в занедбаному стані.
В обліку і звітності квартуправління в 1992–1993 рр. не відображалися операції по реалізації квартир, а також доходи, одержані від цих операцій. Надходження валютної виручки в 1992 році зменшено на 5 000 доларів США в результаті необгрунтованої їх «конвертації» в національну валюту через товариство з обмеженою відповідальністю».
В этом же документе за подписью начальника КРУ в г. Киеве П. Плохого говорилось и о нарушениях в учете валютных поступлений, что привело к неполной оплате налогов в бюджет на валютную выручку и на доходы.
Материалы документальной ревизии были направлены в прокуратуру города Киева для принятия решения в соответствии с действующим законодательством. Прокуратура в своем представлении на имя представителя Президента Украины в городе Киеве указала на необходимость устранения грубых нарушений при осуществлении квартуправлением валютных операций.
Были вскрыты и другие серьезные недостатки в работе управления.
Таковы результаты «деятельности» Бондаренко в бытность его руководителем квартирного управления городской администрации. Поэтому и пришлось с ним распрощаться.
Бондаренко воспринял все как личную обиду. Он везде, и об этом мне передавали, то и дело клялся: я никогда не прощу Косаковского за то, что он меня уволил, я ему отомщу.
Мне рассказывали: как только был оглашен Указ Президента о моем освобождении от должности главы Киевской горгосадминистрации, он, Бондаренко, не скрывал своей радости и злорадства, ходил по кабинетам и всем своим видом показывал: ну, теперь мы за вас возьмемся, теперь мы установим тут свои порядки.
Но мстить он начал, по существу, сразу же после своего увольнения. Сколько всякой грязи вылил он на меня и еще тогда, в 1993, и позже, в 1994 годах, особенно в период перед выборами председателя и депутатов Киевсовета. Моя победа на выборах была воспринята им как большая личная трагедия. И буквально уже с первых дней работы сессии Киевсовета нового созыва он, ставший в то время депутатом горсовета, постоянно «хватал» микрофон и практически по любому вопросу, который выносился на сессию и обсуждался, выступал непременно с выпадами в мой адрес. Чувство мести разыгралось в нем до такой степени, что он уже не мог остановиться и все это порой походило на какую-то патологию… Одновременно он начал использовать для нападок на меня и карпенковскую «Вечерку». Как оказалось, Карпенко оформил его в редакцию корреспондентом исключительно с одной целью – в каждом номере давать с сессии горсовета информации-отчеты, в которых выставлять председателя Киевсовета в самом отрицательном плане. Двое «обиженных» мной деятеля вошли в раж и занялись очень сомнительным и подленьким делом – мстить мне по любому случаю, по любому поводу. Иногда даже казалось, у них не было и нет других забот, кроме как постоянно доставать Косаковского, который одному не профинансировал вояж в Японию, а другого просто не взял на работу в администрацию, оторвал от «кормушки».
Это шельмование не прекращалось ни на день. И вот, когда в 1996 году Кучма отстранил меня от руководства городской администрацией, оба они как с цепи сорвались. Карпенко в своей «Колонке редактора» то и дело обсасывал ситуацию, связанную со мной, не стесняясь в выражениях и характеристиках.
Нагнетал «антикосаковскую истерию» в этой же газете и В. Бондаренко. Но теперь уже острие своей атаки он перенес в сессионный зал Киевсовета, где, по существу, и произошел антиконституционный переворот, одним из архитекторов и главным действующим лицом которого стал он, Бондаренко.
В нарушение законов и Конституции бондаренковское большинство в городском Совете пошло на то, чтобы в отсутствие председателя Киевсовета (я в то время был прооперирован и находился на больничном), а по Конституции он и только он собирает сессии, избрать 14 июня 1996 года В. Бондаренко так называемым временным и. о. заместителя председателя Киевсовета. Он затем длительное время восседал на месте главы Киевсовета и выдавал со своими приспешниками депутатские собрания за сессии столичного совета.
Вся эта вакханалия продолжалась длительное время. Зарвавшегося Бондаренко и его окружение из руховского крыла Киевсовета не остановили ни протесты прокуратуры, ни решения судов. Они попрали законы, вышли за пределы правового поля. Выступая 19 сентября 1996 года на очередном собрании под предводительством все того же Бондаренко, он, взяв вступительное слово где-то минут на 20, заявил (цитирую дословно): «Шлях наших дій буде таким: ми повинні збиратися в цьому залі, як депутати Київради, приймати рішення, які потрібні містові. Леонід Григорович вважає, що наші рішення не дійсні. Ну й добре. Хай собі вважає. Ми вважаємо, що вони прийняті тою кількістю депутатів, яка необхідна для прийняття».
Вот такая трактовка ситуации… Бондаренко выдал себя с головой: он пойдет на любые нарушения законов.
В той его «речи» просматривались еще и другие весьма симптоматичные моменты. Он, позавчерашний партийный функционер, обрушился на меня из-за того, что, дескать, меня поддерживают левые, и я, мол, потянулся к ним. Это звучало буквально так: «Є ще деякі політичні речі, які ми з вами усвідомлюємо. Негайна переорієнтація голови вліво, яка здійснилася зі зняттям його з посади, свідчить про те, що ми будемо мати протидію зі сторони лівих сил у Верховній Раді і особисто О. Мороза, який, на мій погляд, абсолютно не володіє ситуацією в Києві і однобоко інформований. Чисто однобоко. Він вважає, що самоврядування в Києві знаходиться під загрозою, тому, що, вибачте, якась загроза є Косаківському».
И он, Бондаренко, и другие еще не раз будут упрекать и Александра Александровича Мороза, и меня лично за якобы наше тесное взаимодействие. Их всех приводило чуть ли не в бешенство то обстоятельство, что находились здоровые силы, которые давали объективную, принципиальную оценку событиям в Киевсовете.
Что касается Бондаренко, то, возглавив оппозицию против меня, он заслужил особое расположение у А. Омельченко, который пожаловал ему роскошный зампредовский кабинет на 5-м этаже, выделил персональную «Волгу». По закону, помещение для приема избирателей и служебный транспорт ему должны были выделять в районе, по месту расположения избирательного округа. Но, видимо, в городской администрации учли особые заслуги Владимира Дмитриевича в деле развала Киевсовета и попытки политического уничтожения Косаковского и с барского плеча скинули ему очень даже солидные блага. По этому поводу депутат Киевсовета от 10-го избирательного округа С. Бычков обращался даже с запросом к главе Киевской горадминистрации А. Омельченко. Депутат писал: «Прошу повідомити, на якій підставі п. Бондаренко В. Д. займає кабінет № 519 в будинку Київради (вул. Хрещатик, 36) та користується персональним автомобілем. За чий рахунок здійснюється фінансування цих послуг». Долгое время в администрации молчали, а потом вроде бы дали какой-то невразумительный ответ.
Кстати, этот же вопрос подняла и газета «Товариш». В номере 14 (236) за апрель 1997 года она под рубрикой «Замість фейлетона» поместила заметку «Як розтринькує народні гроші народний же депутат Бондаренко…» Вот ее содержание:
«Довгенько колишній «товариш», а тепер пан Володимир Бондаренко пробивався до депутатського крісла у Верховній Раді України. Уся його рідна Борщагівка із завмиранням серця спостерігала за нестримним маршем цього «борця за народне щастя» до сяючих вершин влади. По дорозі пан Володимир здобув мандат депутата Київської міської Ради, де не без успіху очолив блокування її роботи під псевдодемократичними гаслами. Зблокувавшись з членами Народного руху України, колишній (і далеко не рядовий) член КПРС/КПУ Бондаренко обрався лідером так званої депутатської більшості Київради (як, якими методами створювали цю більшість – окреме і сумне питання) і почав набиратися замашок міського голови з особливо необмеженими повноваженнями.
Ставши вже депутатом Верховної Ради (і всупереч Закону тривалий час суміщаючи це з депутатством у Київраді), Бондаренко на невідомих підставах відводить собі розкішний кабінет у будинку міськдержадміністрації на Хрещатику, 36. Але цього виявилося замало… Отоді і з’являється заява Бондаренка на ім’я тоді ще першого заступника голови міськдержадміністрації О. О. Омельченка від 18 липня 1996 року з вимогою надати у розпорядження людини, яка згідно з чинним законодавством уже не є депутатом міськради, автомобіль за рахунок міського бюджету. І такого «хабаря» за рахунок держави від АТП Київської міської державної адміністрації (директор Ситник В. О.) з відома голови адміністрації О. О. Омельченка пан Бондаренко отримує. Та починає їздити… Швидко і на довгі дистанції – по 150, 200, 250 км щодня. А це – 30–50 гривень щодоби з міської кишені. А за місяць? А за рік? Правила арифметики ти ще не забув, любий читачу? То ж можна підрахувати, що протягом місяця на народні гроші, що їх спалив разом з бензином «народний» Бондаренко, можна було б пристойно утримувати 7–8 учителів, чи лікарів, чи бібліотекарів, пенсіонерів, інвалідів, дітей-сиріт. Тепер зрозуміло, чому у нас місяцями не сплачуються зарплати, пенсії, грошові допомоги. Кажуть, нема грошей. Та їх і не буде. Не буде ніколи, якщо в такий спосіб заради задоволення амбіцій окремих нібито «народних» депутатів вони витрачатимуться на «прокаташки» за рахунок народу, нас з вами.
І нема на того Бондаренка ніякого закону. Цікаво, що є ряд інших депутатів, яких обрано від міста Києва, але їздить за київські міські гроші лише він, Володимир Дмитрович. І як їздить! Державний автомобіль 800-07 КІА пробігає 3 лютого 1997 року – 150 км, 4 лютого – 180 км, 5 лютого – 150, 6.02. – 150, 7.02. – 180, 10.02. – 250 км, 11.02. – 200 км і т. д. Цікаво, і коли ж Володимир Дмитрович на сесіях Верховної Ради буває, якщо кожен день у нього – авторалі? Чи це він до початку роботи парламенту, до 10-ї ранку, стільки встигає «накручувати»? А лічильник безвідмовно працює, а народна копійка летить на вітер… Ось де вони – наші зарплати, пенсії, стипендії, на яких закликає економити уряд… А чому б не зекономити на Володимиру Дмитровичу? Більше було б користі, ніж обідрати 100 нещасних пенсіонерів!
Привіт виборцям Борщагівки!»
Я недаром привел эту публикацию. Она убедительно раскрыла, как действительно вот такими бондаренками транжирятся народные деньги. Если бы такие же вольности допустил себе кто-то из оппонентов Бондаренко, то я представляю, как обрушился бы он на него! А вот ему, оказывается, позволено было все.
Этот человек и до сих пор не успокоился, даже теперь, при любом подходящем случае, все еще пытается «укусить» меня, доиграть заведенную когда-то пластинку.
Человек, обозленный на меня на всю жизнь, продолжает мне мстить на каждом шагу, используя для этого любую трибуну, в том числе и Верховной Рады Украины. Я думаю, что придет все-таки время, и люди, наконец, разберутся, кто есть кто, и выдадут таким, как Бондаренко, свои суровые и справедливые оценки.
Бывший политический партнер Бондаренко, руководитель объединения «Мы», народный депутат Украины С. Головатый точно раскрыл его суть, постоянно меняющееся в зависимости от конъюнктуры политическое лицо в выступлении на сессии парламента 29 июня 1998 года, когда обсуждался вопрос о создании следственной комиссии по изучению использования киевской городской администрацией бюджетных средств в 1996–1998 годах, против чего возражал Бондаренко. Головатый, в частности, сказал:
«Мене, відверто кажучи, здивував виступ Володимира Бондаренка, який у своїй передвиборній кампанії, виступаючи від об’єднанння «Ми», обіцяв розібратися з тим зловживанням бюджетними коштами по місту Києву, яке чиниться останнім часом».
И далее:
«Мені тим більше дивно, що Володимир Бондаренко знає, що в Києві уже упродовж тривалого часу параліч влади, створений з допомогою Адміністрації Президента Кучми для того, щоб не було належного контролю за використанням коштів. Адже пан Володимир Бондаренко був виконуючим обов’язки голови в той час, коли йшли судові процеси по Косаківському».
И наконец, говоря о том, что Омельченко занимает нелегитимную должность, Сергей Петрович подчеркнул:
«Саме тому, що пан Володимир Бондаренко пропонував Омельченку нелегітимну посаду голови Київради, асоціація «Ми», до якої я належу і членом якої є, два тижні тому виключила його з цієї асоціації. Він ішов на вибори з одними гаслами, але потім пропонував Омельченка на незаконну посаду».
К этому трудно что-то добавить…
19. ВОЗВРАЩАЯСЬ К РАЙКОМОВСКИМ БУДНЯМ…
Наша динамичная жизнь то и дело заставляет мысленно возвращаться к прожитым годам. Мы иногда поневоле задаем сами себе вопросы: а что же было, что же осталось там, позади? Правильно ли мы жили, соизмеряли ли свои поступки с временем, с реальностью? Какие уроки взяли на будущее?
Сейчас многие люди, взлетевшие на гребне перемен к вершинам власти, охотно перечеркивают свое прошлое, пытаются отмежеваться от того общества, в котором они росли, учились, жили, делали определенные успехи, и от того времени, которое было очень сложным, очень неоднозначным.
Мне лично не стыдно за свое прошлое. Не скрывал и не скрываю, что на определенном этапе я работал в партийных органах, возглавлял Печерскую районную парторганизацию. Это была большая школа. Школа жизни. Школа управления. Пришел я в партийные органы в 80-е годы, на переломе так называемых «застоя» и «перестройки», когда менялось все, в том числе и партийная работа. Был я инструктором райкома. Мы, молодые партработники, в принципе не знали даже сущности самих определений – «застой» и «перестройка», тогда еще мы занимались конкретным делом: обеспечивали разгрузку вагонов, строительство, заготовку овощей и т. д.
А потом взорвался Чернобыль. Тогда я, работник горкома, возвращался с ветеранами из Ленинграда, которых возил туда на встречу с побратимами. Вернулись в субботу, 26 апреля. Два дня я вообще ничего не знал о чернобыльской катастрофе. В понедельник пришел на работу в горком, полдня – никакой конкретной информации. И только после обеда нас собрали и сообщили: большая беда, взорвался атомный блок. В те дни нас заставляли все время «быть на людях», ходить на массовые мероприятия, 1 и 9 мая вместе с семьями быть на Крещатике. Так сказать, демонстрировать всем, что ничего страшного не произошло, что мы ничего не боимся…
Мне было поручено вместе с руководителями Зализнычного района отвечать за отправку детей этого района в пионерские лагеря. Где-то в 20-х числах мая, когда дети уже находились в лагерях, и напряжение, а если быть точным, – паника спала, только тогда моя семья убыла на отдых.
Конечно, в те тяжелейшие, очень тревожные дни было много неразберихи, опрометчивых решений, несогласованности действий. Я не говорю уже о той роковой первомайской демонстрации в Киеве, которая проходила, как теперь уже известно, по настоянию руководства ЦК КПСС. Все это, к огромному сожалению, было. Считаю, что в вопросе отправки детей мы делали все, что могли, с задачей справились, хотя все это и было сопряжено с огромнейшей нервотрепкой.
Работая в партийных органах столицы, старался всегда иметь свою позицию, не выходить из высоких кабинетов с чужим мнением, мог выполнять любое поручение, любую работу, даже самую черновую.
Когда возникла перестроечная волна выборов партийных секретарей, то у нас, в Печерском районе, сложилась любопытная ситуация. А. Пилипенко, длительное время возглавлявший райком, ушел работать в таможню. Многих интересовал вопрос: кто же будет первым секретарем? Работники горкома встречались с районным активом. Вот там им и задали вопрос: а кого вы могли бы предложить в этом качестве? Ответ был один и тот же: нужно выдвигать несколько кандидатур, вот из них и следует избрать первого. Вдруг на одной из таких встреч назвали и мою фамилию. Когда я работал заведующим отделом в райкоме, меня хорошо знали в «первичках». Вот у меня и спрашивает руководство:
– Тебя на встречах тоже называют. Пойдешь на выборы как кандидат на «первого»?
– Попробовать можно…
– Но, сам понимаешь, дело непростое. Видимо, будет даже несколько туров…
– Людям виднее, как они решат, так и будет.
И вот – пленум райкома. Выдвинуто несколько кандидатур. Среди них – второго секретаря райкома С. Зеленюка, зав. отделом горкома партии С. Дрижчаного и меня.
Как мне со временем стало известно, в ЦК была дана четкая установка: избрать Дрижчаного. Мне же отводилась роль «альтернативного фона», хотя я тогда об этом не знал и принимал все за чистую монету. Приехал К. Масик, тогдашний первый секретарь горкома. Начались выступления претендентов. Выступил и я. Свободно, без бумажки-заготовки. Говорил о том, как я сегодня вижу партийные проблемы и пути их решения. И вот после первого тура голосования – любопытный результат, который поломал все аппаратные расклады. На первом месте – Зеленюк, я выхожу на второе место, а Дрижчаный занимает лишь третье.
Далее события разворачиваются таким образом. С. Дрижчаный, на которого сделали ставку в ЦК, лично второй секретарь ЦК Компартии Украины А. Титаренко, чувствуя, что успех ему вовсе не светит, снимает свою кандидатуру.
Второй тур. Голоса распределились так: 32 на 28. Мне не хватило всего лишь 5 голосов. Первым секретарем становится С. Зеленюк, а меня избирают вторым.
А через полгода ситуация коренным образом изменилась. Уже после партийной конференции осенью 1988 года я был избран с большим перевесом. Люди поверили мне и соответственно проголосовали, помимо воли ЦК. А воля ЦК и его четкая установка на сей раз была такова: избрать Зеленюка. Эту миссию – «провести Зеленюка» – поручили К. Масику. В ЦК и горкоме поняли: ситуация выходит из-под их контроля, потому что райком поддерживает меня. Я выступил тогда довольно остро. Сказал о том, почему это квартиры, которые строятся за партийные деньги, даются только аппаратчикам. Поднял также актуальные вопросы об открытии Мариинского дворца для посещений людьми, о ликвидации льгот, о проблемах района. Это была на то время «бомба». Люди очень хорошо восприняли мое выступление и подавляющее большинство проголосовало за меня.
Потом я понял: многие функционеры были недовольны и моим выступлением, и моим избранием. К. Масик, при утверждении на бюро горкома, даже сорвался: «Что ты там занимаешься популизмом?»
Я хотел было возразить, но один из секретарей горкома, который сидел рядом, тихо сказал мне: «Сиди и молчи. Все равно ведь ничего не докажешь. Он за тебя «взбучку» в ЦК получил».
Вот в такой обстановке я был избран и начал работать первым секретарем Печерского райкома партии. Спустя десять лет, накануне Нового, 1999, года эту ситуацию по-иному, в весьма перекрученном виде подал в газете «Факты» в заказном опусе, направленном против меня в связи с выходом в свет первой части моей книги «Переворот на Крещатике», бывший редактор газеты «Прапор комунізму», а в то время советник Омельченко – О. Сытник. Он задался целью проследить мой жизненный путь за последние тридцать лет, прибегнув к грубым измышлениям и инсинуациям. (Через год я выиграл по этой публикации суд у газеты). Он представил, в том числе события, связанные с моим избранием первым секретарем Печерского райкома партии, как некий заговор, а меня – главным заговорщиком. И вообще он наплел там мешок всякой чепухи, этот бывший партийный аллилуйщик. Как говорят у нас в Украине, «це ж треба було позичити у Сірка очей, щоб намолоти стільки нісенітниць…»
Что поделаешь, Сытник – порождение времени, тоже дите нашей родной партийно-советской номенклатуры. Ранее верой и правдой служил одной элите, а ныне из шкуры лезет, дабы угодить другой, сегодняшней, в расчете на то, что будет пригрет и обласкан новыми хозяевами жизни.
Вот и выпорхнула «заказная утка» из-под его руки. Любопытно, что под своим опусом тогдашний советник градоначальника подписался не в чине советника, а как заслуженный работник культуры Украины, пытаясь, видимо, с помощью этого титула убедить читателя в правдивости изложенного…
Таковы реалии – собаки лаяли и лают во все времена, особенно неистово – в самые смутные…
Хотя Сытнику как матерому аппаратчику надо бы знать, что, во-первых, на пленум райкома партии я не мог пригласить только лояльных себе людей, как он пишет, поскольку тогда первым секретарем был Зеленюк и голосовали не приглашенные, а избранные на конференции члены райкома. А если они оказались ко мне лояльнее, чем к другим кандидатам, проголосовав за меня, то это их право, на то и есть демократия. Хотя сам образ мышления О. Сытника, сформировавшийся за время долгой работы в партийных органах, интересен. Он и не представляет, что люди могут голосовать, как считают нужным, не считаясь с руководящими указаниями. Он-то никогда этого не делал, потому и приживался при всех властях.
А во-вторых, Сытник должен был знать и то, что Зеленюк никогда «первым» не избирался на конференции и что впервые прямым голосованием на конференции делегаты избрали в 1990 году меня, до этого первого секретаря избирали на пленуме из числа членов райкома. Но это – так, к слову.
Возвратимся к тому периоду, когда я был избран первым секретарем столичного райкома партии. Тогда, на финише 80-х годов, уже будучи в новой роли, я наивно верил, что в партии можно еще что-то изменить, что ее можно реформировать. Мы в районе внедряли такую систему работы, которая позволяла бы привлечь к нашим делам и заботам все здоровые силы. Мы выработали платформу, главным принципом которой стала готовность сотрудничать со всеми, кому не безразличны судьбы района, родного Киева.
Скажу больше: мы начали находить пути работы и контакты с «неформалами». И чего греха таить: как правило, почти все партийные работники их боялись. У них не было надлежащей подготовки, не было практики общения с этой категорией общественно активных людей. Мы же хорошо понимали: без таких контактов не обойтись. Хотя, конечно же, с такими людьми надо постоянно работать. И нам поверили. В районе в то время возник целый ряд клубов – таких как «Трибуна», «Партия и перестройка». Потом из клуба «Партия и перестройка» выросла «Партия демократического возрождения Украины», которую организовал известный демократ М. Попович. А из клуба «Трибуна», действовавшего в бывшем костеле, выросли известные политики, лидеры демократических партий.
Реакция партийных органов на наши контакты была в основном негативной. От меня, например, требовали, чтобы я исключил из рядов Компартии фундаторов Руха М. Поповича, В. Дончика, В. Брюховецкого. По этому поводу звонила мне зав. отделом горкома партии и требовала немедленно созвать бюро и исключить этих людей из партии. Я заявил:
– Этого делать не буду!
– Почему? – негодовала руководящая партийная дама.
– Я не считаю, что они сделали что-нибудь такое, что их надо исключать из партии. У них есть свои взгляды, свои позиции, и с этим нужно считаться. К тому же, они состоят на учете в своих первичных парторганизациях. Пусть их там и рассматривают.
Вышло так, что ни первичные организации, ни мы, т. е. райком, их дела так и не стали рассматривать.
«Смутьянами» занялась парткомиссия ЦК.
Именно в то время и начались первые митинги возле Верховного Совета. Милиции – тьма, митингующих людей – тьма, но нет ни одного руководителя. Все сидят по дачам. Правда, кое-кто названивает по «сотке»: «Ну что там, в районе? Куда смотрит райком? Почему там на площади – неформалы?»
Те дни я с утра до вечера проводил на площади. Участвовал в дискуссиях, разговорах. Это – непросто, нужно было приводить веские аргументы по тому или иному вопросу, нарабатывать опыт общения.
С людьми на площади по ситуации с украинской мовой, например, оживленно дискутировал Иван Артемович Тимченко, опытнейший юрист, тогдашний работник Верховной Рады, теперь судья Конституционного суда, который три года возглавлял его.
Интересная ситуация возникла на первом съезде Руха в 1989 году, в Доме кино. Меня пригласили на съезд, поскольку я уже имел контакты со многими неформальными организациями. Я, конечно, пошел в Дом кино, сидел там до конца, слушал, что говорят люди, общался с ними. Вдруг в перерыве секретарь горкома Ю. Кылымник собирает всех партийных работников, присутствующих там.
– Надо подписать воззвание, – говорит Кылымник.
– Какое еще воззвание? – спрашиваю у него.
– Что вот мы осуждаем то-то. Мы не согласны с тем, о чем тут говорят…
– Так идите на трибуну, – говорю Кылымнику, – и заявите об этом. Кстати, о чем воззвание?
Тут зашел один из идеологических лидеров ЦК Компартии Украины, позже этот человек занимал важную должность в государстве. И тоже начал: наверное, нужно воззвание. Ведь мы здесь партийную линию проводим… Мы не должны молчать.
Я и говорю: «Воззвание подписывать не буду. Потому что нам надо пытаться находить с людьми контакт, а не искать и выпячивать то, что нас разъединяет. Надо уметь слушать других».
Это тогда вызвало страшное неудовольствие в партийных верхах. Дело в том, что под воззванием никто так и не подписался. Все отказались после того, как я выразил решительное несогласие с данным предложением.
После этого на меня накатали донос в ЦК Компартии Украины. Заявили: как это так, во-первых, ходит на какие-то съезды руховские, с неформалами водится, надо с этим разобраться.
Данный эпизод послужил причиной того, что первых секретарей райкомов начали утверждать на секретариате ЦК. Дабы упредить любое инакомыслие. И вообще, особое внимание было обращено тогда на райкомы.
Но тем не менее, несмотря ни на что, даже в те времена никто никого не преследовал, никто, например, не перекрывал мне эфир. Пожалуйста, иди и выступай… Именно тогда я спокойно мог выходить в прямой эфир и по радио, и по телевидению на весь Советский Союз. Причем, перед выходом в прямой эфир никто не спрашивал, что же я буду говорить.
У меня в тот период сложилось свое мнение о Владимире Васильевиче Щербицком. Мне выпало несколько раз встречаться с ним. Да, он достаточно сложно переживал события того времени. Но это был человек, с которым запросто можно было разговаривать на любую тему. Он – очень интересный собеседник, человек действительно масштабного мышления.
Однажды на пленуме горкома, где он присутствовал, я встал и сказал: «Владимир Васильевич, есть такая просьба, чтобы на следующий пленум горкома пришли все члены Политбюро. Мы, члены городского комитета, хотели бы услышать их мысли по тем или иным вопросам, обменяться мнениями о социально-экономической жизни столицы, ведь мы же все – киевляне».
В перерыве он подошел ко мне вместе с первым секретарем горкома А. Корниенко и сказал:
– Слушай, а зачем это тебе нужно?
– Владимир Васильевич, – отвечаю ему, – это нужно всем нам. Это интересно и полезно и членам Политбюро: пообщаться, сверить позиции…
Вторая встреча с Владимиром Васильевичем произошла, когда мы спасали К. Масика. Да, над ним нависли тучи. Его хотели снимать с работы. Масик как раз приехал из отпуска и пытался во что бы то ни стало дозвониться до «Вэ-Вэ». Увы, Щербицкий не берет трубку, не приглашает его к себе. Более того, Масику уже передали, что для него, первого секретаря столичного горкома, нашли должность заместителя начальника Юго-Западной железной дороги и что ему уже нужно уходить.
В сложившейся ситуации Масик начал обзванивать чуть ли не всех первых секретарей райкомов партии Киева: мол, идите в ЦК, что-то надо делать, ведь меня хотят сдать и т. д.
Ну вот, собралось нас четверо, наиболее решительных – Г. Нечитовский, М. Горовенко, Б. Солдатенко и я. И пошли мы вначале к зав. орготделом ЦК Н. Стреле. Долго беседовали с ним. Он все пытался выведать нашу точку зрения, узнать, как мы оцениваем обстановку.
При нас ему несколько раз звонил по «прямому» В. Щербицкий. «Владимир Васильевич, – докладывал ему Стрела, – у нас тут – группа первых секретарей, я с ними беседую». Мы так поняли, что «Вэ-Вэ» ему вновь перезвонит. И в самом деле, через час – опять звонок. «Так что, они еще у тебя?» – спросил у Стрелы первый секретарь ЦК. «Да, еще беседуем… Еще не закончили…»
И вновь через какое-то время – звонок: «Что, еще не закончили? Ну, тогда бери их с собой и заходите ко мне».
И вот мы – у Владимира Васильевича. Он пригласил еще и Ю. Ельченко. Где-то более двух часов сидели мы у него в кабинете и вели разговор. Он все расспрашивал о городе. Но особенно его интересовало, почему мы защищаем Масика. Какая нынче ситуация?
Сетовал на то, что вообще происходит. Вид у него был – не из лучших. Владимир Васильевич уже с трудом ходил, опираясь на палочку.
Именно тогда он почему-то решил рассказать нам много интересного, связанного с Афганистаном. Тогда часто говорили, что решение по вводу войск в Афганистан вроде бы принималось двумя-тремя руководителями, что многие члены Политбюро, пришедшие потом к власти, об этом не знали и не могут за это отвечать.
Щербицкий же дал тем событиям совсем другую трактовку. Тогда действовал такой принцип, был заведен такой порядок: порученец Генсека навещал по очереди всех членов Политбюро, возлавлявших Компартии отдельных союзных республик. Он мог за день, например, облететь на спецсамолете и Украину, и Казахстан… Члены Политбюро методом визирования, так называемым «опросом» принимали те или иные постановления.
Вот Владимир Васильевич и говорит: «Как-то прилетает ко мне порученец Генсека. Позвонил и сообщил: примите меня, пожалуйста, я с важным документом, его надо подписать, а через час я уже полечу в Казахстан, к Кунаеву. Принял я его. Спросил, что же это за документ? Он ответил: «По Афганистану». А кто его подписал? – заинтересовался я. «Практически все», – ответил порученец. Ну, и я тоже его подписал. Что же, я не буду подписывать, если его уже все подписали?..»
От Афганистана мы в ходе разговора перешли к Масику. Мы, несомненно, понимали, что у К. Масика – много недостатков, но тем не менее, высказали Владимиру Васильевичу свои аргументы. Мы считали, что нельзя вот так, просто расправляться с человеком, что надо найти ему достойную работу и дать красиво уйти, разрядить эту ситуацию.
Владимир Васильевич внимательно выслушал нас и, взвесив все «за» и «против», сказал: «Ну, хорошо, вернем его туда же, откуда он пришел на горком, на его прежнюю должность – заместителя Председателя Совета Министров».
При нас вызвал своего помощника и спросил у него:
– А что, нам на заместителя Председателя Совета Министров нужно разрешение Политбюро ЦК КПСС?
– Да, это номенклатура Политбюро. Надо написать письмо, и, если они введут эту должность, тогда можно согласовывать кандидатуру.
И тут Владимир Васильевич хитро прищурился и заявил: «Мы это сделаем не так». Он тут же нажал на кнопку и дал кому-то поручение: «Соберите ко мне всех членов Политбюро. Кроме Масика».
А нам говорит: «Примем решение. Политбюро ЦК КПСС просто поставим перед фактом».
Минут через тридцать–сорок мы все выходим из кабинета «Вэ-Вэ». В приемной уже стоят все члены Политбюро. На нас смотрят «волком»… Ведь мы же их еще заставили и ждать…
Вот так решилась судьба К. Масика. Через пару дней вышел Указ о его назначении заместителем Председателя Совмина.
Правда, потом нам опытные партработники говорили: «Вы понимаете, чем вы рисковали? Вы же могли выйти оттуда никем!»
В годы работы в партийных органах мне везло на встречи с хорошими людьми, которые сочетали в себе человечность, порядочность, честность с глубокой преданностью делу, и это обогащало, закаляло. Это очень помогло мне потом, во времена нелегких испытаний, выпавших на мою долю, когда довелось отстаивать свои жизненные и гражданские принципы.
Что же касается партийной верхушки… Когда я побывал на XXVIII съезде КПСС и посмотрел наших «вождей» вблизи, я понял, как далеки они от нас, от всех простых людей. Понял то, что дни этой партии под таким руководством уже сочтены. Для меня во многом тот съезд стал переломным во взглядах на жизнь.
В январе 1991 года я добровольно оставил должность первого секретаря райкома партии и полностью сосредоточился на работе руководителя районного Совета и исполкома.