Кандидат исторических наук А. А. Курапов Астраханские краеведческие чтения: сборник статей / под ред. А. А. Курапова. Астрахань: Изд-во, 2009. Вып. I. с

Вид материала

Содержание

Кидирниязов Д.С. (г. Махачкала, Институт истории
Голландская бумага на астраханском рынке
Служба волжских войсковых казаков

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 33

Кидирниязов Д.С. (г. Махачкала, Институт истории,

археологии и этнографии ДНЦ РАН)

Борьба России с Казанским, Крымским и Астраханским ханствами приобретала все более напряженный характер, достигнув особой остроты к середине XVI в. Активизация татарских ханств была в большой мере связана с нараставшей экспансией Османской империи, в частности, в Восточной Европе. Султанская Турция стремилась установить свой протекторат над этими ханствами и Ногайской Ордой и использовать их в своей захватнической политике по отношению к России, Украине, Польше, Кавказу.

В восточной политике России и, прежде всего, в одной из важнейших ее задач – в борьбе за присоединение Поволжья – весьма отчетливо проявилось влияние внутренних причин (экономических и политических) и исключительно сильное воздействие внешней опасности.

Активная восточная политика России в середине XVI в. диктовалась ее экономическими, политическими и военно-стратегическими интересами в борьбе с владетелями Поволжья.

Борьба с поволжскими ханствами достигла кульминационного пункта в период правления компромиссной Избранной рады. Она отражала заинтересованность различных прослоек господствующего класса феодалов – светских и духовных – и, прежде всего, дворянства в устранении угрозы внешних нападений на их владения и в приобретении новых земельных владений на Востоке. Она диктовалась также необходимостью овладения волжским путем, очень важным для развития экономических связей России, в чем особенно были заинтересованы торговые круги.

Ликвидация очага постоянных грабительских нападений на восточных русских рубежах была важной составной частью внешней политики русского феодального правительства. Эта цель являлась также одной из крупных национальных задач, поскольку от нападений татарских ханов особенно страдали народные массы и, естественно, они были заинтересованы в обеспечении безопасности восточных окраин и России в целом.

Борьба России с Казанским и Астраханским ханствами были в то же время одним из важных направлений борьбы России с турецкой экспансией. В султанской Турции русская дипломатия справедливо усматривала такую враждебную силу, которая являлась сильной угрозой для России, препятствовала осуществлению ее политики в Поволжье. Российская политика в Поволжье встречала сопротивление и вассала турецкого султана – крымского хана.

Еще в начале XVI в. Османская империя и Крым вмешиваются во внутреннюю жизнь Поволжья, в его отношения с Россией, с целью оказать поддержку той группировке феодалов, которая выступала противницей России, а также реализовать свои захватнические планы. Можно считать, что первая официальная попытка в этом направлении была предпринята султанской Турцией в 1513 г., когда султан Сулейман I выразил пожелание, чтобы Василий III отпустил в Крым находившегося в Москве казанского хана Абдул-Латыфа^¹⁷⁰.

В последующее время вмешательство султанской Турции и Крымского ханства в дела Поволжья усиливалось. Это вело к обострению российско-турецких отношений, отрицательно сказывалось на связях России с Поволжьем и создавало угрозу захвата Поволжья Оттоманской Портой и Крымом.

Османская империя и Крым в 30-х, 40-х и начале 50-х гг. XVI в. значительно усилили свою агрессивную политику в Восточной Европе, в Поволжье. Они стремились не допустить разгрома Казанского и Астраханского ханств Россией, сохранить и усилить Казань и Астрахань как опорные пункты своей завоевательной политики. Для этого Османская империя использовала различные средства. Прямое вмешательство султана и крымского хана в казанские и астраханские дела, утверждение ставленников Османской империи и Крыма, враждебных России, в качестве ханов в Казани и Астрахани, действия крымской партии в Казани, набеги крымских татар и турецких янычар на русские земли (чаще всего тогда, когда русские войска развертывали активные действия на Востоке), попытки сколотить блок враждебных России сил и использовать его в своих планах захвата Поволжья и усиления агрессии против русских земель – вот те разнообразные приемы и методы, посредством которых султанская Турция и Крым оказывали свое давление на ход дел в Поволжье.

Усиление опасности со стороны Казанского ханства и в значительной мере усиление агрессивных действий султанской Турции и Крыма в Восточной Европе, их происков в Поволжье в 40-х и начале 50-х гг. XVI в. побуждали Россию к быстрейшему решению задач восточной политики.

Ликвидация боярского правления, укрепление великокняжеской (царской) власти, образование нового правительства – Избранной рады – способствовали переходу к активной наступательной политике на Востоке. В конце 40-х начале 50-х гг. XVI в. борьба России с Казанским ханством вступила в решающую и завершающую стадию. Весной 1545 г. русские войска успешно действовали под Казанью^¹⁷¹.

Во время этих событий крымский хан Сагиб-Гирей сделал попытку напасть на Коломну. В связи с этим, 6 мая 1546 г. Иван Грозный выступил в Коломну и пробыл там до августа. Узнав о сосредоточении русских войск и о пребывании Ивана IV в Коломне, крымский хан отказался от своего плана^¹⁷². Связь действий Сагиб-Гирея и Сафа-Гирея была совершенно очевидной. Сафа-Гирей расправился со своими противниками и «стал владети Казанию с Крымскими князьями»^¹⁷³.

Смерть казанского хана Сафа-Гирея в марте 1549 г., провозглашение ханом его малолетнего сына Утемыш-Гирея при регентстве дочери ногайского князя Юсуфа княжны Сююмбике передало всю полноту власти в руки сторонников крымской ориентации. Они обратились за помощью в Крым, но не получили ее. Русские источники указывают, что казанское посольство к крымскому хану было перехвачено русскими казаками^¹⁷⁴.

Новое казанское правительство Утемыш-Гирея договаривалось с крымским ханом о нападении на Россию, как только Иван Грозный пойдет под Казань, и начало великого князя «облыгати», как сообщается в одной русской записке, обещая покориться, если великий князь сам придет^¹⁷⁵.

Утемыш-Гирей в июле 1549 г. сообщил в Москву через гонцов «о миру». В марте 1551 г. Утемыш-Гирей и правитель Ногайской Орды князь Юсуф повторили это предложение. В первом случае Иван IV ответил, чтобы прислали «добрых людей», во втором – если будут присланы «лутчие люди» – князь Нурали (Муралей) с 3-4 уланами и князьями «о миру бити челом и государь им тогды о миру хотение свое известит»^¹⁷⁶. Но в то же время российское правительство хорошо понимало, что предложения Утемыш-Гирея являются маневром.

В конце 1549 г. был объявлен новый поход на Казань. Много внимания уделялось военной и дипломатической подготовке предстоящего похода. Было решено заключить перемирие с польским королем и пойти при этом на некоторые уступки. Заключенное такой ценой русско-польское перемирие дало России возможность сосредоточить силы против Казани. Другая цель этого соглашения заключалась в том, чтобы предотвратить польско-крымский союз и затруднить действия крымского хана в направлении Казани^¹⁷⁷. Предотвращение крымской помощи становится также предметом русско-ногайских переговоров^¹⁷⁸.

После совещания, на котором был решен вопрос о походе, было приказано полкам собираться во Владимире, Суздале, Шуе, Муроме, Костроме, Ярославле, Юрьеве. В ноябре 1549 г. Иван IV выступил из Москвы во Владимир. В феврале 1550 г. войско с «нарядом» подступило к Казани. Но вскрытие Волги создавало для русских войск угрозу быть отрезанными от их баз. Русская армия сняла осаду и ушла из-под Казани^¹⁷⁹.

В указанных походах сказались трудности, которые были связаны с организацией большого военного предприятия в условиях, унаследованных от периода феодальной раздробленности. Так, местнические споры надолго задержали выступление на Казань в 1549 г., несмотря на принятый перед этим и в связи с этим приговор о местничестве. Неблагоприятно складывалась внешнеполитическая обстановка, прежде всего, вследствие противодействия Крымского ханства восточной политике России. Однако, несмотря на неудачу, эти походы на Казань имели большое значение. Задачи разгрома Казанского ханства диктовали быстрейшее осуществление серьезных преобразований, усиление централизованного порядка, повышение боеспособности армии. Проведение соответствующей дипломатической и военной подготовки для борьбы с турецко-крымской политикой в Поволжье, привлечение Ногайской Орды, поволжских народов на сторону России.

Предпринятые после этого попытки подчинения Казанского ханства мирным, дипломатическим путем оказались безуспешными. В решительный момент в результате мятежа к власти снова пришла крымская группировка, активизация которой находится в несомненной связи с подготовкой к нападению на Россию крымского хана Девлет-Гирея. Бывший хан Шах-Али вынужден был бежать из Казани; назначенный в Казань русский наместник С. Микулинский не был впущен в город. Казанским ханом был провозглашен ногайский ставленник царевич Едигер. Эти события обусловили переход России к организации и проведению решительных военных действий против Казанского ханства с целью его окончательного разгрома.

На заключительном этапе борьбы за Казанское ханство Россия столкнулась со значительно усилившейся агрессией Оттоманской Порты и Крыма. Правда, внешние русско-турецкие сношения носили мирный характер и сосредотачивались в области торговли. 1 апреля 1549 г. в Москву приехал турецкий купец Мустафа Челибей с целью «купити на султана потребная»^¹⁸⁰.

15 ноября 1550 г., после того, как Мустафа Челибей «исторговал» и об этом доложил Ф. Сукин и сказал, что тот просится к нему, Иван IV дал султанскому купцу прощальную аудиенцию. В грамоте Ивана Грозного к султану, который был назван «братом и добрым приятелем», сообщалось об удовлетворении просьбы Сулеймана^¹⁸¹.

Ответ Ивана IV ярко показывает о том, что для него смысл взаимоотношений России с Османской империей заключался не только в поддержании нормальных торговых отношений. Он намерен был использовать их как средство для достижения нормальных политических отношений.

Однако, несмотря на внешне дружественный характер русско-турецких дипломатических отношений, российское правительство не обманывалось относительно подлинной враждебной позиции Оттоманской Порты в отношении России. Накануне и в ходе решительной борьбы с Казанским ханством Россия развернула активную дипломатическую деятельность. В основу дипломатической подготовки взятия Казани были положены расчеты на достижение этой цели мирным путем, привлечение народов Поволжья к борьбе с Казанским ханством, удержание ногайцев от поддержки Оттоманской Порты и Крыма. Важнейшей задачей русской дипломатии выдвигалась борьба против захватнических планов Османской империи и Крыма и их попыток подчинить Поволжье.

Наиболее полно о турецко-крымских захватнических планах и политике России в связи с ними узнаем из материалов Ногайских дел, так как в Ногайской Орде борьба этих двух направлений приняла острые формы. Остановимся на некоторых основных фактах этих событий. Османская империя и Крымское ханство рассчитывали привлечь ногайцев в антирусскую коалицию, но русская дипломатия добивалась удержания ногайцев от выступления на их стороне. Ногайцы стремились укрепиться в Астрахани, посадить тут и в Казани приемлемых для них кандидатов. Это обостряло отношения ногайцев с султанской Турцией и Крымом и создавало основу для русско-ногайских переговоров о Казани и Астрахани.

После разорения Астрахани крымским ханом Сагиб-Гиреем в 1547 г. и утверждения там крымского ставленника Ямгурчи, ногайский князь Ших-Мамай, мурза Исмаил и другие мурзы осенью 1548 г. направили в Москву послов с речами «о крепкой дружбе» и отпуске жившего в Москве бывшего астраханского хана Дервиш-Али, племянника по сестре князя Ших-Мамая и его братьев^¹⁸². Пожелание ногайцев было удовлетворено, в начале 1549 г. Дервиш-Али был отпущен с «большим послом» И. Федцовым. Цель русского посольства, направленного в Ногайскую Орду, заключалась в оформлении «шерти» и на условиях «другу другом быти, а недругу недругом», которая в дальнейшей переписке конкретизировалась так: «Крым и Казань нам (Москве) недрузи, а вам не друзи же»^¹⁸³. Уже до обмена посольствами в 1548 г. имели место действия против Крыма обеих договаривающихся сторон.

Получив известия о том, что крымский хан Сагиб-Гирей посылает в Астрахань пушки и пищали, князь Ших-Мамай послал сына брата Юсуфа Али-Мирзу с 10 тыс. войска «беречь того на дорогу»^¹⁸⁴. Поход был неудачен для ногайцев – крымцы «побили их близко Перекопи», «многих живых переимал», и крымский хан подверг их жестоким казням. После этого «многие» русские казаки ходили на крымские улусы – по словам московской грамоты, царь послал их, услышав о победе хана над Али-Мирзою^¹⁸⁵.

В последующие годы одновременно с продвижением русских войск к Казани и после взятия ими Казани остро протекала борьба за влияние в Ногайской Орде и за Астрахань между Россией, с одной стороны, Оттоманской Портой и Крымом – с другой^¹⁸⁶.

Иван Федцов не застал бия Ших-Мамая в живых. После смерти князя Ших-Мамая в Ногайской Орде утвердился князь Юсуф. Юсуф «не учинил правды» на привезенной И. Федцовым записи. Он начинает проводить все более враждебную политику в отношении России, одной из важнейших причин которой было прямое вмешательство Оттоманской Порты и Крыма в ногайские дела, в русско-ногайские отношения. В 1549 г. к ногайцам впервые приехал султанский посол. Об этом князь Юсуф сообщил в октябре в своей грамоте к Ивану IV. Он писал: «…счастливово Хандыкеров посол к нашим счастливым дверем пришел, а посол то своима очима видел. Счастливо Хандыкерь приказал ко мне свое слово. О дружбе и о братстве от начала наших дней с счастливым Хандыкерем ссылка нам не бывала». «Счастливый Хандыкерь в своей грамоте так писал к нам: «Юсуф деи князь еси. Яз деи другу твоему друг буду, а недругу деи твоему недруг буду». «И яз посла своего к счастливово Хандыкеревым дверем послал. А твои люди, в головах боярин твой, то видели…»^¹⁸⁷. Юсуф послал ответное посольство к султану, о чем известил Ивана IV^¹⁸⁸.

В дальнейшем бий Юсуф занял враждебную Москве позицию, идя на сближение с Оттоманской Портой и Крымом. Он был связан с Казанью (казанская царица Сююм-бике была его дочерью) и считал, что казанская политика Москвы нарушает его интересы. Не поддержал Юсуф и кандидатуру Дервиш-Али на астраханский престол. Тот «Юсуфу князю три годы бил челом о Юрте своей», но Юсуф «братства не учинил»^¹⁸⁹.

В 1551 г. Оттоманская Порта и Крым обратились к ногайцам с более настойчивыми и более определенными предложениями. Юсуф писал весной в Москву о том, что новый крымский хан Девлет-Гирей с ним «в дружбе и братстве учинилися». Мурза Исмаил сообщил Ивану IV о предложении султана «Хандыкерю и Крыму и Казани и Астрахани и нашим ногаем всем содииначитися, та твою землю воевати. О том Хандыкерь салтан к нам посла присылал»^¹⁹⁰.

Результаты вмешательства Оттоманской Порты и Крыма в ногайские дела не замедлили сказаться. После возвращения из Казанского похода 1549–1550 гг. летом Иван IV направился в Коломну, затем в Рязань, так как поступили сообщения о намерении крымского хана напасть на Россию. Иван IV выступил из Москвы 20 июля, возвратился 23 августа. В августе на Мещерские места напали крымцы. В декабре на Мещерские места и на Старую Рязань совершили нападение ногайские мурзы во главе с Арслан-мурзой и Атай-мурзой, но были разбиты^¹⁹¹.

Русского посла Петра Тургенева, прибывшего к Юсуфу весной 1551 г., Юсуф «велел ограбити и силу и нечесть ему великую учинил». Вскоре выяснилось из грамот Тургенева, что Юсуф не прислал ему «встречу» и не обеспечил продовольствием и жильем, на следующий день ворвались к нему и требовали пошлины, несмотря на возражения Тургенева о том, что русские послы нигде не дают пошлины, они стали «жестоко говорить», резать кипы, грабить. Это делалось с ведома Юсуфа^¹⁹². После месячного пребывания Тургенева в Ногайской Орде Юсуф велел было его принять, но требовал пошлины. Затем посланец Тургенева встретился с мурзой Исмаилом, который принял его хорошо.

Встречи Тургенева с Исмаилом вызвали недовольство Юсуфа, и он запретил поездку посла к мурзе Исмаилу. В связи с этим Исмаил «добре бранно говорил перед всеми мирзами», почему Юсуф мешает дружбе с Россией. От мурзы Исмаила русский посол узнал очень важные сведения о султанской политике в Ногайской Орде^¹⁹³.

Когда в 1551 г. крымским ханом становится Девлет-Гирей, крымско-турецкая политика в Ногайской Орде и Астрахани активизируется. В Ногайскую Орду прибыл «с великими поминками» крымский посол Тагызекши, в Астрахань посол Хозяш^¹⁹⁴. В это же время прибыл в Ногайскую Орду и турецкий чауш^¹⁹⁵ Ахмет-ага. Он побывал у бия Юсуфа, у мурзы Исмаила и посетил также Астрахань. Целью посланника было создание антимосковской коалиции. Но турецко-крымская политика в Ногайской Орде, проводником которой был бий Юсуф, встретила сопротивление со стороны значительной части ногайских мурз, во главе которых стоял брат Юсуфа мурза Исмаил. Мурза Исмаил был сторонником дружественных отношений Ногайской Орды с Россией и неоднократно сообщал в Москву об антирусских планах Оттоманской Порты и Крыма. Исмаил также тотчас сообщил о прибытии посла Оттоманской Порты и о том, что султан призывает Крым, Казань, Астрахань и Ногайскую Орду объединиться и воевать против России^¹⁹⁶.

Весной 1552 г. крымские послы снова были у бия Юсуфа и у мурзы Исмаила, уговаривая их выступить против Москвы. Однако и на этот раз большая часть ногайцев не поддержала крымского хана в походе в июне 1552 г. на Россию. Мурза Исмаил сумел отговорить и Юсуфа не воевать с Москвою, а пришедший к ногайцам от султана и от крымского хана посол был засажен «в крепи»^¹⁹⁷. Такой поступок можно объяснить тем, что дружеские и добрососедские связи для ногайцев с Россией были жизненно необходимы. Ногайцы, не имевшие развитого земледелия, постоянно нуждались в привозном хлебе. Этот хлеб поступал из России. В свою очередь Россия тоже была заинтересована в союзе с Ногайской Ордой. В это время решался вопрос о присоединении к России Казанского и Астраханского ханств. И поэтому дружеские отношения с Ногайской Ордой России были выгодны. В 1554 г. Иван IV выразил это сыну бия Юсуфа мурзе Юнусу: «А мы с вами такова дела хотим, чтоб люди наши меж нас без престани ходили. Конец бы на Москве, а другой в Нагаех был»^¹⁹⁸.

В связи с подготовкой астраханского похода к Исмаилу был послан от Ивана IV в качестве «большого посла» Микула Бровцын. Главной целью посольства было согласование действий Москвы с Исмаилом против Астрахани. М. Бровцыну был дан текст записи «о дружбе», на которой предполагалось привести к шерти-присяге Исмаила после взятия Астрахани. Основным содержанием записи о «дружбе», так же, как и в проекте 1549 г., была формула стоять «на всякого недруга за один»^¹⁹⁹. Миссия М. Бровцына была неудачной. По-видимому, взятие Казани и судьба казанского хана – ногайского ставленника Едигера насторожили мурзу Исмаила. Но предложение о совместных действиях против Крыма нашло у Исмаила отклик^²⁰⁰.

В начале 1555 г. Иван IV направил в Ногайскую Орду новое посольство И. Загряжского с тем же поручением – приведение к шерти Исмаила^²⁰¹. Из документов этого посольства видно, что князь Исмаил уже шертовал перед казаком Девлетхозей Усеиновым, очевидно, во второй половине 1554 г., после отъезда из Ногайской Орды М. Бровцына^²⁰². Возможно, что содержание первой шертной записи не удовлетворяло московское правительство и побуждало его к новым попыткам приведения князя Исмаила к шерти на новых условиях. Однако и стремление посла И. Загряжского не увенчалось успехом. Исмаил отказался от повторения шерти под предлогом происходивших тогда в Ногайской Орде междоусобиц^²⁰³. Но эти неудачи не остановили Москву в укреплении русско-ногайских отношений. В 1557 г. в Ногайскую Орду вновь был послан боярский сын Петр Совин, который добился от бия Исмаила повторения шерти. Бий Исмаил обязался «другу царя Ивана другом быть, а врагам его врагом быть», «до своего живота» быть с Иваном IV в «любви», с Крымом «воеватися» и от царя Ивана «не отстати»^²⁰⁴.

Как свидетельствуют документы, к середине XVI в. как со стороны России, так и со стороны Ногайской Орды заметно активизировались дипломатические связи^²⁰⁵.

ГОЛЛАНДСКАЯ БУМАГА НА АСТРАХАНСКОМ РЫНКЕ^{^*}

Торопицын И.В. (г. Астрахань, АГУ)

К группе товаров голландского происхождения, след пребывания которых на астраханской земле сохранился до наших дней, можно отнести бумагу, использовавшуюся в делопроизводстве различных органов. Иностранные дипломаты, изучавшие внутренний рынок России XVII в., отмечали, что Россия, не имея в XVII в. производства писчей бумаги, покупала ее на внешнем рынке. По словам Н. Костомарова, построенные при Алексее Михайловиче фабрики по производству бумаги, изготавливали плохую продукцию («дурную бумагу»), поэтому правительство вынуждено было закупать ее за рубежом^²⁰⁶. «Цари, – пишет Н. Костомаров, – поручали покупать бумагу для производства дел в приказах гостям в Архангельске и в 1642 г. куплено было 860 стоп; в 1664 г. куплено 300 стоп; в 1671 г. привезено 28454 стопы обыкновенного формата, в 1672 г. – 3079, в 1673 г. – 643 стопы»^²⁰⁷.

Согласно данным И.Ф. Кильбургера, в 1674 г. стопа писчей бумаги самого лучшего качества стоила в Москве 120 копеек, а стопа обыкновенной бумаги оценивалась в 90 копеек^²⁰⁸. Как сообщает Н. Костомаров, в последние годы царствования царя Алексея Михайловича белая бумага хорошего достоинства стоила от 1 р. 10 к. до 1 р. 40 к. за стопу, более низкого качества бумага стоила дешевле. На этом фоне «амстердамская» бумага оценивалась на российском рынке от 1 р. 30 к. до 1 р. 50 к. за стопу. Столько же стоила и бумага французского производства^²⁰⁹.

Материалы Астраханской таможни позволяют судить о масштабах торговли писчей бумагой на астраханском рынке. В 1680-х гг., например, писчая бумага была широко представлена среди товаров индийских купцов, вывозимых через Астрахань в Персию. Согласно таможенным выписям в октябре 1680 г. индийский купец Бадлы Мадаев вывез в Персию 47 стоп бумаги писчей. В ноябре того же года другой индийский купец Мал Чанда вывез 40 стоп бумаги писчей. На следующий год тот же купец вывез из России такой же объем писчей бумаги. В августе 1681 г. в одно время с Мал Чандом торговые операции по вывозу писчей бумаги в Персию оформили в Астраханской таможне индийские купцы Мулла, Адуча и Имачка Челяевы (64 стопы), Аданкат Асаев (9 стоп), Дурги Лала (10 дестей). В сентябре 1687 г. писчая бумага значилась среди товаров индийских купцов Муллы Рупаева (45 стоп) и Чедючки Сабаева (16 стоп)^²¹⁰, которые заявили ее в Астраханской таможне для вывоза в Персию.

В незначительном количестве в те же годы отпуск писчей бумаги фиксируется на среднеазиатском направлении. В 1681 г. приказчики одного астраханского рыбопромышленника (фамилия не сообщается) вывезли для продажи на Караганской пристани десять стоп писчей бумаги. В 1688 г. два астраханских пушкаря и «воротников сын» вывезли в том же направлении помимо другого товара одну стопу писчей бумаги^²¹¹.

Как отмечает Н.П. Лихачев, XVII в. «представляет время борьбы французской бумаги с голландской, продукты голландского производства уже во второй половине этого века берут верх и особенно господствуют при Петре Великом и его преемниках»^²¹². В 1670 г. в Голландии был изобретен аппарат для размола тряпья, заменяющий толчеи, благодаря чему голландцам далось усовершенствовать процесс производства писчей бумаги. Этот аппарат, названный голландером (позднее за ним закрепилось название ролл), был намного производительнее и давал более равномерный помол, благодаря чему удалось значительно улучшить качество бумаги. С этого времени Голландия становится признанным лидером бумажного производства в Европе.

Каждое производство и мастер использовали для маркировки своей продукции фирменные знаки – филиграни и инициалы, представлявшие собой водяные знаки, различимые на свет. Для их получения на писчей бумаге в технологии бумажного производства использовалась тонкая проволока, которую припаивали к сетке бумажной формы. На таких знаках изображались, как правило, гербы городов или лиц, которым принадлежала мастерская, иногда указывались инициалы, имена и фамилии хозяев.

Cюжеты голландских филиграней немногочисленны: для 1640-1680-х гг. это в основном Голова шута («Foolscape») нескольких разновидностей, для 1680-х гг. – 1720-х гг. – Герб Амстердама («Amsterdam»), реже – Семь провинций («Seven provinces») и другие. В XVIII в. на голландской бумаге господствует сюжет За Родину («Pro Patria»), который представляет собой следующую композицию: за символической оградой изображена сидящая женская фигура (богиня Афина) с жезлом, а рядом с ней помещено изображение голландского герба (лев с саблей). По мнению А.В. Сиренова, в России в XVIII в. была широко распространена бумага голландской фирмы J. Honig and Zoonen. Знаки голландской бумаги XVII-XVIII вв. в большинстве случаев имеют литерное сопровождение и контрамарку^²¹³.

Документы, относящиеся к периоду XVII в., отложились в Государственном архиве Астраханской области в небольшом количестве. Часть документов по своему формату не позволяет полностью рассмотреть нанесенный на бумагу водяной знак. Тем не менее, на некоторых листах, отложившихся в деле об отпуске из Астрахани разных должностных лиц, выделенных для перевозки казенных стругов и их охраны, четко различим один из традиционных сюжетов голландского бумажного производства – филигрань Голова шута^²¹⁴.

Характеризуя попытки наладить в России бумажное производство Н.П. Лихачев подчеркивает, что «заводимые в России бумажные мельницы быстро прекращали свое существование, и мы можем с полным основанием сказать, что правильное писчебумажное производство у нас началось лишь со времени Петра Великого, причем влияние голландцев сказалось как в устройстве самих мельниц, так и в рисунке некоторых русских филиграней»^²¹⁵. Как отмечает В.Н. Захаров, голландцы часто продавали писчую бумагу в казну. Только у Р. Мейера в 1708 г. было принято 140 стоп бумаги для клеймения гербом. Как раз в это время начали выпускать гербовую бумагу для прошений, жалоб, контрактов, которая продавалась населению за определенную плату^²¹⁶. Анализируя данные Архангелогородской таможни за 1710 г., В.Н. Захаров отмечает, что голландцы продали на ярмарке три четверти всей бумаги (на 15384 рубля)^²¹⁷.

В последние годы правления Петра I в России был введен запрет на использование в делопроизводстве иностранной бумаги. Однако полностью отказаться от нее правительство Петра I не решилось. Таможенный тариф, принятый в 1724 г., устанавливал 12 ½ процентную пошлину на импортную бумагу. В нем отмечалось, что хотя бумажное производство и было налажено в России, но только «еще в совершенство не приходила, к тому же и материалами недовольна»^²¹⁸. Если провести аналогию с байками и другими товарами, на которые была установлена такая же пошлина, то не трудно представить, чем руководствовались разработчики тарифа. Они полагали, что установленная на бумагу пошлина не была столь обременительна, чтобы вызвать сокращение ее ввоза в Россию, однако купцы теперь ее «дешевою ценою в России из лавок продавать не могут и сим образом русским товарам продажи будет способнее»^²¹⁹.

Централизованно гербовая бумага стала поступать в Астрахань из Мануфактур-канторы и из Камер-коллегии. Из Астрахани ее рассылали в подчиненные города (Черный Яр, Красный Яр, Царицын и другие). Сводные ведомости фиксировали расход гербовой бумаги и поступление денежных средств от ее продажи населению. В то же время обращает на себя внимание следующий факт: отчет Астраханской губернской канцелярии о реализации гербовой бумаги за 1731 г., направленный в Коммерц-коллегию, написан на бумаге, имеющей водяной знак герб Амстердама^²²⁰. Он красноречиво свидетельствует о том, что, несмотря на запрет, не вся бумага, используемая в XVIII в. в делопроизводстве на территории Астраханской губернии, была российского производства.

Выборочное изучение документов, хранящихся в Государственном архиве Астраханской области, относящихся к первой половине XVIII в., подтвердило данное предположение. Так, дело, содержащее протоколы входящих челобитных, донесений, рапортов за период с 1 июля 1721 г. по 1 января 1722 г., практически полностью сформировано из листов, на которых присутствует филигрань герб Амстердама^²²¹. То же можно сказать и о другом деле, озаглавленном «Реестр алфавитный людей и товаров, отправленных через таможню в 1724 г.»^²²². Аналогичный водяной знак обнаружен на большинстве листов в деле, содержащем донесения различных присутственных мест Астраханской губернии и челобитные частных лиц за 1737 г. по поводу выдачи им паспортов^²²³, а также на листах в другом деле, где собраны материалы по отводу мест для постройки домов, разведении винограда в Красном Яру, выдаче книг о приходе и расходе казны^²²⁴. Филигрань герб Амстердама встречается на бумаге среди делопроизводственных документов Астраханского военного гарнизона и Астраханской таможни. Письма калмыцкого хана Аюки (1721 г.) и других калмыцких владельцев (1762 г.) тоже написаны на бумаге, отмеченной гербом Амстердама^²²⁵.

Бумага иностранного производства широко использовалась в переписке между командованием русским корпусом в Персии в период 1723-1735 гг., российскими дипломатическими представителями в Персии и Астраханской губернской канцелярией, командованием Астраханского гарнизона, Астраханской конторой над портом, а также с Коллегией иностранных дел и другими центральными учреждениями России. Не исключено, что бумага могла быть закуплена для этих целей непосредственно в Персии. Факты продажи голландской бумаги в Персии в XVIII в. подтверждаются^²²⁶.

К примеру, переписка командующего русским корпусом в Персии генерала В.Я. Левашова с астраханскими властями велась на бумаге, имевшей характерный голландский водяной знак (герб Амстердама)^²²⁷, копии секретных реляций русского резидента в Персии И. Калушкина от июля 1737 г. на имя графа А.И. Остермана также написаны на листах с филигранью герб Амстердама^²²⁸. Даже допуская тот факт, что секретные реляции резидента были переписаны в Астрахани, и только их копии отложились в местном архиве, приходится констатировать, что для этого была использована бумага с характерным иностранным водяным знаком. В этой связи интересно замечание С.А. Клепикова, который категорически отрицает использование русскими фабрикантами филиграней «Amsterdam» и «Foolscape»^²²⁹.

Откуда иностранная бумага могла поступать на астраханский рынок? По всей видимости, ее привозили купцы, связанные с европейской торговлей. По крайней мере, факты привоза бумаги на астраханский рынок с Макарьевской ярмарки в 1720-х г. Б.Б. Кафенгауз не приводит, хотя отмечает факты покупки там бумаги для вывоза в другие регионы страны^²³⁰.

В XVIII в. вывозом писчей бумаги на рынки персидских городов занимались не только армянские купцы, участвовавшие в европейско-восточной торговле. Писчую бумагу вывозили и жители Астрахани, что свидетельствует о том, что ее можно было приобрести на местном рынке у купцов, торговавших европейскими товарами. В 1724 г., например, в Астраханской таможне оформили вывоз писчей бумаги в Дербент приказчик астраханского посадского человека Тихона Демидова (5 стоп), приказчик астраханского посадского человека Ильи Чарина (3 стопы), приказчик астраханского посадского человека Григория Толмачева (10 стоп)^²³¹. В 1740-х гг. отмечен вывоз в Персию 15 стоп писчей бумаги, принадлежавшей проживавшему в Астрахани князю Михаилу Назарову^²³².

Незначительные объемы вывоза писчей бумаги, характерные для жителей астраханского посада, подтверждают предположение, что эти люди, скорее всего, приобрели ее у тех, кто привез бумагу на астраханский рынок, а не сами участвовали в прямой торговле с европейцами. Крупные купцы, ведущие европейскую и восточную торговлю, вели операции, как правило, более значительными партиями товара.

Среди вывозимой из Астрахани на восточный рынок бумаги часть была иностранного, в частности голландского производства. В пользу данной версии говорит тот факт, что писчая бумага вывозилась в одной партии с другим товаром, произведенным в Голландии либо колониальным, доставленным на европейский рынок голландской Ост-индской компанией, в частности, с различными красками. Так, в апреле 1724 г. приказчик астраханского посадского человека Тихона Демидова вывез из Астрахани в Дербент вместе с пятью стопами писчей бумаги «в трех остатках сукна галанского»^²³³. Среди товаров московского купца и директора полотняной фабрики Данилы Земского, вывезенных в 1740-х гг. в Персию, наряду с писчей бумагой (520 стоп) присутствовала брусковая краска (898 пуд). Астраханский армянский купец Анастас Никитин отпустил в одно время с Д.Я. Земским в Персию вместе с писчей бумагой (30 стоп) 50 пудов краски сандалу^²³⁴.

Таким образом, можно видеть, что бумага голландского производства в большом количестве поступала в XVII-XVIII вв. на астраханский рынок, часть ее попадала в делопроизводственный оборот местных государственных учреждений, а основное количество вывозилось на рынки восточных стран, преимущественно в Персию, где она пользовалась устойчивым спросом.

СЛУЖБА ВОЛЖСКИХ ВОЙСКОВЫХ КАЗАКОВ

Blog

Кандидат исторических наук А. А. Курапов Астраханские краеведческие чтения: сборник статей / под ред. А. А. Курапова. Астрахань: Изд-во, 2009. Вып. I. с

Содержание