Geum.ru

Кандидат исторических наук А. А. Курапов Астраханские краеведческие чтения: сборник статей / под ред. А. А. Курапова. Астрахань: Изд-во, 2009. Вып. I. с

Вид материалаСборник статей

Содержание


Ляпин Н.М, Ляпина М.А. (г. Астрахань, АГТУ)
Социально-экономическая ситуация на нижнем поволжье в переходный период «от военного коммунизма на рельсы
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   33

Ляпин Н.М, Ляпина М.А. (г. Астрахань, АГТУ)


На протяжении последнего столетия Россия неоднократно переживала тяжелейшие политические и социально-экономические катаклизмы, непременным спутником которых был глубочайший нравственный кризис, поражавший целые слои общества. Постоянным следствием многочисленных социально-политических потрясений и макроэкономических экспериментов являлась детская беспризорность, зачастую достигавшая поистине катастрофических масштабов. Таким образом, проблему детской беспризорности и безнадзорности нельзя рассматривать в отрыве от конкретно-исторических условий, сложившихся в стране по самым разным причинам.

Не является исключением и период 1920 – 1930-х гг. После октябрьской революции 1917 г. система благотворительных учреждений была уничтожена. Постановлением Народного комиссариата Государственного призрения от 12 декабря 1917 г. «Об упразднении Совета детских приютов ведомства учреждений императ­рицы Марии» была ликвидирована существовавшая в Российской империи система устройства детей на полное государственное обеспечение.

Заботу о детях-сиротах государство взяло на себя. Изменились и цели воспитания. «Целью общества было формально провозглашено счастье людей. Поддерживалась активность личности, умение изменять себя, свои идеалы и свое поведе­ние, починять себя целям общества. Внутренний мир человека был под контролем. Это было воспитание вне свободы и достоинства личности»426. Однако демагогические лозунги, не подкрепленные созданием новой системы воспитательных учреждений, в конечном итоге привели к всплеску роста числа беспризорных детей.

Вместе с социально-гуманитарными последствиями Первой мировой и Гражданской войн, подобный политический подход привел к тому, что в 1921 г. по стране беспризорников насчитывалось 4.5 млн. чел., а в 1922 г. уже 7 млн.427.

Гражданская война, унесшая жизни 15 млн. человек, вместе с сопровождавшими ее разрухой и голодом, стала важнейшим фактором роста числа беспризорных детей. Причем положение лишенных родительской опеки детей было ужасающим. В журнале «Красная новь» за 1923 г. была опубликована статья побывавшего в Крыму после большевистского террора врача В. Невзорова «Дети после войны и голода. Заметки врача о голоде в Крыму». «Трупы детей усеяли дороги к Симферополю, только в марте их в больничный морг привезли 4 тысячи. Земские дети буквально ползли в симферопольские приюты, где их не брали (в детском коллекторе на 40 чело­век разместили 400). «Царило, - как пишет автор, - какое-то всеобщее ожесточение: равнодушие к страданиям было такое, что дети ели хлеб прямо на трупах, взрослые мимо умирающих и умерших детей снуют, как будто не видят, не слышат»428.

Дети, умиравшие от голода, осаждали детские дома. Меры, направленные на ликвидацию беспризорности в отдаленных районах, приводили к тому, что толпы беспризорников устремились в Москву и другие крупные города. Появилась новая проблема – массовая, практически неконтролируемая, миграция беспризорников, резко менявшая социальную и криминальную обстановку в крупных городах. Даже при организованных перевозках детей из одного детского дома в другой зачастую имела место элементарная халатность со стороны заинтересованных органов. Так, астраханской прокуратурой в 1935 г. зафиксированы случаи, когда «беспризорные дети детприемниками городов направляются из города в город без всякого присмотра и в пути следования дети занимаются кражами и воровством»429.

В 1921-1925 гг. беспризорность приняла угрожающие размеры. В 1922 г. разразился страшный голод, следствием которого стало резкое увеличение числа сирот и беспризорников. Особо крупные масштабы голод приобрел в Поволжье, где голодало свыше 25 млн. чел.430

Власть пыталась решить проблему. Основными типами учреждений для беспризорных в то время являлись: приемники для оказания первой социальной помощи, детдома дошкольного и школьного возраста, для физически дефективных и умственно отсталых и, наконец, детский городок как комплекс разнотипных учреждений. В 1925 г. в СССР насчитывалось 3 701 таких учреждений. Однако всех этих мер было явно недостаточно: сотни тысяч беспризорных детей и подростков в 1920-е гг. оставались неохваченными, они пополняли криминальную среду, попрошайничали, вели асоциальный образ жизни. Достаточно сказать, что вплоть до 1929 г. в Ленинграде существовала детская проституция.

Мобилизация ресурсов на борьбу с беспризорностью в конце 20-х гг. дала свои результаты. Уличная беспризорность в основном была ликвидирована к 1931 г. Но сплошная коллективизация, вызвавшая голод 1932 г., наступление на кулачество, а также паспортизация в городах привели к тому, что в 1932 и в 1933 гг. количество беспризорных снова увеличивается. Только в 1934 г. количество беспризорных пошло на убыль431.

Решая проблему беспризорности одной рукой, советская власть усугубляла ее другой. Начальник управления Прорвинских исправительно-оздоровительных лагерей ведомства Астраханского ГПУ сообщал председателю Астраханского горсовета: «на основании директив ГУЛАГа ОГПУ содержать детей заключенных при родителях в лагере свыше одного года не разрешается, в практике же часты случаи, когда ребенка лагерника в связи со смертью других родных, соседи или знакомые приводят в лагерь. Так как на обратную дорогу средств нет, да и нет людей, которые бы обеспечили его необходимым для жизни, то ребенок, оказавшийся фактически беспризорным, культпросветчастью направляется через ГорОНО и Горздрав для определения в детучреждения г. Астрахани.

Недавно ГорОНО заявило, что оно детей лагерников принимать не будет, так как родители лагерников из других районов и областей, а бюджет ГорОНО рассчитан только для своего района»432. Подобная ситуация, когда ГорОНО категорически отказалось принять под свою опеку 10 беспризорных детей в возрасте от 4 до 11 лет, сложилась в 1934 г. в колхозе им. Шести павших комуннаров (с. Началово)433. Таким образом, репрессивная политика советской власти, помимо целого комплекса проблем порождала еще одну – проблему обустройства и обеспечения детей заключенных. Дети, лишившиеся по воле государства своих родителей, становились ненужными ни власти, ни обществу, пополняя огромную армию беспризорных.

Астрахань не была исключением из общей картины. Проблема беспризорности стояла здесь крайне остро. Обозреватель местного бюллетеня «Коммунист» в июле 1935 г., когда, казалось бы, страна вышла на путь стабильного социалистического развития, сообщал: «Каждого вновь прибывшего в Астрахань поражает большое количество беспризорных детей, слоняющихся по пыльным, грязным улицам»434.

В силу географического положения, относительно теплого климата, богатых природных ресурсов, возможности случайного сезонного заработка, социальной и этнической пестроты, Астрахань притягивала к себе беспризорников из многих регионов России и сопредельных советских республик. Однако вместе с перечисленными региональными особенностями имели место и общие, характерные для всей страны в целом. Искоренение советской властью традиционных нравственных ориентиров привело к распространению в обществе пагубных пороков – пьянства, разврата, праздности и т.д. – что немедленно отражалось на детях, как наименее защищенной в социальном плане возрастной группе. Так, некто Бернгарт Н.А., судимый за хулиганство житель Астрахани, избивал и, в конце концов, выгнал из дома свою несовершеннолетнюю сестру Алису. Из материалов архивного дела следует, что «Алиса Бернгарт скитается по улице»435.

По адресу ул. Победы, д. 9 проживали две девочки, «которые живут с матерью в состоянии разврата, как беспризорные. Мать совершенно не заботится о своих детях… восьмилетняя Раиса занялась нехорошим делом, привлекая мужчин и идя с ними, куда поведут»436.

Существовавшая до революции неписанная норма, когда осиротевших детей принимали на попечение родственники, соседи и т.д. в новых условиях существовать перестала. Озабоченные собственными проблемами, люди зачастую не были в состоянии прокормить даже собственных детей. В своем заявлении на имя заведующего ГорОНО от 10 июля 1934 г., сестры Алевтина и Ираида Поповы, 9 и 11 лет соответственно, просили принять их в детский приют. Они писали, что «мама… умерла, а отец малотрудоспособен и нас воспитать не может. Мы жили у знакомых и они нам отказали. Просили отца о помощи, но он бессилен…»437.

В детских домах детей тоже не всегда ждали нормальные условия. Ввиду скудного финансирования не хватало даже элементарного. По данным отчета Астраханского ГорОНО «О состоянии беспризорности и безнадзорности» за 1933 г. «материальная обеспеченность детдомов плохая. В большинстве случаев детские дома имеют одну смену носильного и постельного белья, не хватает инвентаря… детей мы имеем на 100 % перегрузки. Все детдома требуют капитального ремонта, перекладки печей, крыш, остекления, побелки… Питание… плохое: утром чай с хлебом, обед незавидный из двух блюд и вечером чай с хлебом»438. Подобная ситуация нередко вызывала чувство отторжения у воспитанников детских домов, провоцировала побеги, и, соответственно, новый рост числа беспризорников.

В числе причин роста беспризорности и безнадзорности имел место еще один немаловажный фактор, редко учитывающийся исследователями. Он также связан с общей морально-нравственной дезориентацией и в значительной степени, характерен и для современного общества. Речь идет об извечном конфликте добра и зла и подверженности неокрепшей детской психики отрицательному влиянию. Газетная публикация 30-х годов хранящаяся в одном из архивных дел, так охарактеризовала это явление. «Беспризорность ведет за собой безнадзорность. Школьники, вне школы предоставленные сами себе, свободное время проводят на улице и, заведя дружбу с беспризорниками, быстро попадают под их влияние. Это влияние они несут в стены школы, увлекая за собой еще ряд товарищей. Результат – побеги из родной семьи, странствования по городам без копейки денег, голод, холод, бесприютность.

Легкая нажива толкает детей на преступность. Их ловят, направляют в детдома, но они бегут снова и, таким образом, получается какой-то круговорот. Переезжая из города в город, ища чего-то лучшего и не находя, они опускаются все ниже и ниже»439. Недостаточное внимание детям со стороны взрослых признавали и сами взрослые. Делегаты первой общегородской конференции родителей г. Астрахани в своем обращении ко всем родителям учащихся города и общественным организациям сообщали, что «досуг наших детей по настоящему не организован… среди нас… много таких, которые не занимаются воспитанием своих детей и не помогают школе. Есть и такие (Холунов, Давыдов и др.), которые преступно относятся к своим детям»440. Недостаток внимания к своим детям со стороны родителей, таким образом, становился одной из важнейших причин роста детской безнадзорности и беспризорности.

В качестве причины тяжелой ситуации с беспризорными детьми следует выделить и отношение в обществе к беспризорникам. Социализация беспризорных детей осложнялась тем, что граждане видели в них потенциальных уголовников (впрочем, небезосновательно), трудоустройство для них становилось очень серьезной проблемой. Так, направленные биржей труда на работу беспризорники, как правило, наталкивались на отказ работодателей. «ЦРК не принял на работу беспризорников, хотя в работниках нуждается, т.к. подал требование на биржу труда на 6 человек для работы в свинарнике, замдиректора Сельхозснаба Воробьев категорически отказался от предоставленных… рабочих-беспризорников. Бондарный завод (на Болде) также отказал»441. Разумеется, подобное отношение озлобляло беспризорников, укрепляло их в противопоставлении себя обществу.

Оценивая историю такого социального явления как беспризорность, особенности ее существования в 1920 – 1930-е гг., необходимо отметить, что проявление ее в таких колоссальных масштабах стало следствием целого ряда политических, экономических и социально-бытовых причин, возникших в советском государстве после октябрьской революции. Голод, эпидемии, широкомасштабные репрессии, обрушившиеся на население страны после кровопролитных мировой и гражданской войн, не могли не повлечь тяжелейших гуманитарных и социальных последствий. Дети, как наименее защищенная в социальном отношении группа, страдали в первую очередь. Наряду с высокой детской смертностью, криминализацией детей и подростков, характерной приметой рассматриваемого периода стали детские беспризорность и безнадзорность. Политика новой власти ставила своей целью уничтожение прежних нравственных ориентиров населения, что сразу приводило к падению общественной нравственности и распространению различных пороков: пьянства, праздности, невоздержанности и т.д. Падение нравов среди взрослых отражалось на детях, становилось для многих из них примером обычного поведения. Распространенным явлением стало домашнее насилие в отношении младших членов семей и, как следствие, бегство детей на улицы, где они пополняли ряды малолетних преступников, попрошаек и проституток.

С кризисом традиционных семейных ценностей связана и массовость такого явления, как безнадзорность. Родители были заняты на производстве либо попросту тяготились исполнением своих родительских обязанностей, нередко предаваясь праздному и разгульному образу жизни. Дети, оставшиеся без родительского надзора, после школы оказывались под властью улицы, легко попадая под влияние беспризорной «романтики».

Государство, конечно, стремилось к наведению порядка в этой сфере, за счет создания исправительных и воспитательных учреждений – детских домов, детских приемников, трудовых колоний и т.д. Зачастую в этих учреждениях трудились и воплощали свои идеи лучшие педагоги своего времени. Но, к сожалению, далеко не все детские учреждения были образцово-показательными. В подавляющем большинстве таких учреждений их воспитанники нуждались в элементарном. Связано это было с недостаточным финансированием. Как следствие – многочисленные случаи побегов воспитанников и вторичное их вступление в армию беспризорников.

Многочисленные ведомства, занимавшиеся вопросами попечения о беспризорных: НКВД, наркомпрос, наркомздрав, профсоюзы, комсомол, партийные органы и т.д. зачастую дублировали друг друга, что не шло на пользу общему делу. Чрезмерность бюрократического аппарата – характерный признак советской власти – проявилась и в деле борьбы с беспризорностью. Главным же было то, что власть стремилась не к борьбе с глубинными причинами детской беспризорности, но боролась с ее последствиями и отдельными проявлениями.

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ НА НИЖНЕМ ПОВОЛЖЬЕ В ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД «ОТ ВОЕННОГО КОММУНИЗМА НА РЕЛЬСЫ

ТОВАРНО-ДЕНЕЖНЫХ ОТНОШЕНИЙ»


Валиева Л.К. (г. Астрахань, Астраханский государственный

политехнический колледж)


С приходом к власти большевиков началось еще большее государственное вмешательство в многоукладную экономику страны. В годы «военного коммунизма» властью велась беспощадная борьба с частным капиталом и рыночными отношениями, осуществлялась тотальная национализация промышленности. Рабочие переводились на казарменное положение с выдачей им пайков вместо заработной платы. В сельском хозяйстве была введена продразвёрстка, которая запрещала хлебную торговлю, а все излишки изымались бесплатно государством. Политика «военного коммунизма» привела экономику Нижнего Поволжья, как и всей страны на грань полного краха. Во всех отраслях промышленности произошло резкое снижение выпускаемой продукции. Шло катастрофическое обнищание населения. Чтобы обеспечить важнейшие отрасли рабочей силой, власти проводили принудительные мобилизации, при этом, уклоняющихся строго наказывали. Отсутствие материальных стимулов к труду, принудительные трудмобилизации, распад в ходе гражданской войны традиционных хозяйственных связей (как между отдельными предприятиями, так и между регионами) обусловили крайне низкую производительность труда, большое количество прогулов, нежелание работать на государственных предприятиях.

Материальное обнищание, принудительные трудмобилизации вызывали недовольство населения края, как и всей страны. Анализ источников показывает, что периодические забастовки проходили на рыбных промыслах и на предприятиях крупнейших нижневолжских городов на протяжении всего периода «военного коммунизма». Особенно серьёзным для властей были выступления рабочих в марте 1921 г. в Саратове, Царицыне и других волжских городах. Забастовочная борьба здесь охватила значительное количество заводов и фабрик. Это было одно из самых крупных выступлений рабочих в стране в тот период.

Переход государственной промышленности на рельсы товаро-денежных отношений после «военнокоммунистического» шока оказался тяжёлым и болезненным процессом. Снятые, согласно указу Совнаркома от 9 августа 1921 г., с государственного снабжения предприятия в массе своей оказались не готовыми к такому резкому переходу. Многие из них в новых условиях быстро разорялись и закрывались. Часть закрытых предприятий сдавалась в аренду кооперативным организациям и частному капиталу.

На государственном снабжении оставались только самые крупные и жизнеспособные заводы и фабрики. В Нижнее Поволжье это были такие большие заводы как царицынский «Красный Октябрь», Самарский трубочный завод, Саратовский завод им. В.И.Ленина и ещё несколько предприятий. Но даже эти «гиганты» индустрии региона находились в первые годы нэпа на грани закрытия из-за недостатка средств, и местным властям приходилось тратить немало сил, чтобы добиваться в Центре средств на их поддержку, а затем и реконструкцию. Постепенно руководство оставшимися в ведении государства предприятиями переходило от гигантских главков периода «военного коммунизма» к более приспособленным к работе в условиях товаро-денежных отношений структурам: трестам и синдикатам. Некоторые такие объединения насчитывали сотни предприятий по всей стране (например, Всесоюзный текстильный синдикат). Затрагивали в своей деятельности эти «флагманы нэповской экономики» и поволжский регион, способствуя более быстрому восстановлению промышленности.

Несмотря на многочисленные трудности, новая экономическая политика в государственной промышленности достаточно быстро стала давать в регионе положительные результаты. Выжившие предприятия вынуждены были в новых условиях освобождаться от лишних бюрократических структур, те из них, которые вошли в крупные тресты и синдикаты получали поддержку от этих объединений. Важным достижением нэпа было то, что изменилось отношение работающих на государственных предприятиях к своему труду. Резко сократилось количество прогулов, укреплялась трудовая дисциплина, выросла производительность труда. Окрепшие государственные предприятия за счет налогов пополняли местные и государственный бюджеты, а оттуда, в свою очередь, средства шли на техническое переоборудование промышленности, восстановление ранее закрытых хозяйственных объектов. НЭП в промышленности региона развивался по двум основным направлениям. Во-первых, сохранялся государственный сектор. Но изменились методы его работы на основе использования элементов капиталистической организации труда (введение понятий «прибыль», «хозяйственный или коммерческий расчёт», использование калькуляции, категории «себестоимости продукции», рыночных отношений в деле сбыта продукции и организации снабжения и т.д.). Во-вторых, в известных пределах был допущен к работе в промышленности и торговле частный капитал. Все это, в купе с бурным развитием мелкотоварного крестьянского хозяйства позволяет говорить о возрождении в годы новой экономической политики многоукладной экономики в регионе. Государственный сектор, частный капитал и мелкотоварное крестьянское хозяйство – составляли её основу. Одна из линий политики партийно-государственного руководства в сфере промышленности, отчасти торговли была определена В.И.Лениным термином «госкапитализм». Госкапитализм рассматривается в отечественной историографии442 изучаемое время, с одной стороны как один из общественно-экономических укладов, допускаемых государством в народном хозяйстве и включавший в себя аренду капиталистами («нэпманами») бывших государственных и кооперативных предприятий, концессии, смешанные общества. С другой стороны, госкапитализм в более широком плане оценивался как особая политика, как система мер «социалистического государства», направленных на регулирование развития всех видов, всех элементов капиталистической организации производства с тем, чтобы подчинить их интересам и задачам созидания нового общества и обеспечить с помощью этих мер общее направление движения экономики по пути постепенного перевода её на чисто социалистические начала.

Многочисленные данные: архивные документы, пресса тех лет, свидетельства современников показывают, что новая экономическая политика способствовали улучшению жизни практически всех слоев населения региона. Социологические исследования тех лет, что в семьях рабочих заметно улучшилось питание, значительно возросли в сравнении с 1913 г. расходы на культурно-просветительские мероприятия: посещение кино, клубов, театров, приобретение книг, газет, журналов. Введение производственных совещаний на государственных мероприятия первоначально благотворно сказалось на создании климата доверия и сотрудничества, повышения творческой активности, как рабочего класса, так и инженерно-технических работников (спецов). В процесс восстановления народного хозяйства были включены интеллигенция и зажиточные слои населения. Улучшение работы промышленности в годы нэпа во многом определялось самым активным привлечением старых дореволюционных специалистов разных отраслей знаний в развивающуюся экономику. Роль интеллигенции, особенно технической в жизни общества, несомненно, возросла в те годы. Н.Валентинов в своих воспоминаниях ввел термин «дух 1925 года», имея в виду общее потепление в том году и наметившийся социальный мир, и сотрудничество между интеллигенцией и властью. На наш взгляд можно говорить о «духе 1925 года» в более широком смысле как об олицетворении гражданского мира между властью и всеми слоями населения, установившегося на короткий период в середине 20-гг.

Усиление централизовано-плановых начал промышленности во второй половине 20-гг, происходившие вследствие перехода к форсированному развертыванию тяжелой индустрии, определяло и положение рабочих и государственной промышленности. Для него было характерны все большая централизация в области заработной платы, вследствие чего все менее действительными становились материальные стимулы к труду, интенсификация труда, которая осуществлялась за счет ухудшения условий труда и быта рабочего класса. Все вышеперечисленное вело к недовольству новой экономической политикой. Нараставшее падение заинтересованности рабочих госпромышленности в эффективном производстве не могли компенсировать ни квазидемократические производительные совещания, ни социалистическое соревнование. В этих условиях партийно-государственное руководство страны берет курс на усиление репрессивной политики с целью повышения производительной дисциплины. Вследствие нагнетавшихся весной-летом 1927 г. государственной пропагандой страхов перед приближающейся войной, наученное недавним горьким опытом военного лихолетья население бросилось закупать впрок товары первой необходимости. В результате резервный фонд промтоваров не «дожил» до осенней хлебозаготовительной кампании. Срыв заготовок хлеба поставил под угрозу снабжения городов и армию. Скачок рыночных хлебных цен в ряде районов привел к тому, что «ножницы» цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию стали раздвигаться в обратную сторону в пользу аграрного сектора. Промышленность лишалась важнейшего источника накоплений. Политика нормированных цен на практике приводила к тому, что тресты увеличивали производство неходовых товаров и сокращали выпуск ходовых. Ухудшение качества товаров низких сортов, например, ткани, делало их непригодными к употреблению, и население вынуждено было покупать более дорогие сорта. Пресса же подавала это как «улучшение благосостояния народа». На фоне усиливающегося недовольства новой экономической политикой набирали силу уравнительные тенденции. После длительной дискуссии между ВСНХ и профсоюзами в 1928 г. была проведена тарифная реформа, которая нивелировала оплату квалифицированного и не квалифицированного труда, резко ограничила приработки, усилила ориентацию на повременную оплату за счет сдельной. При большом разнобое в тарифных ставках на различных предприятиях рабочий ориентировался не на профессиональный рост и более производительный труд, а на поиск такого предприятия, где при той же работе тарифные ставки были бы выше. А это порождало текучесть кадров.

Таким образом, к 1928 г. объективно складывалась ситуация экономического застоя и военного бессилия. Это делало неизбежным рано или поздно внутренний социальный взрыв или поражение при первом же военном столкновении с Западом. Руководство страны, надо полагать, имело правдивую картину положения в сфере экономики, свидетельствующую о кризисном состоянии. Принятый в конце 1920-х гг. курс был следствием не только авторитарных наклонностей значительной части руководства СССР. Можно предполагать , что он был еще и актом отчаяния людей поставленных перед выбором: медленная агония или отчаянная попытка вырваться из отсталости, несмотря не на какие жертвы.

К сожалению, главная политическая идея нэпа – «гражданский мир», давшая быстрые и положительные результаты, сразу же после объявления новой экономической политики, - не пустила достаточно глубоких корней в массах и в самой партии. Нэп породил крупные социальные противоречия. Вновь наметилось социальное неравенство, что было естественным в условиях товаро-денежных отношений. В результате разорения и закрытия предприятий значительной была безработица. То есть вновь начали появляться богатые и бедные. По выражению современного исследователя нэпа В.А.Шишкина: «нужна была ещё длительная работа, чтобы пока ещё «эскизный» ранний рыночный нэп стал приносить свои полновесные, плоды и новая экономическая политика превратилась в реальный и глубокий родник оживления всего российского народного хозяйства»443 и стала бы «стержнем» гражданского мира в стране. Но такая длительная работа не входила в планы руководства партии и страны, нацеленного на строительство бесклассового общества. Экономические реформы не были дополнены реформами политическими. Официальная пропаганда была нацелена не на гражданский мир, а на обострение социальных противоречий в стране, на новое натравливание бедных на богатых. Особенно это стало заметным с 1927 г., когда был взят курс на свёртывание новой экономической политики.