Словарь для Ники

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 30

Ж

ЖЕСТОКОСТЬ. Представь себе круглый, метра полтора

в диаметре, красный абажур, довольно низко нависающий

над пиршественным столом.

Красноватый свет озаряет лица и руки хозяев, многочис-

ленных гостей, переполненные блюда, тарелки с едой, бутыл-

ки, бокалы.

Здесь в этот осенний день собралась компания родственни-

ков, друзей и коллег, чтобы в очередной раз почтить память

умершего пять лет назад врача, моего приятеля. Он был заме-

чательный человек, врач-реаниматор.

Собравшиеся преимущественно тоже реаниматоры, карди-

ологи, сдружившиеся семьями еще со студенческих времен.

Все они очень хорошо относятся ко мне и моей спутнице

Жанне, наперебой подкладывают угощение, поднимают за

нас тосты. Мы единственные, кто не принадлежит к медицин-

скому сословию.

Этот дом находится всего в нескольких минутах ходьбы

от моего. Так не хочется отчаливать от этого островка под

старинным абажуром, но пришли новые гости, не хватает

стульев. Мы поднимаемся и уходим. Тем более что Жанна жа-

луется: здесь душно, нечем дышать.

На улице смерклось. Горят фонари. Дождичек припечаты-

вает палые листья к асфальту.

— Абажур похож на красный парашют,— говорит Жанна, ког-

да мы подходим к моему подъезду,— до сих пор голова кружит-

ся. Немножко.

И вдруг она начинает оседать на тротуар, валиться.

Несмотря на охватившую меня панику, делаю ей искус-

ственное дыхание, прошу у прохожего мобильный телефон,

дрожащими пальцами набираю номер только что покинутых

друзей, вызываю «скорую», снова делаю искусственное дыха-

ние, дую «рот в рот», оглядываясь — не бегут ли к нам реанима-

торы, не едет ли «скорая».

Она подъехала через сорок минут, когда Жанна уже умерла

от инфаркта.

А друзья-реаниматоры так и не появились. Видимо, не в си-

лах были оторваться от своего стола под уютным, красным

абажуром…

Так оно, оказывается, бывает на этой планете.

ЖИВОТНЫЕ. Мир животных пришел ко мне, дошкольнику,

в виде богато иллюстрированного дореволюционного трех-

томника Брема. Потом я пришел к ним в зоопарк.

Тогда и — до сих пор — больше всего поразил жираф. Более

грациозного, более солнечного существа вымечтать невоз-

можно!

Позже мне повезло повстречать на воле, в дикой природе,

медведя, горных баранов-архаров, дикобраза, варана… Уви-

деть, как из кустов шумно выпархивает цветной радугой фа-

зан.

Никого из них я не убивал. Никто из них меня не укусил,

не ужалил.

Если, как утверждают экологи, вскоре в результате деятель-

ности человека животные могут исчезнуть с лица земли, то

я не хочу этой цивилизации, этого «прогресса» с осклабив-

шейся харей Микки Мауса на майке.

ЖИЗНЬ. Жил в Англии очень толковый человек — Фридрих

Энгельс, которого я уважаю прежде всего за то, что он по-

стоянно помогал деньгами своему другу Карлу Генриховичу

Марксу, в то время как тот, обремененный семейством и фу-

рункулами, сидел и писал свой огромный труд «Капитал».

Энгельс, в свою очередь, тоже писал научные книги. По-

своему интересные. Странно только, что в одной из них этот

умный человек утверждает, будто «жизнь есть форма суще-

ствования белковых тел».

Это мы-то есть всего-навсего белковые тела? А кто же в нас

мыслит?!

И еще он ухитрился додуматься до самого печального

утверждения, какое мне приходилось слышать: «Жить — зна-

чит умирать».

…Бедный Фридрих, вы же не могли не прочесть Евангелия.

Тайна жизни осталась для вас за семью печатями.

З

ЗАБОТА. Заботиться о ком-то другом — хорошо. Это отвлека-

ет от мыслей о собственной персоне. Не замыкаешься в скор-

лупе эгоизма.

А еще лучше, когда помогаешь втайне, и тот, кому стараешь-

ся помочь, не догадывается, откуда пришла помощь

Самое удивительное — в этом случае помощь внезапно при-

дет и к тебе…

ЗАВИСТЬ. Знаю, он до сих пор мне завидует. Это он-то, кото-

рый, как теперь говорят, всю жизнь был успешным. Все шло

к нему — деньги, ордена, слава.

И тем более он издалека следил за мной, окольными путями

узнавал о моих неудачах и бедствиях.

Дело в том, что в определенные времена стыдно, нехорошо

быть успешным. Если власть тебя принимает за своего — пло-

хо твое дело…

В конце концов он эмигрировал в поисках еще большей,

мировой успешности. А я остался на Родине.

Теперь он завидует еще сильнее. Подсылает людей из загра-

ницы. С их помощью разыскивает мои книги.

Может быть, эта зависть необходима ему, как горючее для

двигателя. А скорее всего это извращенная форма больной

совести.

Признаться, я тоже в некотором смысле завистник. С юно-

сти завидую морякам.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Неизвестный мне злодей, губитель не-

винных душ отбывает пожизненное заключение в какой-то

особой тюрьме.

Вроде бы его не за что жалеть, но покоя не дает мысль о том,

что вот сейчас влачится его существование без будущего, без

проблеска надежды.

Почему порой представляется, будто не он, а я смотрю

сквозь оконную решетку на клочок неба?

ЗАЛИВ. Слева — вдающийся в море скалистый, покрытый зе-

ленью, мыс. Справа — такой же, только повыше.

По утрам с мысов доносится пение птиц.

Изогнутая дуга залива напряжена, как лук. Помедлишь, стоя

по щиколотку в пляжном песке, и стрелой вонзаешься в спо-

койную, защищенную от ветров синеву. Плывешь по прямой,

постепенно наращивая скорость.

И вот выплываешь в открытое море. Пение птиц доносит-

ся и сюда.

ЗАМЫСЕЛ. О каждом человеке существует некий замысел

Божий. Но как его распознать?

Обычно смотрят в будущее, пытаясь провидеть, что ждет

впереди.

Это неправильно. Необходимо оглянуться назад, на то, что

с тобой происходило, и ты довольно быстро различишь свой

главный Путь и все те случаи, когда ты с него явно сбивался.

Генеральное направление на карте твоей жизни проступит,

станет очевидным.

Теперь, обладая такой картой, можно попробовать глянуть

и в собственное будущее.

ЗЕМЛЯ. Вперяясь в звездное небо, пытаясь постичь тайны

космоса, мы позабыли о не менее ошеломляющем чуде.

Достаточно опустить взгляд и увидеть под ногами невзрач-

ный, рассыпчатый слой темноватых комочков — землю. Если

бы не этот довольно тонкий слой, из которого растут все

леса, все травы, все сады, все сельскохозяйственные культу-

ры, чем бы питалось все поголовье животных, от которых мы

получаем молоко, шерсть, говядину, баранину, свинину? Где

находили бы себе корм птицы? Как бы мы жили без цветов?

Гигантская плодотворная сила, незримо таящаяся в земле,

непостижима не меньше космоса. Без нее некому было бы

смотреть на звезды.

ЗЕРКАЛО. Старинное, очень древнее зеркало в темно-ко-

ричневой деревянной оправе висит в моей комнате между

секретером и книжными полками. Редко кто в него смотрит-

ся. Нетускнеющая, хрустальная глубина, кажется, таит в себе

воздух девятнадцатого века со сменяющимися отражениями

моих предков со стороны мамы.

Как порой хотелось бы вызвать из этой глубины их отраже-

ния! Взглянуть в глаза, попробовать выдержать их испытую-

щий взгляд.

Кроме этого зеркала, от них ничего не осталось.

Ну, и кроме нас с тобой, Ника.

ЗИМА.

Вороны каркают — к дождю.

Совсем стемнело.

Деревья гнутся на корню

от беспредела.

Пройдут дожди. Повалит снег.

В окно заглянет белый негр

предвестьем стужи.

Но доживешь до Рождества,

а там, глядишь, свои права

теряет Ужас.

ЗНАНИЕ. Он думает, что знает все обо всем.

С годами обзавелся очками, модной небритостью, компью-

тером, цитатами на все случаи жизни, язвительной улыбоч-

кой всезнайки.

Если молчит — молчит многозначительно.

Любит поразглагольствовать о политике, религии, психо-

анализе и уж конечно о модернизме-постмодернизме. Порой

ощущение внутренней пустоты подкатывает словно изжога.

В этом предчувствии духовной катастрофы — единственная

надежда на его спасение.

Но он принимает таблетки от колита, гастрита — болезней,

характерных для замкнутых на себе людей мертвого, книжно-

го знания.

И

ИГРА. Я бесшумно полз по росистой траве, мимо стволов вы-

соких елей, огибая густой, колючий подлесок.

Если бы меня заметили, я был бы «убит». Ибо у нас в под-

московном пионерлагере началась военная игра — сражение

между «красными» и «синими».

У меня выше локтя была повязка синего цвета. Я был назна-

чен разведчиком. Должен был найти три фанерные стрелки,

указывающие местонахождение штаба «противника». Их еще

вчера рассредоточил по лесу наш военрук — инвалид войны.

Настоящая война кончилась лишь недавно, и нам, маль-

чишкам, хотелось хоть в игре дорваться до того, чем обделил

возраст,— до битвы с врагом, пусть условным. Убитым считал-

ся тот, у кого сдерут повязку.

Я полз, чувствовал далеко за спиной своих. А где-то впереди

таился противник. Со своими разведчиками. И я боялся, что

меня «убьют» в самом начале игры.

Похрустывали подо мной опавшие ветки. Какая-то крупная

птица шумно выпорхнула из кустов.

Первая фанерная стрелка лежала на поверхности замшело-

го пня, пахнущего грибами. Она указывала направо — в сторо-

ну просвечивающей сквозь чащу поляны.

Сменив направление, я пополз к этому открытому, осве-

щенному солнцем месту, где меня могли легко заметить. Еще

издали в прогале между елей я увидел посреди поляны холмик

и подумал, что вторая стрела, наверное, находится там.

Подбираясь поближе к краю поляны, неожиданно уперся лок-

тями во что-то твердое и холодное. Это была полускрытая тра-

вой и землей пробитая каска, на дне которой скопилось немного

тухлой воды. Если бы не эта вода, я бы нахлобучил ее на голову.

Холмик на поляне зыбко шевелился, охваченный маревом

какого-то движения. Он был похож на мираж.

Я подполз ближе.

Впервые в упор увидел муравейник. Аккуратный склон его

был грубо нарушен торчащей стрелой. Чтобы разглядеть, ку-

да именно она указывает, необходимо было привстать. Толь-

ко я начал приподниматься, как в чаще послышался шорох.

Я распластался, вжавшись в землю, покрытую хвоей.

Возможно, это был порыв ветра, а может быть, в отдалении

пробежал кто-то из «красных». На всякий случай я затаился…

Перед моими глазами двумя потоками сновали муравьишки,

одни в сторону муравейника, другие от него.

Меня поразила их целеустремленность. Все эти крохотные

существа были заняты делом. Кто, выбиваясь из сил, волок

к муравейнику крыло стрекозы, кто — былинку. Два муравья

дружно тащили лепесток ромашки.

Те же, кто бежал от муравейника, спешно уносили куда-то

белые яички-коконы.

Этот маленький народ совсем не боялся меня, Гулливером

вторгшегося в их царство.

Дела муравьев были серьезными, настоящими. И мне вдруг

показалось постыдным участвовать в дурацкой военной

игре.

Я осторожно перевернулся на спину и сразу увидел на об-

ступивших поляну елях какие-то красивые штучки, повисшие

на проводах. Каждая из них, похожая на большую юлу, заман-

чиво блестела в свете солнечных лучей. Я бы не смог достать

до самой нижней из них.

Только я поднялся, чтобы попробовать влезть на колючее

дерево, как ко мне с гиканьем подбежали «красные», сорвали

повязку.

И лишь это «убийство» спасло меня от настоящей гибели.

Как объяснил потом военрук, на ветках висели сброшенные

во время войны с самолета, какие-то особые мины.

ИКРА. Уж не знаю, какое судно, мимоходом остановившись

на рейде Шикотана, отгрузило для местного магазинчика

партию ящиков с бутылками пива.

Это было «Жигулевское» из Владивостока, с далекого ма-

терика! Новость мгновенно распространилась по острову,

и я раскошелился — купил аж два ящика для команды сейнера

«Юрий Гагарин», на котором часто выходил то в Охотское

море, то в Тихий океан на ночной лов сайры.

На рассвете после нескольких суток успешного промысла

мы собирались ложиться на обратный курс, когда в ходовую

рубку, где я находился рядом со штурвальным и капитаном

Дмитрием Ивановичем Кавайкиным, вошел заспанный ра-

дист.

Он протянул капитану радиограмму. Ее текст гласил: «По

разведданным у вас на борту «Жигулевское». Предлагаем мах-

нуться: ящик пива на ведро икры. Можем подойти через чет-

верть часа. Артюхов».

— Капитан пограничного катера,— пояснил Дмитрий Ивано-

вич.— Мы еще бутылки не откупорили, а они уже прознали.

Ну, что дадим?

— Вы здесь главный,— ответил я, приглядываясь к яркой точ-

ке на экране локатора.

— Они уже вот они,— улыбнулся Кавайкин.— Невтерпеж. Вко-

нец одичали. Что ж, ладно, дадим один ящик.

И радист отправился в радиорубку отбивать ответ.

Вслед за Кавайкиным я вышел наружу. С высоты капитан-

ского мостика без локатора и бинокля виднелось мчащееся

к нам по серой поверхности вод черное суденышко.

— Холодно.— сказал Кавайкин.— Вернись, надень бушлат.

Но я стоял, держался за покрытые росой ледяные поручни.

Мы стопорили ход.

Ежась от утреннего ветерка, я думал о том, что все окружа-

ющее меня сейчас — океан, судно, его ставшая родной коман-

да — все станет миражом, воспоминанием точно так же, как

отсюда казалась миражом моя московская жизнь, и соединить

эти миры можно, только если я когда-нибудь о них напишу. То

есть когда из их сплава в душе возникнет что-то третье…

Подчаливший катерок заглушил ход — сверху он казался

просто моторной лодкой, правда, с государственным флагом

на корме и спаренными пулеметами на носу.

Наши рыбаки быстро опустили на канате с крюком картон-

ный ящик с пивом. Потом пограничники надежно примотали

к крюку дужку эмалированно ведра, полного красной икры.

— В другой раз верните тару!— напомнил снизу военный моряк.

Запрокинутые лица были такими по-детски счастливыми,

словно пограничники получили сказочный клад.

Катерок взревел двигателем, описал дугу вокруг нашего суд-

на и вскоре превратился в исчезающую черную точку.

— Всем, кроме вахтенных, завтракать!— провозгласил Кавай-

кин по судовой рации.

В тепле кают-компании нас было человек двенадцать, си-

девших друг против друга за длинным столом. Намазывали

сливочным маслом ломти хлеба, поочередно накладывали

поверх красную икру нежнейшего посола.

Пиво Кавайкин во время рейса запретил. Сказал, что отве-

дем душу вечером, когда вернемся и сдадим улов на рыбоза-

вод.

— Черпай ложкой,— посоветовал он.— Ел когда-нибудь икру

ложкой?

— Нет,— ответил я, запивая очередной бутерброд сладким

чаем,— Мне и так хорошо.

ИМПЕРИЯ. Оказалось, я чуть не всю жизнь прожил в импе-

рии! Ну и дела…

Что бы ни талдычили теперь политики и политологи,

мой московский дом был всегда родным для всех друзей, кто

приезжал из Киева, Минска, Еревана, Душанбе, Вильнюса,

Ашхабада, Тбилиси… И меня в любое время с братским госте-

приимством принимали в этих краях. Дружба помогала нам

всем переносить самые тяжелые испытания.

Теперь нас насильно разделили границами, таможнями.

Ворошу старые записные книжки, набираю один за другим

номера телефонов.

Гудки. Нет ответа.

Что случилось с нашим разноязычным, бескорыстным

братством? Куда исчезли дорогие мне люди?

Чистое золото нашей дружбы было единственной реальной

ценностью, созданной во времена Советского Союза.

ИМЯ. Существует некая мистика имени.

Замечено, если человек меняет свое имя или фамилию, он

несколько изменяется сам. Недаром в монастырях людям,

становящимся на путь монашества, дают новое имя.

Характерно, что Сталин и Гитлер отреклись от своих под-

линных фамилий.

ИНЕРЦИЯ. Многие живут по инерции. День да ночь — сутки

прочь.

Многие женятся, выходят замуж по инерции.

Убежден, что и умирают по инерции. Потому что «так при-

нято».

ИНТЕРНЕТ. Пройдет еще немного времени, интернет ста-

нет совсем привычен. Как телефон, как наручные часы.

Теперь я со своим электронным адресом доступен лю-

бому человеку, живущему на земном шаре. И те, у кого есть

подобный адрес, тоже мне доступны. Поверх всех границ

и запретов. Марина получает послания, связывает меня хоть

с Калифорнией, хоть с Австралией, хоть с поселком в Псков-

ской области.

При этой роскошной возможности всемирного общения

сам я в силу различных причин за компьютер никогда не са-

жусь. И прежде всегоч оттого, что не могу до конца понять

природу его подозрительного могущества. Так до сих пор ни-

кто толком не может до конца объяснить, не понимает при-

роду электрического тока.

ИСПУГ. Мальчиком лет пяти я испытал испуг, запомнивший-

ся на всю жизнь.

Проснулся от тихого, зловещего скрипа и в полутьме комна-

ты вижу — сама собой приоткрывается дверь одежного шкафа.

Не было сил позвать родителей. Парализованный страхом

пялился — кто сейчас вылезет и набросится…

Детская фантазия порой дорисовывает непонятное до мас-

штабов вселенского ужаса.

С тех пор я вроде бы забыл о тогдашнем перепуге.

Но вот уже достаточно взрослым парнем однажды осенью

оказался в командировке в районном центре Нечерноземья.

Поселился в Доме колхозника на отшибе от городка.

Хотя только начинался октябрь, стоял лютый холод. Ото-

пление не работало. Буфета не было. К вечеру выяснилось —

нет электричества.

Спать не хотелось. Я не знал, куда себя деть.

Дежурная посоветовала пойти в сельский клуб на послед-

ний сеанс кино. Указала на смутно видневшуюся в сумраке

единственную тропинку через бескрайний пустырь.

Кусты чертополоха хватали меня за полы плаща. Пусты-

рю конца не было. Пройдя в одиночестве километра полто-

ра, я увидел скособоченное здание, возле которого светился

электрический фонарь.

Это и был клуб. Уплатил за билет, вошел в стрекочущую тем-

ноту помещения, где уже смотрели фильм человек семь.

Фильм был плохой. Но я досмотрел до конца, тяготясь пер-

спективой вернуться в гостиницу.

Когда я вышел наружу, в темноте накрапывал дождь. Тро-

пинка смутно проглядывала среди бугров и дикой раститель-

ности пустыря. Теперь мне хотелось поскорей вернуться

в гостиницу, угреться под одеялом и заснуть, чтобы заглушить

в себе чувство голода, а утром ринуться в городок на поиски

какой-нибудь столовой.

Я быстро продвигался вперед, как вдруг что-то заставило

меня приостановиться. Вдалеке, почти у самой земли в этом

безжизненном пространстве пульсировала красная точка — то

наливалась кровавым цветом, то почти исчезала.

Я сделал еще несколько шагов и замер. Вот тут я и узнал,

что это такое, когда волосы встают дыбом. Тут-то и вспомнил-

ся, казалось бы, забытый детский ужас. Нечто черное, с непо-

мерно большими ушами угадывалось чуть выше адского глаза

циклопа. Глаз дернулся, совершил полудугу.

«Волк?— лихорадочно подумал я.— Но у волков два глаза…

Или черт? Сколько у чертей глаз?»

Красная точка продолжала зловеще пульсировать.

Ничего не оставалось, кроме как отчаянно рвануть вперед.

То ли от скорости, то ли от испуга заколотилось сердце.

В тот момент, когда я проносился мимо красной, вздыха-

ющей точки, до меня донесся запах махорки, я увидел краем

глаза какающего под кустом чертополоха мужика. С горящей

цигаркой во рту.

Blog

Словарь для Ники