Возвращение бумеранга

Вид материала

Документы

Содержание 15. Персоналии: кто есть кто? «молекула президента», или а. омельченко и его хождение во власть с благословения высокопос­тавлен

Подобный материал:

• Вечное возвращение по-белорусски, 260.64kb.
• Эниология фрагменты из книги В. Рогожкина «Эниология» (22), 139.3kb.
• Стенографический отчёт международная конференция «возвращение политэкономии: к анализу, 3160.54kb.
• Возвращение спектакля, 26.57kb.
• Приходовская екатерина возвращение, 1093.27kb.
• «алиса в стране чудес. Возвращение», 30.52kb.
• Владимир Жикаренцев жизнелюбие возвращение в сердце мужчина и женщина книга 8 Предисловие, 1959.15kb.
• Владимир Жикаренцев жизнелюбие возвращение в сердце мужчина и женщина книга 8 Предисловие, 1902.28kb.
• Сайт агентства, 1227.89kb.
• Основные мероприятия, посвященные, 109.05kb.

15. ПЕРСОНАЛИИ: КТО ЕСТЬ КТО? «МОЛЕКУЛА ПРЕЗИДЕНТА», ИЛИ А. ОМЕЛЬЧЕНКО И ЕГО ХОЖДЕНИЕ ВО ВЛАСТЬ С БЛАГОСЛОВЕНИЯ ВЫСОКОПОС­ТАВЛЕННЫХ ПЕЧЕРСКИХ ПОПЕЧИТЕЛЕЙ

Таким образом, Печерск сделал ставку на А. Оме­льченко. Думаю, сам по себе возникает любопытный вопрос: а почему именно на него? Разве в кадровом арсенале президентской администрации столь короткой оказалась «скамья запасных», что выбор пал именно на этого человека, который, в общем-то, ранее ничем особым себя не зарекомендовал? Ведь даже в том же пресловутом постановлении Кабмина от 21 мая 1996 года, которое стало формальным поводом для расправы с неугодным киевским руководством, были высказаны серьезные претензии к строительному комплексу, за который отвечал Омельченко. Но, как всегда, «карающий меч» пал только на мою голову и головы тех моих заместителей, которые выступили на том заседании правительства против такого предвзятого подхода к оценке деятельности городской администрации. Те же, кто проявил лояльность и угодничество, невзирая на отсутствие каких-либо заслуг, были прощены или даже повышены в должности.

Судя по всему, летом 1996 года что-то там на Банковой не сложилось, и волею случая градоначальником стал именно Омельченко.

Из надежного источника я имел сведения, что все готовилось под Анатолия Коваленко, главу Печерской районной госадминистрации. В то время он был вхож к Президенту, имел «лоббистов» в лице А. Волкова и других в ближайшем окружении главы государства. Видимо, не случайно именно он первым выступил против меня на том памятном апрельском совещании у Л. Кучмы, которое, по существу, стало отправной точкой переворота на Крещатике, 36.

Замысел, насколько мне известно, был такой. На первом этапе моего отстранения Президент назначает и. о. главы горадминистрации, который станет выполнять роль так называемого «санитара» в переходной период. Коваленко, естественно, терпеливо ждет, пока «временщик» подготовит соответствующую почву. То есть, речь шла о том, чтобы в максимально сжатые сроки «калиф на час» расправился с неугодными кадрами, подготовил помещения, прибрал все к своим рукам. А уже потом на готовенькое должен был прийти А. Коваленко, не запачканный, в белых перчаточках, эдакий барин с делегированными Президентом полномочиями. Временщика, вполне понятно, за сверхусердие поощряют назначением на какую-то солидную должность, чуть ли не министерскую.

Что там произошло в последний момент – я не знаю. Можно лишь догадываться, что вначале их сбила с намеченного курса госпитализация меня в больницу в связи с острым приступом. Если можно так выразиться, темп расправы был сбавлен, тем более, что меня прооперировали. И дело приняло затяжной характер. Видимо, за это время Омельченко пришелся ко двору печерской элите. Наверное, «сумел изловчиться, подкрасться и лизнуть», как позже съязвил С. Доренко, имея в виду Ю. Лужкова. Судя по всему, сработали какие-то околопрезидентские силы, интриги, и в конце концов на Банковой посчитали, что лучше ставить на Омельченко, чем на Коваленко. Об этом нереализованном желании Коваленко стать первым лицом исполнительной власти города писали потом газеты.

К тому же, известно, об этом также писала пресса, что Омельченко, как только меня положили в больницу, пошел к Президенту и сам напросился, чтобы его назначили первым заместителем главы горадминистрации. Президент пошел навстречу такому пожеланию, и вскоре тот состоялся в ранге первого зама. По этому поводу «Киевские ведомости» даже проиронизировали: что же он дал маху и не попросил, чтобы его сразу же назначили главой горадминистрации?

Уже потом, анализируя все, я понял: Омельченко под стать Кучме. У них обозначилось какое-то родство душ. Но, скорее всего, Президент увидел в Омельченко человека, который выполнит любую команду, расшибется в лепешку, дабы угодить. Видимо, откровенное угодничество покорило Леонида Даниловича. Их объединило сходство интересов и сходство взглядов. Омельченко стал «киевским изданием» Кучмы, или, как он сам позже, в 1999 году, выразился в газете «Зеркало недели», «молекулой Президента».

Мне кажется, что буквально до дня своего нового назначения Омельченко даже не мог поверить в это, не мог представить, что ему выпадет такая удача. Даже по выражению лица в те минуты, когда его представляли тогдашние премьер-министр Павел Лазаренко и глава президентской администрации Дмитрий Табачник, страстно расцеловавший его, было понятно, что для него это событие – что обухом по голове… В 60 лет на него свалилась власть, о которой он ранее и мечтать не мог, хотя в глубине души постоянно чувствовал себя великим…

Ах, это самомнение!.. Поистине великие люди, как правило, никогда не опускаются до мелочного, до маленьких подлостей. Настоящее «величие» характера Омельченко полностью проявилось сразу, с мая 1996 года, когда он начал пакостить мне при любом удобном случае, будучи чрезвычайно изобретательным в этом. Когда я был в больнице, он оказался единственным из моих заместителей, кто не навестил меня и ни разу даже по телефону не справился о состоянии моего здоровья. После моего выхода на работу в течение последующих лет всячески препятствовал исполнению мною обязанностей легитимного председателя Киевсовета, организовывал штурмы и захваты помещений, изгнание меня из кабинетов, отключение телефонов, накатывал на нас волны проверок КРУ, прокуратуры, милиции, требовал, чтобы меня, ни много ни мало, немедленно упрятали за решетку.

Эта книга содержит только малую часть того, что вытворял сей господин по отношению ко мне и моим сторонникам. Полное описание составило бы многотомное собрание.

Отличие моего отношения к Омельченко от его отношения ко мне состоит в том, что в трудную для него минуту в 1994 году я подал ему руку, взяв к себе заместителем, он же в 1996 году загнал мне нож в спину, который сам же исподволь долго оттачивал.

Но вернемся к нашему повествованию. В первые дни моего появления после больницы у моего кабинета «установили» двух здоровенных мужиков, которые следили, кто ко мне заходит, потом докладывали своему патрону, и тот проводил «профилактику» с людьми, навещающими меня. Действительно, на Крещатике, 36 воцарилась атмосфера подозрительности, слежек, боязни, дело дошло до того, что люди боялись даже находиться вблизи моего кабинета. Кстати, лучше всего об этой черте характера своего мужа, сама того не ведая, рассказала его жена Людмила в газете «Киевские ведомости» за 16 июня 2000 года: «Раньше подругами у меня были только жены коллег Сан Саныча, если мужья поссорились – то и мне нельзя здороваться». Да и, наверное, наглядный пример ее мужа привел к такому выводу: «Измена – это преступление, как кража, убийство».

А чего стоит затеянный «политический ремонт» второго этажа и моего кабинета, когда на протяжении нескольких месяцев бригада строителей «мазюкала» стены, дабы не дать возможности мне нормально работать!.. Кстати, те «политические ремонты» влетели в хорошую копеечку, но разве временщики считают государственные деньги!.. А бесславная эпопея с машинами, когда срывались номера, а водителям угрожали увольнением!.. Об этом стоит рассказать более подробно, ибо данные факты являются важными штрихами к политическому портрету одного из верных президентских опричников, который избрал комариную тактику, стремясь побольнее укусить, как только появлялась такая возможность. Ему, оказывается, не давала покоя навязчивая мысль: почему это я все еще езжу на машине с номером 800-01 КА. И он инициировал возню вокруг этого номера. Мол, самый первый человек в городе теперь – он, глава администрации, а не председатель Киевсовета, так почему же на машине с этим номером ездит не он, а Косаковский… И вот тут началось…

Моего водителя срочно вызвали к начальнику автобазы.

– Отдай номера! – скомандовал тот.

– Как это – «отдай номера»? Не отдам! Это же не мои личные номера, а номера машины, на которой ездит мэр. Спрашивайте разрешения у него.

Похоже, что эти слова несколько остудили пыл зарвавшегося руководителя. Но ненадолго. Через два дня водителя вновь вызвал все тот же В. Сытник и в его присутствии позвонил Омельченко:

– Сан Саныч, вот тут у меня водитель Косаковского, он отказывается отдавать номера.

– Значит, тогда ты его уволь! – послышался в трубке громкий недовольный голос градоначальника.

– Слышал? – спросил Сытник водителя. – Если не отдашь номера, мы тебя уволим.

Водитель тотчас же приехал ко мне:

– Что делать? Они пристают: отдай, да отдай номера…

– Да отдай ты им эти номера! Разве проблема – в этом?

Так мы и поступили, номера сдали. Нам дали взамен номер 800-13. Кстати, никто другой его раньше не брал… Как-никак, цифра «13». Мы же ездили с этими номерами почти два года и не ощутили каких-то проблем. Кроме одной: вскоре и с этой машины также начали срывать номера…

Как это делалось, я уже говорил в той главе, где рассказывал о моем возвращении из Японии в августе 1997 года. А за две недели до выборов, а точнее 16 марта 1998 года, по команде главы администрации у меня просто украли машину. «Киевские ведомости» на следующий день рассказали об этом диком случае в материале «У столичного головы «увели коня». Чтобы поменьше встречался с избирателями?» А дело было так. Утром в тот день водитель привез меня на работу и через какое-то время поднялся на десятый этаж, где располагался секретариат Киевсовета, чтобы оформить путевой лист. Когда же спустился вниз, автомобиля не обнаружил. Начали искать, расспрашивать, кто что видел. Как оказалось, со слов одного из очевидцев, как только мой водитель зашел в здание, из-за кустов появился Виктор Власов, начальник автоколонны АТП городской администрации, вскочил в машину, завел ее оставленными в замке зажигания ключами и угнал в неизвестном направлении. Больше мы ее и не видели. В той газетной публикации сам факт угона машины расценен как метод борьбы Омельченко со своим конкурентом за пост городского головы. Именно таким образом меня пытались лишить возможности общаться со своими избирателями. Пешком в таком огромном городе с одной встречи (а их было до десятка в день) на следующую – в другом конце города – не успеешь.

Такая версия подтверждается и тем, что в одну из суббот накануне выборов, когда я ехал на встречу, в машину, которая дежурила в секретариате и которой я воспользовался, позвонили из диспетчерской автобазы и потребовали немедленно высадить меня и вернуться в АТП. Вот так обходились со мной мои бывшие сотрудники, не говоря уже о том, что я был тогда законно избранным мэром города.

Что касается машины мэра и номеров. На моем автомобиле сначала были номера 80-01 КІА, а затем, после перехода на новую систему 800-01 КА (из серии, закрепленной за Киевсоветом), который и забрал незаконно у меня Омельченко. Сам же он им не пользовался, он лежит в сейфе у начальника АТП. Омельченко, который сразу же пересел на «Мерседес» (я же ездил все время до этого только на одной и той же белой «Волге», считая, что роскошествовать главе города в условиях всеобщей нищеты непозволительно), пользовался номерами 555-90 КА, серии, закрепленной за администрацией Президента. Даже из этого, говоря языком определенных символов, было видно, что он чувствует себя не самостоятельной фигурой, а всего лишь представителем президентской администрации в городе. К этому следует добавить, что Омельченко, по крайней мере, я ни разу не видел, никогда не пользовался специальным флажком с изображением архангела Михаила, покровителя города, который, в соответствии с положениями, утвержденными Киевсоветом, должен размещаться на автомобиле мэра города. Не правда ли, странно ведь для человека, который хочет представлять муниципалитет и жителей города? А если добавить к этому, что Омельченко, уже после выборов 1998 го­да, снял с фасада Киевсовета герб Киева, размещенный там по решению сессии, то вообще создается впечатление, что он этих символов стесняется. Правда, если он – «молекула президента», то тогда все понятно…

Многое из того, что делал по отношению ко мне Омельченко, выглядело как мелкие укусы… Но именно в них «хозяин жизни» решил показать себя.

Однажды он взялся даже за то, что приказал отключить замок лифта в правой стороне здания, которым обычно пользовались работники горадминистрации, чтобы быстро можно было подняться с 1-го на 11-й этаж. Когда после различных перипетий с «политическими ремонтами» на 2-м этаже я оказался на 9-м, то, естественно, тоже стал пользоваться этим же лифтом – было удобно. И вот этот лифт отключили, не включали его и в выходные, чтобы я пешком поднимался на 9-й этаж. Короче говоря, это было сделано специально, дабы в субботу и воскресенье я не ходил на работу, хотя я это и практиковал. Конечно, Омельченко избегал встреч со мной. Он даже оборудовал специально лифт с замком в другой части здания. Можно только представить, как забегали бы его и без того вечно бегающие глаза при такой встрече.

Больше всего Омельченко проявился в захвате кабинетов. Отображением его понимания понятия чести и морали стали те триста дней и ночей, когда выставленные им наряды милиции не допускали меня в мой же кабинет.

Он дошел до верхней черты цинизма, когда год не выплачивал зарплату мне и секретариату Киевсовета. «Киевские ведомости» (6 ноября 1997 года) отреагировали на это публикацией: «Посажен киевский голова вместе с командой… на сухари». Не помогло остановить этот чиновничьий раж ни предписание прокуратуры за № 7/1194 (сентябрь 1997 года), ни обращение коллектива аппарата Совета, в основном женщин, ни требования депутатов, спикера парламента и даже Совета Европы. Простой, как сама жизнь, Омельченко, как писали в этом же материале «Киевские ведомости», заявил, что, мол, этим 39 бездельникам (?), которые работают на Косаковского, он зарплаты и дальше платить не будет.

Очень «по-человечески» он «поздравил» меня с днем рождения 21 января 1997 года. Когда я вечером приехал с работы домой, мой охранник, Руслан, отозвал в сторону жену и сказал: «Ирина Васильевна, мы боимся сами ему об этом сказать, стыдно в такой день, но нам поступил приказ, что охрана с Леонида Григорьевича с сегодняшнего дня снимается».

Я охрану себе не просил, почти год после назначения 29 апреля 1993 года представителем Президента в Киеве, ею не пользовался, хотя она полагалась тогда мне по закону. Приставила ее ко мне сама же милиция в мае 1994 года, когда Служба безопасности Украины получила информации о готовящемся покушении после закрытия мною рынка «Патент» на Центральном стадионе. Были дальше и другие угрозы, поэтому один охранник после этого меня сопровождал везде. (Сегодня Омельченко, не имея на то права, поскольку ныне действующим законом он не отнесен к числу лиц, которые охраняются, обзавелся такой охраной, которой позавидовали бы некоторые главы государств).

Я отреагировал тогда спокойно. Обойдусь. Правда, на следующий день позвонил милицейским начальникам, которые накануне, уже зная об этом, но ничего не сказав, уважительно поздравляли меня с днем рождения. «Спасибо за «подарок», – сказал им. – «Да вы понимаете, мы не хотели, это Омельченко начал требовать, чтобы с вас снять охрану…» – «Ну если вами, генералами, уже Омельченко командует, то у меня вопросов нет». И я положил трубку.

Все эти мелкие и большие пакости он, как мне казалось, делал с садистским наслаждением.

Этот человек никогда не был в большой политике. Первый раз я увидел его на пленуме Печерского райкома партии. Он в то время был членом райкома. Я тогда работал молодым инструктором районного комитета. Что меня поразило? А то, что в составе райкома есть человек, который выступает и никого не слушает, а слушает только сам себя… Он, как обычно, долго говорил. Это было мое первое впечатление о нем.

Вскоре он убыл в Афганистан, работал там какое-то время советником, опять возвратился в Киев и вынырнул уже в горисполкоме – его туда фактически привел первый секретарь горкома Анатолий Корниенко. Я помню эту ситуацию, его как раз тогда представили в комфракции Киевсовета, его хотели сделать исполняющим обязанности заместителя председателя горисполкома. Он пытался излагать какую-то программу… Хорошо помню, что им очень возмущался один из первых секретарей райкома партии. Мол, что он нам тут будет рассказывать, он ведь ничего в этом деле не понимает. И вообще, какой там из него заместитель председателя горисполкома? Да его в главк нельзя возвращать, потому что он там все развалил, когда работал… Руководство фракции стало успокаивать моего тогдашнего коллегу. Но он, закончив свое выступление и сев на место (а сидел он рядом со мной), продолжал возмущаться: ты, дескать, еще увидишь, я знаю этого человека, это страшное дело, не дай Бог, он придет к власти…

И все-таки его сделали и. о. заместителя председателя горисполкома, и он быстро спелся с той частью депутатов, которые представляли так называемую демократическую фракцию в совете. Фактически он был «могильщиком» тогдашнего председателя Киевсовета и горисполкома Г. Малышевского. Потому что у них был разработан механизм, по которому Малышевского устраняют с его постов, заместитель Малышевского по горсовету – А. Мосиюк становится «свадебным генералом», а фактическую власть осуществляет Омельченко. Так оно и случилось.

Им удалось создать такую ситуацию, при которой Малышевский слег в больницу и вынужден был подать заявление о своей отставке. Руховец Мосиюк стал исполняющим обязанности председателя Киевсовета и исполкома, а Омельченко фактически возглавил исполнительную власть. Таким образом, он вошел в доверие к руховской части депутатского корпуса, уж очень усердствовал и очень угождал новоявленным «демок­ратам» этот бывший член Печерского райкома партии.

Когда пришел И. Салий, первым делом, что он сделал, – выгнал Омельченко. Иван Николаевич отправил его в «Киевреконструкцию». Там он проработал где-то два года. То был для него очень сложный период.

Не знал я тогда в подробностях всей этой истории, потому что работал в районе, забот хватало и некогда было даже интересоваться, что там происходит на Крещатике, 36. В районе мы столкнулись с Омельченко лишь один раз, когда его организация заканчивала реконструкцию ТЮЗа. Фактически это был наш объект, я там, как говорится, и дневал, и ночевал. Это – единственный театр, который был заново отстроен в городе с начала века. На открытии были Салий и Омельченко. Омельченко отозвал меня в сторону и сказал, что сильно на меня обижается, потому что ему не дали возможности построить гараж. Мол, с ним плохо обошлись, оказывается, он просил моего заместителя, а я это дело зарубил…

Потом я его видел только на совещаниях, когда при первом же упоминании его фамилии он вскакивал и стоял перед Салием навытяжку, по стойке «смирно!». Когда возник вопрос с моим назначением главой горадминистрации и я уже проходил собеседования в Киевсовете, он, Омельченко,
пытался через Коваленко найти на меня выход, «дос­тучаться» до меня, обязательно сказать, что он меня поддерживает, и даже пытался давать советы, как следует себя вести… Я передал, что как-нибудь сам во всем разберусь, и в его советах не нуждаюсь. Когда я выступал в сессионном зале на втором этаже, он все это время стоял за колонной и старался подать вид, что он тут, что он переживает за меня и что он вроде бы имеет какое-то отношение к моему назначению.

Вскоре после вступления в должность представителя Президента в Киеве в 1993 году я назначил аппаратное совещание по реконструкции жилых домов. Кстати, с тех пор еженедельные аппаратные совещания прочно вошли в практику. Ведь нужно было восстановить управляемость системой городского хозяйства, и аппаратные совещания как раз и явились (да и сейчас остаются) действенной формой управления столицей. Я об этом писал в первой части книги. Мы ввели систему жесткой подготовки вопросов, коллективного их рассмотрения, принятия решений и четкого контроля. У меня уже выработался определенный стиль ведения таких совещаний. Если человек, выйдя на трибуну, говорил не по делу, то я его останавливал, ведь время – дорого, нужно сосредоточиться на главном и принимать конкретные решения, а не выслушивать рассуждения и нравоучения. Так вот, на одном из первых таких совещаний Омельченко вышел на трибуну и попытался, как привык в свое время на пленуме райкома партии, долго рассказывать о реконструкции жилых домов, которая в Киеве была провалена. Он вещал эдак минут десять, пока я его не остановил вопросом: «Александр Александрович, у вас есть что сказать, кроме поиска причин сложившейся ситуации? У вас есть программа выхода из такого положения? Что надо сделать уже до конца года, чтобы решительно поправить дело?» Он толком так ничего и не смог ответить, и я вынужден был снять его с трибуны. «В следующий раз, – предупредил я, – выс­тупайте по делу. Нам совершенно не нужны пустые разговоры, нам нужны конкретные предложения и решения».

Говорят, он воспринял это очень остро и болезненно.

А дальше события развивались таким образом. Возникла вакансия заместителя главы горгосадминистрации по строительству. Ранее занимавший эту должность В. Величко ушел. Причем, ушел он весьма некрасиво. Хотя, должен сказать, у меня с ним были нормальные отношения еще тогда, когда я работал в районе. Вовсе не собирался теперь увольнять его с должности заместителя главы горадминистрации. Вообще-то я пытался сохранить тот кадровый состав, который сложился. Это в основном были люди опытные, квалифицированные специалисты.

Что же касается Величко, то он определенное время после увольнения Салия еще поработал со мной, но потом у нас произошла некоторая реорганизация, мы забрали от него вопросы архитектуры, земли и передали первому заместителю. Видимо, это он воспринял болезненно. Однажды он пришел ко мне и сказал: «Вот, я хочу уходить». Я спросил: «Куда? И зачем? К вам ведь никаких вопросов нет, можете спокойно работать». Он несколько замялся. Я и говорю ему: «С должности заместителя главы столичной госадминистрации можно уходить министром, или заместителем министра. А так, просто, какой же смысл?»

По сложившейся еще в советские времена негласной табели о рангах должность председателя Киевского горисполкома приравнивалась к министру СССР, он избирался депутатом Верховного Совета СССР, возглавлял комиссию Верховного Совета, а первый заместитель председателя горисполкома по должности приравнивался к министру УССР, он был депутатом Верховного Совета республики. На должность заместителей председателя горисполкома назначались заместители министра. В. Щербицкий, который лучше нынешних правителей понимал значение столицы, говорил, что он на Киев готов посадить любого члена Политбюро, секретаря ЦК, лишь бы был здесь порядок.

…И вот Величко сказал мне что-то в том роде, дескать, у меня места нет, я не знаю, куда идти, но я больше не могу, я буду уходить… Несколько раз провел с ним беседы, вижу, что человек уже настроен во что бы то ни стало уйти, и я подписал ему заявление. А через несколько дней получаю один документ, который подписан так: генеральный директор СП «Киев-Донбасс» В. Величко… Безусловно, я был несколько ошарашен. Мне было неприятно, что так меня обманули.

После этого начались поиски заместителя главы горадминистрации по строительству. Предлагал эту должность В. Поляченко, но он не захотел оставлять Главкиевгорстрой. Предлагал его заместителю С. Сташевскому – тот тоже
отказался в пользу Главка. И вышло так, что заместителя по строительству продолжительное время у нас не было. Эти функции исполнял И. Данькевич, мой первый заместитель, который отвечал за другие участки работы. Правда, в
последние месяцы он практически не работал. Пару месяцев находился в больнице, а затем была одна неприятная ситуация, когда он мне сказал, что едет на обследование и
попросился у меня на один день в Бровары, а потом я открываю газету и оказывается, что в этот день он был в Цюрихе и, кажется, открывал авиалинию… Но ведь об этом он мне ничего не говорил!.. А потом перед выборами он еще на
несколько недель в Штаты уехал. Учиться. Вполне понятно, что в последнее время он и своими вопросами, и вопросами строительства вовсе не занимался, и нужно было закрывать вакансию заместителя по строительству. И тут совершенно случайно возникла кандидатура Омельченко. Под­бросил ее мне в разговоре кто-то из замов. Надо честно сказать, что меня практически все отговаривали от такого варианта.

Я говорил всем, кто характеризовал его не с лучшей стороны: ладно, мол, давайте я его приглашу, поговорю с ним и приму окончательное решение.

И вот я пригласил его. Запомнилось: уже после того, как собеседование закончилось, он подал мне руку, а у него она была очень липкая, мокрая.

В начале беседы (я посадил его напротив) сказал ему без обиняков: «Ну вот, Александр Александрович, такая ситуация, есть разные сомнения, ничего не утаиваю. В то же время есть и такое мнение, что вы могли бы справиться с этой работой».

Я обратил внимание, что он буквально ловил каждый мой взгляд и каждое мое слово.

«Хотел бы услышать ваше мнение», – сказал ему. И он мне очень долго начал рассказывать о том, что он пережил тяжелый этап, сложный период, что Салий его несправедливо обидел, выгнал, почти уничтожил... И если вы меня хоть на один день назначите на эту должность, чтобы я оправдался перед сыновьями, то я буду вам всю жизнь благодарен.

Я и говорю ему: «Ну, на один день как-то не годится… Давайте будем решать более основательно. Вы подумайте, и мы подумаем, и придем к какому-то одному решению».

И опять-таки меня все отговаривали от этой кандидатуры. До выборов оставалось два месяца, я сказал тогда: давайте попробуем, посмотрим на него в деле, а там будет видно… Пусть поработает человек, потом окончательно решим.

Я его назначил, и сразу же начались колоссальные проблемы. Как только он первый раз поехал в Главкиевгорстрой на совещание, мне немедленно позвонил один из знакомых Поляченко и начал просить: «Очень прошу вас: уберите этого человека. Вы бы видели, что он в Главке творит!.. Он доведет все до того, что Поляченко на себя руки наложит. Тот каждый день мне звонит и жалуется: Омельченко его третирует, уничтожает».

Оказывается, в их отношениях давно возникли проблемы. При Салие в Главкиевгорстрое, как только оттуда ушел начальник Главка А. Мартыненко, проводили выборы нового начальника. Там были две кандидатуры: Поляченко и Омельченко. Последний считал, что Поляченко (а он победил) подтасовал результаты выборов, и он многим говорил: «Я ему этого никогда не прощу!» И он с первого дня, как только мы его назначили, начал уничтожать Поляченко на совещаниях в Главкиевгорстрое. Дошло до того, что я стал сам ездить на эти совещания, вести заседания строительного штаба, рассаживая их по обе стороны, дабы не было ожесточенных стычек. Потому что иначе там дела не было бы. Но вражда между ними не спадала. И в тот период, когда Поляченко выдвинулся кандидатом на пост председателя Киевсовета, Омельченко каждый день бегал ко мне и пытался подъюживать: дескать, видите какой – выдвинулся, его надо задавить, за ним голосов нет, не стоит с ним идти на какие-либо переговоры: «Давайте мы сделаем холдинговую компанию в составе «Главкиевгорстроя» и «Киевреконструкции», и я возглавлю холдинг». Им даже были подготовлены такие документы, и он их носил с собой в надежде, что будет принят его план-сценарий…

А потом, спустя каких-то два-три месяца, все затихло. Омельченко прекратил прямую конфронтацию с Поляченко. Более того, они стали даже называть друг друга просто по имени: Саша и Володя. Как-то еду вечером домой (а живу я рядом с Главком) и вижу: останавливается машина Омельченко, они вдвоем выходят из нее и идут в Главк – на вечернее чаепитие. То есть, они пришли к согласию и забыли о том, что еще вчера не могли терпеть друг друга. Теперь они стали «неразлей вода».

В то время Главкиевгорстрой превратился в большой холдинг и, судя по всему, между Омельченко и Поляченко была достигнута какая-то договоренность. Дальнейшие события показали, что этот тандем сложился надолго, и «Киевгорстрой» получил в Киеве режим наибольшего благоприятствования.

Мои коллеги, подчиненные постоянно просили, дабы я не давал им совместных поручений с Омельченко. Это была для них каторга.

Когда в 1994 году начинались выборы, Омельченко в выборной кампании практически участия не принимал. Однажды в субботу я собрал заместителей, мы советовались,
как действовать в предвыборной ситуации, каждый из них что-то интересное сам предлагал, говорил, что будет заниматься тем-то и тем, короче говоря, была обычная деловая обстановка. Из нашей, если можно сказать, команды явно выпадал Омельченко. Один раз он пришел в таком состоянии, что я вынужден был сказать: таких помощников мне сейчас не надо.

Каждый из нас должен был в предвыборную кампанию серьезно поработать непосредственно в районах, встречаться с коллективами, рассказывать о том, какие вопросы на данном этапе решает городская власть, что намечается на ближайшую перспективу и т. д. И вот я вынужден был прямо заявить: лучше, чтобы Омельченко не ездил в район, ибо это будет агитация не «за», а «против»…

И вышло так, что его участие в выборах заключалось в том, что в дни голосования (26 июня и 10 июля) через каждые 2–3 часа он заходил ко мне в кабинет и докладывал о результатах… А после победы одним из первых поднял фужер шампанского.

После выборов, когда подошло время формирования горисполкома, у меня с ним состоялся весьма интересный разговор. Я пригласил его и сказал: «Александр Александрович, мы будем формировать исполком. Как вы думаете, кого можно было бы предложить на должности заместителей председателя горисполкома?». Он тут же, без всяких раздумий и сомнений, заявил: «Первым замом могу быть я. А почему бы и нет? Я заслужил это». И давай прямым текстом тут же просить, чтобы именно его сделали первым заместителем. Мне пришлось поставить его на место: «Ну, это не вам решать. Этот вопрос решается не в келейном порядке, а сообща, обстоятельно советуясь по каждой кандидатуре. Что же касается вас лично, то мы могли бы предложить вам должность заместителя председателя горисполкома по строительству. Это ведь ныне очень серьезное и ответственное дело».

Как показали дальнейшие события, А. Омельченко фактически все то время работал … по созданию внутренней оппозиции. Он пытался устраивать узкие «междусобойчики» с некоторыми коллегами.

Но нужно отдать должное его вечерним собеседникам: проводя в такой непринужденной обстановке какие-то вечерние часы, они, тем не менее, не стали на путь раскола, интриганства, наконец, заговора против законной власти, повели себя солидно, взвешенно и дали понять Омельченко, что им с ним не по пути. Посидеть, отдохнуть, расслабиться, конечно, можно и, бывает, нужно, но что касается всего остального, то извините… Конечно, вскоре нашлась у него «благодатная» почва для зерен зла, но это уже позже… А тогда, сразу же после выборов, Омельченко, по существу, оставался в одиночестве, накапливая злобу, пытаясь собирать компромат на меня и некоторых коллег. Впоследствии все это он выплеснул на страницы двух киевских газет, которые в то время занялись шельмованием Косаковского. Журналисты одной из них через некоторое время, правда, рассказывали мне, как Омельченко снабжал их «разоблачительными» материалами. В них, естественно, был изрядный процент наглой лжи. Но утром, в день публикации очередного пасквиля, он сам же первым прибегал в кабинет, раскладывал на столе газету и возмущался, кричал: «Это же безобразие! Как это можно терпеть? Я категорически против! С этим надо бороться! Надо что-то думать, разбираться с этой газетой!» И все – в таком духе.

Не только я, но и заместители уже подметили, что он ведет себя не всегда адекватно своей высокой должности. Нередко в перерывах заседаний горисполкома, когда подавали чай или кофе, он требовал подать ему другое. Вначале к этому относились как к обычной шутке, но потом стали просто пожимать плечами.

Иногда же всплывали иные, более серьезные вещи… Как-то мне позвонил один из помощников Президента, А. Разумков, и сказал буквально следующее:

«Леонид Григорьевич, вы там приведите в чувство своего заместителя – Омельченко. Мы были сейчас на объекте (это был первый «афганский» дом на Левобережье – Л. К.), Омельченко прибыл туда не в лучшем состоянии. Ну, мы как-то все деликатно сгладили. Но несолидно себя так вести, будучи в таком ранге… Вы ему там объясните, что к чему и как следует появляться на людях…»

Сам я ему ничего так и не говорил, через других передал Омельченко, чтобы он больше не допускал такого. И зачем мэру выслушивать в этой связи нотации от помощника Президента?..

Почему я лично не «повоспитывал» его? Мне было крайне неудобно. Ведь он – не мальчик, который нашалил, не оступившийся юноша, а человек на склоне активного возраста, предпенсионного, прямо скажем, старше меня почти на двенадцать лет. Разве людей такого возраста воспитывают? Такого человека неловко поучать, неловко тыкать ему в глаза. Уже все, поезд давно ушел…

У него была еще и такая слабинка – непременно маячить на виду у элиты, во что бы то ни стало «попасть в историю». Где бы, на каком бы объекте с Президентом я не находился, он всегда пытался влезть рядом, быть на глазах, подчеркивая тем самым свою исключительность. Он умудрялся постоянно попадать в кадр, который фиксировал торжественное перерезание ленточек при сдаче объекта или какие-то другие важные в городе события. И непременно, чтобы быть вблизи Президента, запомниться ему...

Они дружно сошлись с В. Пустовойтенко на реконструкции дворца «Украина». Когда я выступил против реконструкции и сказал, что не буду заниматься этим объектом, без моего ведома и согласия распоряжением Кабинета Министров Омельченко был назначен руководителем стройки. Видимо, уже тогда он готовил себе соответствующую почву, и там они нашли общий язык с тогдашним министром Кабмина Пустовойтенко. Он, наверное, сумел войти в доверие и показать, что он – именно тот человек, который будет делать то, что ему скажут, независимо от того, нужно это городу, или нет. Именно такой человек оказался нужен Президенту, потому что он угадывает мысли начальства, никогда не перечит, готов выполнить любую задачу: пройти через стенку, переступить через кого угодно и сделать все, что ему будет сказано. В той ситуации Л. Кучма и его окружение никого другого в Киеве найти на смогли.

Конечно, в то время я еще не знал, что он ведет двойную игру. Это стало известно значительно позже. Хотя мне некоторые рассказывали, что в моменты, когда я звонил Омельченко, он вставал и стоял по команде «смирно», пока не завершится разговор. А трубку потом клал уж так тихонько, так аккуратненько, чтобы, не дай Бог, лишнего звука не издать… Он брал под козырек. И вообще, большего подхалима, чем он, в моем окружении не было. Все свои выступления он начинал со слов: «Как сказали (указали) вы, Леонид Григорьевич…» И в то же время он очень активно работал с депутатским корпусом, создавая против меня оппозицию, активно сотрудничая с прессой, чтобы стать ее фаворитом, не гнушаясь ничем, лихорадочно искал себе поддержку наверху, среди политической элиты Украины.

Хотя кое-кто мне уже тогда говорил, что Омельченко ведет себя довольно странно, работает против мэра, но я пытался относиться ко всему спокойно, ибо не мог даже предположить, что он может зайти так далеко. Ну а разговоры… Ведь в ряде случаев мне говорили нелицеприятные вещи о некоторых других заместителях, но я пытался не прислушиваться к этому, быть выше, не идти ни у кого на поводу. Ибо если руководитель начинает слушать одних и не слышит других – это не руководитель. Он обязан быть максимально объективным, отбрасывать в сторону все мелочное, наносное, всякую чепуху и сосредотачиваться на главном. Были случаи, и те, кого считали фаворитами, как пробки вылетали из моего кабинета, когда они пытались вовлечь меня в какие-то разговоры-пересуды, чего я терпеть не могу. Все знали, что лучше ко мне с такими вопросами не соваться. Да и некогда было на это отвлекаться. Дел – невпроворот.

В 1995 году я второй раз спас Омельченко, пожалел его.

После подписания Конституционного соглашения и моего назначения 10 июля 1995 года главой государственной администрации началось формирование нового состава городской исполнительной власти. Шла и работа по новому правительству. Премьером стал Е. Марчук. Мне позвонил В. Пустовойтенко, министр Кабинета Министров, и, сказав, что он сейчас в приемной главы правительства, поинтересовался моим мнением о кандидатуре Омельченко на пост министра по чрезвычайным ситуациям. Я ответил, что всегда поддерживаю выдвижение моих подчиненных. В тот период многие мои заместители, работники нашей администрации стали заместителями министров, перешли в аппарат правительства и в президентскую администрацию. Это свидетельствовало, что наша школа кадров была в цене. «Хорошо, – ответил Пустовойтенко, – приглашаю его к премьеру».

Встреча Марчука с Омельченко состоялась. И после этого Омельченко понесло. Не понимая, что его кандидатура может не быть поддержана в администрации Президента, как потом и оказалось, он начал вести себя уже как министр, изменились даже походка, манера поведения. В газетах (как говорили журналисты, с его же подачи) появились материалы как о фактически состоявшемся уже назначении. Но прошел месяц, другой… В конце августа, 25-го числа, я на десять дней уезжал в отпуск. Дел было много, старался все подогнать. Во дворе ждала машина, чтобы ехать в аэропорт. К тому же, я опаздывал, а людей в кабинете было еще полно, каждый старался что-то успеть согласовать, подписал напоследок ряд срочных документов, в том числе и представления на последних, не назначенных еще заместителей. Уже собрался уезжать, как в кабинет буквально вбежал, с жалким, растерянным видом, Омельченко. «Леонид Григорьевич, умоляю вас, подпишите на меня письмо. Хочу быть у вас и дальше заместителем, они там мурыжат, не решают… Мне больше ничего не надо, хочу только работать и дальше с вами».

И смотрит мне преданно в глаза. Глянул я на него, времени нет, махнул рукой и подписал документы. Сел в машину и уехал в аэропорт. Так он во второй раз стал заместителем.

Скажу как есть: в случае с Омельченко я все-таки допустил некую близорукость, оплошность, оказывая ему определенное доверие как одному из заместителей. Увы-увы, порой все мы умны задним числом. Что есть – то есть… Но так уж у меня сложилось: я всегда старался найти лучшее в человеке, выделить, прежде всего, его деловые качества. С самого раннего утра до позднего вечера, занимаясь проблемами города, несколько наивно полагал, что и другие мои коллеги обеспокоены только этим.

В том, что Омельченко себя нечистоплотно ведет, я окончательно убедился накануне моего отстранения. То есть в те дни, когда в горадминистрации работала комиссия Кабмина, выискивая факты, на основании которых меня можно было бы снять с поста главы столичной госадминистрации. Во время работы комиссии он оказался тем, кто «давал наводку» ей, рьяно помогал в собирании так называемого компромата. Когда заместители сами собрались и попытались без меня обсуждать ситуацию, как себя вести, он уже тогда, не прячась, начинал говорить о том, что вот, мол, Косаковский меня не выделил, не оценил, так почему я его должен поддерживать и т. д., и т. п. В то же время он пытался в наиболее острые моменты внезапно исчезать. Когда в мае 1996 года было субботнее разбирательство и к нам с Печерска спустилась большая группа проверяющих чиновников во главе с А. Толстоуховым, Омельченко написал записку и сразу же сбежал под видом того, что ему срочно надо убыть на реконструкцию «Украины». Потом, когда И. Курас собирал в Кабмине моих заместителей, он тоже ушел, сославшись на какую-то очередную причину. Кстати, в записке рукой Омельченко было написано, что он просит отпустить его с совещания и он со всем согласен, что написано в справке Кабмина. То есть, он был согласен со всем, в том числе и с тем, что в справке Кабмина был поставлен «неуд» и его работе. Ведь там было написано, что строительный комплекс у нас находится в разваленном состоянии. А кто непосредственно отвечал за строительный комплекс? Он, Омельченко. Когда в понедельник, 20 мая 1996 года, после встречи с Курасом коллеги сказали Омельченко, что они там отстояли некоторые вопросы, изменили выводы по строительству в справке Кабмина, он страшно возмутился: «А зачем вы это сделали? Я со всем согласен».

Вот каким оказался на деле Омельченко. Двуличие, цинизм, огромные властные притязания – вот что двигало и движет им, вот что составляет истинную сущность этого человека.

Мне уже пришлось высказываться о том подленьком интервью «О секретах столичной власти», которое он дал журналистам «Киевских ведомостей» в дни, когда я был после тяжелой операции в реанимации. Причем, как говорили сами журналисты, они его еще пригладили, там были перлы прямой речи еще похлеще. Я бы не стал вспоминать больше о разглагольствованиях этой персоны. Но мне в связи с той публикацией вспомнился другой материал, вышедший 22 июня 1996 года в газете «Демократична Україна». Автор – известная публицистка, талантливая журналистка, писательница Наталья Околитенко. Она в присущей ей тонкой критической манере высмеяла и само интервью, и А. Омельченко, который, расшаркиваясь перед журналистским десантом «Киевских ведомостей», дошел до циничных высказываний в мой адрес. Поэтому позволю обстоятельно процитировать часть публикации Натальи Околитенко «Вічно другий» заговорив». Привожу фрагменты той статьи на языке оригинала: