Вкниге публикуется комплекс основных постановлений Полит- бюро ЦК ркп(б)-вкп(б) под грифом высшей формы секретности «особая папка» по вопросам европейской политики за 1923-1939 гг

Вид материалаДокументы

Содержание


На уровне зондажей осталась плодотворная, в принципе, идеяналаживания отношений с Литвой — государством, которое
Протокол болгарской комиссии
4 Из протокола № 384 октября 1923 г.
Предложения тов. литвинова
Поправки тов. сталина
7 Из протокола № 875 мая 1924 г.
Проект сообщения от бюро печати нкид
9 Из протокола № 1224 июля 1924 г.
Резолюция по болгарскому вопросу
Проект статей договора между
43 В первоначальном проекте говорилось о взаимных
12 Из протокола №152 августа 1924 года
3 дня по полученииэтих сведений
14 Из протокола № 1921 августа 1924 г.
15 Из протокола № 2028 августа 1924 г.
18 Из протокола № 3725 ноября 1924 г.
19 Из протокола № 394 декабря 1924 г.
20 Из протокола № 4011 декабря 1924 г.
Предложить НКИД и т. Красину предпринять все необхо-димые шаги к тому, чтобы признание французского правительст-ва распространял
Считать приезд т. Шляпникова в Москву в настоящий мо-мент преждевременным.
...
Полное содержание
Подобный материал:
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   37

Федеральная архивная служба России

Российский государственный архив
социально-политической истории

Фонд Джанджакомо Фельтринелли

Институт всеобщей истории РАН

ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б) - ВКП(б)

и
ЕВРОПА


РЕШЕНИЯ «ОСОБОЙ ПАПКИ»
1923 - 1939


Москва

РОССПЭН

2001

ББК 63.3(0)61
П 50

Редколлегия

Г. Адибеков, А. Ди Бьяджо, Ф. Гори, Е. Дундович,

К. Конти, Л. Кошелева, М. Наринский, С. Понс,

Л. Роговая, А. Филитов, О. Хлевнюк

П 50 Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) и Европа. Решения «осо-
бой папки». 1923—1939.
М.: «Российская политическая эн-
циклопедия» (РОССПЭН), 2001. - 400 с.

В книге публикуется комплекс основных постановлений Полит-
бюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) под грифом высшей формы секретности
«особая папка» по вопросам европейской политики за 1923—1939 гг.
Документы отражают не только развитие двусторонних отношений
СССР с ведущими государствами Европы, но также общие тенден-
ции советской внешней политики, механизмы принятия важнейших
внешнеполитических решений в предвоенный период.

© Российский государственный архив
социально-политической истории
2001.

© Институт всеобщей истории РАН
2001.

© Вступительные статьи к разделам -
А.М. Филитов, Г.М АдибекоЕ
О.В. Хлевнюк, М.М Наринский,
2001.

© «Российская политическая энцик-
ISBN 5 - 8243 - 0255 - 3 лопедия», 2001.

Введение

Предлагаемое читателю издание секретных документов
Политбюро по вопросам европейской политики Советского го-
сударства поможет понять ее основные направления и эволюцию
в 20—30-е годы.

Исходная веха публикации связана с особенностями исполь-
зованного источника, ибо «особые папки» стали формироваться
с 1923 г. Поэтому первый период внешней политики молодой
Советской России представлен неполно. Следует учитывать, что
после Октябрьской революции В.И.Ленин и большевистские ли-
деры стремились придать политике нового российского режима
исключительно революционный характер и отказывались от его
включения в систему международных отношений. Основная
ставка делалась на быстрое распространение революции в Евро-
пе, способной обеспечить выживание Советской России.

Этот период представлен в сборнике документами 1923—
1925 гг. Советская Россия выступала как революционное государ-
ство, стремившееся резко изменить статус-кво либо всяческим
подталкиванием революционного движения, либо даже примене-
нием военной силы. Советская Россия существовала как база для
развития европейской и мировой революции. В этой связи нор-
мальные отношения с другими европейскими странами рассмат-
ривались как некая передышка, как временное явление. Сейчас
можно документально подтвердить, что советские дипломаты хо-
рошо понимали глубокие противоречия между революционной
активностью Коминтерна и попытками нормализации отноше-
ний СССР со странами Европы. Так, известный советский дип-
ломат В.В.Воровский в феврале 1923 г. предупреждал Москву о воз-
можности разрыва переговоров о торговом договоре с правитель-
ством Муссолини из-за действий Коминтерна в Италии. Боров-
ский писал М.М.Литвинову, что прекращение переговоров
«может толкнуть такого честолюбивого и неугомонного человека,
как Муссолини, к принятию на себя инициативы борьбы против
коммунизма и большевизма. Судьба этого вопроса сейчас в
наших руках. От Политбюро зависит выбрать ту или другую так-
тику... Во всяком случае, как бы там ни решили, настаивайте на

3

одном: чтобы решение было ясно и точно»*. Эта двойственность и
противоречивость советской внешней политики отражены в пер-
вой части сборника.

Важный поворот советской внешней политики к отказу от
ставки на мировую революцию связан с торжеством сталинской
концепции «строительства социализма в одной отдельно взятой
стране». Этому периоду посвящена вторая часть нашего издания
(1926—1929 гг.). Отныне не СССР должен был способствовать
мировой революции, а коммунистическое революционное дви-
жение было призвано всячески помогать Советскому Союзу. В
этом контексте основная цель советской внешней политики со-
стояла в создании благоприятных международных условий для
строительства социализма в СССР. Отсюда и возможность согла-
шений с зарубежными государствами.

Первоочередной целью внешней политики СССР, как и на
предшествующих этапах, оставалось предотвращение формиро-
вания антисоветской коалиции и развязывания войны против
страны Советов — эта задача становится особенно актуальной в
условиях мирового экономического кризиса. Следующему пе-
риоду советской политики и посвящена третья часть сборника:
1930—1933 гг. Важное место в представлениях советского руко-
водства занимала непосредственная угроза новой войны. Так,
5 января 1932 г. лидер Профинтерна А.Лозовский писал членам
делегации ВКП(б) в Коминтерне: «Ряд фактов свидетельствует о
том, что война приближается»**. Эту угрозу необходимо было
отодвинуть. Линия внешней политики СССР становится более
гибкой: использование пактов о ненападении, соглашений о не-
применении военной силы с лимитрофами и т.п.

Следующий период советской внешней политики, отражен-
ный в нашем издании: 1934—1939 гг. В СССР утверждается ста-
линская диктатура. Страна отказывается (фактически) от курса
на мировую революцию. Сталин проводит линию на маневриро-
вание на международной арене: с одной стороны — осторожная
поддержка идеи коллективной безопасности и договоры с Фран-
цией и Чехословакией; с другой стороны, сохранение контактов
с фашистской Италией и нацистской Германией. Советская
внешняя политика была осторожной и прагматичной, она стре-
милась добиться максимально выгодных международных усло-
вий для СССР.

Советская внешняя политика в решающей мере определялась
Политбюро, которое было в этот период фактически высшим ор-

* Российский государственный архив социально-политической истории.
Далее: РГАСПИ. Ф. 359. Оп. 1. Д. 4. Л. 46.

"Там же. Ф. 82. Оп. 2. Д. 228. Л. 34.

4

ганом власти в СССР, постановления которого носили обяза-
тельный характер для всех ее «ветвей» — законодательной, ис-
полнительной и судебной, а также для советских и международ-
ных политических и общественных организаций, расположен-
ных на территории Советского Союза. Политбюро не только
формировало и формулировало внешнеполитические и внешне-
экономические цели и интересы страны, но и жестко руководи-
ло, направляло и контролировало, вплоть до мелочной опеки,
международную деятельность соответствующих наркоматов и ве-
домств, учреждений и организаций (иностранных дел, внешней
торговли, финансов, ВСНХ, Госбанка, ВЦСПС, Исполкома Ко-
минтерна и других). Многие подготавливаемые в недрах аппара-
тов наркоматов и ведомств документы открытого и конфиденци-
ального характера (международные договоры, ноты и заявления
зарубежным правительствам, торговые соглашения, директивы
советским полпредам и торгпредам, а также другим представите-
лям, выезжавшим в зарубежные командировки) должны были,
после прохождения через коллегии соответствующих государст-
венных и негосударственных организаций и учреждений, утверж-
даться Политбюро как «последней инстанцией». Только в этих
случаях подобные документы обретали «окончательную закон-
ную силу» и получали тем самым «право на жизнь».

Для постановки, обсуждения и принятия постановления
Политбюро по определенному вопросу создавались специальные
комиссии, наделенные соответствующими полномочиями. В них
входили, как правило, руководители заинтересованных ведомств,
специалисты-эксперты. На базе подготовительных материалов
составлялись докладные записки и обобщенные справки, кото-
рые представлялись в Политбюро за подписью председателя ко-
миссии (возможно, также всех ее членов). При этом прилагались
протоколы заседаний комиссий.

Полномочия Политбюро распространялись практически на
все стороны международной деятельности упомянутых выше ве-
домств, в том числе на решение кадровых вопросов. Так, по
представлению НКИД назначались, переводились в другие стра-
ны и увольнялись полномочные представители СССР за рубе-
жом. Политбюро настолько плотно и систематически «опекало»
полпредов, что ни один из них не мог сделать даже небольшой
самостоятельный шаг или реализовать инициативу без разреше-
ний «инстанции». Ожидание полпредом постановления Полит-
бюро, особенно в период переговоров, порой в ущерб делу ис-
кусственно затягивало эти переговоры, так как советские пред-
ставители не имели полномочий для принятия самостоятельных
решений, выходивших за рамки директив Политбюро. Правда,
происходило и другое: члены Политбюро опросом, в случае не-

5

обходимости, в спешном порядке принимали решения трижды
в один день по одному и тому же вопросу. Так или иначе,
Политбюро не отступало от заведенного им строгого запрета по-
слам и иным советским официальным представителям за рубе-
жом, находившимся в сфере подчинения Политбюро, допускать
хотя бы малейшее отклонение от инструкции или директивы.
Если же какой-либо вопрос мог иметь несколько вариантов ре-
шений, то это оговаривалось в инструкции (или директиве).
Отсюда феноменальная напористость и кажущиеся удивитель-
ными прямолинейность и целеустремленность советских дипло-
матов, действовавших от имени правительства СССР, а на деле
выполнявших волю высшего партийного руководства и, следо-
вательно, обязанных неукоснительно соблюдать партийную дис-
циплину.


В зависимости от периода постановления Политбюро были
либо действительно коллективными решениями членов Полит-
бюро, либо единоличными решениями Сталина. В 1:920-е годы в
условиях борьбы за лидерство в партии внешнеполитические во-
просы во многих случаях являлись предметом острых разногла-
сий и споров. Постепенно, по мере разгрома оппозиции, в
Политбюро утверждалась единая линия во внешней политике,
которую все в большей мере определял Сталин. Разные подходы
к отдельным решениям некоторое время еще сохранялись. В на-
чале 1930-х годов наблюдались эпизодические трения между ру-
ководителями НКИД и партии. Однако по мере укрепления лич-
ной власти Сталина подобные, даже самые мягкие разногласия
становились все более редкими. Во всяком случае, на уровне ре-
шений Политбюро они уже не прослеживаются.


Нараставшая тенденция ограничения круга руководителей,
принимавших участие в выработке решений, выражалась в орга-
низационной перестройке работы Политбюро. С 1927 г. была
введена практика созыва закрытых заседаний Политбюро, на ко-
торых наиболее важные решения, в том числе внешнеполитичес-
кие, рассматривались в узком кругу руководителей партии. 30 де-
кабря 1930 г. по предложению Сталина было принято решение:
«На заседаниях Политбюро по 10-м, 20-м и 30-м числам заслу-
шивать только вопросы ГПУ, НКИД, обороны, валютные (сек-
ретные) и некоторые внутрипартийные вопросы, перенося рас-
смотрение остальных вопросов на очередные заседания Полит-
бюро (5, 15 и 25 каждого месяца)»*. Указанные заседания 10, 20 и
30 числа каждого месяца были закрытыми, и их решения в ос-
новном оформлялись в особом протоколе.


* РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 112.
6

14 апреля 1937 г. Политбюро постановило: «В целях подготов-
ки для Политбюро, а в случае особой срочности — и для разре-
шения — вопросов секретного характера, в том числе и вопросов
внешней политики, создать при Политбюро ЦК ВКП(б) посто-
янную комиссию в составе тт. Сталина, Молотова, Ворошилова,
Кагановича Л. и Ежова»*. Это постановление закрепляло поря-
док отсечения от процесса принятия решений большинства чле-
нов Политбюро, что отразилось на оформлении протоколов. С
середины 1937 г. редкими становятся записи о составе участни-
ков заседаний, все постановления Политбюро оформляются в
протоколах под общей рубрикой «решения Политбюро». Важ-
нейшие внешнеполитические акции в конце 30-х годов предоп-
ределялись единолично Сталиным (при совещательном голосе
наиболее приближенных соратников) и в ряде случаев вообще не
фиксировались в протоколах заседаний Политбюро. Наиболее
ярким примером этого может служить советско-германский пакт
1939 г., решение о заключении которого Политбюро даже фор-
мально не принимало.


Большинство решений Политбюро по внешнеполитическим
вопросам оформлялись в особых протоколах заседаний Полит-
бюро, имевших гриф высшей формы секретности «особая папка»
(по этой причине в литературе понятие «особая папка» и «осо-
бый протокол» употребляются как эквивалентные).


Практика выделения из протоколов особо секретных реше-
ний восходит к первым годам деятельности Политбюро. Так,
8 ноября 1919 г. было принято постановление Политбюро: «Ре-
шений по наиболее серьезным вопросам не заносить в офици-
альный протокол, а товарищу Крестинскому отмечать их себе
для памяти и для личного исполнения»**.


1 февраля 1922 г. при рассмотрении вопроса об улучшении
работы Секретариата и Политбюро было отмечено, что «для
особо секретных предложений и решений ПБ ведется специаль-
ный протокол ПБ (отдельно от обычных протоколов ПБ), не рас-
сылаемый членам ЦК»***. Однако на практике вьщеление особо
секретных решений высших партийных инстанций в особый
протокол началось с мая 1923 г.


Особые протоколы, так же как и обычные, были двух видов —
подлинные и подписные. Подписной вариант особых протоко-
лов за 1923—1952 гг. был получен РГАСПИ в 1995 г. из Архива


Президента РФ и представляет собой машинописные копии, за-
веренные печатью ЦК и факсимиле подписи секретаря ЦК. По


* РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 986. Л. 16-17.
** Там же. Оп. 3. Д. 37. Л. 1 —2.
'"Тамже.Оп. 112. Д. 283. Л. 18.

7

сравнению с подлинниками этот экземпляр можно считать не-
полным, так как в нем отсутствуют формулировки некоторых по-
становлений. В графе «Слушали» и «Постановили» имеют место
записи: «См. подлинный протокол» или «См. папку сов. секрет-
ных документов»*.


Особые протоколы XII созыва (май 1923 г. — май 1924 г.) не
имели нумерации. Двойную нумерацию имели протоколы XIII—
XV созывов (июнь 1924 г. — июнь 1930 г.). Поскольку они явля-
лись частью обычного протокола, первый их номер совпадал с
номером обычного протокола. В связи с тем, что решения с гри-
фом «особая папка» принимались не на каждом заседании, осо-
бые протоколы имели свой собственный номер. Оформлялось
это
так: «Протокол 101 (особый протокол № 79) заседания
Политбюро ЦК ВКП(б) от 12 мая 1927 года»". С июля 1930 г. по
март 1939 г. (XVI—XVII созывы) номер особого протокола соот-
ветствовал номеру обычного протокола. Начиная с марта 1939 г.
(XVIII созыв), особые протоколы вновь приобретают свою нуме-
рацию***.


Далее в одну или две колонки располагался текст под заго-
ловками «Слушали» и «Постановили». Каждый рассмотренный
вопрос оформлялся под своим номером (который соответство-
вал номеру обычного протокола) и располагался по дате его об-
суждения.


Вслед за формулировкой вопроса в круглых скобках указы-
вался перечень лиц, принимавших участие в его подготовке, и
делалась отсылка к предьщущему решению Политбюро, Оргбюро
или Секретариата ЦК по этому вопросу с указанием номера
протокола, его даты и номера пункта.


Оформление особых протоколов менялось в разные годы.

Особые протоколы не рассылались, подобно обычным прото-
колам; рассылке подлежали только выписки из особых протоко-
лов, в которых фиксировалось лишь одно постановление или
чаще всего только часть постановления. Такие выписки посыла-
лись исключительно тем должностным лицам, которым непо-
средственно поручалось выполнять данное конкретное решение.
В протоколе под каждым пунктом делалась отметка, кому и в
каком объеме посланы выписки.


Большие документы, утверждавшиеся Политбюро (ноты, за-
явления, письма, многостраничные решения) помещались в виде
приложений в конце особого протокола.


* РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 25. Л. 121; Д. 39. Л. 7.
**Тамже Д 5 Л. 1.
*** Там же. Д. 25. Л. I.

8

Особые протоколы заседаний Политбюро за 1923—1939 гг.,
на основе которых подготовлен данный сборник, составляют 25
дел. Значительная часть постановлений, отложившихся в этих
делах, касается внешнеполитических вопросов. В последние
годы эти документы широко вводятся в научный оборот. В част-
ности, опубликованы все решения Политбюро, касающиеся
Польши и советско-польских отношений*, чрезвычайно важный
и тщательно подготовленный труд посвящен взаимоотношениям
СССР и приграничных государств". Данная книга формирова-
лась с учетом этих публикаций. В нее включены наиболее важ-
ные постановления по внешнеполитическим вопросам, касаю-
щиеся как двусторонних отношений СССР с европейскими
странами, так и более общих проблем международной жизни в


1923-1939 гг.

* Материалы «особой папки» Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) по вопросу
советско-польских отношений. 1923—1944 гг./ Ред. И.И.Костюшко. М., 1997.

** Кен О., Рупасов А. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западны-
ми соседними государствами (конец 1920—1930-х гг.): Проблемы. Документы.
Опыт комментария / Часть 1. Декабрь 1928 — июнь 1934 г. Санкт-Петербург,
2000.

9

1923-1925 гг.

Самый поверхностный взгляд на содержание «особых прото-
колов» заседаний Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) за 1923—
1925 гг. позволяет обнаружить явную тенденцию: в них все мень-
ше фигурируют вопросы, относящиеся к международному рабо-
чему движению, все большим становится удельный вес проблем,
связанных с развитием отношений с правительствами и даже от-
дельными фирмами капиталистических стран. Эта тенденция
была обусловлена очевидными объективными факторами.


Прежде всего, окончательно выявилась неудача попыток ор-
ганизации широкого революционного движения по российскому
образцу даже в странах, где внутриполитическая напряженность
достигала максимума (Германия, Болгария). С другой стороны, и
правительства западноевропейских стран изменили свою поли-
тику в отношении советского государства, пошли на нормализа-
цию отношений с ним (1924 г. получил название «года призна-
ний»); для Советского Союза выявились возможности использо-
вать западную технологию, кредиты, рынки.


Впрочем, советская пропаганда в этот период еще продолжа-
ла вещать о «мировой революции», а Политбюро порой рассмат-
ривало вопросы о помощи компартиям в организации насильст-
венных акций против существовавших в их странах режимов. Од-
нако в значительной мере это диктовалось инерцией или попро-
сту соображениями межфракционной борьбы в руководстве
РКП(б)—ВКП(б). Соответственно, речь шла не столько об объ-
ективной оценке ситуации и не о выборе наиболее эффективных
путей и форм «революционизирования» внешнего мира, сколько
о том, чтобы скомпрометировать соперников по правящей вер-
хушке и набрать очки в борьбе за ленинское наследие.


Кстати, западные правительства неплохо научились к тому
времени отделять «шум» от «сигнала» в советской внешнеполи-
тической деятельности и пропаганде. В этой связи можно при-
вести любопытное суждение, содержавшееся в письме советского
полпреда в Англии Х.Г.Раковского заместителю наркома ино-
странных дел М.М.Литвинову. Письмо не датировано, но можно
заключить, что оно было написано в конце октября — начале но-
ября 1923 г., когда, казалось, вот-вот наступит «германский Ок-
тябрь», а британские «социал-предатели» в лице лидера лейбо-
ристской партии Макдональда, как бы не замечая «красной угро-


11

зы», вели курс на нормализацию отношений с Советской стра-
ной — «сеятелем смуты». Раковский писал: «Вас озадачивает, что
попытки к переговорам делаются в такой обстановке, когда
можно ожидать каждый день советской власти в Германии. Если
судить по тому, что имеется в английской печати, эту «опас-
ность» здесь недостаточно считают серьезной. Характерно, что
единственные сообщения о предстоящей революции в Германии
даются варшавскими и рижскими корреспондентами на основа-
нии того, что говорится у нас»*.


В общем, и в вопросах отношений с «классовым противни-
ком» те или иные позиции, инициативы и реакции в советской
правящей элите определялись в немалой степени не идеологичес-
кими и даже не государственными интересами, а соображениями
все той же фракционной (а порой и личной) вражды и соперниче-
ства. Притом в сфере «нормальной дипломатии» на межгосудар-
ственном уровне можно было легче заработать политический ка-
питал, чем путем конспиративных комбинаций, которые несли за
собой шлейф провалов и судебных процессов против неудачли-
вых заговорщиков (один из самых ярких и малоизвестных у нас
примеров — так называемое «дело Чека» в Германии).


С другой стороны, и процесс нормализации отношений с
«буржуазным миром» оказался отягощенным грузом нелегких
проблем. Самой большой из них были претензии держателей
российских финансовых обязательств и владельцев национали-
зированных предприятий. Другой проблемой, которая портила
отношения не только с правительствами, но и с широкими кру-
гами западной общественности, были политические преследова-
ния в СССР. Была, наконец, проблема деятельности Коминтер-
на, зарубежных коммунистов и ее соотношение с политикой со-
ветского государства. Эти темы широко эксплуатировались экс-
тремистскими силами на Западе, которые не останавливались
перед прямыми подлогами и провокациями, чтобы сорвать нала-
живавшееся мирное сотрудничество двух систем. Примеры —
инцидент с советским торгпредством в Берлине в мае 1924 г. или
история с «письмом Зиновьева» в Великобритании в октябре-
ноябре того же года.


В ответ советской стороной применялись разные меры.
Порой это были грубые акции в духе заповеди «зуб за зуб» (так, в
ответ на «процесс Чека» было инсценировано дело «немецких
студентов-фашистов», ставшее прообразом последующих показа-
тельных судов над «вредителями»). Порой ответные акции носи-
ли более адекватный характер (удалось, например, с определен-
ным моральным выигрышем урегулировать инцидент с берлин-


* РГАСПИ. Ф. 359. Оп. 1. Д. 6. Л. 25-26.

12

ским торгпредством). Порой советская дипломатия проявляла
достаточную гибкость в поисках компромиссов в самых сложных
и казалось бы нерешаемых ситуациях — как это было в ходе лон-
донских переговоров по урегулированию российской задолжен-
ности. «Особые папки» в этом отношении добавляют немало к
нашему знанию техники принятия внешнеполитических реше-
ний, позиции различных представителей руководства СССР по
актуальным европейским проблемам.


Был и еще один момент, характерный именно для периода
1923—1925 гг., когда внутрипартийный режим (по крайней мере,
на «высшем уровне») еще не приобрел характера единоличной
диктатуры Сталина, когда еще наблюдались столкновения мне-
ний, а дипломатам давалась известная свобода в интерпретации
тех директив, которые формулировались в Политбюро. Полпред
Раковский мог выразить сомнения в решении «инстанции» и вы-
разить его в письме к непосредственному начальнику Литвинову,
а тот мог позволить себе в беседе с английским дипломатом по-
сетовать на то, что «усиление Компартии Германии радует Ко-
минтерн, но затрудняет работу НКИДа». Решения Политбюро
засвидетельствовали тот факт, что руководители НКИД — Чиче-
рин и тот же Литвинов при случае достаточно решительно про-
тестовали против грубых попыток ОГПУ вмешиваться в сферу
дипломатии (как это было в деле «студентов-фашистов»).


Имелись и такие разительные факты, которые трудно было
бы себе представить в последующие годы: реальная деятельность
советских переговорщиков порой шла вразрез с директивами
«инстанции», как это случилось на последнем этапе англо-совет-
ской конференции по выработке «Общего договора», который
был подписан 8 августа 1924 г., став своего рода вершиной дея-
тельности советской дипломатии того периода. Задним числом
Политбюро выразило формальное недовольство слишком боль-
шой уступчивостью советской делегации, но его последующие
директивы по развитию советско-английских отношений факти-
чески исходили как раз из достигнутого компромисса и предус-
матривали даже возможность дальнейших уступок. Такой свое-
образный «двойной язык» партийных решений за указанные
годы следует учитывать.


Очень сложно на основании анализа «особых папок» распре-
делить тогдашних руководящих деятелей ВКП(б), как участни-
ков заседаний Политбюро, так и тех, кто вызывался туда «на
ковер», по шкале «жесткость-мягкость». Даже когда приводятся
тексты поправок к обсуждавшимся документам, либо когда в
тексте решения осуждается точка зрения того или иного лица,
далеко не всегда ясно, о чем, собственно, идет речь.


13

В качестве общего знаменателя взглядов советского руковод-
ства можно назвать явное и глубокое неприятие сложившейся в
Европе международной системы, идею необходимости и неиз-
бежности ее кардинального изменения. Особенно это относи-
лось к ситуации в Восточной Европе. Интересные мысли выска-
зывал в этой связи один из советских дипломатов того времени
X.Г.Раковский, наиболее склонный к теоретическим обобщени-
ям. В своей записке от 21 ноября 1924 г., наряду с известными и
широко популяризируемыми задачами советской внешней поли-
тики («укрепление и поднятие нашего социалистического хозяй-
ства»; «обеспечение Союза от всевозможных интервенций»; «со-
действие рабочему классу всех стран в борьбе за захват полити-
ческой власти»*), он формулирует и такую: «приобщение к
Союзу насильственно оторванных от него и аннектированных
различными нашими соседями национальных групп (украинцев,
белорусов и проч.)».


Еще более широкие цели ставил замнаркома Литвинов. В
предназначенном для узкого круга советского руководства мемо-
рандуме (его основные моменты можно понять из текста цитиро-
ванной выше записки Раковского, которая представляет собой
что-то вроде рецензии на документ Литвинова) была сформули-
рована программа восстановления суверенитета СССР не только
над отторгнутыми территориями Украины и Белоруссии, но "и
над странами Балтии. Раковский полемизировал с этой установ-
кой Литвинова, но следует заметить, что его критика касалась в
первую очередь оценки приоритетов: если замнаркома имел в
виду усиление давления на страны Балтии при некотором улуч-
шении отношений с Польшей, то его оппонент, напротив, счи-
тал, что основным объектом советского нажима должна быть
Польша, и ради изоляции последней следует вести крайне осто-
рожную политику в Прибалтике".


Очевидно, в контексте этой полемики (разумеется, надежно
укрытой от глаз общественности) можно лучше понять и поста-
новления, касающиеся Прибалтики и Польши (а также, в какой-
то части и Германии). Можно сказать, что сталинская диплома-
тия 1939—1940 гг. как бы «интегрировала».


Возвращаясь к упомянутому «теоретическому спору» в совет-
ской внешнеполитической элите, можно констатировать и еще
один момент: Раковский, которому зачастую приписывалась


* Характерно, что эта задача поставлена им на последнее место и конкрети-
зируется в пожелании уделять больше внимания международному рабочему за-
конодательству, проблемам эмиграции и т.д. никак не в попытках организации
вооруженных восстаний.

** РГАСПИ. Ф. 359. Оп. 1. Д. 6. Л.303-305.