Словарь для Ники

45 историй

Вступление.

Говоря с тобой, говорю с каждым, кто открыл переплет этой

книги.

Она построена так, что ее можно читать хоть с середины.

С любого места. Но лучше — с первой страницы.

Помнишь, в самом конце моего сочинения «Навстречу

Нике» написано: «Как ты думаешь, о чем будет вторая часть

этой Большой книги?»

Тогда тебе — моей дочке Нике было только три года. Я пи-

сал «навырост». Честно, как взрослой, ничего не утаивая, рас-

сказывал о том, как Бог вмешивается в мою жизнь.

Окончив ту книгу, я и сам толком не ведал, какой будет вто-

рая часть.

Но вот тебе исполнилось семь лет. Твоя макушка достает

мне до сердца.

За годы, пока ты потихоньку взрослела, пошла в школу,

я написал несколько совсем других книг. Пришлось многое

пережить, о многом подумать.

Особенно — бессонными ночами. Все знают, что такое бес-

сонные ночи, когда отчаяние особенно властно над нами.

«Ночью страхи сильнее кажутся — как говорила одна зна-

комая деревенская бабушка.— Рубаха близко, а смерть еще

ближе…»

Иногда я встаю, тихонько прохожу в твою комнату. Вгляды-

ваюсь во тьму.

Ты безмятежно спишь на боку, накрытая одеяльцем, поло-

жив сложенные ладошки под щеку, как примерная девочка.

Чем, кроме молитвы, я могу защитить тебя от притаивше-

гося за стенами мира?

…Тайна воплощения человека на Земле не разгадана до кон-

ца. Откуда прибывают сюда наши души? Словно космонавт,

направленный на неизвестную планету ты, пройдя период

адаптации, делаешь первые самостоятельные шаги навстречу

неведомым существами и стихиям.

Кроме симпатичных котят и жирафов, которых ты так

любишь рисовать, тут существуют войны, людская злоба, бо-

лезни… Так получилось, что тут, на Земле, человеческое со-

общество имеет свойство гипнотизировать каждого вновь

прибывшего, сбивать с пути, навязывать свою волю.

Я не могу дать тебе карту этого мира, подробную инструк-

цию, как уберечься от гипноза, как вести себя в тех или иных

обстоятельствах. Предвидеть их все невозможно.

Но кое-что ты должна знать.

Бессонными ночами твой папа Володя задумал составить

«С ловарь для инопланетянина». Какими мы все здесь являемся.

А

АВАНГАРД. Французское слово. Означает передовую воин-

скую часть.

Так именуются и те, кто считает себя самыми передовыми

в литературе, в искусстве.

Обычно это шумная, малоталантливая шушера, вьющаяся

вокруг одного-двух действительно выдающихся людей.

Так, футуризм дал Владимира Маяковского. Рядом с ним

можно вспомнить разве что Хлебникова — смутного, не раз-

вернувшегося гения, который предлагал «вскипятить озеро

вместе с рыбой, чтобы этой ухой накормить голодных».

На самом деле, Ника, настоящее искусство всегда авангард.

Вот прочтешь Гомера, Данте или «Дон Кихота» Сервантеса,

увидишь картины древних китайских художников или рабо-

ты Ван Гога — поймешь, кто был и остался истинным авангар-

дистом.

Настоящее искусство — особый способ познания человека,

мира. Подобно астрономии или микробиологии, оно через

как будто обычные вещи открывает непостижимую до конца

тайну. В которой мы живем.

АВГУСТ ЯХЬЕВИЧ. Не знаю, Ника, как ты объяснишь себе

эту загадочную историю.

Примерно лет десять назад какой-то человек узнал, что

у меня растут орхидеи. Раздобыл номер телефона, напросил-

ся в гости.

Странен был этот звонок незнакомца. Странен оказался он

сам. Странновато его имя.

Он пришел вечером с пластиковым горшочком, из которо-

го торчал росток очень красиво цветущей «тигровой» орхи-

деи одонтоглоссум гранде.

У меня такой не было.

— Вам.— Он сунул подарок мне в руки и принялся молча осма-

тривать цветы, подсвеченные люминесцентными лампами.

В замешательстве я отправился на кухню заваривать чай,

готовить угощение. И тут, представляешь, до меня доносит-

ся:

— Как это вы оставляете незнакомого человека одного в ком-

нате?

…За чаем я смог внимательно его рассмотреть.

Потертость — вот какое слово всплывало в сознании при

взгляде на гостя. Потертым был его черный изжеванный ко-

стюмчик с махристыми рукавами, потертым было лицо с глу-

бокими вертикальными морщинами, даже глаза — какие-то

тусклые, потертые.

Даже имя.

— Август Яхьевич, откуда вы будете?— спросил я.

И услышал ответ:

— Из зеков. Отсидел восемнадцать лет за убийство.

Оказалось, его дождалась состарившаяся жена. Теперь он

работал дежурным электриком на фабрике и на досуге разво-

дил орхидеи.

— Найдется полметра медной проволоки?— спросил Август

Яхьевич в конце чаепития, и я почувствовал, как удавка затя-

гивается на моей шее.— У ваших ламп нет заземления. Может

тряхануть током.

Он заземлил лампы, аккуратно прикрутив конец проволо-

ки к батарее отопления.

С тех пор повадился ко мне приходить. О себе больше ни-

чего не рассказывал. Молчать вместе с ним становилось все

тягостней.

Если бы ты знала, как я уставал от бесплодных попыток рас-

сказать ему о Христе, заинтересовать хоть чем-нибудь!

Однажды он напугал меня тем, что притащил все оставши-

еся у него орхидеи. Попил чаю с бубликами, которые сам же

принес.

И пропал. Навсегда.

Из его орхидей сохранилась лишь одна — та самая «тигро-

вая». Разрослась. До сих пор роскошно цветет.

« АВИАТОР». В рассветных сумерках я выгребал на лод-

ке к середине незнакомого водохранилища. Когда вдалеке

проступила серая дуга плотины, вокруг забухали всплески.

Широкие круги от них расходились по воде. Какие-то круп-

ные рыбины приступили к утреннему жору — охотились

на мальков.

Я немедленно опустил якорь — тяжелый трак — кусок гусени-

цы от трактора, и мне едва хватило веревки, прежде чем он

достиг дна. Нетерпеливо наживил на крючок здоровенного

червяка, закинул удочку с красным поплавком. Накануне лод-

ку с якорем, сразу после вселения в местную гостиничку, где

стала постоем наша съемочная киногруппа, мне снял напро-

кат наш администратор у кого-то из местных станичников.

Пушечные залпы от всплесков продолжались. Я пытался

ловить со дна, вполводы, почти с поверхности.

То ли это были судаки, то ли щуки, то ли окуни. Никто

не прельщался моим червяком.

Другой наживки у меня не было. Спиннинга с блеснами

не было. Я не знал, что делать. Решил сперва попробовать из-

ловить какую-нибудь маленькую рыбешку, чтобы насадить ее

на крючок в качестве живца, для чего нужно было оставить

на крючке лишь кусочек червя.

Только начал поднимать удочку, чтобы произвести эту опе-

рацию, как сзади послышался мерный плеск весел. Я огля-

нулся.

В приближающемся челноке сидел человек в мятой казачьей

фуражке с красным околышем, в стеганом бушлате, из прорех

которого торчали клочья ваты. Щетина, похожая на ржавую

проволоку, покрывала его горбоносое лицо до самых глаз.

Ты бы испугалась.

Подгребя, он багром — палкой со стальным крюком на кон-

це молча уцепил борт моей лодки, подтянулся со своим чел-

ноком вплотную.

— В чем дело?— я увидел, что он вынул нож и собирается пере-

резать веревку моего якоря.

— Запретка водохранилища,— просипел он.— Отбираю лодку,

а то плати штраф. Немедля!

— За что?! Я пока ничего не поймал.

Он поглядел на пустое дно моей лодки и крякнул от досады.

— Вы кто,— инспектор?— спросил я.

— Инспектор… Что ж ты сюда с удочкой? Тут блесну надо

вести. С шерстью вонючего козла. Поднимай якорь. Сейчас

увидишь.— Он оживился. Суетливо достал со дна челнока, за-

валенного рыбой, фанерку с леской и блесной на конце. Возле

тройного крючка было намотано что-то мохнатое.— Распусти

снасть во всю длину, держи конец в зубах и греби по-тихому.

Так я и сделал.

Недвижно сидя в челноке, он следил за мной, словно горбо-

носая хищная птица. Минут через десять на блесну с шерстью

козла поймались сначала судак, потом щука.

— Видал?— он на миг снял фуражку и взволнованно пригла-

дил давно не стриженные, побитые сединой патлы.— Теперь

будешь знать мой секрет: к блесне приматывай шерсть воню-

чего козла!

Это напоминание не отравило мне радости от улова, от

того, что водная гладь заискрилась от лучей поднявшегося

солнца.

— Тикаем к чертовой матери!— сказал он, прислушиваясь к от-

даленному рокоту двигателя.— Рыбохрана проснулась.

— А вы кто?— снова спросил я, сматывая снасть.

— Милиция Авиатором кличет… Не знаю, кто я. Понял?— он

говорил много, быстро, как измолчавшийся человек.—

Не знаю, откуда пришел. Живу на Казаке. Зимой в землянке,

летом в шалаше. Даже имени своего не помню… А с тебя хо-

тел слупить денег на опохмелку. Дашь? Покажу у Казака места.

Там можно и на уду. И нет запрета.

— Дам… Все же как это с вами случилось?

— Говорят, после армии… До сей поры на голове и ногах шра-

мы… Кто знает — откудова. Говорят, погон на мне оставался,

с крылышками.

Казак был длинным, на несколько километров, лесистым

островом, рассеченным протоками, в которых отлично лови-

лись красноперка, линь и карась.

Иногда после рыбалки я навещал Авиатора в его шалаше.

Приносил хлеб, выпивку. Вместе варили уху на костре.

Выяснилось, он понятия не имел о том, что существует

смерть.

АВТОАВАРИЯ. Такого нежного апрельского утра, скажу

я тебе, не бывает нигде на свете, кроме как в Москве.

Вечером мне неожиданно позвонил из подмосковного дома

в Семхозе Александр Мень, попросил встретить его на Ярос-

лавском вокзале к девяти утра и повозить по срочным делам.

Я спустился на лифте с двумя ведрами теплой воды, вымыл

свой «Запорожец», до блеска обтер сухими тряпками. Даже

колеса обдал оставшейся водой.

За двенадцать лет вождения автомашины я ни разу не попа-

дал в аварию. Не лез на рожон, не пытался кого-либо обгонять

в потоке скрежещущих механизмов. Все равно красноглазые

светофоры останавливали и уравнивали нас всех — и меня,

и какую-нибудь зарвавшуюся иномарку. На зеленом кузове мо-

его автомобиля не появилось ни одной вмятины. Даже цара-

пины.

Я выехал заранее вместе с поднимающимся весенним сол-

нышком. В опущенное окно с ветерком влетело отрывистое

чириканье воробьев, повсюду на газонах виднелась юная

трава.

Уже совсем близко от поворота к площади трех вокзалов

остановился перед очередным светофором. Все машины

справа, слева и сзади от меня тоже замерли. Улицу начали пе-

реходить люди. Среди них — офицер, влекущий за руку маль-

чонку детсадовского возраста.

И вдруг, представь себе, моя машина, брошенная вперед

резким ударом, замирает в сантиметре от не успевшего пере-

пугаться мальца. Офицер подхватывает его на руки.

Выскакиваю наружу.

Зад «Запорожца» вместе с серединой бампера разворочен.

Перевожу взгляд на отползающую серебристую «Ланчу».

Сзади нее тревожно сигналят другие автомобили.

— Она раззява!— кричит мне водитель из окошка тронувшего-

ся грузовика.— Сняла ногу с тормоза, а сама стояла на скоро-

сти. Вот и долбанула!

Из «Ланчи» выныривает красотка в распахнутом меховом

манто. В руке мобильный телефон. Вызывает автоинспекто-

ра. И одновременно ощупывает наманикюренным пальцем

покореженный передний бампер своей автомашины. Вы-

прямляется, ядовито шипит мне в лицо:

— Гад! Откуда ты взялся на своей тачке?— Понимает, что луч-

шая оборона — наступление.— Ты мне заплатишь!

Словно из-под земли появляется тучный, перепоясанный

портупеей автоинспектор. И я словно во сне вижу как она

мгновенным движение сует ему заранее приготовленные

деньги и как он, не таясь, запихивает их в карман.

Требует у меня документы.

Видит Бог, не я устроил аварию. Моей машиной чуть не уби-

ло ребенка. Сейчас начнется разбирательство, где меня сдела-

ют без вины виноватым. И вдобавок я опаздываю на встречу

с отцом Александром.

— Взяточники!— вырывается из меня.— Оба болеть будете. До

смерти!

Они цепенеют.

А я сажусь в машину и уезжаю, думая о том, что у меня нет

денег на послеаварийный ремонт.

Вовремя подъезжаю к вокзалу. Вижу отца Александра сто-

ящего на краю тротуара с перекинутой через плечо сумкой,

улыбающегося. И в этот момент понимаю, что авария произо-

шла со мной!

Все, что через отца Александра пришло ко мне от Христа,

оказалось забыто… Зачем я накаркал тем людям болезнь? Под-

дался гипнотическому мороку злобы, на миг подчинившему

меня своей воле.

АВТОР. Это правда, что каждый писатель всю жизнь пишет,

в конечном итоге, одну и ту же книгу. Правда для всех.

Кроме Пушкина.

АДРЕС. За всю жизнь у меня было четыре постоянных адреса.

В Москве — -й Лавровский переулок (до войны с фашиста-

ми), в Ташкенте — улица Руставели (во время эвакуации). За-

тем опять в Москве. Двенадцати с половиной лет я появился

в коммуналке на улице Огарева, д. , кв. . А после сорок

лет — тот адрес, по которому мы с тобой и мамой живем сей-

час, на Красноармейской улице.

Переехав с Огарева на Красноармейскую, я долго не мог

привыкнуть к новому району.

Прежде, на Огарева, я жил в самом что ни на есть центре

Москвы. Я выходил на Тверскую (тогда улица Горького) слов-

но в продолжение своего коммунального коридора.

…Улица Герцена, Манеж, Пушкинская площадь, Столешни-

ков переулок — все это была, так сказать, моя деревня. Бывали

времена юности, когда я завтракал в закусочной «Марс» близ

Центрального телеграфа, пил кофе в «Национале», записывал

сочиненные во время ходьбы стихи, сидя на ступеньках возле

колонн Библиотеки им. Ленина. Как-то раз спал на скамейке

Тверского бульвара рядом с Литературным институтом, где

я учился. Ловил карпиков и карасей на Патриарших прудах.

Даже теперь, глядя из того окна нашей квартиры, которое

выходит на кварталы, уходящие за рубеж Красноармейской

улицы, к так называемому Тимирязевскому лесу, я испыты-

ваю чувство, будто передо мной простираются чуждые, него-

степриимные земли. Вообще не моя родная Москва, а нечто

убийственно серое, обрекающее на одиночество и неудачу.

Не люблю там бывать. Оказаться в тех кварталах для меня

всегда травма.

Кажется, за столько лет мог бы привыкнуть к серым переул-

кам, почему-то всегда безлюдным, к небу, которое там почти

всегда серое.

С каким же облегчением я выдираюсь оттуда обратно

к нашему дому в районе метро «Аэропорт», прилегающего

к оживленному Ленинградскому проспекту. Который все-таки

является длиннейшим продолжением моей родной Тверской

улицы.

АЗАРТ. Я азартный. Ты, кажется, тоже. В меня. Ужасно не лю-

бишь проигрывать ни в «летающие колпачки», ни в домино.

Резким движением сметаешь шашки с доски, если видишь,

что проигрываешь партию.

Азарт игрока — это когда очень хочется выиграть, победить

судьбу. Особенно если играешь на деньги — в карты, на лоша-

диных бегах или в рулетку.

Всеми этими способами вытряхивания денег из собствен-

ного кармана я растранжирил в молодости еще и невосстано-

вимое количество драгоценного времени.

В конце концов все-таки научился выигрывать на ипподро-

ме. Как? Именно благодаря тому, что там царит сплошное

жульничество.

Не лучшая лошадь первой приходит к финишу, а «темная

лошадка». О чем заранее сговариваются жокеи и судьи состя-

заний. На том я и взломал всю их преступную «систему».

Спросишь, как все-таки? Секрет. Никогда никому не скажу.

Периодически получая выигрыши, я постепенно стал ощу-

щать, что из меня испаряется азарт.

Стало противно ходить на бега, как на работу.

Не знаю, поймет ли меня кто-нибудь.

Другой азарт рождался во мне. Совсем другой.

АЗИЯ. Ее пространство на самом деле гораздо обширнее,

чем кажется, когда смотришь на глобус или географическую

карту.

Мне посчастливилось много раз скитаться по странам

Азии. И должен тебе сказать, что ни в кишлаках, ни в мече-

тях, ни на базарах я не встречал плохих людей. Загадочно:

чем беднее и необразованнее казались все эти хлопкоробы,

скотоводы, погонщики верблюжьих караванов, тем более ин-

теллигентными они по своей сути были.

Деликатные, немногословные, обожающие детей, они

с родственным гостеприимством всегда и везде принимали

меня — незнакомца, от которого никак не зависели, которого

видели первый раз.

…Орлы, парящие над горными вершинами, миндаль, цвету-

щий весной по склонам ущелий, сам настоянный на солнце

и свежести ледников воздух, пронизанный вскриками стри-

жей и ласточек…

Еще мальчиком я впервые попал в Азию. Помню, ехал

вечером на телеге — скрипучей арбе с двумя огромными дере-

вянными колесами — и был настолько захвачен зрелищем круп-

нозвездного азиатского неба, что престал погонять ослика.

Невдалеке от дынного ломтя месяца явственно было видно

созвездие Большой Медведицы, похожее на огромный знак

вопроса.

В тишине по обе стороны дороги говорливо бежала в ары-

ках вода. Словно тщилась о чем-то сказать…

АКАДЕМИК. Мы с молодым таджикским ихтиологом Ха-

мидом провели четыре дня на высокогорном искусствен-

ном водохранилище. Поднимались туда на белом «жигуле»,

и я мельком подумал: «Откуда у скромного работника Комите-

та по охране природы личная автомашина?»

Год назад к водохранилищу завезли цистерну с миллионом

мальков форели, выпустили их в рукотворное море. С тех пор

Хамид ночей не спал. Найдет ли форель себе пропитание?

Не слишком ли ледяная вода? Не пожрут ли мальков другие,

хищные рыбы?

Хоть браконьеров в этих диких безлюдных краях можно

было не опасаться.

Ника! Ты почувствовала бы себя в зачарованном сне при

виде зеркальной глади вод, со всех сторон защищенной от ве-

тра отвесными скалами. С этих вершин сюда на водопой спу-

скаются горные козлы и снежные барсы. Сам видел.

На маленькой моторке мы с Хамидом, нарушая перво-

зданную тишину, избороздили всю многокилометровую ак-

ваторию, ловили специальной сетью форель, измеряли ее,

взвешивали и отпускали обратно.

Форель набирала вес, росла — прижилась.

Хамид, вольный хозяин высокогорного моря, за эти дни

так привязался ко мне, а я к нему, что, когда мы спустились

на машине из холодной страны гор на равнину, в жаркий ази-

атский город, он пригласил меня в гости. Захотел познако-

мить со своей женой — студенткой местного университета.

В воскресенье вечером я с удовольствием отправился к ним

в гости из своей гостиницы. Адрес привел в расположенный

у самого центра тенистый парк, где были разбросаны двух-

этажные коттеджи.

В одном из них меня ждали Хамид с юной женой Лолой.

Ждал чудесный ужин.

Мне было хорошо с ними. Казалось, я знаю этих молодых

людей всю жизнь.

Под конец ужина Лола внесла на подносе пузатый чайник

с заваренным зеленым чаем, пиалушки, вазу с изюмом и мин-

далем. С края подноса на пол со звоном упали ложечки.

Из соседней комнаты с закрытой дверью послышался рык.

Лола опустила поднос на стол и кинулась в комнату, Хамид,

изменившись в лице, подобрал ложки, шепнул:

— Проснулся ее дедушка.

За дверью слышалась какая-то возня, словно передвигали

что-то тяжелое, перетаскивали мебель. Потом появилась

Лола.

— Ой, извините! Дедушка хочет познакомиться.

Я глянул на Хамида.

— Говорил ему про вас,— умоляюще сказал он.

Я направился в комнату.

Там, заполнив своим телом стоящее у постели чуть пока-

чивающееся кресло-качалку, восседал бабай в пестром азиат-

ском халате. Ноги его были окутаны пледом.

Я сел рядом у столика с тремя телефонами и кипой каких-то

старых журналов, ощетинившихся многочисленными заклад-

ками. На диске одного из телефонов бросился в глаза герб

СССР. Подобные аппараты бывали только у членов прави-

тельства.

— Ты кто? Московский писатель? Что пишешь?

Бабай выслушал мой краткий ответ. С удовольствием

изрек:

— Не читал.— Потом подумал и вопросил: — А меня читал?

— Нет. Вообще понятия не имею, кто вы такой.

— Стыдно приезжать в республику и не знать ее академиков…

У тебя есть деньги? Богатый?

— Нет.

— Вот видишь! Слушай, наши люди помогали Наполеону заво-

евывать Египет. Слыхал?

— По-моему, это грузинская конница помогала.

— Наши тоже.— Он был явно сражен моей осведомленностью,

переспросил:

— Грузины? Какие еще грузины?

— Мамелюки.

Бабай пожевал губами, прикрыл глаза оплывшими веками.

Затем приподнял их и, устремив на меня магический, гипно-

тизирующий взгляд, изрек, словно заклиная:

— Дам материал. Напишешь книгу о наших людях у Напо-

леона. Фамилия будет моя, деньги — твои. Аванс получишь

сейчас.

— Несерьезно все это, академик.— Встал, повернулся, чтобы

выйти, вырваться из-под гнетущего взгляда, самих звуков это-

го властного голоса.

И увидел в проеме раскрытой двери Хамида. Он стоял ис-

пуганный, как ребенок.

— Извините,— шепнул он, когда я закрыл за собой дверь,— за-

висим от него, живем в этом доме…

Blog

Словарь для Ники

Содержание

Словарь для Ники

45 историй